Гастроли

            
                Г А С Т Р О Л И


             Он зашел в свой номер и тут  же заперся изнутри. Хотелось упасть на кровать и ничего не слышать, не видеть. Но не тут-то было… Тяжелая серая портьера вдруг глуховато, по-старчески кашлянула.
           Хозяин номера, высокий, лобастый и сильный мужчина, вздрогнул:
         - Кто здесь?
         - Портьера молчала.
         Лобастый присел на скрипучую кровать.
         - Здесь кто-то есть? – переспросил он строго.
         Портьера шевельнулась.
         - Есть.
         - Кто есть?
         - Иван Егорыч, - задвигалась портьера.
         - Ха-ха!.. Забавно! – лобастому стало смешно. Он откинулся на тощую подушку, заломив сильные руки за голову. – Иван Егорыч, говоришь? Ну здравствуй, Иван Егорыч, коль не шутишь.
         - Здравствуйте, Семен Васильевич, - глухо донеслось от окна.
         - Да, да, не мудрено, что ты знаешь моё имя. Ты, небось, был на моём творческом вечере, а потом прибежал сюда первым. А как ты попал в номер? И зачем ты это сделал?
         - У меня не было другой возможности поговорить с вами.
         - Ну давай тогда и поговорим. Но для начала нужно показаться, Иван Егорыч.
          Он показался.
         Это был плюгавенький мужичок, росточком, что называется, метр с кепкой в прыжке. У него была длинная белая борода, почти до пояса, лежащая широкой лопатой на сером поношенном пальто. Обут он был в огромные кирзовые сапоги, которые, по всей видимости, ему ног не жали, даже если представить, что они раз на шесть обмотаны портянкой.
         Лицо его было маленьким, с крупным вздёрнутым носом и глубоко сидящими глазками-пуговицами.
         Представившийся Иваном Егоровичем, виновато улыбнулся, потом, спохватившись, резко содрал с головы старую кроличью шапку.
         Лобастый, он же Семён Васильевич, и он же заезжая знаменитость эстрадного жанра, привстал с кровати, с изумлением разглядывая чудо-незнакомца. Он был поражен несуразностью его общего вида, но когда с того слетела шапка и нервно затеребилась в коротких и узловатых пальцах, то знаменитость была поражена окончательно. То, что скрадывала под собой шапка, трудно было назвать какой-либо причёской: на плечи и лицо упала копна рыжих, свалявшихся волос, что сделало незнакомца совсем непривлекательным, даже страшным.
      - Го - о - осподи!.. – прошептал Семён Васильевич. – Да откуда ты такой взялся?
      - Из Лопатниково я, - растерянно прошамкал тот и разгрёб на лице рыжие пряди.
 Знаменитость смотрела неотрывно в его маленькие глазки и не знала, что предпринять: выпроводить из номера или продолжать глупый разговор. Хозяин номера подошел к раковине и, шумно сполоснув лицо, присел снова на кровать. Ему казалось, что он спит, и наваждение в виде мужичка-боровичка не более как сон.
        - Так, так, - Семён Васильевич растёр полотенцем до бордового цвета лицо, потом, швырнув его на тумбочку, продолжил. – Говоришь из Лопатниково ты. И зовут тебя Иваном Егоровичем, да?
         - Да, - уже смелее и твёрже ответил нежданный гость. – Я того,.. скульптор, местный.
         - Ха-ха-ха! – разразился гомерическим смехом Семён Васильевич. – Это что же ты ваяешь в своём захолустье? И почему-то я в вашем райцентре, не видел ни одной скульптуры.
         - А я их в Лопатниково ставлю. – невозмутимо ответил Иван Егорович и, подойдя к стоящему у двери стулу, вопрошающе посмотрел на артиста.
          - Валяй, валяй. Падай. В ногах правды нет. – Знаменитость вытащила из кармана пиджака огромную чёрную трубку и, ловко набив её табаком, запыхтела. Взглянув через завесу табачного дыма, Семён Васильевич заметил, как у скульптора вдруг загорелись глаза.
        Мужичок привстал со стула и, грохоча сапогами, забегал вокруг артиста, разглядывая его в анфас и в профиль.
       - Ну точно, точно я схватил вас! _ Заверещал от радости местный плюгавенький ваятель. – Именно вот так! С этой большой трубкой у рта, которая сейчас в левой руке у вас и с поднятым указательным пальцем!
