Рюмин Продолжение 10

Андриан Оле
        Проснувшись рано утром, чтобы успеть на первый автобус, отъезжавший в ту сторону, где находился совхоз «Путь Ильича», выпив чашку кофе с печеньем, которое дала мне с собой Вика, ею испечёнными, я вышел из дома. На улице было темно, но городское освещение уже включили. Воздух был чистый и морозный, на небе ярко сверкали звёзды и, рядом с ними красовался, поблёскивая неоном, молодой жених-месяц.
        Доехав на такси к автовокзалу, купив билет, через пять минут автобус отъехал от станции назначения. Совхоз располагался на границе области, и добираться до него мне предстояло почти четыре часа.
        После получаса поездки я задремал, а проснулся от яркого света – это солнце поднималось из-за горизонта! Оно было ослепительно жёлтое, и, казалось, жгло мне щёки! На самом деле это в автобусе было очень жарко, а на улице мороз, вероятно, усилился, так как на стёклах появились молочные цветастые фантастические узоры. 
        Глядя на мелькающие за окном пейзажи, я попытался представить себе этого Захара Ивановича. В моём воображении он мне виделся высоким и жилистым стариком, с глубокими морщинами по всему лицу, и с седой густой шевелюрой на голове. А если он не захочет со мной разговаривать,- подумал я, - увидит человека из города и вообще не выйдет из дома? Надо, наверное, сразу ему сказать, что я сын Алексея Рюмина, может быть, он знал отца, и ещё его помнит. И всё-таки, я почему-то думаю, что он согласится побеседовать со мной. Я надеюсь на это.
        В одиннадцать часов дня автобус прибыл в пункт назначения – он остановился возле будочки без окон и без дверей, на которой сверху на наружной стене висели буквы, некогда составлявшие названия совхоза, а теперь там остался лишь мягкий знак от перового слова, и «ича» от второго.
        Разузнав, когда автобус будет ехать в обратный путь, я отправился на поиски улицы имени Клары Цеткин – на всё про всё у меня было два часа – перспектива заночевать здесь мне не улыбалась, да и вряд ли в этом колхозе найдётся гостиница. Я поспешил на поиски.
        Действительно, дом Самойловых оказался на самой дальней окраине села. Небольшой, кирпичный дом, с пристройками, покрытый шиферной крышей, был ухоженный, стёкла в окнах блестели чистотой, и слепили глаза солнечными бликами.
        Я подошёл к металлической, выкрашенной синей краской, калитке, и нажал на звонок. Сразу же звонко залаяла собака, и из щели под калиткой вылез красивый упитанный серый кот, он подошёл ко мне, и потёрся об ногу, я наклонился и погладил его. Отворилась калитка, и я увидел невысокого пожилого человека с окладистой седой бородой, в фуфайке, в ондатровой шапке-ушанке с опущенными ушами.
        - Вы Рюмин, Алексей? – спросил он, и своим вопросом ввёл меня в растерянность. И не дав мне ответить, продолжил: – Не удивляйтесь, я знал, что вы ко мне едите: меня мой приятель предупредил ещё вчера, позвонив мне, и сказал, что вы хотите поговорить со мной. Вижу, что вы тот самый Алексей, кого показывали по телевизору. Ну, проходите, милости прошу. Меня зовут Захар Иванович.
        - Алексей Рюмин, - ответил я, и протянул руку.
        Захар Иванович на ходу пожал мне руку и сказал:
        - Знал я твоего отца очень хорошо! Ты на него похож! Ты уж прости, буду тебя называть то на «вы», то на «ты».
        - Да ничего страшного, можете сразу называть на меня «ты»! – улыбнувшись, ответил я.
        По-моему, хороший мужик и глаза очень умные и добрые, - подумал я.
        - Проходи в дом, Алексей, - пригласил хозяин, открывая входные двери, но сам прошёл вперёд. – Я тебе дорогу покажу – тут у нас сплошные коридоры!
        Пройдя по коридору, Захар Иванович, открыл ещё одну дверь, и оттуда брызнул солнечный свет.
        - Заходи, Алексей, - сказал он, и крикнул: – Эй, девицы-красавицы, встречайте-ка гостя!
        Я зашёл в жарко натопленную светлую комнату. Навстречу мне вышла хрупкая маленькая седенькая женщина, миловидная и улыбающаяся.
        - Здравствуйте, здравствуйте гости дорогие! – сказала она мелодичным голосом, будто пропела. – Проходите, милости просим в наш дом! Ульяна, ты где? Иди же, помоги гостю раздеться.
