Рюмин Продолжение 18

Андриан Оле
        Через три дня после моего визита к Марии Викторовне, она мне позвонила и сказала, что пенсию ей уже принесли и письмо от злоумышленников тоже. В этот же день я, вместе со Стасом, под видом работников Горсвета, на светильнике подвешенном в вестибюле дома, где жила Снигирёва, установил миниатюрную видеокамеру с записывающим устройством, направив её на закреплённые на стене почтовые ящики. Этим, на вид простым способом, я хотел зафиксировать того, кто заберёт из почтового ящика Марии Викторовны конверт с деньгами.   
        На следующий день, в двенадцатом часу, когда я сидел на лекции в академии, у меня в кармане завибрировал телефон. Я увидел, что это звонит Мария Викторовна. Наклонившись под стол, так, чтобы меня не увидел преподаватель, я включил соединение и шёпотом поздоровался с ней.
        - Здравствуйте, Алексей Алексеевич, – послышался в трубке встревоженный голос Марии Викторовны. – Сегодня утром я положила конверт с деньгами в почтовый ящик, а сейчас проверила, его уже там нет. Как вы меня просили, Лёша, я сразу же вам об этом сообщаю.
        Поблагодарив Марию Викторовну за эту информацию, я пообещал на следующий день зайти к ней.
        Досидев лекцию до конца, в перерыве я позвонил Стасу, и предупредил его, что через два часа он мне понадобиться. Стас был мне нужен, чтобы придерживать лестницу, по которой я должен взобраться под самый потолок к люстре, чтобы снять камеру, а высота в вестибюле того шикарного дома, где жила Снигирёва, была довольно-таки приличной.
        Как только я узнал от Марии Викторовны, что конверт с деньгами кто-то уже умыкнул из почтового ящика, у меня было желание уйти сразу после лекции. Однако поразмыслив, я решил, что эта спешка ровным счётом ничего не даст, и лучше побыть ещё на одной лекции, последней на сегодня, а уж потом отправиться за камерой. Когда  был изъят конверт – известно, а на посекундных кадрах съёмки время автоматически указывалось.
        Благополучно сняв с люстры камеру и вкрутив новую лампочку в плафон, чтобы не вызвать подозрения у консьержки дежурившей в вестибюле, постоянно поглядывавшей на нас, мы со Стасом, покинув дом, отправились каждый по своим делам: Стас в редакцию, а я домой, чтобы просмотреть отснятые кадры – мне это уже страсть как не терпелось.
        Просмотрев сначала всё в быстром воспроизведении, я выбрал несколько моментов, которые заинтересовали меня более всего.
        По моему предположению, «злодей» - так я стал называть того, кого мне нужно было найти, и  как назвала его Мария Викторовна, - должен был следить за тем, когда старушка опустит конверт с деньгами в почтовый ящик, и чтобы он там долго не находился, быстро его забрать. Но я допускал, что мог и ошибаться в этом моём предположении.
        На разкадровке было видно, что за три часа, с того момента, как Мария Викторовна опустила конверт, а кадр такой тоже, разумеется, на видеозаписи был, и до того момента, как она позвонила мне, к почтовым ящикам подходило несколько человек. Но вот что было удивительно – ни один из них не открывал ящика Марии Викторовны, и даже к нему не прикасался!
        Сказать, что я был удивлён – ничего не сказать! – я ощутил растерянность и… разочарование. Я был уверен, что на видеозаписи сразу увижу того «злодея»! Но вот что странно, просматривая запись ещё только в первый раз, мне показалось, что один из кадров как-то по-особенному мною был воспринят. Это, едва уловимое ощущение, вскоре переросло в конкретное предвестие, а в скором времени и в убеждение, что именно этот человек на кадре и есть тот самый «злодей».
        С виду этот человек был подростком – в лёгкой спортивной куртке, в джинсах, в спортивной обуви и в бейсболке на голове. Одна лишь деталь как-то не соответствовала образу подростка-мальчика: выбивающийся из-под бейсболки локон волос. Возможно это девочка, а возможно мальчик с длинными волосами.
       Но все мои ощущения, и даже уже убеждение, что это и есть тот самый «злодей», разбивались о то, что видели мои глаза! А мои глаза видели, что этот подросток не прикасался к почтовому ящику Марии Викторовны. Он или она, открывал, судя по всему, ящик в нижнем пятом ряду, находящийся под почтовым ящиком Снигирёвой, но никак не верхний. Одним словом, мне было совершено непонятно, каким образом мог исчезнуть конверт с деньгами из почтового ящика. Но этот подросток не выходил у меня из головы.

        Как я и обещал, на следующий день я поехал к Марии Викторовне, чтобы заодно внимательно рассмотреть загадочный почтовый ящики.
