(Записано со слов внучки, Маргариты Михайловны Бурыгиной)
Бабушка и её таланты
Я всегда мечтала написать о своей бабушке Паше по маминой линии. Я её очень любила и всю жизнь с благодарностью вспоминаю. Бабушку звали Кукушкина Парасковия Григорьевна, или, как она выговаривала свою фамилию на местном говоре – Кокушкина. Родилась и выросла бабушка в деревне Борисково Лежского района Вологодской области. Она во многом отличалась от своих деревенских земляков, даже внешне. Родные подшучивали над ней, говорили, что вот, Параня, русская женщина, а в лице много чего собрала от бывших завоевателей матушки Руси, что с Запада, что с Востока. Помню её ещё не старой с ярко-зелёными глазами и взглядом, проникающим в самую душу. Помню её тонкий нос с горбинкой, иссиня чёрные густые волосы, как будто навсегда уложенные в причёску; чёрные, с изломом посередине, брови, такие же чёрные густые ресницы и всегда крепко сжатые губы. Несмотря на средний рост, она отличалась особой статью, которая сохранялась у неё до глубокой старости. Во всём её облике было что-то интеллигентное, что, кстати, часто встречалось в крестьянах, среди особенно трудолюбивых и глубоко верующих людей. Незнакомые с нашей семьёй люди нередко спрашивали меня, не была ли бабушка в молодости сельской учительницей или медицинским работником. А она была простой деревенской женщиной с двумя классами церковно-приходской школы. Но природный ум, талант к обучению, тяга к знаниям позволили ей на всю жизнь запомнить в школе целые тексты на латыни, бегло читать Библию и Евангелие на церковно-славянском языке. За эти познания, её часто приглашали в близлежащие деревни отпевать умерших, а в старости соседские старушки (баба Саня, баба Лиза, баба Дуня, баба Граня и баба Натолья) приходили к Парахе, так они её называли, слушать молитвы из красивой старинной книги, вздыхали и потихоньку мелко крестились. Голос у бабушки Паши был низкий, грудной и при этом очень звучный и сильный. Именно поэтому ей приходилось, даже, когда она уже была замужем и имела детей, бегать на посиделки и на большие деревенские праздники. Да и ни одна свадьба не обходилась без Парахи. Дед, конечно, был очень этим недоволен, но земляки «не отступались», просили, и она давала себя уговорить, ведь без её голоса, плясок и частушек, которые рекой лились из её уст, на праздниках было не весело.
Навсегда запомнились мне бабушкины частушки, складные и всегда приходящиеся
к месту. Позже, взрослой и семейной женщиной, я очень дорожила утренними часами, которые мы проводили с бабушкой вдвоём перед моим уходом на работу. Я уходила из дому рано, а она по деревенской привычке тоже вставала рано. Мы вместе пили чай, и я всегда удивлялась тому, что она моментально сопровождала каждое наше действие тут же придуманной частушкой. Например, я надевала фартук, а бабушка немедленно выпевала:
Я у дроли чай пила,
Белый фартук облила -
Не сердися милой мой,
Купи голубенькой с каймой!
Наливаю чай, она продолжает:
Я не буду чаю пить –
Потеряла аппетит,
Я того буду любить,
Которой сливки кипятит.
Беру чайник и слышу:
Чайник новой, чай духовой –
Кипячёная вода,
Ушёл дроля - на здоровье,
Кипятила про себя.
Замужество
Это вообще отдельная история. Вышла замуж баба Паша в соседнюю деревню Крюково, за Ивана Степановича Заварина из зажиточной семьи. В замужестве бабушка «принесла» (родила) десятерых деток, из которых выжили только трое – Коська, Шурка (моя мама) и Нинка, самая сильная из всех. Все остальные умерли, по словам бабы Паши, от каких-то непонятных хворей, хотя некоторые доживали до четырёх-пяти лет. Её Ивана Степановича все величали, по той причине, что он, единственный во всей деревне, ко всем без разбору обращался по имени и отчеству. Идёт, бывало навстречу какой-нибудь пьяньчуга, а он его спрашивает: «Здорово живёте, Пётр Демьяныч?» - и в ответ слышит: «Хреново, Иван Степанович!»