        Из двери, выходящей в эту комнату, вышла девушка-подросток, невысокая, худенькая и стройная, русоволосая, с заплетённой длинной косой, в цветастом сарафане и босая. Она подошла ко мне, щёки её вспыхнули багрянцем, не глядя на меня, она взяла из моих рук куртку и повесила на вешалку. С обувной полки взяла тапочки, и поставила передо мной.
        - Спасибо! – сказал я. – Меня зовут Лёша.
        Девушка быстро подняла на меня свои большие серые глаза, и тут же их опустила.
        - Очень приятно. Ульяна.
        - Уля, ты давай, иди-ка на кухню к мамочке, да соберите нам на стол – Алексей только с дороги, наверняка голодный. Уля - моя младшенькая! Вообще у меня три дочери, две старших уже замужем.
        - Захар Иванович, может быть, всё-таки без обеда? - заскромничал я, на самом деле испытывая дикий голод. – Да и времени у меня немного.
        - Ну, вот ещё! В кои-то веки к нам в глухомань из города гость наведался, и чтобы не отведать наших явств? Ну, нет уж! Сейчас мои голубки накормят тебя, Лёша! А пока присаживайся, отдохни, а я сейчас во дворе по хозяйству быстро доделаю, что хотел, и домой. А покушаешь, тогда и поговорим, и на автобус успеешь! Лады?
        Жестом и улыбкой я дал понять, что, делать, мол, нечего, и, что, мол, лады! Захар Иванович вышел, а я остался один в комнате.
        Интерьер комнаты вовсе не был деревенским, как это могло показаться, глядя на дом с улицы. Чувствовалось, что люди, создавшие этот интерьер, наделены вкусом. Центральную стену комнаты занимал огромный и высокий – от пола и до самого потолка – стеллаж, заполненный книгами. Посредине комнаты стоял большой стол с овальной столешницей покрытый белоснежной скатертью, из-под которой выглядывали толстые резные ножки. Вокруг стола стояло пять стульев, по всей видимости, ручной работы, и, как я решил, сделанные самим хозяином. Возле другой стены, стоял покрытый пледом диван, на котором сидел я. Вероятно, этот диван, с продуманным дизайном, с украшающими его декоративными вырезанными из дерева элементами, которые повторялись и на ножках стола и на стульях, тоже был сделан хозяином. Открылась дверь из кухни, вышла Ульяна, и, не глядя на меня, тихо прошла в свою комнату. Послышались шаги в коридоре, и в комнату вошёл Захар Иванович.
        - Ну, что там наши кухарки ещё к столу не звали? – добродушно спросил он, обратившись ко мне. – Пойдём, что ли, посмотрим – уже должны были.
        Навстречу ему из кухни вышла жена.
        - Захарушка, можешь приглашать гостя к столу! – произнесла она, приветливо улыбаясь.
        - Вот, спасибушки жёнушка! – ответил ласково Захар Иванович, и, подойдя к жене, поцеловал её. – Ну, что ж, идём, Алексей, покушаем!
        Я поднялся с дивана и пошёл за хозяином дома.
        Действительно, явств на столе было полным-полно – свободного места не было от разных мисочек и тарелочек! Чего тут только не было: и грибочки маринованные, и грибочки жаренные, солёные огурчики и помидорчики, кабачки и синенькие, квашеная капуста и ещё бог знает что названия чему я даже не знал! В большой керамической миске аппетитно дымился цельно сваренный картофель, переложенный тушёным куриным мясом…
        - Алексей, по пятьдесят грамм за знакомство не откажешь старику за компанию?! –спросил, радостно улыбаясь, Захар Иванович, доставая из холодильника вмиг запотевшую бутылку с матовой жидкостью внутри. – Самогончка! Сам гнал! – произнёс он с гордостью.
        - Ну, если по чуть-чуть, - смущаясь, ответил я, и добавил, - вообще-то я не пью, но с хорошим человеком по чуть-чуть – святое дело!
        - Ну, вот и хорошо!
        Выпив и закусив немного, Захар Иванович спросил:
        - Как там отец, мать? Я знаю, что они в больницу попали. Видимо за тебя переволновались.
        - Отец, врачи говорят, всё ещё очень плох. Маме немного лучше.
        - Ты мне вот что скажи, уж очень меня это интересуют, что тебя связывало с Козловским-то, из-за которого ты чуть сам богу душу не отдал?
        - Да ничего меня с ним не связывало, Захар Иванович. Давайте я вам сейчас быстро расскажу, как всё было?
        - Ну, давай, рассказывай, очень интересно, как это ты с ним в одной машине оказался?
        И я быстро рассказал, как было дело.
        - Значит, Алексей, ты в рубашке родился, - резюмировал Захар Иванович, когда я закончил. – Повезло тебе, что жив остался. Ну а ко мне тебя что привело? Что ты хотел от меня узнать-то?