        - Здравствуйте, Алексей Алексеевич! – обрадовано поприветствовала меня Мария Викторовна, открыв передо мной дверь в квартиру. – А я вас уже заждалась и хотела уже звонить, чтобы узнать, куда вы запропастились.
        Зайдя в прихожую, поздоровавшись, я сразу обратил внимание, что огромная двухстворчатая дверь, ведущая вероятно в гостиную, была настежь распахнута. 
        - Вы меня простите, ради бога, Алексей Алексеевич, что в прошлый ваш визит я была такая не гостеприимная, - сказала, извиняясь, Мария Викторовна, при этом ласково улыбаясь. – Прошу вас, Лёша – можно я вас так буду называть – проходите, пожалуйста, в гостиную и мы вместе будем пить чай с бубликами!
        Как я и предполагал, вся мебель в гостиной была древней, но не антикварной, а уже изготовленная в советское время, в стиле так называемого «сталинского барокко». Почётное место в комнате занимал высокий сервант под завязку забитый хрусталём и фарфоровыми сервизами. Посредине комнаты стоял большой круглый стол с задвинутыми под него стульями с высокими спинками. Возле небольшого журнального столика на высоких ажурных ножках, стояло два кожаных кресла с виду казавшиеся очень мягкими и уютными. На одном из них лежал клетчатый плед и корзинка с вязанием.
        Застелив стол белой скатертью с маками по краям, Мария Викторовна пригласила меня присаживаться к столу.
        - Может быть вам помочь? – предложил я.
        - Нет, нет, что вы, что вы! Я всё сама! А вы пока посидите, отдохните!
        Я уселся на стул и продолжил разглядывать комнату.
        На стенах, вперемежку, висели картины написанные маслом и акварелью, в основном это были пейзажи, а под ними висели фотографии в рамках. На стене напротив окон, висел большой портрет седовласого, с гордой осанкой, мужчины, в костюме и со звездой Героя социалистического труда на лацкане пиджака.
        - Это портрет моего мужа, - услышал я за спиной голос Марии Викторовны. – За три года до смерти очень известный художник написал этот портрет. Мужу тогда только присвоили звания Героя…
        Мария Викторовна расставляла на столе чашки с блюдцами из сервиза, которые она вынула из серванта.
        - А кто на этой фотографии? – спросил я, показывая на цветное фото в деревянной рамке.
        На снимке крупным планом были запечатлены два улыбающихся красивых лица: мужчины, в узких очках, опущенных на самый кончик носа, и очень красивой молодой девушки с пирсингом из двух серебряных серёжек-шариков на одной брови.
        - Это мой родненький сыночек Павлик и внученька Дашенька. Этот снимок сделан, ровно за час до того, как его не стало… - присев на стул, ответила Мария Викторовна и, вынув платочек, приложив его к глазам, всхлипнула.
        - Простите меня, я не хотел вас растревожить воспоминаниями, - сказал я.
        Поднявшись со стула, и подойдя к этой фотографии, я вгляделся в лицо Павла. На меня с фотографии смотрело очень живое, открытое, чистое и красивое лицо. Яркие голубые глаза, слегка прищуренные, наполненные радостью и счастьем, источали такой позитивный свет, а улыбка была такая очаровательно-искренняя, что я сам невольно улыбнулся. Неужели в это время, подумал я, когда фотообъектив запечатлевал этот праздник жизни, горе-смерть уже приготовилась упрятать эту улыбку, и закрыть эти глаза навсегда – навеки вечные? Это просто невозможно себе представить. Какая чудовищная аксиома: как скоротечна жизнь, и как непредсказуемо быстро она может оборваться. В этих глазах, которые сейчас смотрят на меня с фотоснимка, нет и тени, ни малейшего намёка, ни одной искорки страшного предзнаменования: человек жил, и собирался продолжать жить дальше, а часы уже отсчитывали последние минуты его жизни…
        Взглянув на девушку, внучку Марии Викторовны, моё сердце как-то странно вздрогнуло, но я не придал этому значения. Я увидел, как необычайно похожа она на своего отца: те же правильные пропорции лица, те же обводы, тот же прямой нос, те же чувственные губы, такие же насыщенные голубые, с припухшими нижними веками глаза. Только вот, волосы у неё были, какими-то инородными, иссиня-черными, явно, крашеными и совсем не подходящие к такому красивому, девственно-женственному лицу. Как впрочем, не подходил ей и пирсинг на брови – дань всё той же моде, как и чёрные волосы.
        - Дашенька так редко мне стала звонить в последнее время, так редко, - жалобным голосочком сказала Мария Викторовна, увидев, что я разглядываю её внучку. – В последний раз почти уже год назад я её видела – прилетела на два дня из Лондона, и на часик всего заскочила проведать меня. И звонила в последний раз тоже уже очень давно. Как там она одна, бедненькая – одна в чужой стране, - ума не приложу?..