        Семён Васильевич удивлённо рассматривал снующего вокруг него маленького волосатого человечка, потом резко поднялся с кровати и подошел к окну. Там вечерело и шел густой снег. Потом он так же резко повернулся к беспокойному маленькому созданию, которое почуяв недоброе в нему отношение, стояло растерянно у двери. Рыжему ваятелю, видать, было совсем неловко, и потому его рваная шапчонка задёргалась в руках с новой силой, готовая вот-вот превратиться в пух и прах.
         - Вам пора в Лопатниково, - тихо вымолвил артист, исподлобья расстреливая своим тяжелым взглядом мужичка. Потом видя его полное замешательство, так же тихо добавил, - темнеет, да и я устал.
           Иван Егорович на полусогнутых, как бы крадучись, подошел к окну и кивнул косматой головой в сторону входа в гостиницу, где что-то темнело под пышной шапкой снега:
           - А у меня свой транспорт, я завсегда успею.
           Хозяин номера прищурил глаза, высматривая вид транспорта, хотя ему было всё равно, на чём уберётся этот назойливый человек.
          - Москвич? – равнодушно спросил он.
          - Запорожец, - поправил ваятель. 
          - М-да,.. Ну и с богом! – Семён Васильевич подал ему сильную руку, - в такой снегопад и занесло ведь тебя.
          - Се-мён Василь-е-евич! – почти простонал вечерний посетитель, - поехали со мной! У меня и переночуешь. Покажу с утра твою скульптуру. – Он затараторил, боясь, что ему не дадут договорить. – Я с большим уважением отношусь к вашему творчеству, да и все в нашем селе очень… очень уважают вас!
          Артист, Семён Васильевич, не ожидал такого оборота и обалдело, с непониманием и недоверием смотрел на Ивана Егоровича.
          - Мне? Мне ехать в Лопатниково?
          - Да, да. Я обещал сельчанам, что обязательно вас привезу. Вы же не откажете, да?
           - Да как вы могли обещать такое, не спросивши у меня! Тем более в ночь. В снегопад. На запорожце в какое-то Лопатниково!? Нет-нет, оставьте меня в покое! Я попрошу,.. попрошу вас немедленно покинуть мой номер!
            Он отвернулся от навязчивого скульптора, нервно посасывая свою уже потухшую трубку. Он чувствовал разочарование мужичка-боровичка по его частому и шумному дыханию. Потом раздался грохот кирзовых сапог и скрип закрываемой двери номера.
 Артист не обернулся. Он смотрел в окно, надеясь увидеть своего позднего гостя отъезжавшим на своем допотопном авто. Но прошло около пяти минут, а Иван Егорович не появился в белом мареве снегопада.
          Прикурив опять трубку, он попыхтел ею и, накинув на плечи толстую сентипоновую куртку, прошел мимо сонной вахтёрши.
          На крыльце, притулившись к деревянной стойке, чадил козьей ножкой Иван Егорович. Артист не удивился этому. Иван Егорович молчал и даже не повернулся в его сторону.
          - А бензина-то хватит до Лопатниково? – Спросил как бы между прочим Семён Васильевич.
          - Ещё как хватит! – Радостно воскликнул загрустивший было мужичок-боровичок. – Тут всего-то пятнадцать километров до нас. А у меня почти полный бак.
          - Ну тогда подожди меня, - улыбаясь, сказал Семён Васильевич и крепко хлопнул по плечу зануду.
           Вскоре они пробивались на тесном запорожце сквозь густые ослепительно белые хлопья снега, высвечиваемые глазами машины. Семён Васильевич ничего не видел перед собой, кроме этих густых хлопьев, и поражался, как этот пигалица-скульптор что-то ещё пытается рассмотреть за стеклом, кроме летящих кусков ваты. Иногда казалось, что автомобиль стоит на месте а снег налетает на него с яростью, но только надрывный гул мотора да подбрасывание на ухабах подтверждали, что транспорт всё-таки передвигается.
          Они ехали уже около получаса почти в никуда, так, по крайней мере, казалось Семёну Васильевичу, и вдруг запорожец начал чихать и громоподобно выстреливать. Иван Егорович залез под капот и, подсвечивая переноской, отвинтил карбюратор. Вскоре он вновь его привинтил и потирая озябшие ладошки, заскочил в чрево старенького авто.
           Они не доехали до Лопатниково : ветер всё усиливался и снег просто захлёстывал белой плетью самоходный аппарат Ивана Егоровича, норовя его опрокинуть, а то и размочалить вкрай и в итоге они залетели в огромный вал снега, который проглотил их полностью.
