О душевном бизнесе. Записки сумасшедшего

Владислав Свещинский
Когда погода хорошая, выхожу на лавочку у подъезда. Сижу греюсь, местные новости впитываю. Вчера, например, сижу. Выходит соседка сверху. У меня – четвертый этаж, у нее – восьмой. Бабенка хорошая, грамотная. Может поэтому и одинокая. У нас с ней отношений незамутненные: поздно мне мутить на восьмом десятке. Ей-то сорок с небольшим. По специальности – музработник. В трех местах ребятишек петь учит, в четвертом сама поет – регентшей в церковном хоре.

Поздоровались. Она радостью делится: прибавил настоятель им за выходы. Было, скажем, двести рублей. Стало,  к примеру, триста. А как же, говорит, мы же всю жизнь этому делу учились, стараемся в меру сознательности, а каждый труд оплачен должен быть.

Я молчу.

Ушла она, Собачья мама вышла – Анастасия Марковна с первого этажа. Сама страшна, не передать, и на поводке барбос слюнявый. Терпеть обоих не могу, но приходится. Давай мне передачу пересказывать телевизорную, о бедных священниках. Вся жизнь по профсоюзам шаркала, на старости лет активной прихожанкой заделалась. Давай мне жалиться, как мало получают в церкви, буквально жить невозможно.

Я молчу.

Барбосу тоже гадить приспичило, утащил он соседку за кусты. Следующий персонаж из подъезда выходит, Изольда Павловна. Тут еще хуже случай – при Советах комсомолом на швейной фабрике командовала, потом комендантом в общежитии фабричном сидела, потом до вахтером упала,  нынче свечками торгует в ближнем храме. Перековалась, не говори… Только хватка и осталась прежняя: если хайло свое откроет, ОМОНом не закроешь.

- Пойду, - говорит, - Семен Семеныч на работу. Сменщицу мне менять надо, да и порядок проверить.
Передернуло меня, но смолчал. Думал, обойдется. Но, видать, заметила.
- А что вы так скосоротились? – спрашивает.
- Да так, - отвечаю. – Вспомнил тут намедни, был один чудак давно, правда, так тот продавцов дубиной отходил.
- Кто такой? – Всполошилась. - Где это?
 - Да был, - говорю, - не близко. Столы перевернул, повыгонял коммерсантов всех.

Тут она губы поджала, дошло, стало быть.

- Вы, - говорит, - не ведайте сами, чего несете. Жить-то храму на что? Зарплату надо платить клиру? Люди работают. А священники, знаете, как мало получают? А семьи у всех. Многодетные семьи, между прочим. Им же предохраняться запрещено. А еще хор, клирос, мы, божьи старушки. Да еще в епархию отчислять. Священство же не работает, оно только от прихода кормится.

- Почему же, - спрашиваю, – не работает? Отчего не поработать, к примеру, на заводе, а вечерком забесплатно не послужить? Или на стройке, или еще, где? И хору тому же отчего бы бесплатно не попеть? И всем прочим?

Вызверилась она вся, аж зубами щелкает. Шипит противно и слюной брызгает. Я, на всякий случай, отодвинулся: вдруг ядовитая. С нее станется.

- Что же вы сами забесплатно не работали? Небось от зарплаты не отказывались, а почему бедный священник должен отказаться?

Хотел ей параллель про КПСС провести – там тоже за правильную идеологию деньги получали, да не успел. Ты не видел фильм старинный про прибытие поезда? Самый первый, наверное, фильм в истории синематографа. Вот тут тоже самое было, только наоборот – убытие бронепоезда. Шипела, фыркала, но, слава Богу, ушла.

Молчу, думаю, вздыхаю.

Бывал я в той церкви раз несколько, да перестал бывать. Веришь ли, три магазина в одном здании: в подвале лавка иконная, внутри справа и слева тоже по киоску – свечки, иконы, все прочее. Процветает коммерция. Мы же ведь святость на рубль меряем, как клубнику на рынке, на стакан. Купил свечку за восемь рублей – одна тебе цена, купил за десять – хоть маленько, но другая. Хоть на волосок, но лучше ты, чище, праведнее. Иконы тоже: кому за сто пятьдесят целковых, кому за три с половиной тысячи. Ладан элитный, крестики с Афона. Одна знакомая там же – тоже, кстати, одинокая – шитьем промышляет: вышивки на ризы и епитрахили или как их там делает. Нельзя ж без этого, так считается.

Грустно мне. За что мы им деньги платим – за то, что они верят? Так всем бы нам неплохо верить. Это что же – все и каждый друг дружке будем приплачивать? Глупо? Очень. Вот они учились где-то чему-то, другого не умеют или не хотят, детей попутно делают, надо им помочь материально. Пожалуйста, но Бог здесь при чем, вера и заповеди? Казалось бы, чего распаляться – не хочешь, не плати. Тем более, слышал я, не в каждом храме прейскуранты висят. Есть и такие, где торговли нет. Не знаю. Сам не видел.

Много разногласий у меня с церковью православной. Уже и патриарх не так нравится, как раньше. Поглядел в интернете, какой кабак роскошный под храмом Христа Спасителя в Москве устроен. Мрак.

Ну, как втолковать старой дуре Изольде или Анастасии Марковне такие тонкие истины? Никак. Молодой-то регентше не втолковать. Не поверят. А я верю, что все же разница должна быть и есть между этим занятиями: деталь на станке точить или кирпичи класть, или еще, тыщу разных дел делать и Богу служить, молитвы читать. Между прочим, кто это решил, что только молитвой служба эта может быть? Мне даже странно это слышать!

Главное дело, жалко до слез. Кого? Его. Зря погиб за нас за всех. Как были тупыми торгашами, так и остались. Дальше копейки только рубль видим.  Нам же все равно, что продавать: колеса, трактора, евангелие. Есть мода на крестики, крестиками торгуем. Ладаном элитным. Завтра дерьмом будем торговать, если спрос возникнет.

Нет, видать, долго мне еще таблетки пить. Да и то не верится, что поумнею. Хоть бы голова болеть перестала об этом бизнесе душевном.