Великолепная цитата. А. Фет -А. Блок-Анна Ахматова

   
   ОТ АВТОРА. Более чем где-либо долго - около 70 лет - в нашей стране критико биографические очерки приходилось жёстко подчинять идеологии «сверху». Не по инерции ли и теперь на деятелей культуры прошлого нередко наклеиваются ярлыки и негативные определения: крепостник, консерватор, декадент, аполитичность, эстетизм. Но разве существуют полностью и для всех объективные критерии и на все времена самая правильная единая история? Вся история в какой-то мере символ. В истории ищут примеры для подражания или отрицания, или для оправдания собственных действий! Что ищем - то и найдём: фактов много.

   Даже известные факты все к единой идее свести невозможно, а ведь часто и что-то ранее сокрытое "выскакивает"! Более того! В гуманитарных науках два опирающиеся на одинаковые факты исследователя в зависимости от их собственного мировоззрения делают диаметрально - зеркально противоположные выводы!

  Проблема сия с неповторимой иронией отражена замечательным писателем Михаилом Булгаковым в "Театральном романе". Герой этого романа начинающий драматург Максудов в театральном фойе осматривает галерею портретов деятелей искусства - Сара Бернар, Мольер и т.д.:
- Виноват, а это кто же? - удивился я, глядя на жестокое лицо человека с лавровыми листьями в кудрявой голове <...>
- Император Нерон <...>.
- А почему?..
- По приказу <директора театра> Ивана Васильевича <...>. Нерон был певец и артист.

   Без от имени партии "приказа сверху" у нас долгое время ничего не делалось: даже стихи должны были сочиняться по приказу и во имя чего-либо. На самом же деле в искусстве не политическая позиция и классовая принадлежность, а талант, вдохновение и этико - культурный уровень творца определяют всё. К этому Всему политика как бы прилагается извне.  Львиная доля трагедии мировоззрения гения в том и есть, что он в противоречии с какими-то для него мелкими, но насущными для современников лозунгами - установками - указами партии.

   Когда судить творца из толпы,либо из уютного кабинета, как раз и получится: гений не понял… не отразил… Как часто забывают, что судить творца дозволительно только по созданным им законам! Определённое время увидеть глазами гения, - интереснее поиска его якобы промахов! Попробуем?!

  «Учуять» ощутимую, но тяжело в научных сухих фразах словах выразимую связь — обоюдную  взаимную прорастаемость лирических текстов, судеб творцов и взрастившего их времени трудно - очень трудно выполнимая задача!

  А если скромнее: сколько истории может поместиться между строками трёх стихотворений?!  Здесь важным становятся и общий контекст эпохи, и частные мнения, споры, даже – фантазии и заблуждения. Что же получится: стиль мовизм – критический «пёстрый сор»? Посмотрим.
             

  "ВЕЛИКОЛЕПНАЯ  ЦИТАТА": А. ФЕТ — А. БЛОК — А. АХМАТОВА
               
 О, я хочу безумно жить:
Всё сущее - увековечить,
Безличное - вочеловечить,
Несбывшееся - воплотить!  - Александр Блок, 1914 г.
         *  *  *
  Различие эпох – «в атмосфере, в том воздухе, которым приходится дышать людям». Как показывает история, люди  же есть — обычные (большинство) и провозвестники будущего. Перемена привычной атмосферы всегда болезненна: обычный «трезвый и уравновешенный не вынес бы этого постоянного стояния на ветру из открытого в будущее окна», — считал Блок.(1) Согласимся: встречаются от рождения (их не спрашивают!) странные,  беспокойные  — Напряжённые. За ними будто приоткрыто окно или дверь  в нечто большее повседневности: оттуда к нам — сюда сквозит и дует.

  Холодно. Разрушительно для быта. Неуютно: «Смотрю:  растет, шумит пожар…»  ( Блок. «Принявший мир, как звонкий дар…» (1907 г.), — из-за несогласий Напряжённых с явлениями действительности и меж собой освежающий сквознячок временем  взвинчивается  сметающим вихрем. Гибнут творцы. Ропщут прочие. Но захлопнутые двери означали бы гибель всей культуры. Надеемся, — захлопнуть  их невозможно.

   У дверей  устроившись, кто как сможет, напряжённые — беспокойные, ищущие —  мучительно решают старинный и всегда новый двуликий вопрос совпадения прозаических будней и творчества: «Кто виноват?» Или, наоборот: в какой мере, — до каких границ все правы?
 
  Так тонка, так  порой эфемерна грань смены тем: поэт и толпа—народ и поэт. Власть и искусство — деспотизм и диктуемый им «уровень» культуры. В переломные для национального сознания  времена так незаметна и взаимно отражаема грань понятий: красота — безобразие, необходимость — жестокость, сиюминутное - устаревшее и - вечное.


«ШЕПОТ, РОБКОЕ ДЫХАНЬЕ…» - А. ФЕТА, «НОЧЬ. УЛИЦА. ФОНАРЬ. АПТЕКА…» - А.БЛОКА

         и «ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ. НОЧЬ. ПОНЕДЕЛЬНИК…» - АННЫ АХМАТОВОЙ


Поэзия есть только запах вещей, а не самые вещи. - А.А. Фет (ок. 1860 г.; Прим №2)
          _______________________________________

...Всего прочнее на земле - печаль,
И долговечней - царственное слово.  -  Анна Ахматова, 1945 г.
                ____________________________________________

  Много ли могут рассказать три коротких стихотворения?! О! Целых три эпохи истории русской поэзии скрываются между строками этих трёх стихотворений!

Шёпот, робкое дыханье.
(Шёпот сердца, уст дыханье)
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья.
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..  -  А.А.ФЕТ, 1843 г.(3)
     *    *    *
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века -
Все будет так. Исхода нет.
Умрешь - начнешь опять сначала
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.  -  А. БЛОК, 1912 г.
     *     *     *
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина...
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна. - АННА АХМАТОВА, 1917 г.
             
                _______________________________________________________

                А Ф А Н А С И Й   Ф Е Т (1820-1892)

      ...Поэтическая деятельность... слагается из двух элементов: объективного, представляемого миром внешним, и субъективного - зоркости поэта - этого шестого чувства, не зависящего ни от каких других качеств. Можно обладать всеми качествами известного поэта и не иметь его зоркости, чутья, а, следовательно, и не быть поэтом. Так как мир во всех своих частях равно прекрасен, то внешний, предметный элемент поэтического творчества безразличен. Зато другой, внутренний: степень поэтического ясновидения всё. -- А. Фет. О стихотворениях Ф. Тютчева. 1859 г.
                ______________________________   

    Пушкин поднял звание поэта на невиданную доселе в России высоту. Имя "Александр Пушкин" - своего рода русский супер символ. Красота и многосмысленность пушкинской поэзии до поры равно вдохновляла большинство представителей литературных. направлений.

   «П о э т (Пушкин)говорит: Благоговею богомольно Перед святыней красоты. (4)  …Этому …верили в сороковых годах. Эти верования были общим достоянием. Поэт тогда не мог говорить другого», - А. Фет. (Рассказ «Кактус», 1881 г.). Каковы же были годы выхода самого Фета на поэтическое поприще? В 30—40 годы девятнадцатого века: убиты Пушкин и Лермонтов, молодыми умирают — Одоевский, Веневитинов, народный поэт Алексей Кольцов. Кто явится на пустеющей поэтической сцене?! – невольно благоприятное для молодых ожидание. Это было благоприятное время для новых рыцарей красоты в слове!

   «В тихие минуты полной беззаботности я как будто чувствовал подводное вращение цветочных спиралей, стремящихся вынести цветок на поверхность»,(5) — вспомнит прирождённый поэт первые «стихотворные потуги». Вдохновлённый отлетевшими великими именами девятнадцатилетний Фет на занятые деньги в 1840 г. выпускает сборник стихотворных опытов — «Лирический пантеон».

  Поэтический дебют Афанасия Фета в 1842 г. Гоголь и Белинский тихо одобрили: – «несомненное дарование» (6) – « г. Ф. много обещает»(7). Зато явившемуся в 1850-м в журнале «Москвитянин» фетовскому стихотворению «Шепот, робкое дыханье…», - суждено было стать своего рода лозунгом в бурных обсуждениях пути русской поэзии!

Для сторонников «чистого искусства» (8) то была декларация вневременной вечной гармонии мирозданья: Фета называли - борцом со временем во имя искусства.(9) Однако к концу 50-х на литературной сцене меняется главенствующая идейная «декорация»: накануне крестьянской реформы обострившаяся борьба требует от поэзии обличения общественных язв. Тут-то вновь заметили «Шёпот…» в новом сборнике 1855 г.

   Хотя дарование  Фета ценили и Тургенев, и Некрасов, изрядная часть демократов немедленно находит в «Шепоте…» удобную воспитательную мишень - образец аполитичности и бездумной пошлости: «такие стихи может писать даже лошадь» и автор «идиот», – частные письма общественных деятелей нередко становятся достоянием гласности, но Чернышевский и в публичных статьях был также резок.    Демократы гневно заклеймили «Шепот…» как пример бездумности, аполитичности и пошлости. И при жизни Фета, и в дальнейшем разноголосица в оценке его творчества царила страшная: от высоких восторгов до издёвок. (Н. Г. Чернышевский)

  Самый социально категоричный и эстетически чуткий критик Фета Ф.М. Достоевский  любил напевать романс – фетовский перевод из Гейне «Ты вся в жемчугах и в алмазах…».(Представим напевающего романс Д-го!)(11) И антологическое стихотворение «Диана» целиком вписал в свою статью, как пример «красоты непостижимой». Но с гражданской точки ради униженных и оскорблённых Достоевский сопротивлялся обаянию фетовской лиры.

   Мастер обнажения гибельных граней и контрастов Достоевский в 1861 г. предлагает представить народное бедствие: землетрясение, например. И тут вместе со списками погибших публикуется «Шепот, робкое дыханье…»... По мнению Д-го, Автора публично казнят за небрежение чужой болью. Сама же прекрасная пьеса станет народным достоянием, - когда горе утихнет, казненному автору даже поставят памятник. (12)

    «Он пел любовь…» (А.С.П. - 13)- как правильно сказать о Фете пушкинскими словами.  На претензии к себе Фет в сердцах мог бы воскликнуть: «Народные бедствия в России всё длятся: когда же о любви-то писать? Хочу – красивым пушкинским языком о любви: ведь её так всем не хватает!..»  Афанасий Фет был –  «рыцарь бедный, …Духом смелый и прямой». (14) Но критика Достоевского была ещё безобидными цветочками!

