Выигрыш

Глава 1.
 Генрих быстро вбежал в лестнице. Запыхавшийся, потный он был похож на бегуна, который участвует в марафонском забеге. Недоедливые очки съехали почти на самый кончик длинного носа и готовы были упасть на грязный, пыльный пол. Пару раз он уже ронял очки, отчего хрупкие линзы покрывались паутиной мелких трещин. Иногда линзы разлетались в стороны острыми осколками. В таких случаях Генрих понимал, что его ждет серьезный разговор с мамой: потому что мама не любила, когда ее сын что-либо ломал или разбивал. И пусть Генрих уже был давно не мальчишкой, а являлся довольно зрелым мужчиной - страх перед мамой и ее наказаниями нисколько не покидал его на протяжении всей жизни. Но сейчас он почти не обратил внимания на очки, водружая их на место в последний момент. Генрих резко распахнул дверь, чуть ли не на четвереньках вваливаясь в квартиру.
 - Мам, мама! - он тяжело дышал, на лбу выступили капельки пота, которые скатывались вниз, намереваясь залезть в широко открытые глаза. - Мама! Ты где?
 Он на ходу скинул остроносые, желтые ботинки, которые не очень любил. Он считал, что желтым  должен быть яичный желток или спелый лимон, но никак не обувь. Генрих испытывал небольшой дискомфорт, когда выходил в них из дому. Ему казалось, что каждый прохожий мельком, но все же посмотрит на его обувь и подумает: "какая безвкусица". Но он ничего поделать - эти ботинки они покупали вместе с мамой, а он привык ее во всем слушаться. Точнее, это она научила Генриха полностью доверять его своему выбору. Мужчина хорошо помнил тот душный торговый центр, ту ужасную музыку, которая лилась из динамиков. И тот обувной магазин. На полках стояли разные ботинки: черные, белые, синие, даже красные. Но мама остановила взгляд именно на желтых.
 - Генрих, смотри какая прелесть! - она сложила пухлые руки вместе и мило заулыбалась, словно перед ней стояли не ботинки, а пара милых котят.
 Генриху показалось, что продавщица, которая помогала им выбирать обувь, едва заметно ухмыльнулась. Мужчина словно услышал ее мысли: "да, в этих ботинках ты будешь настоящим стилягой. Весь мир будет у твоих ног". Он молча проглотил свои воображаемые фантазии и возражения, и смирился с маминым выбором: потому что маму нельзя расстраивать.
 Теперь они полетели в угол, глухо стукнувшись о стену.
 - Мама! - громче позвал Генрих. Где-то в комнате послышалось невнятное, недовольное бормотание. Мужчина устремился туда, дрожащей рукой вытирая со лба пот и прилизывая изрядно поредевшую челку на бок. Мама не любила когда Генрих выглядел неопрятно. Стоило даже ему выправить рубашку из брюк или расстегнуть пару лишних пуговиц на пиджаке, тогда он удостаивался гневного взгляда и ядовитой фразы:
 - Выглядишь как пьяница перед походом в трактир! Как твой папаша!
 Эта фраза быстро портила настроение ее сына. Отец ушел из семьи, когда Генрих был еще совсем маленьким: когда он предпочитал проводить время в детской песочнице, а туалет в его понимании был обычным синим горшоком. Мама всегда говорила, что отец был "главным пьяницей в районе" и выглядел так "что сам черт при виде него тут же убежит прочь". Поэтому со временем Генрих научился машинально приводить себя в порядок, когда предстояла встреча с мамой. Это превратилось для него в своеобразный ритуал, как помыть руки перед едой или почистить с утра зубы.
 Он быстренько проверил застегнуты ли пуговицы на рубашке или нет ли каких-нибудь пятен. На обед он ел макароны, которые хорошенько заправил кетчупом. Хотя мама и не любила, когда он ел очень калорийную пищу, иногда он все же мог себе ее позволить. Конечно же в тайне. Теперь следы могли вероломно остаться на белой рубашке. Но нет, рубашка была чистая и почти не мятая. Каждое утро перед работой Генрих старательно гладил вещи, потому что, как говорит мама, внешний вид - первый признак успеха.
 - Мама!
 На секунду он замер перед дверью. Генрих старался восстановить  дыхание, но у него никак не получалось. Он был похож на шумный, пыхтящий локомотив, который  не может остановить свой ход. Он чувствовал как на спине от пота намокла рубашка. Его не интересовало, что мама может его отсчитать за то, что он так эмоционально ведет себя; что он был чересчур возбужден - она всегда его учила быть тихим и спокойным. "Потому что только такие люди в нашем беспокойном мире мирно доживают до старости. Стоит тебе сверкнуть, как тебя тут же захотят потушить."
 Генрих глубоко вдохнул - это всегда помогало ему немного успокоиться. Но не сейчас. Слишком много чувств и эмоций переполняло его.
 Он легонько толкнул дверь. Но в тоже время очень сильно. Рука дрогнула. Дверь, с противным протяжным воем, уехала в сторону и стукнулась о стену. Раньше бы Генрих тут же пожалел об этом неприличном поступке. Но сейчас он даже не услышал стук и не обратил внимание на гневный взгляд человека, которого он называет мамой.
 Она как обычно сидела в кресло-качалке, которое ей подарил Генрих. Правда он сделал это только после того, как она намекнула, что хотела бы получить качалку в подарок на День Рождение. Генрих, хоть и не зарабатывал много денег, все же имел кое-какие сбережения. Свободное время мужчина проводил обычно дома, изредка выбираясь погулять в парк. Ни жены, ни девушки, тем более детей у него не было, поэтому деньги было тратить некуда. Он не раздумывая вытащил накопленные деньги, которые хранил в старой банке из-под чая и отправился в магазин мебели. Денег хватило на одну из самых дешевых моделей, но все же мама была довольна подарком. Это как обычно проявлялось в сдержанной улыбке и слегка "потеплевшем" взгляде. Мама никогда не любила хвалить Генриха, даже когда он закончил школу с серебряной медалью. Она назвала ее "никчемной жестянкой", а Генрих вместо учебы в университете отправился работать в продуктовый супермаркет. Пока его менее умные одноклассники узнавали все прелести студенческой жизни, Генрих раскладывал на витринах дешевые бутылки коньяка и виски.
 Мама даже казалось не изменилась в лице. Наверное, она весь день и просидела с таким каменным выражением, с которым она встретила сына. Она словно стала частью этого кресла. И любой другой, кто зашел бы в комнату, не сразу бы обратил внимание на то, что на кресле лежит не груда белья, а сидит живой человек. Правда очень злой, и скорей всего недовольный жизнью.
 Она всегда встречала сына в этой комнате и в этом кресле. После того, как она уволилась из школы "по состоянию здоровья", она почти не выходила из дома. Один раз Генрих услышал в магазине разговор двух учительниц, которые преподавали в одной школе с его мамой. Они говорили, что "...съехавшая" съехала окончательно, правильно, что ее уволили..." Мужчина хорошо слышал их разговор, потому что стоял вместе с ними в очереди, а они его не замечали. Его вообще почти никто не замечал. Спрашивать у мамы почему ее называли "съехавшая" он не стал - боялся навлечь на себя ее гнев. А тогда она могла лишить его прогулок в парке, которых на неделе выпадало не очень и много. И вот, не имея работы, женщина всегда проводила дни в дешевой кресло-качалке, обычно читая какие-нибудь журналы, которые добросовестно покупал ей сын в ларьке около дома или смотрела разные передачи на старом телевизоре "Goldstar". Она говорила, что телевизор - единственное, что хорошее принес в ее жизнь муж перед тем как уйти. Генрих никогда не спрашивал какое место в ее жизненной иерархии счастья занимает он.
 Мама не сводила с Генриха строго взгляда. Казалось ее пухлое лицо стало еще больше, словно ее голова потихоньку надувалась гневом и бешенством. Сдуть этот "шарик", наверное, можно было только потоком бранных слов в сторону сына. Генрих стоял в дверях и как собачонка, которая увидела своего хозяина, радостно смотрел на нее. Челка съехала на бок и он даже не подумал убрать ее на место, как положено в соответствии с местным дресс-кодом.
 - Генрих, надеюсь у тебя есть достаточные причины, чтобы так бестактно врываться в комнату, - грозный голос немного дрожал. Она едва сдерживалась, чтобы не перейти на крик. Как обычно. С красным лицом ругать бестолкового сына, все больше вколачивать в его голову, что он самый никчемный человек на планете Земля. Обычно, во время таких маминых монологов, Генриху казалось, что он становился меньше, а мама наоборот вырастала свирепым великаном и словно нависала над его худеньким, дрожащим от каждого ее слова, телом. - Да еще в таком виде, - она презрительно оглядела Генриха с ног до головы. Словно перед ней стоял не сын, а бомж с улицы. - Скажи мне, начался Всемирный потоп? Или на землю напали пришельцы?
