Сорок пять – такой порог, что не каждому перешагнуть.
Друзья уходят – один за другим...
Одному, как сказали, что у него печень жирная, так - за три месяца...
А какой цветущий был. С бёдрами под кресло, с плечами, плавно перетекавшими в талию. Любо дорого!
А тут, страшно сказать - трусца, гантели. Из подмышек сельдереем пахнет...
Говорю ему:
- Будь человеком, поддержи.
А он:
- Ни-ни! У меня печень жирная!
И кефиру мне...
Вот был друг, и не стало друга. Будто на панихиде побывал.
Пока он мне о пользе салатных листьев, я ему весь тот кефир слезами залил.
К другому кинулся.
- Наливай! - говорю.
А он мне:
- Липиды, липиды...
Сгорел – полугода не прошло!
Теперь уху не хлебает, яйца в рот не берёт, от мяса в обморок падает. Страшно сказать, кошечек с улиц выхаживает...
Пропали липиды и человек пропал! Час мне размазывал, как правильно сою проращивать.
Я от горя чуть его смузием свекольным не подавился.
Звоню третьему.
- А у меня депрессия! - слышу.
- Отлично! – кричу. – То, что надо! Лечу лечить!..
Ну не липиды же, - думаю. - Не печень.
Прибегаю. А там траур...
То есть, покойник-то улыбается, но уж как-то слишком застенчиво - на бочок, со слюнкой...
Я ему лекарство - в стакан! А он только плечиками кривенько так пожимает... На подтяжках весь, на подушке, на таблеточках...
- Как же так?! - ору.
- Да вот, - говорит, - взгрустнул однажды нечаянно. А жена заметила... - шепеляво так бормочет, с пенкой у рта. Сказал, дёсенками блеснул, язычок выронил...
Я того врача их, лечащего, месяц потом по поликлиникам отслеживал.
И в ресторане, наконец, взял.
Он там, мясо - в две глотки, а коньяк - в три, лупил.
- Ну, что, - говорю ему, - убийца, пришёл твой час!
А он вдруг передо мной на колени бултых. И как давай каяться. Семья, мол, дети, тёщу кормить надо...
Ну, всплакнули мы. Помянули павших. За жирную печень, за липиды выпили…
А на утро меня дети тортом будят.
- Задувай! - кричат. - Задувай!!
А я как посчитал... Там свечек - страшно сказать!