   Когда в лице Д. Писарева (15) крайние демократы отрыто провозгласили главенство утилитарной пользы над красотой и эстетикой, им пришлось объявить устаревшим и творения Пушкина: "Евгений Онегин" - пошлость... Тут уж рыцарь красоты Фет не выдержал: на полвека вперёд вышла дуэль, — не клинком, но Словом.

   И при жизни паладина высоких чувств Фета, и в дальнейшем  разноголосица в оценке его творчества осталась — от высоких восторгов до злобных издёвок. (16)  В ответ чему умевший рубить словом с плеча штаб - ротмистр в отставке (с 1859 г.) Фет – сознаемся! – способствовал ответными атаками на «врага»: эпатажно программными декларациями полной свободы искусства от злободневности: «П о э з и я, или вообще художество, есть чистое воспроизведение не предмета, а… идеала».(17) 

  На склоне лет в итоговые сборники «Вечерние огни» Фет раннее, принесшее столько неприятностей стихотворение «Шёпот, робкое дыханье...» не включит, - можно его понять! Но отчего же всё-таки эти «тихие» - о природе и любви строки долгие годы притягивали внимание столь разных по мировоззрению лиц?

  Рассуждая о задачах поэзии в целом, зрелый Фет мыслит масштабно: культура – непрерывно обогащающийся единый поток. Ради чего-то одного обособленного забвение общего нарушает преемственность: обедняет мировосприятие как личности, так нации. Отсюда ещё на античность опиравшееся понимание Фетом задач искусства как вневременных активно противоречило нуждами «сейчас» и «здесь» диктуемому гражданскому идеалу. Противоречило, но не отрицало: методы искусства рознятся с политикой и экономикой - не следует путать разные "роли"! Вслед за одним из кумиров Гёте, для Фета поэт - жрец  в этот мир нисходит, чтобы помочь людям услышать божественный, вечный голос космоса и красоты:

На стоге сена ночью южной 
Лицом ко тверди я лежал,
И хор светил, живой и дружный,
Кругом, раскинувшись, дрожал.
...Я ль несся к бездне полуночной,
Иль сонмы звезд ко мне неслись?
Казалось, будто в длани мощной
Над этой бездной я повис. - А. ФЕТ. 1857 г.
     *      *       *
 
   Понимание Фетом задач искусства внешне противоречило нуждами «сейчас» и «здесь», но не отрицало их: методы искусства разнятся с политикой и экономикой - не следует путать разные "роли"!  И частные будни гражданина фета (помещика - земледельца, мирового судьи, публициста) из лирики раз и навсегда были «выдвинуты» в публицистику.(18) А без «помощи» едкой критики сложилось бы такое резкое разделение «ролей» – тонкое духовное осязание границ, где именно и в чем поэт был силён?!

   Пока критика намекала на раздвоение личности, само ограничениями и трудом не такое уж частое в России творческое долголетие Фет у судьбы отвоевал: добился материальной независимости (а значит и независимости от литературных гонораров!), и в «замке дальнем» (19) «жил он строго заключён»: для защиты от «набегов» рыцарем пушкинской чистоты языка и высоких чувств была возведена мощнейшая лирическая крепость!

Два мира властвует от века,
Два равноправных бытия:
Один объемлет человека,
Другой – душа и мысль моя.

…Не лжива юная отвага:
Согнись над роковым трудом –
И мир свои раскроет блага;
Но быть не мысли божеством.
И даже в час отдохновенья,
Подъемля потное чело,
Не бойся горького сравненья
И различай добро и зло.
Но если на крылах гордыни
Познать желаешь ты как бог,
Не заноси же в мир святыни
Своих невольничьих тревог...  - Добро и зло. А.ФЕТ, 1884 г.
    *      *       *
   Когда известная философская мысль Шопенгауэра облекалась в эту изящную выше форму, поэтом уже был создан внутренними творческими законами установленный лирический мир, куда не было входа деловому помещику (грамотно обходиться с землёй – гражданский долг!), мировому судье и публицисту Шеншину (родовая фамилия Фета): «Я между плачущих Шеншин, И Фет я только средь поющих (20)»,  – как границы деятельности эти «Там» и «Здесь» не совпадают и должны быть чётко различаемы. Можно сказать, что в этом созданном лирическом мире поэты Серебряного века вырастут - состоятся как поэты. Вычленим же эти законы.
          

   МИР  КРАСОТЫ  АФАНАСИЯ  ФЕТА. Вслед за Тютчевым Фет считал себя - певцом русской женщины и охранителем пушкинской гармонии: задача поэзии – явление мира как красоты звучным чистым языком. Как драгоценный камень от грязи, обыденность должна быть очищена от бытовой шелухи.
 
   На границе идеального Мира вносимые в него черты реальности эстетически переплавляются – переосознаются как одно из вечных проявлений красоты. (21)  Не осознанными как красота явлениями поэт не интересуется и во внешнем мире ничего не проповедует: в Мир Красоты входят добровольно и вынести из него «тайком» ничего нельзя, - в руках останется только пепел.

   Мир Красоты – мир с хорошо охраняемыми - заклятыми границами: луна, сад, благовонная ночь, соловей, роза, песня, бездна, вечность, звезды и отражающее все это зеркало воды, - образы-ключи и волшебные слова. Такой Мир не может раскрыться в толпе:

От огней, от толпы беспощадной,
Незаметно бежали мы прочь;
Лишь вдвоем мы в тени здесь прохладной,
Третья с нами лазурная ночь.
 …И безмолвна, кротка, серебриста,
Эта полночь за дымкой сквозной
Видит только что ясно и чисто,
Что навеяно ею самой.   - А. ФЕТ,1889 г.
    *      *       *
   «Lumen coelum, sancta Rosa! (Свет небес, святая роза! < т. е. Mater Dei – Матерь Божия>) Восклицал всех громче он…» – пушкинский рыцарь бедный. Пушкину, Гёте – можно всё: дозволены любые темы!  Прочим – нет: касающиеся общественных установок религиозные аллюзии, над ними ирония и любая мистика Фетом изгнаны за пределы собственной лирики!

    Королева Мира Красоты «Она» – есть Та земная, в которой для влюблённого отражается идеал. Дон Кихот выдумал «Ее» и назвал Дульсинеей. Как и позже блоковская Незнакомка, героиня фетовской лирики безымянна: «Выйдем с тобой побродить в лунном сиянии», «Ты вся в огнях…», «Ты мелькнула, ты предстала…».

    «Её» облик – росчерк неуловимого движения: «влево бегущий пробор», «ленты извивы». «Она» воплощение динамики действия и повод, чтобы пьеса была. «Она» –  зеркало, в котором лирический герой, «как первый житель рая», зрит «нетленную» красоту мира. Красота на мгновение рождается в скрещении душ: « В моей руке – какое чудо! – / Твоя рука...», - снова и снова возрождаемое – «чудное мгновение»!

   «Она» - зеркало, в котором герой фетовской лирики «как первый житель рая» видит «нетленную» красоту мира. Частое начало пьес: «Выйдем с тобой побродить в лунном сиянии», «Ты вся в огнях…», «Ты мелькнула, ты предстала…». «Он» и «Она» были всегда: в Раю, в Испании, в глухой деревенской русской усадьбе.
 
  Но не в конкретном городе – источнике социальных контрастов. «Место» Красоты – человеком осознанная как идеал природа: Идеальный мир не может быть «расположен» в городе, его «место» – лирическим героем переосознанная как идеал природа:

Природы праздный соглядатай,
Люблю, забывши все кругом,
Следить за ласточкой стрельчатой
Над вечереющим прудом.
Вот понеслась и зачертила –
И страшно, чтобы гладь стекла
Стихией чуждой не схватила
Молниеносного крыла.
И снова то же дерзновенье,
И та же темная струя, -
Не таково ли вдохновенье
И человеческого я? - А. ФЕТ. Ласточки,1884 г.
    *      *      * 
Чтобы так видеть Красоту в "мелочах", нужна неустанная внутренняя работа. Хоть на миг утратится ясность взгляда, - как взбаламученное отражение исчезнет и Мир прекрасного, поэтому Фет и его лирический герой не романтики, но – неустанно ищущие новые образы труженики слова: звезд золотые ресницы, крылатые и мучительные звуки, звучащая ласка, плачущие травы. Нет таких словосочетаний в русском языке, - упрекали современники. Не было – до Фета, как многого не было и до Пушкина.

  Лев Толстой только удивлялся «о т к у д а  у этого добродушного толстого офицера берется такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?». (22) Жалуясь, что «беден наш язык», «людские так грубы слова, их даже нашептывать стыдно», – поэт блестяще пользовался этими словами, чтобы вырваться за грань вербального и зримого только телесно:

...В этой ночи, как в желаниях все беспредельно,
Крылья растут у каких-то воздушных стремлений,
Взял бы тебя и помчался бы так же бесцельно,
Свет унося, покидая неверные тени. - «Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне », 1863 г.
    *      *      * 
   Поэтом делает только свыше дарованное «шестое чувство», – в своё время взрывавшее сторонников конкретной материальности заявление «поэта неясных стремлений» Фета. Однако, когда в Серебряном веке Николай Гумилев воспоёт –  поднимет на щит это его предшественником заявленное «шестое чувство», – с общественным ожиданием теперь совпавшее, его примут с энтузиазмом!

   Фет - новатор и в области метра и ритма, и в области психологических методов воссоздания поэтической реальности.«Образ своей замкнутостью, а мысль своей общностью и безграничностью вызывают душу созерцателя на восполнение недосказанного, – на новое творчество и таким образом гармонически соделывают его соучастником художественного наслаждения» (Фет. О с-х Ф. Т-ва), – открытая адресация к эстетически искушённому либо от природы чуткому читателю. Ведь Мир Красоты на мгновение рождается в скрещении душ Героя, Героини и сопереживающего Читателя:

Я повторял: «Когда я буду
Богат, богат!..
К твоим серьгам по изумруду —
Какой наряд!»