Однако дома, Иван Степанович проявлял недюжинный норов, уж если что в голову заберёт, так не остановить и не переубедить. Попервоначалу, жили они с Параней в большом красивом доме, да вздумалось Ивану поменять этот дом на чёрную избу. Так ему, видите ли, захотелось, и он незамедлительно своё желание исполнил. «Уж и сколько выла я, и в ногах у него валялась, и ругань устраивала – ничто не помогло, мозги у него перевернулись как-то», - говорила бабушка.
Ещё был её муж непомерно ревнив. Как он ревновал свою певунью и плясунью, которую все очень любили! А любили её за весёлый, незлобивый нрав, да за трудолюбие и доброту. Параху все приглашали в помощь. И она в первую очередь бегала всем помогать, а потом своё делала. Бывало, позовут соседи картошку копать или лён теребить, она первая тут как тут, да всё весело, с частушечкой с прибаутками. Ну, и ей, конечно, помогали.
Особенно дед почему-то ревновал её к заведующему молочной фермой, на которой бабушка работала телятницей и дояркой. И вздумалось ему, что Нинка, младшая, не его дочь, а бабушкиного начальника. Как увидит заведующего фермой, или его жену, так и орёт в окно: «Заберите, свою девчушку!», а то и «Когда заберёте вашу девчушку?» А они не скандалили, и вежливо отвечали: «Заберём, Иван Степанович, обязательно заберём!» Вот ведь, стыд-то, какой! Они, в отличие от деда, не хотели ссориться с соседом-ревнивцем. Бабушкин начальник её успокаивал: «Не расстраивайся, Параха, у каждого мужика свои причуды! Вон у Машки Егорихи мужик ещё хуже твоего, перед всей деревней заголит ей подол и вожжами по жопе возит, да приговаривает: «Мужик в избу – баба к печи!» Сердился, когда приходил с работы, а у жены щи не сварены, или не разогреты.
Как бабушка хулиганила
Бабушка Паша уехала из деревни, когда дед помер. Мама позвала её в Вологду водиться со мной и с моей сестрой. Бабушка приехала к старшей дочери по первому зову, не заработав в колхозе пенсии, бросив жильё. Она очень любила нас и воспитывала на свой лад, как умела - никогда не кричала и не била. Но уж если мы очень её доставали, могла пообещать: «Сейчас вицу из голика (веника) выломаю и отхожу раза два - три по жопам, сразу поумнеете!» Когда и это не помогало, усаживала нас на стол рядком, сама садилась на «тибуреточку», обнимала наши коленки и пела, как говорила мама, хулиганские частушки. При этом бабушка Паша искренне удивлялась: «Почто не дило-то говоришь? Але это хулиганские? Матюков-то ведь нету!» Вот эти частушки:
Меня били, колотили
у соседнего крыльца,
Все суседи-то сказали,
так и надо, подлеца!
Или:
Я калоши не ношу,
Берегу их к лету,
А почему я не ношу?
У меня их нету!
А потом:
Шура плачет и рыдает,
Во ногах валяется,
У Шуры маленькой мальчишка,
На руках качается!
Или:
Не бейте меня,
И не ругайте меня,
Только выломите вицу,
Постегайте меня!
И так продолжалось долго, до тех пор, пока мы не успокаивались.
Бабушка – озорница
Бабушка Паша совсем состарилась и стала плоха глазами. Веду я её как-то зимой к глазному врачу. Стоим на остановке автобуса. Параня хоть и старая, а спину держит ровно, одета в плюшевый жакет на вате, времён своей молодости, в длинную юбку, на ногах валенки. На остановке много людей и все мёрзнут. А она удивляется и говорит: «Хм, чего все и обжигаются (мёрзнут), я вот стою, старуха, без штанов, а мне не холодно!» Мужчины засмеялись: «Неправда, ведь!» А бабушка, вдруг, заголилась, подняла верхнюю юбку и нижнюю юбку. Все так и ахнули, увидев розовую, подтянутую задницу и белые ноги в чулках на круглых резинках. (Надо сказать, что в деревне такой веский аргумент зазорным никогда не считался). Бабушка Паша притопнула ногой и закончила этот эпизод триумфально, спев частушку:
Моя попка крепка,
Что в огороде репка,
Она кругла, как орех,
Так и просится на грех!
Мужчины были посрамлены и покинули поле боя, то бишь остановку.
Продолжение следует в рассказе "Моя бабушка пел частушки-2"