Бабушка, расскажи сказку!

Соколов Андрей Из Самархейля
 
       Вернувшись из отпуска, Авдеев нашел в отряде большие перемены. Перед отъездом счастливо светило солнце, хоть и жарило изрядно, но вокруг пели диковинные птицы, даже пыль на эвкалиптах казалась ему свежей. По приезду - солнце выгорело, птицы  охрипли, ноги  тонули в пыли по щиколотку, а еда в офицерской столовой снова отдавала хлоркой, как и год назад.

- Это что! – решил настроить его на служебный лад приятель Саша Сурначев, по совместительству анестезиолог батальона, - вот у нас в медпункте, пока ты там загорал на воле,  прапорщики  захватили  власть и установили  дедовщину.

 Этой фразой начал свой новый рассказ признанный в узких кругах мастер военной миниатюры, неизменно выступавший в амплуа бывалого тунеядца-алкоголика из 'Приключений Шурика'. После сытного обеда на лавочке в курилке возле зеленого офицерского модуля, воспринимая все в шутку, Авдеев с удовольствием выслушал последние новости в сфере медицины.
  Суть же была в том, что два наглых старших прапорщика из Питера: шустрый, маленький с рыжими усами Сан Саныч (лет тридцати пяти Чертолин - вылитый Столыпин) и второй постарше, чуть за сорок, высокий, поджарый с черными усами (все лучшее от Петра Первого и Николая Второго), в народе - Папа Гена (Ляйзер) в медпункте узурпировали власть, а в комнате, где влачили существование медики, чинили произвол.  
  Самым смешным было то, что коварные прапорщики даже не заставляли трех горемык офицеров вместо себя драить полы, отбивать табуретом койки или приседать по ночам, на это те бы  согласились, почти с радостью. Их просто переименовали, придумав такие хитрые кликухи, что в табеле о рангах одной отдельно взятой комнаты, за пределами службы, те стали в один ряд с простыми санинструкторами. Если чуть выше, то не на много.    Ну, и понятное дело - дыма без огня не бывает.
  После такой зарисовки хилый авдеевский  'Вороненок'  зазвучал  в курилке   гордым орлом с размахом крыльев, как у Монтаны.  Впрочем, за себя он не обижался и помнил, что был обязан здоровьем питерским ребятам.

 Тут со стороны столовой подошел начмед Якушев, волжанин среднего роста в роговых очках с толстыми линзами и роскошными черными усами:

- Здорово, зема!
- Здорово, Василий! Что это, даже  с обеда ты  невесел?
- Задолбали прапорюги! Совсем опухли! Небось, уж слышал, как меня прозвали? – бросил старший лейтенант и, махнув безнадежно рукой, пошел вдоль модуля в сторону, где с противоположного торца здания  был батальонный медпункт, рядом с КПП.
- Радуйся, что  подворотнички подшивать не заставляют, - без сочувствия бросил в след добрый доктор Сурначев, чем ввел Авдеева в полный ступор.

Тут у Виктора зародились мысли, что дело серьезнее, чем ему казалось минуту назад.

  Сразу после ужина он определил, что – не тварь дрожащая, а как старый друг медикам,  право имеет  на объяснения по поводу случившихся перемен,  и  прямиком   по длинному коридору модуля направился в дальнюю комнату направо. Пребывая все еще в хорошем настроении, Авдеев  простучал телеграфным  напевом: «Зе-нит чем-пи-он»,   решительно распахнул дверь, ястребиным взглядом окинул все пространство и вошел.

   Слева от входа  тащились в полный рост  Сан Саныч и Папа Гена, с ногами на кроватях.   В новеньких майках-тельняшках, в эксперименталке  цвета хаки и в чешских коричневых  ботинками  они косили под  борзых дембелей.  Справа от входа  на столе, почти по центру, валялся сиротский  огрызок палки финского сервелата, а у стены - мечта многих офицеров - трехлитровая банка с чайным грибом. Стакан с ложками и ножами и несколько перевернутых бокалов также выстроились в шеренгу на плацу стола у стеночки. У окна  на  шконке с грустной улыбкой сидел Юра Сараханов, облокотившись на колени, охраняя сон неприкасаемых. Загорелое лицо друга изрядно высохло за летние месяцы и говорило, что он окончательно смирился с участью молодого хирурга и всеми иными перипетиями страдальческой русской души в изгнании. Видимо, другие офицеры где-то тарились, боясь, что прапора припашут.

- Наше вам с кисточкой, господа хорошие, - вспомнил Авдеев типичное приветствие Сан Саныча.
- Здорово, здорово, - пробурчали под нос прапорщики, - виделись сегодня.
- Здравствуй, дорогой друг! – беспомощно, обреченно,  с еле уловимой  ноткой сарказма бросил Юра.
 
