Вот, вероятно, самое раннее, что сохранила память.
Утро, мама уже поднялась и хлопочет на кухне.
Я, совсем ещё кроха, крадусь в комнату, где отец то ли дремлет, то ли делает вид, что спит, лежа на животе лицом к стене.
Стрелой лечу к нему, взмываю над обнаженной широкой спиной и падаю, распластываюсь,
целиком умещаюсь на левой ее стороне.
На правой - вместо лопатки - огромный кирпично-красный рубец.
Опасливо провожу пальчиком по шершавой грубой неровности.
Плечи отца вздрагивают от беззвучного смеха…
Внешне он выглядел здоровяком, однако длительных физических нагрузок не выдерживал.
Я понял это, став постарше, когда мы пилили дрова двуручной пилой.
И ещё.
Стоило ему полежать под своей легковушкой (поначалу «запорожцем»), смазывая и подтягивая гайки,
как он тут же застуживал едва защищенное правое легкое и потом подолгу кашлял.
Но инвалидность по ранению оформил только после того, как достиг пенсионного возраста.
Вспоминать о войне не любил и лишь по великим праздникам, в основном девятого мая,
надевал отягощенный наградами пиджак.
Его рассказы об участии в боях были, как у многих фронтовиков, немногословны.
А у меня не хватало времени расспрашивать, где и как воевал.
Да и слушалось по молодости краем уха, о чем ныне приходится сожалеть.