...И только этот вечер майский
Я так живу,
Как будто сон овеял райский
Нас наяву.

В моей руке – какое чудо! –
Твоя рука,
И на траве два изумруда –
Два светляка - А. ФЕТ, 1864 г.
    *     *     *

МГНОВЕННЫЕ  ОТРАЖЕНИЯ  КРАСОТЫ. Безглагольность «Шепот, робкое дыханье…» мнимо статична, - за строками - свидание или целая жизнь? Непоименованное бессловесно касается крылом, - заставляет себя «чуять», по фетовски выражаясь. И где в это время находится читатель? читатель он или зритель из «бездны полуночной»?   Многолетнее нападение на «Шепот» свидетельствует, что пьеса «прошибает»: земля начинает «гулкой дрожью» «ходить» под ногами.

  «Шёпот…» – гениальный психологический этюд: на границе мировоззрений, эпох, времён. На границе между «Я» и «Не - я», – вроде головокружения.(23)  Подобные опыты плодотворны для устремлённого в неведомое, и болезненны – для убеждённого в своей незыблемой правоте: «…мир отвлечённый не всем равно доступен, а для иных и вовсе не существует… сознательно»(статья Фета "О стихах Ф. Тютчева"). Вот именно этого сбивающего с конкретно общественной цели эстетического головокружения отвлечённостей сторонники полезной красоты «здесь» и «сейчас»  принять не могли: в борьбе с опасным противником за читателя в ход шли любые эпитеты.

   «Не бойся горького сравненья И различай добро и зло», - сам не боявшийся, дополнительно закованный в броню публицистики паладин Мира Красоты Фет не уставал напоминать о необходимости различения миров. Мир Красоты и реальный сосуществуют - отражают друг друга: на миг отражения могут совпасть, тогда красота станет полной реальностью… Но совпадают миры только на миг и в строго очерченных лирикой границах сознания читателя. Фет эти границы страстно завещал не нарушать!
 
   Не различение добра и зла в обыденности – не поэзия, но недопустимое забвение морали. Под видом поэзии привычка к философскому не различению добра и зла на исторической арене закономерно влечет к непоправимому, - так тревожно напоминал в 1882-м после убийства Александра II публицист Шеншин. (24) Не царь, но по западному образцу сделанная, не подходящая для России - разорительная крестьянская реформа 1861 г. была источником проблем 80-90 годов!

   Вдобавок рыцарь-публицист ещё усмотрел в русском крестьянине склонность к пьянству и лени. Можно ли ли отрицать?! Но демократы возмутились невероятно. За всё за это, – вкупе с закономерным вопросом: не умея выращивать хлеба, чем демократы в будущем накормят освобождённых? (Признаем: в том числе и хороший экономист - Шеншин точно всё предвидел!) – Фет окончательно прослыл реакционером на сто с лишним лет вперёд.

   А что же последователи  Фета - новые русские поэты? Завещание своего признанного поэтического учителя Фета (об этом речь дальше)поэты Серебряного века нарушили, как и сам Фет в свое время нарушил многое: поэт не может жить по чужой системе: перед поэтом - всегда заново подлежащее осмыслению время. Новое время подсказывает новые «роли».
   ___________________________________________________
                ________________________________________________________

  «Н А П Р Я Ж Ё Н Н Ы Е» ПОЭТЫ  СЕРЕБРЯНОГО  ВЕКА. Время накануне крушения царской династии Романовых в России было весьма напряжённым. Напряжённые революционно преобразовательные вихри  веяли и в философии, и в поэзии. «Чем резче, точнее философская мысль... чем ближе подходит она к незыблемой аксиоме, тем выше её достоинство. В мире поэзии наоборот. Чем общей поэтическая мысль... чем шире, тоньше и неуловимей расходится круг её, тем она поэтичней. Она не предназначена... лежать твёрдым камнем... и служить точкою опоры для последующих выводов», – Фет (О с-х Ф. Т-ва).

Но поэты Серебряного века жаждали именно  "твёрдого краеугольного камня - опоры преобразований. Силясь обойти указанные Фетом твёрдые камни преткновения, поэтическая мысль тех Новых, кому предстояло сыграть в русской поэзии известную роль будет чертить причудливые узоры: «По скалам  Мчались в битву паладины, Именуя громко дам». (25)
 
  Напряжённые поэты на пороге Серебряного века: старшие символисты  Мережковский, Бальмонт, Брюсов. Старшие по возрасту, но ближе к младо символистам – Иннокентий Анненский, Вячеслав Иванов; особняком – Максимилиан Волошин и Фёдор Соллогуб.

  Напряжённые младшего поколения около 1880 – 1890 г. рождения: Есенин, Георгий Иванов, Осип Мандельштам, Маяковский, Пастернак, Владислав Ходасевич, Велемир Хлебников, Марина Цветаева. Младо символисты – Андрей Белый, Сергей Соловьёв,  Блок. Акмеисты – Н. Гумилёв, Сергей Городецкий, Ахматова.

Супер символ "Александр Пушкин" снова подняв на знамя (об очевидном не спорят!), поэты Серебрянного сделали Пушкина как бы равноправным собеседником, с которым можно... иногда и поспорить, то есть переосмыслить. В поисках дальнейшего пути русской поэзии предтечами своими символисты провозгласят не только Пушкина, но и рыцарей чистого искусства – Тютчева, Ап. Майкова, Полонского, Афанасия Фета, и лукавого насмешника Гоголя, и мастера контрастов Достоевского, и Льва Толстого. 

  Пушкинское – «Жил на свете рыцарь бедный… Полон верой и любовью, Верен набожной мечте…» Достоевским сделан  лейтмотивом «Идиота». Пушкина и Достоевского укорив в кощунстве, Владимир Соловьев странным образом через само пародийный образ себя, как того же «рыцаря бедного» воспримет своё мистическое служение миру. Идеи Соловьёва для многих поэтов Серебряного тоже станут - символическим маяком творчества.

Блок скажет: «Из событий, явлений и веяний, особенно сильно повлиявших на меня… я должен упомянуть встречу с Вл. Соловьёвым» : для Блока «Бледным светом мерцает панцирь, круг щита и лезвие меча под складками чёрной рясы» рыцаря-монаха Соловьёва. («Виденье непостижное уму» – А. Блок. Автобиография. 1915 г.) Таким вот Соловьев представится следующему «рыцарю бедному» Блоку. И через личность Соловьёва в символистском ключе переосмысленный «Жил на свете рыцарь…» сделается девизом: «очерк, символ, чертёж» пути.(А. Блок. Рыцарь-монах. 1910 г.)Довольно туманного пути, надо признать!

   У границы веков все жаждали неотложных преображений именно в городе – сосредоточии обнажённых Толстым и Достоевским социальных и духовных контрастов. Идёт активнейший поиск Сейчас  и Здесь действенных методов преображения «гадкой действительности» в «чудное мгновенье…», – а нет его, так создать – заклясть! Взять на вооружение уже удачно явленные в слове методы «заклятий» и сделать их более действенными!
 ____________________________________________________
                ______________________________________________


                Ж Е С Т О К И Й   В Е К 
      
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
Тобою в мрак ночной, беззвездный
Беспечный брошен человек!

...Двадцатый век... Ещё бездомней,
Ещё страшнее жизни мгла
(Ещё чернее и огромней
Тень Люциферова крыла). - АЛЕКСАНДР БЛОК. Из поэмы «ВОЗМЕЗДИЕ».
    *     *     *
 РОЖДЕНИЕ  ПОЭТА.  Время и личность - неисчерпаемая тема! Бурен поток русской истории между  «Шепотом сердца» и «Ночь, улица, фонарь...»! Отмена крепостного права в 1861. В 60-80 гг. народники «ходят» просвещать тёмный народ. В 1866-М случается неудачное покушение Каракозова на царя и после подобная казни декабристов казнь новых заговорщиков. В 1881-м Александр II всё - же убит, – народовольцы-убийцы снова повешены. Истину обе стороны доказывали кровью!
 
   Среди покушений и казней 16 ноября 1880 года в Петербурге родился поэт с обостренно эсхатологическим чувством времени Александр Блок: «А на улице – ветер, проститутки мерзнут, люди голодают, их вешают; а в стране – реакция; а в России жить трудно, холодно, мерзко». («"Религиозные" искания и народ»,- А. БЛОК, 1907 г.)

   «Как хороши, как свежи были розы...» (26)  В 1883 году из Франции в Петербург доставлен гроб с телом И.С. Тургенева. С полицейским оцеплением по случаю большого стечения народа гроб демократического писателя был захоронен на Волковом кладбище. В 1887 г. Александра III тоже попытаются «казнить», последствием чего было – усиление реакции или так называемого "безвременья": «Победоносцев  над Россией простер совиные крыла». (А.БЛОК. «Возмездие»)

   Публицист Шеншин (Фет) в очередной раз брюзгливо предупреждает: подобные события – следствие ущербной системы образования! Лишённые правительством возможности правильно изучать философию, философы - недоучки падки на новые сомнительные «учения». В такое совсем не с женским лицом время, 23 июня 1889 г. под Одессой родилась Анна Ахматова (Горенко): «И никакого розового детства… Себе самой я с самого начала То чьим-то сном казалась или бредом, Иль отраженьем в зеркале чужом…».(27)

   "Беда не одна ходит, а  детками!" - подтверждая пословицу в 1991-92 годах случается страшный голод в Поволжье. Лев Толстой организовывает благотворительные столовые для голодающих крестьян. А в Москве, в собственном доме, 21 ноября 1892 года после воспаления легких осьмидесяти двух лет скончался русский поэт Афанасий Фет.

  Реакция – время для воспевания красоты глухое. Старые паладины Красоты стали не очень-то чтимы. На отпевании поэта Фета народу до обидного мало, но самый верный друг - «Она» - адресат фетовских пьес, - Софья Андреевна Толстая пришла и положила на грудь усопшему розу: «Х о т ь  на время, на миг полюбя, Подари эту розу поэту», - чем, как не исполнением просьбы поэта можно лучше почтить его память?

