Пальто

   
      Открыли впервые после зимы окно. Открылось оно с большим трудом, посыпалась высохшая краска и пыль. Стало заметнее, как мало света окно пропускало в палату. К тому, что в палате было темновато, уже привыкли, но в открытое окно влетел май с его тонким запахом молодой листвы и влажной земли. Запах весны кружил голову.
    
      Хотелось оставить духоту и выбежать на улицу, а нам предстояло еще лежать. И уже, кажется, что всё было переговорено и доверительно рассказано, как это часто бывает в поездах и в больницах, где открывают незнакомым людям свою жизнь, но это только так кажется. Разве расскажешь всю свою жизнь за две недели?
Теперь уже втайне все завидовали женщине, кровать которой была возле окна. Женщина маленькая, тихая, задумчивая, погруженная, как нам казалось, в свою болезнь.

          К ней приходила на посещение племянница – молоденькая совсем девушка, похожая и на студентку, и на школьницу. Она стояла под окном, и они о чём-то подолгу разговаривали.

– Своих детей у меня нет, – поделилась женщина.

          И рассказала свою историю, и в то же время не свою – о людях, с которыми она встречалась, историю так похожую на те, что пережили многие, оказавшись в войну в Ленинграде.

           Ребёнку не было года, когда началась война. Мужа забрали в армию. Осталась в городе одна с маленьким ребёнком на руках. Родных рядом нет. Голод и холод. Ребёнок заболел.

– Наверное, было воспаление лёгких. Высокая температура, задыхался.

Женщину слушали, не перебивали.

Уже в точности она потеряла счёт времени. Ребёнок умер. Собрав что-то из вещей, она шла с ребёнком по улице и думала, что надо бы его похоронить. На одной из улиц издали увидела поленницу.

– Откуда здесь поленница?

Решила положить ребенка на эту поленницу, так и не придумав, где  его  еще можно оставить. Поближе подошла и увидела, что это поленница не из дров, а из детских тел.

Она так и сказала:

 – Поленница из детских тел.

         С каким-то полным молчаливым равнодушием, сама, удивляясь этому равнодушию, без жалости, без слёз, без причитаний, без молитвы она засунула своего ребёнка, как полено, в эти мёрзлые тела и пошла на железнодорожный вокзал.

– Мне было всё безразлично, я была, как неживая, – вспоминает женщина.

  Муж потом вернулся с войны, разыскал меня, но не простил того, что я не сохранила ребёнка. Он уехал. С тех пор я живу одна.

          На вокзале она села в поезд. Повезли. Куда везут? Никто не знал, да никто и не хотел этого знать. Иногда поезд останавливался, люди выходили, меняли какие-то вещи на еду. Никто не знал, сколько на остановке простоит поезд.

          На одной из станций в вагон вошла женщина и сказала, что швейная фабрика, на которой она работала, эвакуируется в тыл. Пока их задержали на этой станции, и у них есть время, чтобы что-то сшить.

– Мы сошьем бесплатно, – добавила она.

– Если у кого-то есть материал, то можно сшить даже пальто.

Пальто? Как же мне было нужно пальто!

       В вагоне  народ зашевелился, стали доставать то, что взяли с собой в надежде обменять на продукты. У меня с собой был коричневый драп, как раз на пальто. Отдала ткань не только я.

      Женщина сняла с нас мерки, собрала отрезы в мешок и ушла.

        Мы не подумали о том, что поезд может в любую минуту уехать, и мы никогда не увидим ни эту станцию,  ни эту женщину, которая пообещала нам сшить пальто.

         Прошла ночь. Никто в вагоне не говорил о том, что поезд уйдет раньше, чем нам сошьют пальто, никто не искал эту женщину. Что каждый думал? Может, то, что и я.

          К вечеру прошёл слух, что наш состав скоро отправится. Было какое-то безразличие от происходящего, не хотелось думать и переживать.

          И вдруг по вагону:

– Привезли пальто!

          В вагоне появилась та же женщина с мешком и стала раздавать пальто.

– Мы не спали всю ночь, шили.

– Это была какая-то сказка из другой жизни! Я сразу узнала свой коричневый драп. Пальто было впору, сшито без всякой примерки! Я в том пальто проходила всю войну. Носила его и после войны