 Она всегда говорила Генриху, что когда-нибудь пришельцы обязательно нападут на Землю. Возможно, думал Генрих, именно из-за таких мыслей ей и пришлось уйти с работы.
 - Нет, мама, - воскликнул Генрих. Наконец, он может сказать то, что держал в себе полчаса, в течение которых добирался до дома. - Я выиграл...Скоро я выиграю. Три миллиона рублей! Мама! ТЫ ДАВНО ХОТЕЛА ПОЕХАТЬ ОТДЫХАТЬ НА ЮГ!
Глава 2.
 Обычный день. Ничем не отличный от предыдущего. Разве что Юлия из соседнего кабинета надела сегодня чересчур короткое платье. Когда Генрих увидел ее длинные загорелые упругие бедра, которые немного напрягались когда она делала шаги, он едва смог опустить взгляд в пол. Он всегда делал так, когда очень стеснялся. Именно поэтому он почти всегда ходил уткнувшись глазами в землю. В отделе его прозвали "страус".
 На работе все знали его под именем "Максим". Бейджик на груди большими печатными буквами говорил всем об этом. Начальство было не против этой прихоти: главное, чтоб работал хорошо. Он ненавидел свое настоящее имя, как ненавидел и все, что он делал или надевал. Каждое его действие, любая вещь, которую они выбирали с мамой и которую он носил, вызывала в нем легкое раздражение и неловкость. Но когда он произносил свое имя он испытывал неприкрытый стыд. Ему казалось, он всегда заливался красной краской, когда протягивал кому-то руку и говорил: "Генрих" или кто-то звал его по имени. Тогда он замирал на месте, словно его обливали ведром с помоями. И все, кто находился вокруг, по его мнению, тут же начинали над ним посмеиваться или ненавидеть.
 Генрих - мама говорила, что назвала его так в честь одного из королей Англии. Бывший учитель истории, она обожала Англию и все, что с ней связано. Культуру, быт, людей - женщина частенько впадала в долгие, нудные рассказы. А Генриху приходилось их выслушивать. Мама замирала в любимом кресле, мечтательно пялилась куда-то в потолок, и на несколько часов предавалась размышлениям вслух. Голосом, похожим на скрип несмазанного колеса, она заставляла мужчину покорно сидеть сложа руки и делать очень увлеченный вид. Даже если мама рассказывала одну и ту же историю по нескольку раз. Генрих терпел. Он чувствовал себя словно перед казнью, когда строгий судья безжалостным, ровным голосом зачитывает приговор. Но он терпел. Как настоящий мужчина и как единственный слушатель, которому могла излить свои мысли мама. Других людей, с кем мама могла побеседовать, давно уже не бывало в их квартире. После того, как их бросил отец, поток знакомых заметно пошел на убыль, пока совсем не иссяк. Многие говорили, что мама Генриха сходит с ума, поэтому никто не хотел иметь с ней никаких дел. А Генриху приходилось. Ведь она была его мама.
 - Генрих, - говорила она. - Столько великих людей называли этим прекрасным именем! И черт меня дернул назвать этим именем тебя! Такого никчемного человека!
 Да, Генрих был полностью согласен, что его назвали в честь известного человека. Но он считал, что этот человек был не из эпохи рыцарских поединков или великих географических открытий. Этот человек жил во времена газовых камер и геноцида.
 Впервые Генрих услышал об этом человеке на уроке истории. Точнее услышал весь класс. Вова Федоров, главный зачинщик всех шалостей, долго еще бегал на переменах по переполненным школьным коридорам с криками:
 - Генрих - фашист!
 Вову вскоре поймали и отвели к директору, где запретили неугомонному мальчонке раскидываться такими лозунгами. Но новое прозвище за его одноклассником закрепилось на все последующие годы: имя Генриха заочно связали с ненавистной фашисткой партией. Кто-то даже говорил, что нынешний Генрих новое воплощение бывшего рейсхфюрера СС. Некоторые сравнивали его фото с фото фашистского лидера в интернете и находили сходства.
 Генрих хорошо запомнил тот урок, когда учительница неторопливым тоном рассказывала о фашистском палаче. Слова легко разносились по затихшему кабинету. Их смысл легко проникал в головы маленьких детей. Одноклассники начали поворачиваться головы в его сторону. На спине, уже взмокшей от пота, он почувствовал хорошо взгляды тех, кто не мог повернуться и посмотреть на его, белое как у покойника, лицо. Невольно он вздрогнул. Сзади послышался тихий смешок. Взглядов становилось больше. Он случайно пересекся взглядом с Леной Кудрявцевой, отличницей. Она смотрела на него широко открытыми, ясными глазами. В них мальчик хорошо прочитал упрек и осуждение. Казалось еще чуть-чуть и детский звонкий голос перебьет рассказ пожилой учительницы и Лена вскочит с места, и со слезами на глазах спросит: "За что?". Потом весь класс подхватит ее эмоциональный порыв и загудит разными голосами. А Генрих продолжит сидеть, как памятник: сложно было объяснить одноклассникам, что имя ему выбирала мама. Плохо, что она нашла его среди тех знаменитостей прошлого, чьи достижения и заслуги легко перечеркивает их более современный тезка.
 А учительница продолжала уничтожать Генриха. Ее слова, словно те самые бомбардировщики нацистов, нещадно утюжили его сознание. Пролетали над ним, сбрасывали свой смертоносный груз, а затем улетали за новым. Ему показалось, что женщина, с худым, покрытым глубокими морщинами, лицом, пару раз посмотрела в его сторону. Она как бы проверяла класс: все ли спокойно сидят и слушают урок. Но Генрих был уверен, что она смотрела именно на него. В ее глазах он прочитал те же чувства, что и в глазах Лены. С тех пор он замечал это в глазах всех людей, кто узнавал его имя. Невольно он стал заложником своего имени, которое само выбрало для него судьбу. И ему пришлось с этим жить, все больше превращаясь в тихого, замкнутого человека...
Глава 3.
 Рабочий день закончился. Он устало брел по длинному коридору к выходу. Мимо его обгоняли коллеги: парами или небольшими группами. Они весело хохотали, обменивались шутками. После трудного рабочего дня нужно как-то взбодрить себя и окружающих.
 Они все словно не замечали Генриха. Никто никогда не уходил с ним с работы. Никто не приглашал его зайти в ближайшую кафешку, что бы пропустить "стаканчик, другой". Или в выходные выбраться в бар, который открылся на берегу набережной. Летняя терасса, песчаный пляж, классная музыка и бесплатный вход - так охарактеризовал его один из сотрудников офиса. С десяток мужчин в белых рубашках сгрудились вокруг него и дружно поддержали идею завалиться туда на выходных. Генрих было тоже захотел присоединиться к ним, но в последний момент передумал. Он представил, как подходит к этим мужчинам, обсуждающим предстоящее веселье. Он видит их спины, их радостные лица. Он замирает напротив, боясь нарушить их разговор. Но вскоре они сами замечают его. Они утихают. Они все смотрят на него. Теперь их лица очень напряжены. Ни одни мускул не дрогнет. Словно Генрих явился на страшный суд. Он робко, запинаясь, просит взять его с собой в субботу в бар. Дел у него никаких не запланировано, поэтому он может провести вечер в их компании. Повисло долгое ожидание. Строгие судьи обдумывают свой приговор. Затем тот самый мужчина, кто приглашал всех в бар, поднимается и не спеша подходит к Генриху. Он замирает напротив. Генрих хорошо чувствует его дыхание, слышит запах его пота, который впитало его тело за целый день. Мужчина внимательно смотрит в глаза Генриху.
 - Фашистам бесплатный вход только в газовые камеры!
 Эти слова, словно слова из детства. А взгляды всех этих мужчин, словно взгляды тех детей, которые дразнили его. В них нет понимания, что Генрих обычный человек, такой же как и они. Зато в них полно ненависти и злости к нему.
 Имя Генрих создало тесный, замкнутый мир, где нет места веселью и друзьям. Есть только ненавистная работа, старая квартира и мама в кресло-качалке со своими однотипными рассказами. Поэтому ему приходится каждый раз идти по коридору одному. Он мечтает быстрее пройти его, а он, как назло, словно удлиняется, убегает все дальше, лишь бы Генрих подольше послушал веселые диалоги своих коллег.
 Наконец, он выбрался на улицу. Яркий солнечный свет ударил в глаза. Солнце еще не успело спрятаться за горизонт, поэтому его лучи осыпали затихающий вечерний город своим жаром. Разговоры коллег стали живее. Кто-то радовался теплой погоде, кто-то предвкушал хороший вечер. Генрих, еще крепче стиснув зубы, поспешил поскорее уйти. Туда, где не надо выслушивать веселые рассказы и счастливо улыбаться.