        И я решил продолжить свой рассказ, рассказав ему и про видеозапись, которую перед смертью передал мне Козловский, с просьбой передать её Тихонову, и про нашу обворованную квартиру, и про то, как бандиты похитили Вику и меня самого.
        Захар Иванович внимательно слушал меня и его лицо приобретал всё более суровый вид. И вдруг, размахнувшись, он сильно ударил по столу кулаком, да так, что подскочила вся посуда, и в гневе выругался:
        - Вот, сволочь!.. Извини, Алексей, не сдержался.
        Я посмотрел на Захара Ивановича, тот тяжело вздохнул, сжал плотно губы, и мотнул головой.
        - Догадываешься о ком это я? –  спросил он, глянув на меня исподлобья.
        - О Тихонове, наверное?
        - Хм… угадал!.. – удивился Захар Иванович. - А как ты догадался-то?
        И я снова продолжил ему рассказывать, о том, что мне было уже известно, и про то, как Тихонов когда-то вёл уголовное дело Козловского, и про то, как это дело потом почему-то благополучно развалилось. Рассказал я и о том, что мне стало известно, что и сам Захар Иванович, каким-то образом, только я не знаю каким, пострадал в той истории, и что ему пришлось скрываться и, в конце концов, уехать из города.
        Насупив брови, внимательно слушая меня, Захар Иванович всё время был очень серьёзен, и всё время качал головой, видимо в нахлынувших воспоминаниях что-то его очень сильно растревожило.
        - Алексей, - вдруг перебил меня Захар Иванович. – А скажи мне, пожалуйста, а зачем тебе-то надо лезть в это дело?
        Я объяснил ему, что мне необходимо разобраться и понять кто же заказчик убийства Козловского, чтобы выйти на след киллера, который теперь охотится за мной, пытаясь убрать меня, как свидетеля. И я рассказал ему про вчерашний случай.
        - Ну, хорошо, найдёшь ты его, выследишь как-то, а дальше-то что?
        - Честно говоря, я не знаю. Но есть такой полковник Шевченко, не слышали о таком? который может помочь. Он и Тихонова подозревает во многих преступлениях, но только доказательств у него никаких нет.
        Захар Иванович тяжело вздохнул, и, закрыв ладонью лицо, задумался. Просидев так с минуту, он глянул в мои глаза проницательным взглядом.
        - Ну а от меня-то, что тебе нужно, Алексей?
        - Я подумал, может быть, вы смогли бы помочь в этом деле, и у вас есть что-то, что могло бы пролить свет на все эти истории.
        - А с чего ты так решил?
        - Я не могу объяснить вам с чего, но я почему-то в этом уверен.
        Захар Иванович встал из-за стола и подошёл к окну. Он стоял спиной ко мне, смотрел в окно и, видимо, о чём-то сосредоточенно размышлял. Так он простоял несколько минут, и, как я догадывался, он решался – рассказывать мне или нет, о том, что он знает. А то, что он знает что-то важное, у меня сомнений уже не было – чутьё мне подсказывало это.
        Наконец, Захар Иванович отошёл от окна, подошёл к столу и грузно опустился на стул. И после того, как несколько раз глубоко вздохнув, сказал:
        - Ну, слушай… У меня есть… есть доказательства, с которыми можно упечь эту мразь в тюрьму! Да и Козловского тоже можно было бы, если бы он был жив. Но он своё уже получил! Есть у меня доказательства! Только бы это довести до конца как-то. Ведь верить никому нельзя! Ты понимаешь меня, Алексей? - никому нельзя верить!
        Я не ответил сразу, а задумался над его словами. А потом сказал:
        - Я верю полковнику Шевченко. Он сможет довести это дело до конца. Но только если ему помочь в этом.
        - Но я не знаю его, Алексей! – произнёс в отчаянии Захар Иванович. – Ты знаешь, сколько я и моя семья натерпелись тогда?.. Я, почему уехал-то? Да потому что испугался за своих дочурок, за жену свою любимую, за родителей. Улька тогда только, только родилась… А как всё это время после я жил, опасаясь, что разыщут нас?!.. Ох-х-х… А вдруг снова, Алексей, это всё начнётся? Да что я говорю, ты и сам это уже знаешь, как это себя чувствовать, когда за тобой охотятся.
        Я вдруг понял, что я напрасно приехал, и что ошибся в своих предположениях, и напрасно растревожил хорошего человека. Не зная, что пришлось ему и его семье пережить, но, догадываясь, что что-то ужасное, коли, после стольких лет он так всё ещё переживает.
