Радости откушали с помоек, мутировали и стали мельчать…
Пал Саныч Пипкин, – главный эксперт по радостям, шумно сопел, строя на клетчатом листке диаграмму деградации душевных восторженностей. Диаграмма, уходя ступенями вниз, выглядела, как лестница в подземелье.
Дорисовав панихидное полотно, Пал Саныч ещё с минуту смотрел на своё творение, затем тихо выругался и решил ещё раз, более внимательно, изучить образцы. Достал из шкафа ящик набитый лабораторными стёклышками, на которых и находились пункции, взятые у последнего поколения измельчавших радостей. Сел за рабочий стол, включил электронный чувствиметр и, вставляя в него по образцу, стал придирчиво разглядывать эфирные отпечатки.
Через час напряжённого всматривания, Пипкин выключил прибор, с силой потёр уставшие глаза и, откинувшись на спинку стула, насупился. Большинство из просмотренных им стекляшек подтвердили его худшие опасения. Радости и впрямь были хилые, заморенные рыночными отношениями и сплошь побитые вирусом белиберды.
Нет, конечно, попадались среди них и вполне живенькие экземпляры – буйство чувств от свадеб-рождений, но их количество было совсем незначительно по сравнению с численностью остального тщедушного поголовья.
Закончив с проверкой, Пал Саныч ввёл данные в счётную машину, а дождавшись результата, насупился ещё больше. Результат был много ниже среднего и мозолил глаз безразлично болотным цветом.
«Размазня, а не результат, - проворчал Пипкин и тут же добавил, - А с чего ему быть крепышом-то? С чего?.. Время великих радостей минуло, когда воздух звенел от чистейшей искренности, когда от ликующих напряжений в эфире нарождались никому ещё не известные атомы, когда…»
Что происходило тогда ещё, Пал Саныч не договорил, он побарабанил пальцами по столу и, взяв из ящика крайнюю стекляшку, посмотрел сквозь неё на просвет.
«А тут… Вот, извольте убедиться - уворовал, лоб здоровый, казённую копейку и радуется… Егозит, бурлит от удовольствия в кабинетном одиночестве. Хорошо ему… Слава Богу в штанишки не дует от возбуждения… А стОящей радости со всего этого – шиш с маслом, разве что за штанишки. А, в общем, и не радость это вовсе, а так – косопузая немочь… Мутант. Или вот, - пробурчал Пипкин, беря следующий образец, - Барышня и красота… Мать её… И на первый взгляд вроде бы барышня-щебетунья на седьмом небе от внедрённых в неё полимеров… Да только, то ли небо низковато, то ли полимеры от лукавого, а от этого радостюшечка её худенькая, бледненькая, того и гляди - вот-вот издохнет…»
Проделав такой тщательный анализ, Пал Саныч в сердцах загрёб из ящика сразу горсть стекляшек и, уже не вглядываясь, стал кидать их на стол, приговаривая обличительное: «Этот вот забор вкруг себя выстроил и сидит за ним, как жаба в кадушке… Этот – от грамотки-медальки весь укудахтался… А эта в песцах стоит, не дышит - вдруг кто подумает, что она не мраморная…»
Когда на стол упала последняя стекляшка, Пипкин взялся двумя руками за голову и тихо прошептал: «Нет… Этого делать нельзя… Нельзя ни в коем случае… Нельзя всё это доводить до сведения…» А так как отчитывался он напрямую Ему, про которого сказано, что Он и Отче Наш, и что Он - иже еси на небесех, а ни какому-то там прима-управленцу с серьёзными намерениями, то Пал Саныч подумал-подумал, да и решил взять грех на душу. Подтасовать, так сказать, факты и представить более весёлый коэффициент радости, так как коэффициент этот ценился Там превыше всяких балансов, романсов и бюджетов. И сжульничать он, эксперт Пипкин, вознамерился вовсе не из-за какой похвалы-выгоды, а потому, что показалось ему слишком уж жестоким, в конец разочаровывать почтенного в летах Отче. Жестоким, неблагодарным и немилосердным…
Тем более что у Него, в великом расстройстве может и какая напряжённая жила лопнуть от вида не благоухающего зелёного коэффициента, как от вида чёрной неблагодарности. А тогда Он и вспылить может… А то и вовсе – взять, да и прикрыть всю эту безрадостную богадельню.
А собравшись с духом, Пал Саныч, как решил, так и сделал. Достал из шкафа другой ящик с пометкой «Эталонные радости» и дальше в скобочках – (не старше пяти лет от роду), полюбовался их бирюзовым оттенком, нюхнул аромат свежести и вывел новый коэффициент, добавив в него для кажущейся правдивости пару мутантов. Заклеил послание в конверт и, подписав кому и куда, отправил.
Затем он сел в своё кресло, пожелал долгих лет получателю и тихо простонав, зажал пальцами нос.
В комнате нещадно смердело помойкой…