 Генрих сбежал по ступенькам крыльца, чуть не задев плечом одного из мужчин. Тот стоял и что-то активно объяснял милой девушке в красной юбке, которая едва доходила ей до колен. Она широко улыбалась, а глаза восхищенно наблюдали за каждым действием ее собеседника. Генрих успел ловко убрать плечо, когда рука мужчины взметнулась в его сторону, словно боксер, который уклоняется от опасного удара противника. Мужчине часто приходилось совершать такие маневры - лишь бы никто не заметил рядом его присутствия.
 В нос ударил приятный запах свежести и зелени. Офис находился почти в центре города, втиснутый в нагромождение высоток. Но все же здесь оставалось место радующей глаз растительности, которая раскинулась вдоль пылающих жаром дорог тонкой вереницей пышнозеленых деревьев и небольших кустов. Этот аромат, разбавленный ясным голубым небом и приветливым солнцем, мог хорошо заправить отличным настроением. Многочисленные прохожие, прогуливающиеся по улице, поддавались этой эйфории. Они были ничуть не хуже коллег Генриха: такие же счастливые и радостные. Конец рабочего дня - тем более пятничного. Впереди у многих пару дней беззаботности и приятного отдыха - почему бы и не порадоваться этому?
 "Праздные гуляки! Вечно улыбки до ушей! Запомни, Генрих, жизнь любит серьезных, суровых людей! Только такие люди могут творить историю и создавать будущее! А розовые мечты и фантазии... Когда-нибудь жизнь обязательно спустит их с небес на землю! И лучше быть готовым к этому, чем бес толку улыбаться!" - говорила мама, когда в редкие моменты выглядывала в окно. Ее бросало в дрожь, когда она видела людей. Как они неспеша прогуливаются по узким улочкам и мило улыбаются друг другу. Да, думал Генрих, наблюдая как дряблое, морщинистой лицо мамы съедает маска гнева, надо быть готовым к ударам судьбы.
 Генрих быстрее поспешил по улице, скидывая с себя секундное наваждение. Ароматный воздух немного зацепился за его душу, впрыснул в нее чуть-чуть своей сладости. Генрих не хотел поддаваться общей радости, да и не умел. Поэтому он решил быстрее убраться с улицы, спрятаться за стенами своей квартиры. Там, где не надо стесняться своего имени и робкого нрава. По пути надо было только зайти в магазин. Увы, в его мире, втиснутом в четыре стены, не было магазинов.
 Одноэтажное, прямоугольное здание, с огромными витринами, располагалось для Генриха очень удобно. Путь от работы до дома пролегал по почти по прямой линии, не теряясь среди многочисленных улиц, площадей и проулков. Надо было только пройти по проспекту Ленина, сторонясь шумных компаний, которые собрались у "Звучного фонтана". Затем свернуть на улицу Льва Толстого, где в такие теплые дни старушки раскинули прилавки со своим скудным скрабом. Хотя пару раз Генрих замирал напротив этих импровизированных магазинчиков под открытым небом. Взгляд невольно цеплялся за всякие причудливые безделушки. Но его стеснительность не позволяли расспрашивать пожилых продавщиц о том или ином товаре.
 То ли дело супермаркет. Зашел, взял корзину, накидал в нее быстренько продуктов и ушел прочь. Единственный нежелательный контакт - это оплата на кассе. Но кассиры обычно слишком заняты. За день через них проходят сотни таких покупателей, как Генрих. Обращать внимание на каждого не хватит сил. "Здравствуйте. Пакет нужен? С вас....Ваша сдача. До свидания" - вот, в основном, их скудный запас слов для покупателей. Генриха это вполне устраивало.
 Кстати, супермаркет "По пути", как раз и располагался на улице Льва Толстого. Через пару домов от места, где вели свою бурную торговлю старушки. Генрих забегал в магазин, а за тем, пересекая довольно большой и оживленный перекресток, оказывался дома.
 Мужчина на автопилоте стороной прошел мимо старушек. Невольно он услышал как одна из них пыталась что-то очень настойчиво "впарить" молодой девушке. Вроде банки с вареньем. Затем поспешил дальше. Быстро пробежал мимо домов, первые этажи которых были заняты под всякие маленькие магазинчики. Их разноцветные, яркие витрины, которые были менее привлекательны в такой солнечный день, пытались заманить в свои уютные помещения праздных прохожих. "Рыболов", "Вкусные суши", "Техника для дома", "Приличные наличные" - здесь были магазины для любых покупателей, с любыми запросами. Своеобразная лампа Алладина. Только в отличие от лампы, в магазинах приходилось всегда платить.
 Пробежав мимо этой разноцветной гирлянды, по пути чуть не столкнувшись еще с несколькими прохожими, которые завороженно рассматривали всякие безделушки в витрине магазина "Кусочек востока", он оказался у супермаркета.
 Переступая через две ступеньки, он зашел в магазин. Именно через две. Это был его ритуал. Оберег от неприятностей. Один раз он прошагал по каждой ступеньки крыльца магазина. Наступил на все восемь. В итоге нечаянно разбил бутылку пива. Прямо в магазине. Он долго держал ее в руках, не решаясь купить. Мама всегда была против алкоголя. Она говорила: "Твой папаша хорошо только пил. Клянусь, когда-нибудь он захлебнется в пиве и собственной блевотне".
 Он стоял как школьник, который впервые увидел длинноногую красавицу. Такую вожделенную и такую недосягаемую. Ладони вспотели, руки задрожали и бутылка, как свежая скользкая рыба, выскользнула из рук. С тех пор, только две ступеньки, каждая вторая - путь к незаметному, спокойному походу в магазин.
 Генрих набрал продуктов: коробку молока, хлеба и сухого завтрака "Любятово". Мама всегда заставляла его есть эти хлопья по утрам. Ему они были ненавистны, но спорить с ней он не хотел. Не хотел говорить, что яичница и чашка кофе для него намного приятнее. Затем пошел на кассу, где выстроилась довольно приличная очередь. 
 И тут он невольно заметил красочное объявление, слева от входа. Очередь двигалась очень медленно, поэтому он мог хорошенько изучить его.
 "ТОЛЬКО В ЭТОМ МЕСЯЦЕ! ПРИ ПОКУПКЕ НОВОЙ ДИСКОНТНОЙ КАРТЫ НАШЕГО МАГАЗИНА ВЫ ПОЛУЧАЕТЕ ШАНС ВЫИГРАТЬ ТРИ МИЛЛИОНА РУБЛЕЙ! ВСЕ ОЧЕНЬ ПРОСТО! ПОДОЙДИТЕ К ЛЮБОМУ ИЗ НАШИХ КАССИРОВ И ОФОРМИТЕ КАРТУ! НОМЕР ВАШЕЙ КАРТЫ АВТОМАТИЧЕСКИ БУДЕТ УЧАСТВОВАТЬ В ЛОТЕРЕЕ! НЕ УПУСТИТЕ ВАС ШАНС! УХВАТИТЕ УДАЧУ ЗА ХВОСТ! С НАШИМ МАГАЗИНОМ ТАК ПРОСТО СТАТЬ БОГАЧЕ!"
 Генрих несколько раз прочитал объявление. В очереди начали возмущаться, что работает всего одна касса. Один мужчина пробурчал себе под нос, что он теряет свое время. Но именно эта заминка на кассе позволила Генриху лучше вникнуть в суть слов, которые были напечатаны большими красными буквами.   
 "УХВАТИТЕ УДАЧУ ЗА ХВОСТ!".
 Он едва зашевелили губами, про себя повторяя эти слова. Как завороженный он смотрел на объявление. Если божественный свет и существует, то для Генриха он должен был появиться именно над этой рекламой. Он почувствовал как в душе у него что-то появилось. Какое-то новое чувство. Очень теплое, согревающее все тело. Оно словно притягивало его к объявлению. Будто кто-то внутри него говорил ему, шептал нежным голосом на самое ухо: "Вот оно! Вот твой шанс! ТАК ПРОСТО СТАТЬ БОГАЧЕ! Не будет нудных походов на работу! Ненавистных веселых коллег, которые своим смехом вызывают в твоей душе только боль! Ты отправишь маму отдыхать! На юг или в Англию! Куда она только захочет! А сам сможешь пожить в свое удовольствие! УДОВОЛЬСТВИЕ!"
 Дыхание участилось. Сердце начало разгонять размеренный бег. Генрих был уверен, что именно он должен стать счастливым обладателем денежного приза. Ведь он столько страдал! Рос без отца, под присмотром полусумасшедшей мамы. Выслушивал изо дня в день ее рассказы. Делал все, что она говорила. Жил так, как хотела она. Для нее. Ни друзей, ни увлечений, ни девушки.
 При последней мысли он сглотнул слюну.
 Когда у него появятся деньги - у него появится и девушка! Возможно, много девушек. Они же любят деньги! Все любят деньги!
 Он перевел остекленевшие глаза на очередь. Теперь она казалось очень длинной, нискончаемой. Генриху показалось, что в очереди может стоять тот человек, который обставит его. Первым оформит счастливую карту. Его карту!