        - А, когда она приезжала, она разве не с вами жила?
        - Нет, не со мной, хоть я предлагала ей у меня остаться. Но она не захотела. Ведь у сыночка квартира есть в новом высоком доме, аж на самом последнем двадцать пятом этаже, вот там она и жила, вроде. Павлуша всегда хотел себе квартиру, чтобы она как можно выше была. Совсем мало там пожил. Может быть, Лёша, знаете этот дом, в Петровском переулке?
        Неужели этот тот самый дом, где квартира Козловского, подумал я? Другого двадцати пяти этажного дома там нет.
        - Да, я, наверное, знаю этот дом, - ответил я. – А номер квартиры вы не помните?
        - Нет, Лёша, не помню. Но, как из лифта выходишь, сразу направо первая дверь. Ну, что, давайте пить чай? Только вы уж простите, но без сахара – у меня денег-то совсем не осталось, за квартиру отдаю почти всё, что остаётся. А остаются-то – крохи… Ох, уж эти злодеи. Вот если бы вы их нашли, как бы я вам благодарна-то была, как благодарна. Могилу-то совсем испоганят мерзавцы и меня со свету сживут…
        Мария Викторовна вновь всхлипнула, промокнув платочком сухие глаза, и, сделала это скорее машинально, нежели для того, чтобы вытереть слёзы, которых не было.
        Я сказал Марии Викторовне, что пришёл к ней сегодня затем, чтобы внимательно рассмотреть почтовый ящик. И когда мы напились чаю, я, взяв ключик от ящика, спустился в вестибюль дома.
        Открыв ящик, заглядывая в него, я ничего подозрительного не увидел: ящик, как ящик – обыкновенный железный типовой почтовый ящик. Странно, подумал я, но ведь кто-то же забрал из него сегодня этот злополучный конверт? Но на кадрах очень хорошо видно, что его никто не открывал. Тогда как могли забрать конверт? Мистика какая-то.
        Четыре нижних ящика были закрыты. Я вставил ключ в замочную скважину ящика, который располагался сразу под ящиком Марии Викторовны. Ключ подошёл и дверка открылась. Меня это не удивило – в моём доме были точно такие же почтовые ящики, и все их можно было открыть одним ключом – об этом я ещё узнал в далёком детстве, когда из баловства перепробовал все замки.
        Собираясь уже уходить, так и не поняв, как могло исчезнуть письмо из закрытого ящика, я стал закрывать его, но ключ проскакивал, и дверца не закрывалась. В очередной раз, повернув ключ, я попробовал, а не открывается ли теперь дверца, и потянул её за торцы руками. Дверка не открылась, зато весь блок ящиков чуть-чуть отодвинулись от стены. Меня это заинтересовало, и, я, вновь открыв ящик Марии Викторовны, поднатужившись, потянул ящики к себе. Ящики поддались, и тут я увидел, что между наклонным дном почтового ящика и металлической его задней стенкой образовалась щель! Когда же я потянул за нижние ящики, увеличив рычаг, эта щель увеличилась. Меня тут же осенило проверить экспериментальным путём, возникшую в моей голове гипотезу: взяв рекламную брошюру лежавшую здесь же на верху ящика, я опустил её в почтовый ящик Марии Викторовны. Когда же я потянул на себя, совсем немного, весь блок ящиков, образовалась щель, в которую листик и провалился. Открывая по очереди – сверху вниз, ящик за ящиком, этот листик я обнаружил лишь в самом нижнем!
        Этот эксперимент я повторил ещё несколько раз, пока твёрдо не убедился в абсолютной простоте этой незамысловатой механики!
        Ответ на вопрос, каким образом из ящика улетучился, испарился конверт с деньгами, был найдён! Теперь предстояло понять, кто из тех нескольких людей зафиксированных камерой, стоявших возле почтового ящика Снигиревых и есть тот самый «злодей», который бессовестным и преступным шантажом принуждает бедную старушку отдавать почти всю пенсию? Впрочем, моё чутьё сыщика, то самое, о наличии которого я уже знал, и о котором не раз говорил Григорий Тарасович, подсказывали мне, что этим «злодеем» является тот самый подросток. Или... Вот это «или» и стало меня мучить и терзать с того момента, как я стал в этом сомневаться: – Или кто это? – мальчик-подросток, или всё же девочка?
        Вернув ключ от почтового ящика Марии Викторовне, и одолжив ей денег, чем очень её растрогал, я вернулся домой, чтобы ещё и ещё раз, в свете открывшихся новых обстоятельств, внимательнейшим образом изучить все кадры видеозаписи. Чем я сразу же и занялся.