Идея рассказа подсказана моей дочерью.
День первый.
Ширк-ширк, ширк-ширк...
Иван Сергеевич не забывал боковым зрением по привычке оценивать ситуацию во дворе. Сейчас сутулый мужик из второго подъезда выйдет, он всегда рано уходит... О! Точно, вышел! Хмуро на ходу закурил и направился к трамвайной остановке. Дворник уважал Сутулого, тот никогда смятые пачки под ноги не бросал.
Из пятого подъезда выскочил в спортивном костюме не старый еще мужик – как всегда, побежал трусцой к бульвару, вскинув обе руки над головой в приветствии. Иван Сергеевич в ответ махнул метлой. К Спортсмену он относился скорее снисходительно, с лёгкой иронией: – Ну, давай-давай, беги, веди свой здоровый образ жизни.
Теперь толстая бабенка из первого поведет ротвейлера выгуливать. Собака не доставляла дворнику дополнительных забот – волоча за собой упитанную хозяйку, ротвейлер всегда устремлялся к своим заветным местам в скверике за два дома отсюда. Ну, а это уже не его участок.
А там уж попрут... Мамаши сонных ребятишек в детские сады потащат, машины зафырчат и захлопают дверцами, ученики потянутся вереницей в сторону школы.
А вот и лохматая девица из второго. Эта – сразу за гаражи. Оттуда, как всегда, потянуло сигаретным дымом. Некурящий Иван Сергеевич не то чтобы осуждал Лохматую, но и не одобрял её действий – девица всегда втаптывала окурок так, что ему приходилось выковыривать из земли тоненький мундштук с губной помадой на кончике.
За два года работы дворником он узнал многих обитателей большого пятиэтажного дома. Он и сам жил здесь же, на втором этаже, и часто, сидя на кухне, продолжал из окна наблюдать за жизнью своего двора. Раньше-то, когда на заводе работал, никого из дома не знал, а сейчас – интересно...
Ширк-ширк, ширк-ширк... А что? Красота! Вместо утренней зарядки. И бегать попусту, как Спортсмен, не надо, и денежки какие-никакие к пенсии.
Продавщица из продуктового вышла с сыном-пэтэушником. Эти в его подъезде живут, в четвёртом.
– Сразу домой, понял меня?! – закричала вслед уходящему парню мамаша.
Сын даже не оглянулся, отправился в свое училище.
– Не-ет, не училище теперь, бери выше – колледж. – Иван Сергеевич ухмыльнулся: – Надо же – колледж! Сервиса и дизайна. На парикмахеров учат, на поваров тоже...
Он знал про этот колледж, потому что его внучка Ленка тоже училась там на дизайнера... этого... Ландшафтного!
– Придумают же, – дворник иронично улыбался, хотя внучкой гордился – она с детства картинки всякие рисовала, а бабка на ковёр над кроватью развешивала.
– Смотри у меня! – не унималась крикливая дамочка.
– Что ж ты орёшь-то так, – не выдержал Иван Сергеевич, – Все равно же не услышит, уши-то наушниками заткнуты.
Та только зыркнула раздражённо – не твоё, мол, дело.
А вот и главный недруг Ивана Сергеевича: из третьего подъезда вальяжно вышел молодой мужчина.
– Пик-пик! – отозвалась ярко-жёлтая иномарка на его небрежный жест.
Этот Гад – именно так обозначил для себя Иван Сергеевич ненавистного жильца – доставлял немало мелких неприятностей: то жвачку выплюнет, а она потом приклеится к его рабочим ботинкам, то карманы почистит и все ненужное на тротуар выкинет. Гад, одним словом.
Иван Сергеевич внимательно следил за его передвижением. Так и есть, опять скомканная бумажка полетела в кусты!
– Чтоб тебя... Самого чтоб так швырануло, – Иван Сергеевич проводил недобрым взглядом выезжающую со двора машину. – Ну что ж, мы люди не гордые – поднимем. Только кто же тебя, Гад, поднимет, когда швыранёт-то?
Было уже что-то около девяти, когда выскочили эти двое. Парень в очках стал нервно звонить по мобильному, а девушка, смеясь и дурачась, сунула ему в рот коричневый квадратик шоколадки.
– Опять проспали, – догадался Иван Сергеевич, – Такси вызывают.
Вот и такси подъехало, и парень уже открыл заднюю дверцу и протянул руку подружке, когда та побежала к стоявшей возле другого подъезда урне, чтобы выкинуть шуршащую обёртку.
– Молодёжь... Шоколадка, поди, вместо завтрака, – неодобрительно проворчал дворник. Однако поступок девчонки ему очень понравился.
Ширк-ширк, ширк-ширк...
Иван Сергеевич вдруг встревожился: – А где же Она? Неужели, не заметил, пропустил? Не может быть!
Он стал с недоумением посматривать на третий подъезд. Нет, не мог он пропустить.
Когда он её впервые увидел, то просто остолбенел: Она шла какой-то плавной походкой, не шла – плыла! Вся такая... Иван Сергеевич не мог тогда сразу понять, какая «такая». Это он потом уже разглядел: светлые волосы, распущенные по плечам, высокая, стройная, с легкой загадочной улыбкой, а глаза... Глаза лучатся каким-то неземным светом. Она вела за руку девочку в бантиках с точно такими же лучистыми глазами.
– Доброе утро! – пропела Она нежным голосом.
– Доброе утро! – так же нежно пропела девочка.
Иван Сергеевич аж зажмурился от такой красоты.