 Он задрожал. Ему захотелось растолкать очередь и быстрее оказаться на кассе. Может быть он так и сделал бы, если был бы более решителен. Но он был очень скромный. Тем более, тот здоровяк, который стоял третьим в очереди, мог его и не пропустить.
 "А может он и купит эту карту?" - мелькнула предательская мысль.
 Здоровяк словно стал больше. Генрих представил его ухмыляющееся лицо, когда тот будет получать деньги. Прямо сейчас, на кассе. Он возьмет их своими здоровыми ручищами, а затем повернется к Генриху.
 - Фашистам деньги не нужны, wahrheit? - грубым голосом произнесет он и засмеется. Все засмеются. Все эти люди развернутся и засмеются, и заставят Генриха опять убедиться в своей никчемности.
 "Нет, - подумал Генрих, - я куплю эту карту! Я выиграю деньги! Это мои деньги!"
 Он обвел каждого человека в очереди взглядом. Грозный взгляд устремился в затылок каждого покупателя. Как прицел снайперской винтовки, как ядовитая стрела, взгляд прожигал их головы. Он готов был сейчас, как бойцовский пес, растерзать каждого из них. Кроме здоровяка.
 Он кипел, как чайник. Ожидание становилось все невыносимей. Время стало как жевательная резинка - оно все больше растягивалось.
 Подошла очередь здоровяка. Генрих затаил дыхание. Тот небрежно бросил сто рублей на кассу и вроде попросил пачку сигарет. Так и есть. Полненькая продавщица потянулась к боксу с сигаретами. Пока она искала сигареты, она что-то спросила у здоровяка.
 "Нет!" - чуть вслух не вскрикнул Генрих.
 С милой улыбкой накрашенных яркой помадой губ, она спросила его не желает ли он приобрести карту. Генрих хорошо услышал ее слова. Словно не было между ними нескольких человек. Словно они находились около него. Он услышал только, как она предложила ему купить карту! Больше ничего. Как размытая картинка, на которой четко виден один предмет, самый главный.
 У Генриха закружилась голова. Он увидел, как здоровяк на мгновение задумался. Он почесал небритый подбородок. Генрих готов был упасть на пол. Казалось объявление сейчас вспыхнуло каким-то дьявольским огнем, пожирающим его светлые надежды. Мужчина не отводил взгляд от здоровяка. Ему было сейчас плевать, что тот может обратить на это внимание! Если он купит карту, тогда все, конец! Можно и не жить!
 Генрих представил, как здоровяк будет тратить деньги. На дорогое виски, на девиц, которых наверняка у него и так не мало. Может купит крутую тачку. С диким ревом мотора будет носиться по улицам, прямо перед домом Генриха. Чтобы лишний раз напоминать ему о его проигрыше.
 Здоровяк отрицательно покачал головой. Кассир, не снимая милой улыбки, протянула ему пачку сигарет и сдачу. Тот не спеша развернулся и направился прочь!
 Генрих выдохнул. Словно он сейчас играл в тяжелейшую шахматную партию и противник последним ходом принес ему победу. Холодный пот побежал по спине. Левая рука едва не выпустила корзину из рук, о существовании которой он успел позабыть. Только что последнее препятствие на пути к богатству исчезло. Он был уверен, что никто в очереди больше не сможет купить счастливую карту. Он спокойно отстоял остаток очереди, ощущая как по телу снова разливается приятное тепло.
 - Здравствуйте! - продавщица мило улыбнулась и ему. Это ее работа, ее роль.
 - Здравствуйте, - едва выдавил Генрих. Ему казалось, что голос его очень дрожал. Как у артиста перед очень важным выступлением, от которого зависит: будешь ли ты дальше играть на большой сцене или будешь всю оставшуюся жизнь носить декорации и подметать зал после выступлений.
 Пухлые руки, с нескольким золотыми цепочками, начали ловко пробивать его товар. Касса заголосила. Противным писком. Раньше Генрих особо не обращал внимания на этот звук. А теперь каждый писк словно стучал по его голове. Огромными молотками. Генрих почти умоляюще взглянул на продавщицу.
 "Неужели она так и не спросит? Не предложит мне купить карту? Как тому здоровяку?"
 Сам он не мог спросить. Никогда не смог бы.
 Сейчас она пробьет последние продукты, затем попросит деньги. Потом Генрих, опустив голову, спокойно соберет продукты в пакет и направится прочь. Когда он закроет дверь магазина, все чувства в его душе зальет горе и тоска. А свет, который начал появляться в его жизни, вытаскивая из пучины вечного невезения, снова потухнет.
 Он еще раз взглянул на продавщицу. Женщина, которая была довольно привлекательная, продолжала увлеченно пробивать продукты. Ее приятное, круглое лицо выражало полное равнодушие. Она словно не замечала Генриха.
 Может все дело в моей внешности? Может я не так привлекателен, как тот Громила?
 "Красивые получают все! Они успешны, богаты, удачливы..."
Генрих вспомнил эти слова из одной передачи, которую они смотрели вместе с мамой. Он хорошо запомнил этот момент. Потому что мама повернулась к ему и с мерзкой улыбкой произнесла:
 - Тебе никогда не стать богатым!
 Вот и теперь. Деньги уходят от него, только потому что он недостаточно симпатичен. Мужчина почувствовал, как в нем закипает ненависть по отношению к этой женщине. Для нее он недостаточно хорош! Только из-за ее вкусов рушится его счастье! А его мечты так и останутся в закрытом сундуке в далеком, самом темном, уголке его души.
 - Вы не хотите поучаствовать в нашей акции? - как гром среди ясного неба. Женщина не отрывалась от своей работы. Вот и ненавистные хлопья прошли через кассу.
 Генрих едва не издал победный клич, какие издавали индейцы, когда убивали своих врагов. Он готов был нагнуться через кассу и расцеловать кассиршу. Только что, возможно, она произнесла главные слова в жизни Генриха. Может быть он, потом, когда его, как победителя, будут снимать множество видеокамер, вспомнит эти слова. Вспомнит с чего начался его поход к вершине счастья.
 - Какой? - Генрих пытался сделать удивленное лицо. Взгляд так и норовил невольно уставиться на объявление, а язык молил выкрикнуть: "Да, конечно! Я отстоял эту гребаную очередь с одной целью - выиграть ваши деньги!"
 - Покупаете нашу новую дисконтную карту и получаете шанс выиграть три миллиона рублей, - буднично произнесла женщина. Без капли энтузиазма.
 "Наверное, за день она говорит это сотни раз. Сотням неудачникам. Но теперь тебе повезло. Сейчас ты это сказала все это не зря. Ты сказала это победителю! Ты потом вспомнишь этот момент. Вспомнишь меня и будешь говорить своим знакомым, что это ты продала ту самую заветную карту" - Генрих уже нацепил на свою голову корону. Его переполняли эмоции. Казалось, еще чуть-чуть и он лопнет, как мыльный пузырь. И тогда все в очереди разделят вместе с ним его хорошее настроение, которое затаилось за телесной оболочкой.
 - Да? - все так же удивлялся Генрих. Голос немного вздрогнул, но продавщица слишком увлеклась работой, чтобы замечать такие мелочи. - Очень интересно. А как вы считаете...Шансы большие?
 Генрих никогда не произносил в этом магазине столько слов. Даже когда разбил бутылку. Все тогда бегали вокруг него, причитали, а он стоял, как школьник на первом звонке: взволнованный и смущенный.
 - Возможно. У всех есть шансы. Это же лотерея. Хотя, на мой взгляд, легче найти иголку в стоге сена, чем выиграть эти деньги.
 "Ни в этот раз" - ухмыльнулся Генрих.
 - Пожалуй, я куплю карту. Старая карта совсем испортилась, не всегда даже проходит скидка, - соврал он. - А так будет новенькая, да еще и с таким багажом.
 Женщина даже не улыбнулась. Возможно, если бы эту шутку произнес тот здоровяк, она бы просто залилась хохотом. А так она протянула Генриху лист бумаги.
 - Вот, заполните анкету, - она протянула ручку. - И впишите номер карты.
 В ее руке, словно в замедленной съемке, появилась она. Кусок красного пластика. Божественный свет должен был пролиться на нее, как над объявлением. А в тот момент, когда она передавала ее Генриху, должна была заиграть торжественная музыка. По крайней мере, так и происходило в воображении Генриха. Его рука чуть не дрогнула, когда он аккуратно взял карту. Двумя пальцами. Ему показалось, что он почувствовал тепло, которое исходило от нее. Это тепло тут же накрыло тело мужчины новой, приятной волной.
 Наверное, подумал Генрих, такие ощущения испытывают все те, кто привык побеждать.
 Он сжал карту в руке, а затем отошел в сторону от кассы, чтобы заполнить анкету.
 Он стал еще радостнее. когда в графе "Имя", указал - "Максим".
 "Все будут знать меня, как Максим! Это прекрасно!"