   На мгновение миры - Мир Красоты и реальный - еще раз совпали… Затем гроб в сильную метель отправился железной дорогой в родовое имение усопшего Клейменово, а про смерть пущена до сих по бытующая небылица: якобы Фет покончил с собой наподобие римских стоиков. Не само ли время ли мстило за создание вневременного Мира Красоты?

  Один за другим уходили вслед за Фетом его друзья и единомышленники: в 1897–1898 гг.  – Аполлон Майков и Я.П. Полонский. (28) В 1900 г. только в 47 лет скончался поэт и философ Владимир Соловьев, жаждавший разъединенные Истину, Добро и Красоту сочетать в мистическом образе Софии-Вечной Женственности.

  К концу XIX столетия великий русский писатель и сначала друг, а потом противник Фета Лев Толстой отказывается от литературы как от не могущего активно преобразить жизнь занятия, и в 1900-м Святейший Синод во главе с Победоносцевым (29) отлучает его от церкви за критику православия и собственное нравственно эстетическое учение – толстовство: непротивление злу насилием. Которое на фоне доказываний истины кровью становится и понятнее, и обоснованнее.
 
  Ещё десять лет раздражавший правительство анафематствованный Толстой умирает в ноябре 1910 года. Отлученного хоронят в Ясной Поляне на краю оврага, где в детстве он искал волшебную «зеленую палочку», чтобы сделать всех людей счастливыми… «С Толстым умерла человеческая нежность – мудрая человечность», - запишет Блок в предисловии к «Возмездию».
             

 
 С М Е Н А   П О К О Л Е Н И Й. Реакция: только ли это запретно предписательные меры?! Не менее туманно и слово «безвременье». Вместе понятия "реакция" и "безвременья" составляют нечто очевидно  большее террора «сверху»: духовно тяжёлое время, период в стране культурного застоя. Недостаток творческих сил в обществе – неверия в свои силы, отсутствие влекущего к действию идеала. Но копится тайное недовольство!

    В обществе копятся неудовлетворённость, жажда восполнения недосказанного - несделанного! Отсюда вывод: грядущая революция и новаторские искания Серебряного века были вызваны одним и тем же. Разные углы видения: реакция – упадок, но реакция - и почва грядущего обновления, спад волны перед очередным взлётом? Противоборствующие волны мышления.

   «Время... всегда на то, что происходит в нём» - как сказал Шекспир.(30) Происходила во многом подготовленная реакцией смена поколений – обновление поэтической сцены - вздымание новой творческой волны. Приметы времени – «декорации» начала XX века – мода на мрачноватую философию Ницше и жажда немедленного преображения жизни от Толстого и Соловьёва – эстафетной палочкой перешли к молодым.

   Однако, не прозаик Толстой, а Фет расширил возможности стиха. Фет – наиболее чётко указал и удачно очертил и защищал границы лирического. Новый рыцарь Блок осознавал, – в ряду русских поэтов быть ему после паладина Красоты Фета.

  «В о п л о щ а я  идеал, человек неминуемо воплощает человека», (Фет. О с-х Ф. Т-ва) – к несчастью, образ признанного мастера метра, ритма и тонких психологических нюансов был уже изрядно замусорен небылицами. Использование методов Фета без полного понимания их жизненности именно в Мире Красоты – в границах искусства (чужая башня - «крепость» неизбежно таит скрытые опасности!), неожиданно обернулось для Блока некоторыми творческими и психологическими проблемами, а для читателя – великолепными стихами.
                *        *        *        *        *

      У понятий общее с хомутами то, что те и другие приносят пользу только
будучи вполне соразмерны и отдельному их носителю, и матерьяльному положению. - АФАНАСИЙ ФЕТ. (31)
                __________________________________

 ПОДМЕНА  ГЕРОЯ. Вместо Фета – автора более 20 томов: поэта, переводчика, мемуариста, публициста – русской послереволюционной литературе была едва оставлена только тоненькая книжечка лирики с примечаниями о её второстепенном значении. Но совсем не так было на рубеже  XIX - XX веков!

   Наравне со стихами Пушкина и Лермонтова лирика Фета входила в гимназические хрестоматии, по которым учились со всеми другими  «истами» и старшие, и младшие символисты. Старшими - таинственно мистический флёр использовался более как красивый художественный приём. Младшие - мистические порывы избрали ключом от в пору реакции плотновато прикрывшейся двери в Мир Красоты, в Вечность, во всё Высшее.

   Итак, Фет – мастер воплощения идеала Словом. «Благодарным учеником фетовской поэзии» был  Вл. Соловьев – провозвестник грядущего, теург – вдохновитель на сакрально творческий обряд единения земного и небесного. Импрессионистская яркость фетовского слова оставляла простор  интуитивным прозрениям и домыслам. И Блок прямо называет  Фета тоже - теургом («О современном состоянии русского символизма»,1910 г.): каждый художник «мечтает "сказаться душою без слова", по выражению Фета». И мастерские методы Фета работы со Словом – искомое к тому оружие.

    «Принявший мир, как звонкий дар, Как злата горсть...» (Блок, 1907 г.), –  жажда преображения - перековки мира Словом! Для этой цели требовалось библейскую - сакрально творящую суть Слова освободить от шелухи обыденного  Закономерно, и личность освободителя Слова поэта возносился на  высоту творца - демиурга, как его поименовали во избежание уж открытых противоречий с христианством. (Крайний субъективизм лирических переживаний – научно).

    Принятие на себя "роли" демиурга закономерно как бы превращала всю жизнь принявшего высокое назначение в "позу - роль". Проигрывание – драматическое преображение жизни творцом не на сцене, но в самой жизни – тоже яркая примета времени начала XX века! Такое же поведение приписывали и кумирам прошлого: Пушкин, Тютчев, Фет - они тоже символы! А что такое - символ?

    Символ одной стороной обращён в рациональное, земное, другой опрокинут – в неведомое: в Мир Прекрасного, например. Символическое – это повторяемое: из-за Той двери сюда проецируемое. В смысле определенной деятельности поэт – для для общества уже символ - штамп, выше поэта только - Пророк. Ответное сознательное преображение поэтом своей жизни в символ и «внушение» оного читателям – есть сила и Ключ к Миру Красоты.

   Вот почему Блоку мало было по времени  быть вслед за Фетом, – вот почему понадобилось так конкретизировать его образ! Подчёркнутая литературная сопричастность семьи своей матери русской культуре уже делала дар молодого поэта как бы законным наследником таланта поколений. Но жаждалось ещё – очень заманчиво бы! – обосновать не только культурную, но и иную наследственность – «высшей мистикой».

    Неприятность была в том, что роль – маска теурга-демиурга не «ладилась» ни к публицисту Шеншину, ни к - тем более! - смиренно преклонённому перед Красотой автору «Шёпота»!.. Что же выходит? Выходит, что Блок и все символисты слегка переоценили факты прошлого - переменили выбор цитат (приём - не нов, и филогичесское образование здесь подвело Блока!), и получили свой собственный образ Фета.

   «Чуя» яркую индивидуальность художественного мира Фета, символисты не находили нужного им сгущения личности поэта. (32)  Ведь сам Фет-то собственную неидеальную бытовую личность из лирики сознательно «изгнал», заменив равноправно парным лирическим образом. Но упорный Блок искал и нашел-таки «резкую индивидуальность» в посвященных бытовой стороне жизни в мемуарах  Фета и – увы! - в сомнительных, но эффектных – удобных для создания нужного образа - легендах о нем.

   Более 50 лет жизни отражено в «Воспоминаниях».(33) Но блоковские выводы опираются в основном на университетские годы ещё никому не известного 18-летнего студента: часть мемуаров отдалённая во времени и наиболее лирическая, – поддающаяся интерпретации. Только на ещё не состоявшегося юношу Фета без явных противоречий и «проецируется» чаяния преемника: создаётся якобы историческая модель символического отражения, для самого Блока вполне объективная. (Непонятно, почему она остаётся объективной доныне?!)

   Теперь Фет – умелый в житейских делах (таким Шеншин был) мудрец «с железною волей» и «демон-искуситель» более слабых (ни намёка в «Воспоминаниях»!), – уже не поладив с созданным образом, позже выговорит Блок свое прошлое кредо (статья "Судьба Аполлона Григорьева". 1915 г.).  Определение «демон-искуситель» здесь у Блока функционально положительно! Теург, – демон и творец, разрушитель отжившего и созидатель вместе: «Несть мольбы Отцу, ни Сыну, Ни Святому Духу ввек Не случилось паладину, Странный был он человек…»  (А.С.П.).

    Так в новом времени была разорвана фетовская цепочка «красота - истина - добро и чистота» и отброшено памятование границ поэтической и реальной действительности: миры у символистов не совпали, но как бы «спутались», - в неопределённом пространстве задача разграничения добра и зла и не могла быть поставлена.

   Новый рыцарь Блок «с виду сумрачный и бледный, Духом смелый и прямой… имел одно виденье, Непостижное уму, И глубоко впечатленье В сердце врезалось ему» – «Я помню чудное мгновенье» (А.С.П., 1825 г.) Следует спросить: был ли с пушкинскими реминисценциями, с опорой на философию Соловьева и с якобы фетовским щитом надуманный образ-роль поэта-теурга жизнеспособным? Подходил ли образ создавшему его – как в латы в него облекшемуся Блоку? Отвечая юношеским стремлениям, в целом образ не подходил, – очень стеснял, как позже открылось. Но при подмене автора и его лирического героя неизбежно была подмена героини. Иначе вышла бы уж полная нестыковка.
       ___________________________________________________________

   ПОДМЕНА ГЕРОИНИ. «Она ему – образ мгновенный, Чарующий ликом своим; Он – помысл её сокровенный…» (1892 г.), – «Он» у Фета отстранённый от излишней приземлённости двойник - отражение поэта. «Она» – для него отражающий высшую Красоту мироздания идеал женщины. Изменятся чаяния героя - изменится и героиня!

   Фетом очень не любимую и изгнанную из лирики мистику младо символисты «оправдывают». И проникнутый теургическими задачами парный образ у Блока сразу меняет функцию. Теперь «Он» – теург, преобразователь «здесь» в реальном мире: «Сгорев душою, Он на женщин не смотрел…» (А.С.П.).
 