        - Понимаешь, Лёша, - заговорил Захар Иванович вновь после долгого молчания, - грех на мне большой… И давит он меня и мучит все эти годы. Но поделать ничего не могу с собой – страх за семью, пойми – за семью страх, сковывает меня.
        - А в чём же грех-то, Захар Иванович?
        - А в том, что знаю, что было совершенно ужасное преступление, сам видел, как всё было… до сих пор мурашки телу, и сердце сжимается, как вспомню… да снится из ночи в ночь… а рассказать, чтобы наказали преступника, не могу!.. А всё потому, что не знаю кому рассказать. Веры ни к кому нет. И к ментам поганым – в первую очередь!.. Чего только я от них не натерпелся: и сами били, и в каталажку с урками бросали, и угрожали… и это было самое страшное! – дочерей моих на ремни обещали порезать… Так и говорили мне, представляешь такое себе?.. Как жив тогда остался – до сих пор не пойму. И как удрать из этого ада удалось – тоже не знаю как? Повезло. Как и тебе сейчас везёт.
        - Так из-за чего всё это было, Захар Иванович?
        - Так из-за наркотиков. Из-за чего же ещё – из-за наркотиков… Я ведь руководителем был того самого цеха, где и изготовляли эти проклятые таблетки. Только я не знал, что они налево уходят. А когда узнал, тут всё и началось… Только я жив остался, а вот моего зама – честнейшего и добрейшего человека… - Захар Иванович замолчал, налил полную рюмку самогонки, и залпом выпил. – Убили его… на моих глазах убили.
        Захар Иванович закрыл лицо ладонями и затрясся.
        - Ты прости меня, Алексей… - проговорил он срывающимся голосом, и, оторвав ладони от лица, глянул на меня мокрыми от слёз глазами. – Я не смогу тебе ничем помочь. Ты прости меня. Мне ещё нужно Ульяночку – мою ненаглядную доченьку на ноги поставить, замуж выдать, да и внуки уже у деда подрастают… 
        - Я понимаю вас, Захар Иванович, понимаю. Это вы меня простите, что приехал, да растревожил вас, - с искренним сочувствием произнёс я. – Я, наверное, поеду уже.
        - Да куда ж ты уже поедешь? Теперь уже только завтра. Посмотри уже сколько времени – за разговором незаметно пробежало. И на улице уже смеркается. Завтра тебя на первый автобус восьми часовой провожу. А сегодня у нас останешься.
        Захар Иванович, поднялся, подошёл к окну, и задёрнул занавеску.
        Больше мы об этом, что так растревожило Захара Ивановича, не говорили. А утром, как и обещал, он проводил меня к восьми часовому автобусу. И перед тем, как зайти в него, Захар Иванович пожал мою руку, и, не отпуская её, приблизившись к моему лицу, тихо сказал:
        - Ты прости, меня, Алексей. Прости…
        Всю дорогу назад, я размышлял над тем, что мне рассказывал Самойлов. Я пытался поставить себя на его место, представить всю ту чрезвычайную атмосферу, в какой когда-то оказался он, когда честный человек видит, что на его глазах совершается преступление, и что никак нельзя воспрепятствовать этому. Когда ему самому и его семье угрожают, и негде и ни у кого нельзя найти защиту от этих угроз. То есть, появляется ужасное ощущение полной беспомощности. И, вероятно, ему действительно повезло, что он смог вырваться из адового пекла, в котором он тогда оказался. И страх вновь оказаться в подобной ситуации пересиливает желание справедливого возмездия. И всё это от того, что он понимает, что справедливого возмездия, как такого не существует в помине. Страх за ближних своих в такой ситуации подавляет волю. Что может сделать один человек, когда против него ополчается армада власть имущих субъектов в погонах и без, которые собственно, и должны помогать людям, простым людям?..
        К глубочайшему сожалению, всё меньше и меньше остаётся честных и порядочных людей на чиновничьей службе, которые способны и обязаны оказывать помощь, и не по желанию, а по закону. Ныне же, стремящиеся во власть люди, уже абсолютно забывают о том, какая ответственность возлагается на них. Приходят люди, которые озабочены лишь одной целью, как всевозможными путями, в основном бесчестными, а во многом и преступными, осуществлять своё безбедное и благодатное существование.
        Чем больше я размышлял над всем этим, тем печальнее становилось у меня на душе. И в этот самый момент мне вдруг совершенно отчётливо стала ясна мысль, которая и раньше меня уже неоднократно посещала, но была она размыта и не однозначна – мысль о смене моей профессии. Я вдруг совершенно ясно понял, что занимаюсь не своим делом – всю жизнь простоять над пробирками – нет, это не моё!