 Из магазина он буквально выбежал. Он задел плечом грузного мужчину, который поднимался по ступенькам. Но теперь Генрих не обратил на это ни малейшего внимания.
Глава 4.
 Мама даже немного изменилась. Меньше сквернословия. Меньше рассказов. В основном она только спрашивала, когда, наконец, Генрих принесет домой выигрыш?
 Генрих в ответ только сдержанно улыбался, пожимал плечами и говорил: "всему свое время". Он чувствовал какую-то особую власть. За все время, что они жили с мамой, она впервые относилась к нему уважительно, относилась как к сыну. А не как к сиделке, на которую можно без конца лить весь негатив. Или как на источник дохода, с помощью которого она может еще поддерживать жизнь в своем иссохшем, худом теле. Он почувствовал себя человеком. Пару раз он даже улыбнулся. Самому себе. Стоя перед зеркалом в ванной. В это время по радио на кухне пел любимый Григорий Лепс и доносился запах яичницы. Мама сходила в магазин и купила яиц, чтобы с утра приготовить ему вкусный завтрак. От этих мыслей Генрих чувствовал себя еще более счастливым.
 Ей тоже нужны были его деньги. Мама как и он хотела что-нибудь изменить в жизни. Хоть на время покинуть кресло-качалку, которая потихоньку становилась ее усыпальницей и почувствовать запах моря. Ощутить ласковое южное солнце. Как когда-то в молодости. Когда она была полна счастья и надежд на отличное будущее. Счастье и надежды ушли, а юг остался. Она хотела вернуться туда и на время окунуться в воспоминания о веселом прошлом.
 - Ты сегодня выглядишь великолепно! - ее голос казался уже не таким скрипучим. Да и в глазах растаяла прежняя жестокость. - Прям жених!
 - Да, мам, - Генрих посмотрел на себя в зеркало в прихожей. - Именно сегодня я иду за выигрышем!
 Мама сложила перед собой ладони, удивленно раскрыла глаза и медленно стала оседать на стул, который вовремя оказался позади нее. Не будь его и Генрих бы стал свидетелем смешного эпизода.
 - Как? - выдавила она, твердо усевшись пятой точкой. - Как?
 Словарный запас ее на этом иссяк, как иссякает воздух в закрытом помещении. Когда его остается слишком мало, можно лишь делать короткие, частые вдохи.
 - Как? Как? - она казалось задрожала. - Ты молчал? Ты знал, но молчал?
 Конечно, Генрих знал, когда заканчивается акция. Когда имя победителя объявят. В анкете эта дата была указана. Уже тогда в магазине Генрих хорошенько запомнил ее. Как таблицу умножения или алфавит. Он специально скрывал этот счастливый для себя день от мамы. Чтобы вот так ее ошарашить. Увидеть ее удивление. Да и слегка помучать. Она столько лет мучала его - может он себе позволить отомстить ей хотя бы несколькими днями?
 Немного его расстраивало, что ему не звонили из офиса магазина.
 "МЫ ПОЗВОНИМ ВАМ, ЕСЛИ ВЫ СТАНЕТЕ СЧАСТЛИВЫМ ОБЛАДАТЕЛЕМ НАШЕГО ПРИЗА!" - эти слова он тоже запомнил. Он их проговаривал про себя.
 Ему позвонят! Когда ему последний раз звонили на мобильник? Кроме мамы, которая все время просила его не забыть о хлопьях. Только о хлопьях! Он мог забыть купить соль, хлеб, сахар, но не хлопья! Словно все в их квартире работало от одного двигателя, который заправляли этими ненавистными хлопьями!
 Увы. Ему не позвонили. В день розыгрыша. На следующий. И через день. Себе Генрих объяснял это тем, что он не правильно указал номер телефона. Слишком волновался, перепутал цифру или пару.
 Он представлял, как они ждут его. Не находят места. Ведь им тоже интересно посмотреть на счастливчика. На Генриха! Возможно какой-нибудь их начальник уже подумывает о том, чтобы присвоить эти деньги себе. Но сегодня явится он! Спустя неделю, томительную неделю! Когда он не мог уснуть по ночам, с трудом мог работать, думать, хоть иногда, не о деньгах. Но этого того стоило. Каждая минута, каждая секунда! Ведь эта была прошлая жизнь, которая умирала. Насладиться ее последними мгновениями стоило только в память о всех этих прожитых годах.
 - Как же...Мне же надо собраться...Купить купальник, кое-какие мелочи...Это займет время... - мама в голове прорабатывала какой-то план. Ее взгляд уставился в пустоту, а лицо приобрело каменное выражение. Только губы еще шевелились.
 - Не надо, мама. Всему свое время, - Генриху казалось, что эта фраза стала его визитной карточкой. Столько раз он ее произнес. Даже на работе, когда его коллега не мог купить кофе в кофе-машине, ругая ее и посылая к черту мастеров, которые "все никак не мог притащить свои задницы сюда, чтобы наладить этот инструмент", Генрих лишь ответил:
 - Всему свое время.
 Эта фраза была настолько же бессмысленна, насколько заставляла задуматься. Сколько это времени - все свое время? Люди, когда он произносил эти слова, словно замирали. Возможно пытались рассчитать это самое время, о котором он говорит. Правда, было это все напрасно. Потому что даже Генрих не знал времени, о котором говорил. Но он гордился этой фразой. Со временем, думал он, она станет крылатой фразой, которую все будут повторять за ним.
 - Генрих! Первый канал! Куда вы потратите свой выигрыш?
 - Всему свое время... свое время.
 - Генрих, когда мы уже поедем ко мне? - в его фантазиях длинноногая блондинка недвусмысленно намекала, что мечтает оказаться с ним в постели.
 - Всему свое время, - он должен показать ей, что тоже чего-то стоит. Что он не кинется на нее только стоит ей состроить красивые глазки или когда оближет свои губы. Правда в фантазиях у нее были очень яркие, сочные, притягательные губы.
 Одной фразой он сможет поставить всех в тупик, загнать в угол. Может его будут потом называть: "гроссмейстером речи". Он придумал это прозвище себе сам, во время одной из бессонных ночей, коих стало теперь много.
 - Не надо мам. Ты все успеешь, - он с грустью взглянул на яичницу, которая мирно ждала его на тарелке, а затем развернулся и пошел к входной двери. День был слишком торжественен, чтобы портить его такой простой едой, как яичница.
 "Возможно лобстер и бокал красного вина, думал он."
Глава 5.
 Генрих стоял как вкопанный. Словно бетонный пол в магазине стал липким и приклеил его, как липкая лента приклеивает мух. Он также не мог пошевелить ни руками не ногами. Даже взгляд поддался непонятному состоянию и был прикован к доске объявлений. На ней не было больше объявления и не появлялся больше божественный свет. Этот свет моргнул пару раз, когда он впервые взглянул на доску, а затем погас.
 Перед ним расположилась огромная цветная фотография, которая почти полностью занимала то место, где раньше висело объявление. Фотография того, кто заставил снова вернуться знакомым чувствам тоски, печали и злобы. Их ворох сейчас свалился на мужчину всесокрушающим водопадом, вымывая то приятное чувство, которым он начал обладать до этого момента.
 Улыбающийся мужчина, лет тридцати пяти - сорока. В рыжей бороде спрятались желтоватые зубы, которые замерли в довольной гримасе. Веселые зеленые глаза, казалось, смотрели на каждого покупателя, который заходил в магазин. В этом взгляде было столько счастья, что казалось, фотография дарит частичку этого чувства каждому, кто взглянет на нее. Из-под бейсболки, с логотипом фирмы "Найк" выглядывали такие же, как и на бороде, рыжие волосы. На мужчине была обычная клетчатая рубашка, рукава которой были закатаны по локти. В довольно больших мускулистых руках он держал какую-то бумажку, которой словно размахивал перед фотокамерой во время съемки со словами: "Вот оно! Счастье!".
 Генриху сразу не понравился этот мужчина. Когда он взглянул на фотографию первый раз, то он подумал, что это какой-то деревенщина, который рекламируют какую-то продукцию. Возможно молоко, творог или кефир, разработанные по "традиционным деревенским рецептам". Слишком довольный и жизнерадостный у мужчины был вид, прямо как у тех актеров, которые без конца по телевизору рекламируют всякие товары. Поэтому Генрих ни капли не сомневался, что это была очередная реклама. Но затем он прочитал фразу, которая расположилась под фотографией. Каждое слово было словно гвоздем, который крепче заколачивал крышку гроба. А в этом гробе находился Генрих. И когда он прочитал фразу несколько раз и понял, наконец, ее смысл, "гроб с его телом" начал потихоньку опускаться в землю. Туда, где царит вечный мрак и безысходность.