   «Она» - Его мистическая сущность-душа, не женщина, но только может явиться в земном образе. И тут-то блоковский лирический герой оказывается крепко связанным: где "Её" искать - где "добыть"?

Вхожу я в темные храмы,
Совершаю бедный обряд.
Там жду я Прекрасной Дамы
В мерцании красных лампад.
...А в лицо мне глядит, озаренный,
Только образ, лишь сон о Ней. -  А. БЛОК, 1902 г.
    *      *      * 
   «Проводил он целы ночи Перед ликом Пресвятой…» (А.С.П.). Без «Неё» «Он» не может прозревать и творит, но кто же «Она» такая: «Горят глаза твои, горят, Как черных две зари! - Крести крещеньем огневым, О милая моя!» (Блок,1907 г.) – совсем не Пресвятая, да и не фетовская «Она»!  Прорыв ли здесь в иное бытие или просто неопределённость - незнаемость результата?

  О, коварно застилающий границы искусства мистический туман! Явившийся в канун первой русской революции, в 1904 г., первый сборник Блока «Стихи о Прекрасной Даме» мелодически и цитатно вроде бы - «фетовский». Но, по сути, по мировоззрению, - стихи совершенно не Фетовские! В одном из самых трагедийных стихотворений Фета отданная в жертву красоте, и переплавленная огнем творчества жизнь порождает новую жизнь - искусства (34):

Когда читала ты мучительные строки,
Где сердца звучный пыл сиянье льет кругом
И страсти роковой вздымаются потоки,-
Не вспомнила ль о чем?

Я верить не хочу! Когда в степи, как диво,
В полночной темноте безвременно горя,
Вдали перед тобой прозрачно и красиво
Вставала вдруг заря.

И в эту красоту невольно взор тянуло,
В тот величавый блеск за темный весь предел,-
Ужель ничто тебе в то время не шепнуло:
Т а м  ч е л о в е к   с г о р е л»  - А. ФЕТ,1887 г.

   Последние (выделенные здесь) строки этого стихотворения в блоковском цикле «Страшный мир» поставлены эпиграфом: «Т а м  ч е л о в е к   с г о р е л»  - А. ФЕТ.

Как тяжело ходить среди людей
И притворяться не погибшим,
И об игре трагических страстей
Повествовать еще не жившим.

И вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельный пожар. -  А. БЛОК, 1914 г.
      *       *       *

   Что же получается при сравнении?! Переворот очевиден! У Фета отодвинутый вдаль - как бы почти оставленный за текстом «жизни гибельный пожар» как бы отсвечивает сквозь призму вечного искусства, что позволяет герою лирики (и автору!) жить дальше. У Блока же всё наоборот: «бледные зарева искусства» искаженно видны за гримасами жизни. Гримасы действительности пересиливают искусство, и, значит, демиург пока бессилен выполнить поставленную им самим задачу, - честное признание кризиса символизма.

Новоявленному демиургу остается ждать, когда озарение и силы снизойдут из высших сфер: «Но Пречистая сердечно Заступилась за него», (А.С.П.) – здесь расходятся пути пушкинского «рыцаря бедного» и русского символизма. Рассыпанные и мерцающие в блоковской лирике реминисценции – осколки черт «рыцаря» и его дамы уже невозвратно далеки от исходного образа. Мучительно вглядываясь в действительность, Демиург прозревает, – или ему кажется, что он прозревает – Вечную Женственность в проститутке («Незнакомка», 1907), что совершенно - полностью и абсолютно невозможно в Мире Красоты!
 
    Цепочка литературной преемственности: Святая Роза - дама пушкинского «рыцаря бедного» – Настасья Филипповна (35) – фетовская «Она» – Вечная женственность Соловьёва – блоковская Прекрасная Дама… В этой цепочке с точки зрения антитезы свет – тьма в путанном философско лирическом клубке символов - ипостасей музы побеждает та «Она», явление которой мыслимо в городе.  Жизнеспособным остаётся не самое «светлое» звено.

    В таких исключительно крайних случаях противостояния Миру Красоты Фет-поэт немедленно «превращался» в мирового судью и критика Шеншина – страшного моралиста, по мнению которого, даже романы Вальтер Скотта (невиннейшие, на наш взгляд!)вредны для русской общественной нравственности: героини этих романов слишком вольно себя ведут, - русские же читатели имеют наивную привычку романное хватать за прямой пример для подражания!
    

  ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ЧУЖОГО ОБРАЗА. Фетовское всё более стесняет Блока. В 1919-м, в предисловии к сборнику «З а   г р а н ь ю   п р о ш л ы х  д н е й» сообщается читателю, что «заглавие книжки заимствовано из стихов ФЕТА, которые некогда были для меня путеводной звездою».(36) В жажде освобождения от якобы навязанной Фетом мучительно бесплодной роли теурга Блок и его лирический герой, как бы вместе лихорадочно оглядывались: они искали «Ей» - сдерживающему их преображение началу - замену. И в блоковских статьях тех лет мелькает, - что ФЕТ-де в своем очарованном мире не знал и не желал знать народа, - вполне из «легенд» мнение. К 1919-му символистский образ творца-теурга, якобы «снятый» с Фета, будет преодолен, что повлечёт и отвержение героини.

  Перемену образа и лирического героя, и героини являет намеренно сотканная из фетовских отзвуков поэма «Соловьиный сад» (1915 г.) с прозрачно безымянными «Он» и «Она». Напомним сюжет: сердце бедного труженика влечёт таинственный сад, где "не смолкает напев соловьиный" (Один из ключей к Миру Красоты!):

Не доносятся жизни проклятья
В этот сад, обнесенный стеной,
В синем сумраке белое платье
За решоткой мелькает резной.
    *      *      * 
  Герою поэмы - «всё неотступнее снится Жизнь другая - моя, не моя...». И - О чудо! - недоступная бедняку "ж и з н ь  д р у г а я" неожиданно сама зовёт Его к себе в сад:

И она меня, легкая манит
И круженьем, и пеньем зовет.

И в призывном круженьи и пеньи
Я забытое что-то ловлю,
И любить начинаю томленье,
Недоступность ограды люблю.

...Не стучал я - сама отворила
Неприступные двери она.

    «И звенели, спадая, запястья Громче, чем в моей нищей мечте»... Говоря грубым прозаическим языком, - любовники счастливы. «Спит она, улыбаясь как дети, - Ей пригрезился сон про меня», - почти звучит за текстом знаменитый романс А.Е. Варламова на стихи Фета: «На заре ты ее не буди,  На заре она сладко так спит…» (1842 г.) (37). (Читатели блоковского времени - музыкально очень чуткие читатели!)
 
    У внешне фетовской героини отнята связь с живой жизнью. «Заглушить рокотание моря Соловьиная песнь не вольна!», - «И вступившая в пенье тревога
Рокот волн до меня донесла... Вдруг - виденье (вспомним виденье"рыцаря бедного "на дороге у креста"!): большая дорога И усталая поступь осла...»  И очнувшись от чар, из вне жизненной сказки сада «ОН» бежит от «НЕЁ» в жизнь грозного блоковского времени.
____________________

ПРОБЛЕМЫ  ДЕМИУРГА. На самом деле убегал - боролся Блок только собственными устаревшими творческими установками. Перед «Соловьиным садом», в критический момент перемены образа и была создана знаменитая «Ночь, улица…», - городская ночь. Место действия блоковской лирики – «на почве песчаной и зыбкой» город, с порывами к бегству к вольному ветру и соснам у залива, и обратно – в город. Ведь демиург собирается пересоздать не природу (это глупо!), но мир человеческий, сосредоточие которого - город. Олицетворение цивилизации - город: с проекцией на Содом, Гоморру и будущий Апокалипсис город  – более символ, чем реальный Петербург.

    И если привязанный сверхзадачей к городу демиург долго не может «добыть» спасительного озарения ("Что делать?!" - больной русский вопрос!), то и город обессиливает, и отчаяние приходит, и память о фетовском Мире Красоты оборачивается горькой иронией: только жгущийся пепел - в руках! К счастью, поэты, как легендарная птица феникс, восстают и из пепла!
   ____________________________________________________
                ________________________________________________


ПЕРЕМЕНА  ДЕКОРАЦИЙ: "ШЕПОТ  РОБКОЕ ДЫХАНЬЕ"  И  "НОЧЬ, УЛИЦА, ФОНАРЬ, АПТЕКА..."

Но, может быть, поэзия сама –
Одна великолепная цитата. --- А. Ахматова. Из цикла «Тайны ремесла», 1956 г.               
     *     *     *               
 
     КОЛЬЦЕВАЯ КОМПОЗИЦИЯ. Сравнение с фетовским «Шепотом» обнажает эсхатологическую глубину одной из вершин лирики Блока «Ночь, улица…»! Отказываясь от старого парного «ОН-ОНА», Блок строит свой текст на резком словесном и ассоциативном антипараллелизме со знаменитым стихотворением Фета и всем Миром Красоты. Действие описывает круг по кольцевой композиции (38): «ТАМ», в прошлом: «Шепот, робкое дыханье…», - не поименованная космически огромная ночь обнимает и умиротворяет («Как нежишь ты, серебряная ночь!» - у ФЕТА).

    «Шепот...» - стихотворение в одно предложение одного выдоха. Глаголов нет, но отглагольные существительные «дыханье», «колыханье» создают ощущение плавного движения. У Блока же перечисление «чистых» существительных – односоставных предложений – нагнетает впечатление задыхающейся речи. После первых двух строк пьеса не безглагольна, но отсылка к предшественнику сделана и тон задан.

    Место «действия» блоковской "Ночи..." намеренно тяжело урбанистично: как прожектором выхвачены отдельные уродливые «куски» города: «Ночь, улица, фонарь, аптека…». Взамен живой вечности - безвременная мертвая ночь. Фонарь, - не на нём ли вешали? Аптека, - возможно, яд продается?…

     «ТАМ» - у Фета - было «серебро и колыханье сонного ручья». «ЗДЕСЬ» - «ледяная рябь канала» тянет… Но умрешь, и «все сначала», - ницшеановское гордое «вечное возвращение» обернулось страшной бесконечностью. «ТАМ» - «ряд волшебных изменений Милого лица». «ЗДЕСЬ» «как встарь» - «ночь, …аптека, улица, фонарь»…  Равновеликая гармонии фетовской "бездны полуночной"  и противостоящая ей по настроению бездна отчаяния! Пепел в руках… Где же выход, - где освобождение для автора?! а для читателя где?!