  Как старый товарищ, знававший  лучшие времена, Виктор перешел к делу:

- Сан Саныч, за что вы анестезиолога, «кореша маво» (Сашу Сурначева), окрестили Алкашом? Он же пил всегда  меньше канарейки. 
- Вороненок, это не наша идея, ты   сам восторгался, что он  герой вытрезвителя из  «Приключений Шурика», а за лето он так вжился в  образ - ходячий анекдот: сгорбился,  папироску лишний раз изо рта не сплюнет,  даже особистов стал посылать куда подальше, требуя "огласить весь список", и  по-другому ни с кем не  говорит.
- А Юру-то за что прозвали «Бабушкой»? Он среди нас единственный  молодой спортсмен.
- А кто же он еще? Ответь мне! – возмущенно  приподнялся с  подушки Папа Гена, -  Кто покупает на свои  всем угощения и поит каждого входящего грибным квасом? Видишь на столе колбасу из военторга, это  самая  дорогая, по двенадцать чеков за девятьсот граммов? Думаешь, он для себя ее купил, или, на худой конец,  для нас?
 - Параша! Не могу я ее жрать! -  нервно, с артикуляцией на "а" ответил Юра, встал и заходил по комнате.
 - Какого же рожна ты  ее в кантине покупаешь?! - вскричал  возмущенный Ляйзер.
 - Так другой же нет! - громко проговаривая каждое слово раздельно, произнес хирург.
 – Нет, - передразнил его Папа Гена, - съест один кусок и сидит, а потом каждого, кто заходит к нам с головной болью или за марганцовкой от потницы,  угощает и  квасу подливает. Чайный гриб не успевает настояться – там одна вода. Мне пришлось вторую банку спрятать у себя в аптеке вместе с промедолом. Думаешь, Вороненок, в нашем батальоне кто-нибудь отказывается от халявы? Он же, не дай Бог  женится, по миру пустит всю семью. Бывает, люди много пропивают, даже вещи тащат на пропой, но этот всех перещеголял – придумал себе покаяние перед бойцами  и за лето спустил все накопленные деньги. Уже взялся за наш общий  чайный гриб, который, между прочим, подарили медики 66-ой бригады лично нам с Сан Санычем.  Единственная радость была в обед в пятидесятиградусную жару – теперь это помои!  Бабушка? Какая бабушка?! Да, он – изверг! Не зря Алкаш  предлагал звать его "Хирургом  Менгеле". Скажи спасибо - Сан Саныч заступился, с клеймом Бабушки все же  можно жить.
- Юра, это правда? – опешивши, спросил Авдеев близкого друга.
- Да! – визгливо прокричал хирург, - Заберите! Заберите все! – и истерично делано захохотал.
- А моего земляка начмеда   Васю Якушева,  за что прозвали «Двухсотым»? – Совсем уж сбился   с толку Виктор, смекая,  что без веской причины прапорщики мухи бы не обидели. Правда,  шутили в батальоне,  что против питерских особо не попрешь, мол, все схвачено  у них, везде  крученые прокладки.
- Сам подумай, Вороненок, разве стали бы мы за просто так,  - пожалел несчастного отпускника Сан Саныч и пояснил ситуацию, - После вашего захода на Кандибаг,  в июле тут такое началось - что ни боевые, то новые потери. Только и слышали через день: Кто там на МТЛБшке едет? -   Опять «двухсотый» (погибший)! Глянешь – наверху начмед  бледный  как мел въезжает через КПП. Значит опять тяжелый груз везет.  Вроде сам живой.  А по сути?   Еле сползал вниз со словами:  «Товарищи прапорщики, пожалуйста, дальше сами, мне плохо, я больше не могу», - передразнил фельдшер кисейного начальника медпункта, - а каково  нам было, старикам, ребят обмывать и в парадки одевать?! У нас тоже есть чему с левой стороны барахлить! Шесть человек ребят наших на носилки положили и  на прощальную БМП с цветами поставили! - Чертолин разнервничался, вспомнив те картины, уселся на кровать, свесив  ноги вниз в проход к стене, минуту помолчал, - да не грусти ты, Вороненок, найдем мы тебе бабу, не из-за колбасы твоего Юрика «Бабушкой» прозвали, хотя, и за это тоже. Все лучше, чем "Старуха с косой".  Он в делах наших скорбных не отлынивал, последней отрадой был нам старым прапорам. Зато,  такие сказки научился перед сном рассказывать:  про анатомичку, про любовь, - закачаешься! Так что, заходи  вечерком – не пожалеешь, - и, повернувшись в сторону нервно шагающего вдоль стола хирурга, ехидно бросил гнусавым голосом, - Бабушка, расскажи сказку!

Продолжение: http://www.proza.ru/2016/09/29/1659