 "ПОЗДРАВЛЯЕМ НАШЕГО ПОБЕДИТЕЛЯ! ГЕОРГИЙ ЛИТВИНОВ СТАЛ СЧАСТЛИВЫМ ОБЛАДАТЕЛЕМ НАШЕГО ГЛАВНОГО ПРИЗА! ТРИ МИЛЛИОНА РУБЛЕЙ! ТАК ПРОСТО СТАТЬ БОГАТЫМ!"
 Дальше приводились слова самого мужчины:
 "Если честно, впервые посетил ваш магазин. Моя жена попросила меня зайти в магазин и купить масло, и еще кое-что по мелочи. Ваш оказался ближе всего. Поэтому можно сказать, что моя жена тоже причастна к этой победе. Если бы не она, я бы не зашел и не увидел эту волшебную акцию. А так, я счастливый обладатель денежного приза! Теперь буду чаще посещать ваши магазин!"
 Генрих не сомневался, что все эти слова он говорил именно с таким довольным видом. Каждое слово вылетало с улыбающихся губ. Весь его образ окружал ореол радости. Но сейчас Георгий казался Генриху еще хуже того здоровяка, который не захотел покупать карту.
  "На его месте должен быть я! - думал Генрих, зло скрипя зубами. - Он украл мой выигрыш! Мою улыбку! Мой счастливый взгляд! Этот деревенщина не заслуживает эти деньги! Как такое возможно? Он первый раз зашел в магазин и сразу выиграл! Я заслуживаю этот выигрыш! Я же чувствовал, что выиграю! Я должен был выиграть!"
 На его глазах чуть не выступили слезы. Нижняя губа едва заметно дрожала. Ему захотелось резко сорвать эту фотографию и растоптать ее ботинками. Стереть фото с лица земли, чтобы больше не было этого довольного лица!
 Мимо прошла женщина, которая везла перед собой пустую покупательскую тележку. Ее дребезжащий звук вывел Генриха из ступора. Женщина поравнялась с Генрихом и посмотрела туда, куда смотрел и он.
 - Ох, и повезло же мужчине, - немного щурясь, она прочитала текст под фотографией. - Видно сама фортуна привела его в магазин.
 Сказав это, она двинулась дальше, еще что-то бормоча себе под нос. Генрих медленно проводил ее бесцельным взглядом.
 "Какая фортуна! Он вор! Он украл мои деньги!"
 Генрих снова посмотрел на фотографию. Теперь Георгий словно ухмылялся и Генрих не сомневался, что ухмыляется он только ему. Словно мужчина говорил:
 - Вот видишь, Генрих, я украл твой выигрыш. Зачем фашисту деньги?
 Генрих сжал кулаки. Он хотел громко закричать. Крикнуть, что он не фашист и его назвали в честь одного из английских королей. Но он во время остановился. В магазине было много людей и привлекать их внимание он не хотел.
 Образ длинноногой красавицы растворился. Как растворилась и поездка мамы. При воспоминании о маме Генрих вздрогнул, словно его ударило током.
 Как он скажет ей, что не выиграл деньги? Просто зайдет в квартиру, почувствует запах вкусной еды, которую она приготовила "победителю" и сообщит ей о своей неудаче? Скажет, что выиграл деньги кто-то другой? Ведь он был уверен в своем выигрыше! Впервые в жизни он был в чем-то уверен! И эта уверенность превратилась в прах!
 Он представил, как мама, лицо которой приобретет знакомый вид, выбросит всю еду в помойку. Затем вернется в комнату и опустится в свою кресло-качалку. А потом снова начнутся рассказы, которые словно зубная боль, станут еще невыносимее!
 Генрих еще раз взглянул на фотографию. Георгий продолжал ухмыляться: "Да, мой нацистский друг, денежки теперь мои!"
 Генрих нахмурил брови, его взгляд наполнился злостью, а губы замерил в зверином оскале. Внезапно его посетила мысль, которая сможет исправить всю ситуацию. Он резко развернулся и направился прочь из магазина.  Никогда его походка не было такой твердой и уверенной.
Глава 6.
 - Здравствуйте! - на пороге появилась милая девушка. Она казалось Генриху еще прекрасней, чем в интернете. На фотографии, на страничке "В контакте", на него смотрела жизнерадостная улыбчивая женщина в широкой соломенной шляпе. Огромная тень скрывала часть ее лица, но теперь Генрих мог хорошенько ее разглядеть. Ему показалось, что даже его душа немного встрепенулась, попыталась вылететь из бренного тела, чтобы оказаться поближе к этому прекрасному созданию. Словно у нее выросли крылья. Как когда-то давно, когда он в первый и последний раз влюбился.
 "Такие же прекрасные голубые глаза!" - подумал Генрих, вспоминая далекое детство. Он с космической скоростью нашел в памяти те моменты. Да, он знал, что те воспоминания всегда были где-то рядом, как ни пытался он их забыть. Несмотря на ворох других жизненных моментов, которые каждый день возникали в его воображаем хранилище памяти, воспоминания о первой любви были словно не потухший уголек в огромном кострище, который состоял из праха разбитых чувств и негативных эмоций. Стоило только появится небольшому "знакомому" ветерку, как этот уголек снова разгорелся, заставляя его вернуться туда, куда он боялся возвращаться.
 Лена Крылова. Новенькая, которая переехала из другого города. Многие мальчишки обратили на нее внимание, когда "классная" первый раз представила ее перед классом. Даже неугомонный Вова Федоров на время прикрыл рот. Худенькая, кроткая, застенчивая - такой увидел ее Генрих. Очаровательная, волшебная, потрясающая - такой она осталась в душе Генриха. А когда она подняла на класс глаза, эти восхитительный голубые изумруды с оттенком нежности и доброты, Генрих почувствовал как уходит земля из под его ног. Словно он оказался на пушистых облаках, а перед ним предстал ангел.
 Спустя неделю Генрих единственный раз в жизни выразил девушке свою симпатию. На улице было уже достаточно темно, когда он вызвался проводить ее до дому. Осень все заметней подбиралась к городу, удлиняя ночи и укорачивая дни. Он хорошо помнил тот холодный ветер, который старался зацепить их, вдохнуть в них своей свежести. Ее длинные, густые, темные волосы покорно играли с этим беспокойным ветерком, сливаясь с ним в каком-то чарующем танце. Тогда, в вечерних густых красках, она была еще прекрасней. Ее милое лицо, немного освещенное светом тусклых желтых фонарей, которые сиротливо расположились цепочкой вдоль дорог, казалось Генриху искусной маской, выполненной неизвестным творцом. Его совершейнейшей работой, в которой нет не единого изъяна. Тогда, еще больше впечатленный ее красотой, он предложил ей встречаться. Он дрожал, потел, запинался, подбирая нужные слова, а она лишь молча выслушала его. А потом пообещала подумать...Через пару дней Генрих увидел ее в компании Вовы Федорова. Они сидели в классе, на задней парте и о чем-то весело болтали. Когда Генрих зашел в кабинет они оба посмотрели на него. Улыбаясь, Вова что-то шепнул Лене на ухо, отчего девушка залилась веселым смехом. Генриху показалось, что Вова сказал: "А вот и наш немецкий друг, май фрейлин". С тех пор, он больше никогда не пытался заговорить с Леной.
 - Извините? Вы что-то хотели?
 И вот теперь снова, как картинка из детства.
 "Те же голубые глаза, - опять промелькнула предательская мысль, способная все испортить. Генрих резко спохватился, - Не для этого ты здесь!"
 Образ Лены тут же улетучился. И перед ним предстала обычная женщина.
 Лариса Литвинова. 32 года. Замужем. Есть дочка. Проживает по адресу: улица Куйбышева, дом 23, квартира 8 и так далее.
 Поистине, интернет может все. Как сказал один из героев любимого сериала Генриха: "интернет - теперь вся наша жизнь. Человек может не выйти на улицу за целый день. Но он обязательно посетит нескончаемые просторы виртуальной реальности". Герой, правда, страдал жуткой интернет-зависимостью и все закончилось тем, что он покончил жизнь самоубийством, когда понял, что уже не может жить в реальном мире. Сериал так и назывался: "Конец человека". Мама всегда была против, чтобы Генрих смотрел эту "чушь". Но иногда она засыпала в кресло-качалке раньше обычного. А Генрих, как непослушный ребенок, всегда этим пользовался.
 Сначала Генрих нашел в интернете Георгия Литвинова. Это не составило особого труда: в городе проживал всего один человек с таким именем и фамилией. Правда потом Генрих немного расстроился, на его странице не было никакой информации. Кроме, как показалось Генриху, глупой фотографии, где мужчина держит в одной руке подстреленного глухаря, а в другой ружье, с которого, следуя логике, и была убита несчастная птица. 
 А вот на странице его жены было информации побольше. Любимые фильмы, книги, цитаты, год и место рождения, братья и сестры, место работы, хобби - "В контакте" могло служить неплохой базой данных для ФСБ. Впрочем, думал Генрих, эта социальная сеть и была придумана, чтобы легче контролировать людей. Поэтому на его странице не было абсолютно ничего, а вместо фотографии был знак вопроса.