   Осознанное переживание трагедии в искусстве дарит катарсис – успокоение и прояснение возвысившихся над хаосом чувств. Ведь и у отнюдь не идеалиста Фета, особенно позднего, найдём и много горечи, и равновеликие всем прошлым трагическим контрастам бездны:

Она ему - образ мгновенный,
Чарующий ликом своим;
Он - помысл ее сокровенный;
Да кто это знает, да кто это выскажет им?

И, словно велением рока,
Их юные крылья несут...
Так теплится счастье далеко,
Так холоден ближний, родимый приют!

Пред ним  – сновидение рая,
Всевластный – над ней серафим;
Сгорает их жизнь молодая...
Да кто это знает, да кто это выскажет им? - 1892 г.
       *      *      *
      
Это - выше - почти предсмертные строки Фета. (Которые могли понравиться Достоевскому, успей он их прочитать.) От отчаяния потери спасает только красота звучания слова – лирическое соприсутствие в Мире Красоты. Своего рода кольцевая композиция: действие как бы начинается с читателя, и возвращается к поэтически чуткому читателю, совсем не обязанному предаваться отчаянию вслед за героем лирики, и да вслед за поэтом - автором!
                *         *         *         *         *

      АЛЕКСАНДР БЛОК – «ТРАГИЧЕСКИЙ ТЕНОР ЭПОХИ» - И АННА АХМАТОВА

          "Всё живое состоит из противоположностей; момент их гамонического слияния неуловим, и лиризм, этот цвет и вершина жизни, навсегда останется тайной. Лирическая деятельность тоже требует противоположных качеств, как, например, безумной слепой отваги и величайшей осторожности (тончайшего чувства меры.  --- А. ФЕТ. О стихотворениях Ф. Тютчева.
                ____________________________________________
 
    «Символизм закончил свой круг», – отрекаясь от стремления к потустороннему в 1913 г. новые "Исты"- акмеисты (Н. Гумилёв, С. Городецкий, Ахматова) провозгласят ясный взгляд – «на мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время». Раскрывая зримую красоту мира, поэт теперь уподобляется библейскому «изобретателю имён»  Адаму (39):  «И я, как первый житель рая, Один в лицо увидел ночь». («На стоге сена ночью южной…», 1857 г.), – лучше Фета  опять не скажешь!
 
   «Сотри случайные черты – И ты увидишь: мир прекрасен» («Возмездие»), – от излишнего символического тумана освобождённый  новый взгляд Блока. В протест символизму и из него же выросшая новая ясность – мужественный взгляд на жизнь акмеизм - адамизм – окажется  тоже многолико  сложным:  «мир бесповоротно принят акмеизмом, во всей совокупности красот и безобразий» – С. Городецкий.

"Красота страшна," – вам скажут…
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный ро;зан — в волосах.

"Красота проста," вам скажут…

..."Не страшна и не проста я;
Я не так страшна, чтоб просто
Убивать; не так проста я,
Чтоб не знать как жизнь страшна." -- Блок - Ахматовой, 1913 г.
      *      *     *

   ТАК в 1913-м надписал Блок книгу своих стихов для Ахматовой. «У  м е н я никогда не было испанской шали… но в это время Блок бредил Кармен и испанизировал и меня. Я и красной розы, разумеется, никогда в волосах не носила» (Воспоминания об Александре Блоке. 1967 г.) ТАК позже отрицая приписываемую извне «роль», Ахматова мимоходом между строк определит противоположное фетовскому кредо лирики Блока: неотделимость от личности поэта от направляющих его творчество образов.(40)
 
   А в 1915-м  она,быстро оставляющая позади все декларации, казалось бы не в продолжение темы воспоет не некий город-сосредоточие цивилизации, но именно любимый ею Петербург и мужественных людей, осмеливающихся жить и творить в нем:

Ведь где-то есть простая жизнь и свет,
Прозрачный, теплый и веселый...
Там с девушкой через забор сосед
Под вечер говорит, и слышат только пчелы
Нежнейшую из всех бесед.

А мы живем торжественно и трудно
И чтим обряды наших горьких встреч,
Когда с налету ветер безрассудный
Чуть начатую обрывает речь.

Но ни на что не променяем пышный
Гранитный город славы и беды,
Широких рек сияющие льды,
Бессолнечные, мрачные сады
И голос Музы еле слышный.
     *     *     *
   
На уровне едва уловимых ассоциаций здесь «чуется» эхо раннего фетовского: «Пропаду от тоски я и лени, Одинокая жизнь не мила, Сердце ноет, слабеют колени, В каждый гвоздик душистой сирени, Распевая, вползает пчела» («Пчелы», 1854 г.).

   «ТАМ» - в Мире Красоты - нет казней, революций, голода. Но композиционно замкнутый автором лирический мир не может быть замкнут в истории, - тогда у него не было бы читателей, критики не злились бы, и нечего было бы обсуждать.
 
  Прав Достоевский: искусство опосредованно становится частью исторической действительности вне зависимости от установок и творцов, и критиков. И ставят памятники творцам – совести, голосу, красоте своего времени, бывает, что и после казни либо гибели ставят, когда не о чем уже спорить. И ещё  дальше «Шёпота» и «Ночь, улица» - к истоку русской поэзии - к знаменитейшему кумиру и Фета, и Достоевского летит эхо ахматовских строк! Помните, у Пушкина:

Когда для смертного умолкнет шумный день,
         И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
         Часы томительного бденья...

Воспоминание безмолвно предо мной
         Свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
         Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
         Но строк печальных не смываю. (1828-1829 гг.)
                *      *       *

  Печальных строк смывать нельзя! Вместе с ними смоем и себя, и всю историю! Так лирика и Пушкина, и Фета, и Блока для Ахматовой равно была нераздельной действительностью её времени.

  В 1917-м будет создано: « ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ. Ночь. Понедельник», - где пушкинская величавая ночь летописи вдруг зазвучит почти стенографическим отчётом. Пушкинская - блоковская - фетовская ночь из «нигде» будет Ахматовой помещена во время. Вот, только, - 21 которого-то это года?

   А «очертанья столицы во мгле», - далеко от города или свысока увидено? Не из «Соловьиного сада» ли?! Или эти «стогны града» видимы из той поэтической башни-обители из слоновьей кости, ключ от которой втайне хранит в душе каждый поэт? Башня – как символ свободы творчества и наивысшая творческая точка постижения: не видно урбанистических ужасов, - поэты беседуют...
                *      *      *       *      *      *

  « ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ. Ночь. Понедельник» - узнаваемая рваная безглагольность начала пьесы указывает первым на Блока. И далее через голову Блока почти прямо к Фету: «Сочинил же какой-то  б е з д е л ь н и к, Что бывает любовь на земле», – в самом ли деле Ахматова утверждает отсутствие любви? Или, всё-таки эхо блоковского противопоставления счастья «Соловьином саду» и тяжкого труда за его пределами?

 «БЕЗДЕЛЬНИКУ» «…от лености, или от скуки все поверили… и любовные песни поют», - один из самых известных романсов на стихи Фета:

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна - любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
            *      *       *

  За Фетом - видятся тени других воспевавших любовь «бездельников»: Петрарка, Шекспир, Пушкин, Лермонтов, Пушкин, Блок - вплоть до самой поэтессы:
 
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле...
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина...
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна.
      *      *       *

    Поэт подвластен законам им самим сотворенного мира, - не эта ли эта ли открывшаяся тайна? Тут надо хорошенько подумать, прежде чем, дав творению жизнь, сходить в него с башни. Сколько раз уже пытались на земле воплотить мир истины, добра и красоты, - не выходит. Так значит-таки Мир Красоты и «гадкая» реальность несовместимы?

    Блок на этот кризисный вопрос ответил принятием жизни всей: ради будущего преображения теперь с жестокостью, и с кровью. Поэтому впереди убивающих «Двенадцати» новых «апостолов» у него - Христос. Но Ахматова не герой, а героиня – фетовская «Она» - и ответила на вопрос по-женски и как поэт: не искажая гармонии - жить и творить ничего не отвергая, но и чуждого сердцем не принимая. Неустанно создавая сам себя, поэт творчеством пересоздаёт и мир:

Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: "Иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда..."

Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.

    - Ахматова,осень 1917 г. Уже только свои слова о своем времени!

    Далеко же мы ушли от «Шёпота»! По мере поэтического роста Блок от фетовского, как он его понимал, отходил. Для Ахматовой Фет и Блок равно оставались лирическими собеседниками. На этом логично было бы и завершить анализ «переклички» трёх стихотворений. Но надо бы ещё поговорить о тяжёлой доле пророка.
   ___________________________________________________
                __________________________________________


  О ТЯЖЁЛОЙ  ДОЛЕ  ПРОРОКА  И  РОЗАХ. ...Но молодой, неугодный советской власти поэт Иосиф Бродский в преподнесённых на день рождения Ахматовой – 23 июля 1962 г. – стихах скажет о тяжёлой доле своих современников после блоковского времени. «Двадцатый век… Еще бездомней,  Еще страшнее жизни мгла...» (Блок):

Так начнётся двадцать первый золотой (после Серебряного века – С. М.)
   на тропинке, красным солнцем залитой,
    на вопросы и проклятия в ответ,
     обволакивая паром этот свет.