           Первым выбрался Семён Васильевич, и  только благодаря своей недюжинной силе он, буквально, с мясом выдрал двери запорожца и разгрёб проход в толстой стене снега. Через это отверстие он выволок и Ивана Егоровича. Тот охал и бесконечно оправдывался:
           - Я ж сколько лет по этой трассе, и ни разу… Нам бы раскопать его, вытащить.
           Артист встревожился не на шутку.
           - Мы его, Иван Егорыч, не сможем вытащить. Давай-ка лучше будем определяться, где твоя деревня.
           - Да до неё рукой подать! Вот тут она – в той стороне, а может… - он натянул поглубже кроличью шапку, - а может и в этой,.. стороне.
           Их задувал ветер. Холодало, и снег уже не был липким. Он был колючим и больно стегал по лицу и рукам.
          - Да-а, ситуация! – воскликнул удручённо Семён Васильевич. – Так что же мы будем делать, господин скульптор, а? Охранять твою машину или всё-таки идти?
            - Идти? – растерянно переспросил водитель запорожца.
            - Да, идти.
            - Щас,.. щас я прикину,.. Вы, Семен Васильевич, маленько погодьте, а я отойду немного: разберусь что и куда.
            - Давай, давай! Только недолго! – прокричал ему во след артист. – Я здесь буду ждать.
             Несчастный и уже озябший Семен Васильевич завертелся вокруг себя, притопывая ногами, чтобы взбодриться, кровь разогнать.
Он видел краем глаза удаляющуюся тёмную фигуру деревенского скульптора, которая быстро утонула в белой пучине.
            Прошло минут пятнадцать, а Иван Егорович всё не возвращался, и артист смело шагнул за ним в подвывающую пустоту. Вскоре он уже потерял всякие ориентиры и мог положиться только на свою физическую силу и выносливость, отыскивая своего незадачливого напарника. Выбиваясь из сил, он уже целый час бороздил белые просторы, увязая порой, по самый пояс, но ничего не находил: ни человека, ни дерева, ни даже одинокой былинки.
           Каким-то чудом Семен Васильевич вышел опять к месту аварии. Запорожец появился внезапно, вернее его задняя часть, торчащая из сугроба. Он взволнованно ощупал его до мелких деталей, словно это было что-то самое дорогое, долгожданное, и ахнул: из-под задних колёс торчали кирзовые сапоги, а сам хозяин сапог был под машиной. Он забрался туда видать от ветра и потихоньку замерзал.
         Вытащив за ноги Ивана Егоровича, артист взял его в охапку, как куль, и пошёл не разбирая дороги.
         
         Рано утром в дверь крайней избы села Лопатниково кто-то громко, требовательно постучал. Хозяева испуганно отворили дверь и вместе с яростным порывом ветра в избу тяжело ввалилась заиндевевшая масса двух человеческих тел.

       Прошло несколько дней. Семен Васильевич не торопился отъезжать. Он с тревогой посматривал на забинтованные руки ещё температурящего ваятеля и нервно покуривал свою трубку.
       - Зря я так,.. – кряхтел лежащий, - не надо было тогда вас беспокоить, и ничего не вышло б.
        - Ну,ну, не будем. Ничего страшного – выжили. А раз выжили, то значит будем и дальше жить. – Семен Васильевич улыбался при этом. – Я вот еще немного побуду с тобой и домой тогда.
        Иван Егорович прослезился.
       - Хватит, хватит мокроту разводить. Давай-ка лучше я тебе дам свою трубку пососать. – И он совал в рот несчастному свою огромную черную трубку. Тот улыбаясь затягивался и покашливая спрашивал:
       - А скульптуру-то надо будет посмотреть. Это здесь недалеко, у реки.
       - Непременно посмотрим. Ты давай выздоравливай, а потом ко мне в Москву погостить приедешь. Ведь приедешь, а?
       - Обязательно – цвёл больной.
       - Только смотри не на запорожце.
       - Да ну его к бесу. – И Иван Егорович опять сладко затягивался дымом из знаменитой трубки. – А как вы думаете, Семен Васильевич, его не растащат до весны.
       - Кого это?
       - Да запорожца.
       - Не бойся. Председатель с утра выехал за ним. Разгребут, пригонят. Ты не волнуйся, лежи. А я тебе сейчас чайку согрею.