 - Здравствуйте, - пытался унять дрожь в голосе Генрих. - Лариса?
 - Да, - девушка продолжала удивленно смотреть на Генриха, иногда вытирая руки о кухонный фартук. Из квартиры доносился запах жареной картошки и мяса.
 - Я корреспондент. Журнал "Невероятные истории", - Генрих незаметно сжал кулаки. Он их сжимал всегда, когда врал или обманывал. Потом также незаметно расжал - она пока не раскрыла его обман.
 Ее удивление сменилось заинтересованностью. Она уже поняла, зачем Генрих пришел. На губах улыбка стала еще шире.
 - Мое имя Максим.
 "Все, - подумал Генрих, - назад пути уже нет. Надо идти до конца".
 Он почувствовал в воздухе запах сыра. Он всегда его чувствовал в минуты опасности. Этот запах въедался в воздух вокруг него, перебивал все остальные запахи. Вот и сейчас вкусный аромат картошки и мяса исчез. Генрих пару раз глубже вдохнул, словно пробуя воздух. Кислый запах сильно ударил в нос. Он уже хотел спросить женщину: не чувствует ли она это запах? Но передумал. Это был только его запах, только для него. Страх приходил в его душу вместе с этой ужасной вонью.
 - Наш журнал хотел бы написать про вас статью, - в отличие от имени, журнал действительно существовал. Генрих иногда покупал его маме. Пару раз он даже сам пробовал его читать, но ничего не получалось: все статьи для него выглядели совершенно бредовыми. Правда, он не говорил об этом маме. - Про всю вашу семью. Как изменилась ваша жизнь, после того как вы получили это фантастический выигрыш.
 В глазах девушки забегали радостные огоньки.
 Наверное, подумал Генрих, в последнее время они часто появляются в твоих глазах, когда речь заходит о деньгах. Раньше они тускнели день ото дня, под тяжестью семейных и бытовых забот. А теперь снова заблестели, как тогда, когда ты выходила замуж со своего "деревенщину" с мыслями о счастливом, безбедном будущем.
 Генрих вспомнил фото Георгия. Его простоватый вид. Мужчине казалось, что человек в клетчатой рубашке и бейсболке на голове не может обеспечить никому нормальное будущее.
 "В лучшем случае может подстрелить пару глухарей вместо дорогих украшений и бриллиантов," - зло подумал Генрих.
 - Конечно, - весело бросила женщина. - Проходите.
 Она маленько посторонилась, приглашая Генриха в квартиру.
 "Как же ты легко повелась"
 - Извините, я не ждала гостей. Особенно таких, как вы, - она постаралась сделать виноватый вид. Насколько это было возможно в ее состоянии. Она так и излучала радость и веселье.
 Генрих еще раз взглянул на женщину. На ее симпатичное, немного полноватое лицо. На красивую улыбку, с небольшими ямочками на уголках губ. Эти ямочки придавали еще больше прелести ее улыбки. Заглянул в ее, казалось, бездонные голубые глаза... Затем он вспомнил, зачем он здесь. От мыслей, что он собирался сделать, его бросило в мелкую дрожь. Он представил, что может произойти, если она встанет на пути. Он хорошо почувствовал нож, который лежал в кармане его ветровки. Словно он резко потяжелел, сейчас напоминая о себе. И запах сыра. Снова. Слишком резкий.
 "Нет, она отдаст мне деньги. Если они здесь, она мне их отдаст. И я уйду. И не придется никого убивать".
 - Пройдемте на кухню, - Лариса внимательней посмотрела в глаза Генриха. Ее улыбка на мгновение исчезла с лица. Возможно, она увидела в его глазах животный страх.
 - Простите меня, - Генрих с трудом выдавил скудную улыбку. - Не каждый день беру интервью. Признаться, это мой первый опыт. И сразу с такой милой женщиной.
 На ее щеках выступил румянец, она опустила глаза в пол.
 - Что вы, ничего страшного. Признаться, мне не каждый день говорят комплименты. Только муж и то они уже "приелись". Это мой первый опыт за несколько лет.
 Они оба расхохотались. Лариса - искреннее, радуясь своим словам. Генрих - больше чтобы скрыть свое волнение.
 Он давно не делал никому комплиментов. Точнее ни делал их некогда. Не считая Лены Крыловой. Тогда, на улице, он назвал ее "симпатичной". Скудное определение ее красоты. А здесь одним словом "милая" он расположил эту женщину к себе. Действительно, комплимент - самое действенное оружие против женщины.
 "Теперь она расскажет мне все. Все, что я захочу"
 Они прошли на кухню, где Лариса тут же подбежала к плите. Картошка и мясо весело шумели, расстреливая со сковородки в разные стороны брызгами масла. От этого приятного звука и запаха в животе у Генриха засосало. Потом он снова напомнил себе о деле. Голод сразу ушел, появилась легкая тошнота и запах сыра.
 Мужчина присел на край одного из трех стульев, что расположились около прямоугольного стола и смог осмотреть кухню. Она была чересчур маленькая. Два-три человека смогли бы с трудом разойтись на ней. Почти все пространство занимали кухонная мебель и гарнитур. Но в тоже время, кухня была очень уютной. Везде царил порядок, чувствовалась рука хорошей хозяйки. Любая мелочь: будь то перечница, прихватка или подставка с ножами, располагались идеально. Казалось, что лучшего места, чтобы правильно все это расставить и не найти. Любой предмет, на который бросал взгляд Генрих, радовал взгляд. Небольшие светильники, в количестве трех штук, погружали кухню в приятный желтоватый полумрак.
 - Извините, - Лариса яростно перемешивала золотистого цвета картошку. - Скоро с работы вернется муж, а он не любит, когда я задерживаюсь с ужином. Начинает сидеть и напевать какие-нибудь песенки. А слышали бы как он поет, - она коротко хохотнула. - Я всегда ему говорю: "дорогой, тебе медведь в детстве на ухо не наступал?".
 Генрих опять изобразил улыбку.
 - Может снимите куртку? - Лариса в пол оборота повернулась к Генриху.
 Он опять задрожал. Нож словно зашевелился в кармане. Стал живым. Словно он просил: "Достань меня! Поднеси к ее горлу! И она все расскажет! Все покажет! И не нужны будут эти пустые разговоры!"
 Генрих резко опустил руку на карман, прикрывая его ладонью.
 - Спасибо. В куртке я чувствую себя более уверенно. Тем более, если ваш муж увидит меня в куртке, у него будет меньше подозрений. А так почти официальный вид.
 Женщина опять рассмеялась, весело и заразительно. Генрих поддался и тоже улыбнулся.
 - Не бойтесь. Гоша, конечно, сильно любит меня, но он не ревнив. Я думаю, если бы даже вы сидели в одних трусах, он зашел и по-дружески пожал вам руку. Мы очень доверяем друг другу.
 "Конечно. После того, как он выиграл кучу бабла ты будешь верной женой. Самой верной. Даже намного вернее чем, когда только надела на палец обручальное кольцо".
 Она выключила газ. Тут же под сковородками исчез голубоватый свет. Лариса проследовала к столу, быстро сняла фартук и села напротив Генриха. Под фартуком на ней была белая футболка, которая обтягивала ее тело. Теперь Генрих увидел ее неплохие груди. Наверное, размер третий. Хотя Генрих не очень в это разбирался. Он с трудом удержался, что не посмотреть на них еще раз. Ему захотелось потрогать их. Ощутить их своими ладонями, почувствовать как набухают соски от его прикосновений. Как она тихонько застонет, а потом они сольются в страстном поцелуе.
 "Воспользуйся мной, - заговорил нож. - Пока муж не пришел с работы".
 Он внимательней посмотрел на женщину. Она сидела напротив и подложила руки под голову. Она ждала. Ждала, когда Генрих, наконец, начнет задавать ей вопросы. Ведь он должен. Она наверняка видела в кино, как журналисты делают "свою работу". А он вместо этого крепче сжал карман, он почти поддался своим чувствам. Теперь он смотрел на нее не с чувством страха, а с чувством похоти и вожделения.
 Внезапно сзади что-то скрипнуло и послышались чьи-то шаги.
 "Муж!" - мелькнула первая мысль. Генрих резко расжал карман.
  Звук шагов быстро приближался. А Генрих не смел пошевелиться. Словно его застали на месте преступления.
 - Катя, котенок, ты проснулась, - на лице Ларисы снова появилась широкая улыбка. В глазах вспыхнули огоньки тепла и заботы. Такой взгляд Генрих как-то видел и у своей матери, но было это давно, когда отец еще жил с ними, и они с мамой друг друга сильно любили.
 Генрих подумал, что на кухню идет чемодан, набитый деньгами. Поэтому женщина так радуется. Но нет, через мгновение на кухне появилась маленькая девочка. Она сердито взглянула на Генриха, а потом залезла на третий свободный стул.