...Опирая на ладонь свою висок,
вы  напишете о нас наискосок…

Вы промолвите тогда: "О, мой Господь!
  этот воздух запустевший - только плоть
     дум, оставивших признание свое,
      а не новое творение Твое!" (41)
            *     *     *

«Вы напишете о нас наискосок…», – под эпиграфом - строкой Бродского, как и предсказано, надписан ответ Ахматовой:
 
Мне с Морозовою класть поклоны,
С падчерицей Ирода плясать,
С дымом улетать с костра Дидоны,
Чтобы с Жанной на костер опять.
Господи! Ты видишь, я устала
Воскресать, и умирать, и жить.
Всё возьми, но этой розы алой
Дай мне свежесть снова ощутить.  - «Последняя роза», Комарово, 1962 г.
          *     *     *

     Целый букет судеб оказывается связан с одной судьбой поэта - женщины! Но о какой не упомянутой в поздравлении розе идёт речь в ответе? И почему в ахматовский список женщин с трагедийно героической судьбой попадает отнюдь не героизмом отмеченная «падчерица Ирода»?(42)

     Богатый реминисцентный(43) план стихотворения Ахматовой отсылает одновременно - к Блоку и Фету, и к Ветхому Завету. Галилейский царь Ирод Антипа казнил Иоанна Крестителя по наущению жены своей Саломеи: дочь её Иродиада пляской «угодившая» властителю, по наказу матери просила в награду голову Пророка, - плодотворный в европейской культуре сквозной сюжет. И Блок тоже долю поэта уравнивал с пророческой, и конкретно свою – с судьбой Крестителя:

В тени дворцовой галереи,
Чуть озаренная луной,
Таясь, проходит Саломея
С моей кровавой головой. --- Блок. Цикл «Венеция»: 2. «Холодный ветер от лагуны…»
       *   *   *   

Но песня песней все пребудет,
В толпе все кто-нибудь поёт.
Вот голову его на блюде
Царю плясунья подаёт. --- Блок. Пролог к «Возмездию»
       *   *   *

    Ахматова подхватывает тему пророческого дара: не умирает ли поэт многократно – с каждым пережитым – переплавленным в созвучия впечатлением?! Но на сей раз большой поэт – не стремящаяся стушевать свое природное начало женщина ассоциирует себя одновременно и с Иродиадой, косвенной виновницей гибели пророка, и с должным в Слове воскреснуть Пророком.
_____________________________

ЧЬИ  БЫЛИ  РОЗЫ  НА  СНЕГУ? Но вернёмся к розе! Здесь так много оттенков! Роза –  красота и вдохновение. В фетовском Мире Красоты роза в «благовонном уборе» – всегда символ нераздельности – верности, свежести чувств и поэзии. У позднего Фета:

…Расцвесть в надежде неуклонной –
С холодной разлучась грядой,
Прильнуть последней, опьянённой,
К груди хозяйки молодой! - «Сентябрьская роза»,1990 г.
         *    *    *

Если радует утро тебя,
Если в пышную веришь примету, –
Хоть на время, на миг полюбя,
Подари эту розу поэту.

Хоть полюбишь кого, хоть снесешь
Не одну ты житейскую грозу, –
Но в стихе умиленном найдешь
Эту вечно душистую розу. - 1887 г.
       *    *    *
    
Древнейшая семантика: белая роза – дух и жертвенность, красная  – телесное начало, страсть и пролитая кровь. Блоковские розы все тревожны: черная роза «в бокале золотого как небо аи», алые – «душные», с изменой соседствующие розы страсти. И вдруг тоска по ускользающей гармонии(“Заклятие огнём и мраком”: 5. «Пойми же…»):

Пойми же, я спутал, я спутал
Страницы и строки стихов,
Плащом твои плечи окутал, –
Остался с тобою без слов.

...И, розы, осенние розы
Мне снятся на каждом шагу
Сквозь мглу, и огни, и морозы
На белом на лёгком снегу. - 1907 г.
       *    *    *

    Знакомая тема бедности слова! И вдобавок ещё призрак  то ли фетовских, то ли тургеневских, то ли ещё пушкинских «поэтических роз»: «И вот уже трещат морозы И серебрятся средь полей… (Читатель ждёт уж рифмы розы; На, вот возьми её скорей!)» (Евгений Онегин. IV. XLII).

    «Как хороши, как свежи были розы… Я зябну... и все они умерли... умерли...  Как хороши, как свежи были розы...» – И. С. Тургенев (1879 г.). «Но в стихе умиленном найдешь Эту вечно душистую розу», – Фет. «Сердцу закон непреложный – Радость-Страданье одно!» – «…Чёрная роза – чернее крови – горит на светлой груди…» – это уже после выхода из кризисной "Ночь, улица..." драма Блока «Роза и крест» (1912 г.). Снова речь о рыцарской сильнее смерти любви, о верности Слову.
_____________________________

ДРАМА  БЛОКА  "РОЗА  И  КРЕСТ". Блок о своей драме «Роза и крест»: «П с и х о л о г и я  действующих лиц – вечная, все эти комбинации могут возникнуть во все века».(44) Словами  Фета определяя этот новый творческий рывок рыцаря преображений Блока: большой поэт - «Воссоздатель собственных чувств совладал с ними как с предметами, вне  его находящимися. Каким образом происходит подобное  раздвоение чувства и зоркого созерцания? – тайна жизни, как и самая жизнь». (О с-х Ф. Т-ва).

    Уже не роли, но ближе к архетипам поведения: жизнь в целом как душная «квадратная» деспотия феодального замка и «зов бесцельный» к небывалой красоте. Убывание творческих сил традиции и жажда обновления – восполнения недосказанного: две стихии самого художника –  две волны мышления человечества.

    Куда бы ни уводил с пути рыцаря Прекрасной Дамы Незнакомки туман чужого обаяния, тайну единения жизни и творчества он постиг собственным методом. От юношеских мистических предчувствий  к  1921 г. Блоком пройден тернистый путь к эпической лирике. «Свет небес, святая Роза» рыцаря бедного, – «В белом венчике из роз» – Христос впереди «Двенадцати» (1918 г.) – не следует ли  последнее звено тоже рассматривать как троякий архетип: разрушение – жертвенность – обновление?!

     В то же самое время для совершенно отринувших «традиции» символизма акмеистов роза – «хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще» (С. Городецкий). У Ахматовой предчувствие грозных перемен – розы как жертвенные костры: «…Скоро будет последний суд. И малиновые костры  Словно розы в снегу растут» (1914 г.).

ВЕНЕЦ  ИЗ  РОЗ  И  ВЕНЕЦ  ТЕРНОВЫЙ. Не счесть роз в венце русской поэзии: «Кто скажет нам, что жить мы не умели, Бездушные и праздные умы, Что в нас добро и нежность не горели  И красоте не жертвовали мы?» – (Фет - А. Л. Бржевской. 1879 г.).

И совсем-совсем иначе - в совершенно других не из роз категориях мыслили в сталинском аппарате!  Здесь недозволенное эстетическое головокружение означало, что: «…Проповедовали теорию красоты ради самой красоты, знать ничего не хотели о народе, о его нуждах», – так совестью и голосом народа к сороковым  годам уже ставшую поэзию Ахматовой  оценили «сверху»…  Архетипы поведения  – «квадратная» деспотия феодального замка! (Не хуже рыцаря Фета предвидел рыцарь Блок!)

    Культура – ряд символически - по примеру повторяемых действий: поклонение Красоте, например, – символично. Анти культура, к несчастью, тоже символична: плюс или минус, созидание или разрушение? – выбирает личность. И отвечает за  выбор «квадратных» «легенд» личность:

Между тем как он (рыцарь бедный) кончался,
Дух лукавый подоспел,
Душу рыцаря  сбирался
Бес тащить уж в свой удел:
 
Он-де богу не молился,
Он не ведал-де поста,
Не путём-де волочился
Он за матушкой Христа.

Но пречистая сердечно
Заступилась за него
И впустила в царство вечно
Паладина своего.(А.С.П.).
    *    *    *

    Великой Отечественной войной естественным образом немного отвлечённая от уничтожения инакомыслящих, к 1946 году спохватившаяся партийная советская «критика» обрушивает  двойной удар – на журналы «Звезда» и «Ленинград», и  на всю слишком высоко поднявшую голову послевоенную русскую литературу.

    Взметнулась очередная, через век переплеснувшаяся  волна реакции: печально известные 1946 года постановление ЦК КПСС и доклад  тов. Жданова. (45)   Где в близких к площадным выражениях (местами почерпнутых из "прописи" Д.И. Писарева!) разоблачались  якобы  пустота и безыдейность «застывшей на позициях… декадентства и «“искусства для искусства”»  «альковной поэзии»  Ахматовой:  эту поэзию из советской литературы следовало – выкинуть… (46)

    «Он (Блок – С. М.) прав – опять фонарь, аптека…», – припомнит поэтесса в 1960-м.(47) Памятовала ли она о нападках на "лошадиную" поэзию фета? По количеству вылитых на поэта оскорблений не Блок, но Анна Ахматова идёт сразу после Афанасия Фета. Но разве оскорбления - движущая сила творчества?!
 
     «...Хоть снесешь  Не одну ты житейскую грозу, - Но в стихе умиленном найдешь  Эту вечно душистую розу», -  С. А. Толстая трогательно «вернула» - возложила на грудь усопшему поэту «Его» розу. Знала ли об этом Ахматова?.. Могла знать: «Э т о й  р о з ы  алой дай мне свежесть снова ощутить»! -  и Пушкину, и Фету, и Блоку вместе.

    В фетовском «рецепте» преображения действительности Ахматовой сделана поправка на судьбу своего поколения, одним из символов которого - лирика Блока. С поправкой перестав быть неоспоримым предписанием, рецепт не доставил и связанных с чужим методом творчества проблем! Так большой поэт и чуткий филолог Анна Ахматова «учуяв» - перекличку великих лириков сквозь время, в третий раз придала вечной теме новое звучание. В 40-х Ахматова своему учителю и современнику Блоку и посвятит:

И в памяти черной пошарив, найдешь
До самого локтя перчатки,
И ночь Петербурга. И в сумраке лож
Тот запах и душный, и сладкий.
И ветер с залива.
А там, между строк, Минуя и ахи охи,
Тебе улыбнется презрительно Блок –
Трагический тенор эпохи.
     *     *     *

    Ахматова прошлое как высвечивает поэтическим прожектором на сцене памяти. И получается кольцевая композиция: Жизнь – Искусство – Жизнь… С возвращением к Фету:

И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна - вся жизнь, что ты одна - любовь,
 
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой! - А. ФЕТ, 1877 г.
                ____________________________________________

                П   Р   И   М   Е   Ч   А   Н   И  Я

1. А. Блок. Владимир Соловьёв в наши дни (К двадцатилетию со дня смерти). 1920 г.

2. А. А. Фет  –  С. В. Энгельгардт от 19 окт. 1860 г. // Фет А. А. Стихотворения. Проза. Письма. М., 1988. С. 375.