Они прошли, переговариваясь меж собой, словно два колокольчика, оставив шлейф утончённых духов. Он долго ловил этот почти неосязаемый аромат, и в душе его поселилось ощущение чего-то такого, давно забытого...
Они виделись теперь каждое утро, и Она неизменно приветливо улыбалась: – Доброе утро!
– Доброе утро! – колокольчиком вторила девочка.
Иван Сергеевич широко улыбался и кивал головой – мол, здравствуйте, здравствуйте, – и каждый раз на него накатывала теплая волна детской радости.
Сегодня ему не пришлось ощутить эту радость. Взволнованный неприятным событием, Иван Сергеевич, попивая дома чай, усмотрел в окне участковую врачиху из детской поликлиники. Он выбежал на балкон проследить. Точно! Зашла в третий подъезд! Ой, видать, дочка её заболела…
– Ну что ты скачешь! – заругалась жена, развешивая на балконе белье, – То в окно уткнётся, то скачет, как... – и, не найдя подходящего определения, как именно скачет Иван Сергеевич, раздражённо добавила: – Как, не знаю кто!
Иван Сергеевич промолчал. Он и сам не знал: чего это он? Мысли его упорно тянулись туда, к её улыбке и нежному голосу. Не то чтобы он влюбился, нет конечно. В его годы это непозволительная роскошь. Просто ему нравилось представлять, как Она, откинув золотистые локоны, читает вечерами книжку своей прелестной дочке, как трогательно ухаживает за ней, заболевшей, и грустит возле окна...
Иван Сергеевич сердито одёрнул неотвязные мысли и покосился на жену – не заподозрила бы чего. Тогда всё, кранты: обсмеёт, разобьет грубыми циничными словами всю его нежность.
Думая о незнакомке, он возвращался в свою молодость, когда ему тоже встретилась однажды девушка, как теперь ему казалось, – мечта всей его жизни. Такая же светловолосая, похожая на балерину...
День второй.
Следующий день не принёс Ивану Сергеевичу ничего нового. Всё те же листья, огрызки яблок, фантики, окурки…
Ширк-ширк... Спортсмен убежал, Лохматая шмыгнула за гаражи... Всё, как всегда. Ширк-ширк...
Разве ж только Колька наведался на дворовую помойку. Он давно знал этого ещё не старого бомжа, но уже с явными отпечатками жизненных обстоятельств на лице. Увидев копающуюся в мусорном контейнере фигуру, Иван Сергеевич вынес из подвала прибранную для такого случая кожаную куртку, брошенную кем-то на металлическое ограждение возле мусорки. Куртка была хорошая, с целёхонькой молнией, только сильно потёртая.
Колька обрадовано надел огромного размера кожанку поверх мятого пиджачка, заулыбался беззубым ртом: – Спасибо, Сергеич, а то холодновато становится.
– Носи, - хмуро ответил Иван Сергеевич, снова взявшись за метлу.
Этот Гад опять наподличал: уезжая, выкинул из салона пустую пластиковую бутылку. Тихо негодуя, дворник отнес её в контейнер.
Все дела на сегодня были сделаны, и он, тоскливо оглянувшись на третий подъезд, пошёл пить чай.
День третий.
С утра небо затянуло тучами, заморосил мелкий противный дождик. Иван Сергеевич только успевал сметать листья, а ветер всё приносил и приносил новые порции.
Сутулый заторопился к трамваю.
Спортсмен помчался на утреннюю пробежку, надев однако шапочку.
Ротвейлер, роняя слюни, нетерпеливо побежал в сквер.
В брезентовом плаще и резиновых сапогах по случаю дождя, Иван Сергеевич упорно боролся с листьями, ловко отправляя мокрые вороха в тележку.
Захлопали двери подъездов, запиликали домофоны, школьники понуро отправились за новыми знаниями, машины одна за другой выезжали со двора, прихватив своих заспанных хозяев.
Лохматая уже покурила.
Очкастый с Девушкой выпорхнули, прижавшись друг к другу под зонтом.
Неугомонная мамаша выкрикнула в сыновью спину напутственные слова.
Вот тут-то и открылась дверь третьего подъезда и появилась Она, раскрывая зонтик. Иван Сергеевич распрямился, подался вперёд с разлившейся улыбкой, предвкушая...
– Пик-пик! – встрепенулась жёлтая иномарка.
Этот Гад, вышедший следом, подхватил беленькую девочку, понёс к машине. Старательно перепрыгивая через лужи чудесными ножками, Она заторопилась вслед.
– Папа! Папа! – смеясь и повизгивая, заливалась девочка.
Не может быть! Этого просто не могло быть! Дворник застыл на месте, раскрыв рот от неожиданности, всё ещё не веря своим глазам.
Машина плавно выехала со двора. Девочка с заднего сиденья помахала рукой. Ему?
Иван Сергеевич ошеломлённо опустился на скамейку. В душе поднималась отчаянная обида, заполняя все её уголки липкой горечью. Огромное чувство потери и несправедливости обрушилось на него, вдавило в скамейку, не давая опомниться и осознать до конца...
– Так, значит... Вот оно как... Поня-ятно... – пробормотал наконец Иван Сергеевич. Он вспомнил вдруг, что и этот... со своей ядовитой машиной появился во дворе не так давно.
– Поня-ятно... – растерянно тянул дворник, хотя ничего понятно ему не было.
Он долго ещё сидел, не шелохнувшись и не замечая, что накрапывающий с утра дождик постепенно вырос в настоящий ливень, и вода, ручьями стекая с капюшона, давно уже превратила лежащие на коленях верхонки в две мокрые тряпки.