 - Кто этот дядя? - почти по взрослому спросила она, нахмурив брови. Ее смешные косички, перетянутые разноцветными бантами, никак не подходили под ее серьезный вид.
 - Это хороший дядя, - Лариса подалась вперед к дочке и нежно поцеловала ее в щеку. - Он пришел задать нам пару вопросов. Про то, как папе повезло.
 - Ааа, - она раскинула маленькие ручонки в стороны. - Это про много, много денег.
 - Да, - Лариса рассмеялась, глядя как смешно выглядит ее дочка.
 А вот Генриху было не до смеха. Он даже воздержался от вежливой улыбки. В горле совсем пересохло. При мысли о том, что ему придется вымогать деньги на глазах этой маленькой девочки, ему стало совсем нехорошо. Тошнота усилилась. Подкатила к самому горлу.
 "Надо будет кончать и с мамашей, и с дочкой. Хотя лучше сначала с дочкой. С мамашей еще можно порезвиться", - злорадствовал нож.
 Мужчина чуть не грохнулся без чувств со стула. Он представил как достает нож и приближается к этой крохотной девочке. Она не знает, что хочет "добрый дядя". Не понимает, зачем он подносит нож к ее шее. А потом становится слишком поздно. Крик мамы ее уже не спасет.
 - И так, - Генрих проглотил эти фантазии. - Куда вы потратите такую сумму денег? Вы уже строили какие-то планы?
 Она немного насторожилась. Из глаз пропал радостный блеск.
 - Вы не будете ничего записывать?
 Генрих захотел прямо сейчас достать нож, чтобы наконец выплеснуть из себя напряжение, которое все больше копилось в нем с каждой минутой, проведенной в этом обществе. Особенно, когда он знал, чем закончится вся эта милая картина.
 - У меня очень хорошая память. Именно поэтому меня и взяли на эту должность, - в подтверждение он постучал по своему виску. Пальцем свободной руки, которой не зажимал нож.
 Эти действия вернули женщине прежнюю радость.
 - Вы знаете, когда Гоша позвонил и сказал, что выиграл деньги, я ему не поверила. Он любит устраивать всякие там розыгрыши. А потом, я подумала, что эти деньги нам посланы Богом, - она опустила глаза в стол. С губ впервые полностью исчезла улыбка. Руками она начала нервно комкать салфетку.
 "Что? Богом? Я должен был выиграть эти деньги! Я! Или хочешь сказать, что Всевышний не видел моих мучений? Не видел как я страдаю всю жизнь? Каждый мой день был наполнен злостью и несправедливостью окружающего мира! Этот выигрыш он подарил мне! Он внушил мне, что я выиграю эти деньги! А вы их украли прямо из-под моего носа! Не знаю как, но вы это сделали! А теперь спокойно укатите куда-нибудь за границу и будете отдыхать! Скажи, Бог хотел видеть, как вы весело проводите время? Или он хотел сделать на одного несчастного в мире меньше?"
 Им все больше овладевала злость. Он чувствовал еще пару слов и он вытащит нож. А дальше - как пойдет. Он хотел только одного - не возвращаться к маме без денег.
 Лариса посмотрела на дочку. Та увлеченно грызла кусок сахара, который достала из сахарницы. Разговор взрослых ее никак не интересовал. На глазах женщины появились слезы. Нет, они не катились по ее щекам и она не вытирала их ладонями или салфеткой. Но Генрих видел, как ее глаза заблестели, и наполнились не только слезами, но и болью.
 Снова перед глазами всплыла фотография ее мужа. Генриху казалось, что такой "деревенщина", как Георгий мог завести семью только случайно. Напившись и переспав с Ларисой на какой-нибудь вечеринке. А та, воспользовавшись моментом, ловко вышла замуж. Дочка, по мнению Генриха, была больше просто еще одним "человеком". Генрих представлял, как Георгий уставший возвращается с работы, не замечает радостную дочку, а сразу заваливается в комнату. Берет банку пива и включает какую-нибудь совершенно не смешную и глупую комедию или глупый боевик.
 - У Кати очень редкая и очень страшная болезнь. Мы узнали об этом недавно. Примерно год назад... - она сделала паузу, продолжая смотреть на дочку. Не было прежней веселой Ларисы, теперь была женщина, на которую в этой жизни свалились более страшные испытания, чем неправильно имя или полусумасшедшая мама. - С тех пор мы не знали что делать. Георгий устроился на вторую работу, да и я взяла кое-какую подработку на дом... К сожалению, Кате был необходим постоянный контроль. Нам предлагали положить ее в больницу, но как же бы мы жили без своей малышки? - она снова улыбнулась. В глазах появились огоньки добра и ласки. И вызваны они были не деньгами, а дочкой, которая сейчас сидела рядом с ней. В их квартире. А не находилась в какой-нибудь больнице, куда они могли бы приходить в определенные часы, чтобы увидеть дочку. - Тем более, они не собирались лечить ее. Только следить за ее состоянием. Знаете, нам казалось, что они предлагали нам избавиться от нее, - она посмотрела на Георгия. От этого взгляда у него внутри все перевернулось, словно это он только что предлагал любящей маме положить любимого ребенка в больницу. Спрятать за обшарпанными стенами, чтобы не слышать ее плач и не просыпаться по ночам, когда девочке плохо.
 - Нужна было очень большая сумма на операцию. Когда мы узнали сколько денег надо...Георгий...Он больше не был прежним веселым и общительным. Раньше он всегда мог хорошенько пошутить, поднять настроение. А теперь он превратился в тень себя прежнего...Мы сделали все возможное. Мы хотели даже продать квартиру...
 Он пристально смотрел на нее.
 - Она для нас все. Она вся наша жизнь...Вы бы видели как Георгий радовался, когда она появилась на свет. Он поднял ее высоко над головой и сказал: "она будет самой счастливой принцессой на свете", - она посмотрела на дочку и погладила ее по голове. - Вы верите в счастливые совпадения? Или вы верите, что все в нашей жизни подчинено строгой логике? - она не позволила Генриху ответить. А мужчина не особо стремился, эти вопросы заставили его врасплох. - Так или иначе, случай или нет, но эти деньги спасли нас. Они позволили поверить нам будущее.
 Она замолкла. Дочка продолжала усиленно обтачивать сахар. Теперь слезы из глаз женщины стекали небольшими каплями по щекам. Но глаза продолжали хранить тепло и ласку, когда она смотрела на дочку.
 Генрих еще раз посмотрел на Ларису, а потом перевел взгляд на дочку.
 "Ну же!" - кричал нож в кармане. Снова появился запах сыра.
 Генрих резко поднялся из-за стола. Лариса и Катя от неожиданности удивленно уставились на него...
Глава 7.
 Генрих сидел в небольшом кафе. Точнее на летней терассе, которая примыкала к небольшому, уютному заведению. На улице было уже достаточно прохладно, но Генрих не замечал этого. Он слишком был разгорячен после того, что пережил. Перед ним стоял бокал пива и лежала пачка сигарет. Сегодня он решил, что может себе это позволить. Нет, теперь он может позволить себе это каждый день.
 Вдалеке, среди молчаливых, серых небоскребов, заходило солнце. Оранжевый шар плавно уезжал за горизонт, заставляя город  понемногу окунаться в вечерние сумерки.
 Он улыбался. Генрих не помнил когда последний раз вот так  искренне улыбался. Солнцу, погоде, прогуливающимся мимо кафе людям. То, от чего он раньше убегал, теперь вызывало у него улыбку.
 Возможно, он сделал главное в своей жизни открытие. Не важно сколько ты имеешь денег, какое у тебя имя или насколько ты красив. Если ты любишь и тебя любят - ничего больше не надо. Некрасивое имя, кроткий нрав или постоянная несправедливость мира...Когда тебя любят, по настоящему, у тебя не будет мыслей замечать эти недостатки. Раньше он этого не понимал, потому что был лишен этой любви. Мама, может когда-то и любила его, но это было слишком давно. Сам он тоже никогда не любил, возможно он боялся кого-то полюбить.
 Лариса помогла ему это понять. Он сумел увидеть в ее глазах эту любовь. У них хорошая семья, думал он. Ему тоже захотелось иметь такую же семью. Крепкую, дружную и любящую.
 Сейчас ему было все равно, что они думают о нем. Почему он так быстро ушел из их квартиры. То, что он собирался с ними сделать было намного хуже. Он чуть не совершил ошибку. Но во время одумался.
  "Надо будет позвонить маме и сказать, что на юг она не поедет. И да, сегодня я не вернусь домой".
 Он отпил пива, от наслаждения прикрывая глаза.
 Рядом, за соседней стол, весело общаясь, присели две девушки. Они о чем-то смеялись, старались постоянно перебить друг друга. Затем они увидели пристальное внимание Генриха. Он улыбнулся им. Мужчина подмигнул девушкам, которые тоже заулыбались ему в ответ:
 - Меня зовут Генрих... Не правда ли классное имя?