3. Журнал «Москвитянин». 1850, ч. 1. Взятая в скобки вторая строка – из первоначального журнального варианта строки. В журнале строки стихотворения расположены не лесенкой, а столбцом, и без разбивки на четверостишия.  Из чего видно, что много обсуждённая безглагольность «Шёпота…»  не была такой уж особой целью автора и появилась в едва ли лучшем варианте с правкой И. С. Тургенева 1856 г., который по традиции включается в сочинения Фета. Тем не менее эта "безглагольность" влияла на судьбу стихотворения.

4. Из программного для Фета стихотворения  А .С. Пушкина «Красавица».

5. Фет А. А. Ранние годы моей жизни. М., 1893. С. 115.

6. «Несомненное дарование» – Гоголь сказал передавшему ему тетрадь стихов  Фета М. П. Погодину / Афанасий Фет «Воспоминания» (Ранние годы моей жизни). М., 1983. С. 120.

7. Письмо Белинского В. П. Боткину от 26 декабря 1840 г. – Полн. собр. Соч. в 13 т.; т. IX, С. 584; Там же: «Русская литература в 1943 г.», т. VII. С. 294.

8.   П. И. Чайковский, Я. П. Полонский А. Н. Майков, вел. кн. Константин Константинович (поэт К. Р.), и другие.

9. См.: Недоброво Н. Времеборец (Фет) // Вестник Европы. 1910. № 4. С. 239.

10. Н. Г. Чернышевский - А .Н. и М. Н. Чернышевским (сыновьям)  от 8 марта 1978г. <Письма 1877—1889 годов> // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений: В 15 т. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1950. Т. 15. С. 193.

11. Романс на музыку Ф. Шуберта Достоевский часто напевал, работая над пятой частью « Преступления и наказания» в 1866 и после.

12. Г-н – бов и вопрос об искусстве. 1861 / Достоевский Ф.М. Собр. соч. в 30 т. Ленинград, 1978. Т. 18. С. 75–76, 97.

13. Далее А. С. П. везде – Александр Сергеевич Пушкин.

14. А. С. Пушкин. «Жил на свете рыцарь бедный…» – 1829 г. стихотворение «Легенда», в другой редакции вошло в «Сцены из рыцарских времён» 1835 г. Этот вариант использован Достоевским в романе «Идиот». При жизни Пушкина стихотворение не печаталось.

15. Писарев Д.И. (1840-1848) - лит.критик, публицист.Имеются ввиду статьи Писарева 1865 г. -"Пушкин и Белинский", "Разрушение эстетики" и другие.

16.   Минаев Д. Д. предлагал читать фетовские творения снизу вверх: так как смысла в них нет, ничего и не изменится. Писарев Д.И. рекомендовал эти стихи для оклеивания комнат под обои. Чернышевский по силе лирического таланта среди русских поэтов ставил Фета сразу после Тургенева на второе место, но писал-де «хороший поэт» «пустяки». Добролюбов и Салтыков-Щедрин считали, что несомненный талант Фета проявляется только в описании мимолетных явлений природы: значения в русской литературе такая «мотыльковая поэзия» иметь не может. //Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. IV, М., 1948. С. 508.; Н. А. Добролюбов. Полн. собр. соч., т. II . М., 193. С.52.; Н. Е. Салтыков-Щедрин. Полн. собр. соч., т. V. М. 1937.

17. Фет А. А. О стихотворениях Ф. Тютчева. См. также статьи Фета: «Два письма о значении древних языков в нашем воспитании»; «Ответ ‘’Новому времени’’»; «Ответ на статью ‘’Русского вестника’’ ‘’Об одах Горация’’»; Предисловие Фета к третьему выпуску «Вечерних огней» и др. // Фет Афанасий. Стихотворения. Проза. Письма. М., 1988.

18. «Заметки о вольнонаёмном труде: Из деревни», 1863,1863, 1868, 1871 гг. «Наши корни», 1882 г. После 1917 до 1980 г. не переиздавалась. Фет – критик и публицист занимал во все времена самую опасную позицию «сам по себе»  критикую неразумное. Так Фет – хороший экономист писал о разорительности в общехозяйственном плане крестьянской реформы 1861 г., по западному образцу сделанной и для России не подходящей. Но демократы «не заметили», что на сей критика попадает в правительство.
 
19. Под Орлом в скромном имении Воробьёвка, советской критикой упорно именуемом богатой (домик в два этажа?) русской барской усадьбой.

20. Послание Ф.Е. Коршу - 1887 / Корш Фёдор Евгеньевич (1843 –1915) – русский филолог-классик, славист, востоковед, стиховед, переводчик. Академик Петербургской Академии наук, друг Фета.

21. См.: Сухих И. Н. Шеншин и Фет: жизнь и стихи. // Научные доклады СПГу, 1997 г.

22. Л.Н. Толстой – В. П. Боткину от 9 июля 1859 г. // Толстой Л. Н. Переписка с русскими писателями: В 2 т., Т.1 М., 1978. С. 221.

23. Определённое ритмическое сочетание слов помимо естественного раздражения органов чувств в способствующих обстоятельствах (волнение, эстетическая непривычность и т.п.) способно вызывать в том числе и головокружения, и обмороки. Академик  Гаспаров замечает, что «Шёпот…» раздражал именно "разорванностью образов": «Можно сказать, что образный его ритм состоит из большого движения "расширение – сужение"». // Гаспаров М. Л. Избранные статьи. М., 1995. С. 297.

24. Фет А.А. «Наши корни», статья, впервые – «Русский вестник», М., 1882. Февраль (Т. 157) С.485– 538. Подп.: «Деревенский житель» / А.А.Фет «Наши корни». Публ. Щербакова В. И. / А. А.Фет поэт и мыслитель. Сборник научных трудов: М. 1999. С. 171– 235.

25. А.С. Пушкин. «Сцены из рыцарских времён», 1835 г.: песня Франца «Жил на свете рыцарь бедный» –  переделка  «Легенды» 1829 г.

26. Тургенев Иван Сергеевич. Стихотворение в прозе «Как хороши, как свежи были розы…», 1879 г.

27.  Анна Ахматова. Северные элегии: Вторая. О десятых годах. 1955 г.

28. Аполлон Николаевич Майков (1821–1897) русский поэт, член-корреспондент Петербургской АН (1853); Яков Петрович Полонский (1819–1898) – близкий к школе чистого искусства поэт, прозаик и художник.

29. Победоносцев Конст. Петр. (1827– 1907), в 1880–1905 обер-прокурор Святейшего Синода, имел большое влияние на Александра III.

30. Цитата из «Антония и Клеопатры» Шекспира, использованная Фета в его статье «О стихотворениях Ф. Тютчева».

31. А. А. Фет. Афоризмы. Публикация Н.П. Генераловой  / А. А. Фет и русская литература. ХVII Фетовские чтения: Курск. 2003. С. 13.

32. Об этом см.: Лагунов А. И. – А. Фет и А. Блок: мифопоэтический аспект. / А. Фет и русская литература. XV Фетовские чтения. Курск – Орел, 2000. С. 272–281.

33. Фет А. А. Мои воспоминания: 1848–1889. Часть 1 и 2. М.: 1890.

34. Лагунов А. И. О поэтическом мире поэта Фета. / А. Фет и русская литература. XVI Фетовские чтения. Курск – Орел, 2002. С. 36–43.

35. Драме «Незнакомка» (1907 г.) Блок предпошлёт обширные эпиграфы из «Идиота»: Незнакомка – спустившаяся на землю, но не узнанная поэтом звезда. В предшествующем одноименном стихотворении «Незнакомка» чудится пьяному в проститутке.

36. «Когда мои мечты за гранью прошлых дней / Найдут тебя за дымкою туманной, Я плачу сладостно, как первый иудей На рубеже земли обетованной», – А. Фет, 1845 г.

37. Друг юности Фета, Аполлон Григорьев называл это стихотворение – «песней, сделавшейся почти народною».

38. Тройная кольцевая композиция как в знаменитом стихотворении Лермонтова: «здесь» – «В полдневный зной в долине Дагестана…» – убитому герою снится, что «там», «в родимой стороне», юные жёны беседуют о нем, одной из них вдруг видится убитый герой: его «здесь» меняется местами с ее «там».

39. Николай Гумилев. "Наследие символизма и акмеизм"; Сергей Городецкий. "Некоторые течения в современной русской поэзии" // "Аполлон", 1913, № 1

40. Это же, как отрицательную черту отметил у Блока старший символист Валерий Брюсов. /Вал. Брюсов. Альманах книгоиздательства «Гриф» — «Весы», 1905, № 3. С. 60.

41. «Закричат и захлопочут петухи…» – стихи  Иосиф Бродский преподнёс  Ахматовой в Комарово 24 июля 1962 г.

42. Мученица за старообрядческую веру, уморенная в тюрьме голодом  боярыня Морозова (1632 – 1675); согласно древнеримскому мифу из любви к покинувшему её Энею прыгнувшая в костёр ливийская царица Дидона; сожжённая  англичанами французская героиня Жанна д’Арк – Орлеанская дева (1412 – 1431).

43. Реминисценция (от лат. reminiscentia, воспоминание) — элемент художественной системы: рассчитанное на узнавание сознательное использование общей формы, сюжетных ходов,  или мотивов любых ранее известных произведений: авторских, мифов, сказок. Реминисце;нцией считается и слегка изменённая и потому не взятая в кавычки узнаваемая цитата из иного текста.

44. Блок А. А. Записные книжки. 8 – 14 марта 1916 г.

45. Доклад т. Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград» (закрыт), где печатали якобы чуждые советскому образу жизни произведения Зощенко и Ахматовой. ОГИЗ, ГОСПОЛИТИЗДАТ,1946. / Жданов Андрей Александрович (1896– 1948) — советский партийный и государственный деятель. Член Политбюро ЦК ВКП (б) с 1939 г.
 
46. Постановление оргбюро ЦК ВКП (б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» от 14 августа 1946 г.

47. Анна Ахматова. Три стихотворения: «Пора забыть верблюжий этот гам…», «И в памяти чёрной пошарив…», «Он прав – опять фонарь, аптека…». 1944–1960.