Владимир Боровиковский. Портрет М. И. Лопухиной

Геннадий Мартынов
      Мы в одном из первых залов Третьяковки. В зале художника  Боровиковского – последнего из лучших художников – портретистов эпохи Екатерины. Один из  трех великих   «времён Очакова и покоренья Крыма». Правда, он ушел из жизни  много позже этого времен. Но по духу и по стилю он остался всё-таки  художником эпохи Екатерина и Павла.

    Среди его портретов мы не увидим баб и мужиков, как, к примеру,  на портретах Венецианова. На нас со стен этого зала смотрят люди, мужчины и преимущественно женщины, принадлежавшие некогда к высшему слою общества. Слою высшему и очень тонкому, но без которого мы сегодня и помыслить не можем всю нашу историю, нашу культуру.  Без которого вся наша история и вся наша культура и духовность могли бы быть и совершенно иными, если вообще могли бы состоятся.

    А вся эта русская аристократия, цвет нации, могла состояться только после могучего исторического  прорыва в будущее, начатого Петром Великим. Они все, можно сказать, являют собой то,  что и сегодня  именуем блестящим императорским двором, ничем не уступающим по всем внешним признакам двору французских королей. 

     Но вот смотрю я на эти портреты и в голову лезет навязчиво одна смущающая меня мысль. Я не могу не думать о том, что все эти изображенные талантливой рукой художника  аристократы  как бы и не совсем русские люди. Да, ну сами посудите.  И говорят они все по-французски, иной раз и лучше, чем по-русски. И одеты они все на европейский манер. И воспитаны они  отнюдь не на русской литературе, расцвет которой ещё только грядёт. На литературе преимущественно всё той же французской в полном расцвете века просвещения. А  вот и портрет  одной из представительниц этой блестящей литературы, мадам дё Сталь, висит в том же зале  у выхода в другой зал А в подтверждение этой смущающей меня  мысли предлагаю вспомнить известные строки:
   
   В той комнате незначащая встреча:
Французик из Бордо,  надсаживая грудь,
Собрал вокруг себя род веча 
И сказывал, как снаряжался в путь
В Россию, к варварам, со страхом и слезами;
Приехал - и нашел, что ласкам нет конца;
 НЕ ЗВУКА  РУССКОГО, НИ РУССКОГО ЛИЦА  НЕ ВСТРЕТИЛ,
Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями;
Своя провинция. - Посмотришь, вечерком
Он чувствует себя здесь маленьким царьком;
Такой же толк у дам, такие же наряды.

    Это  о ком же Грибоедов так сурово насмешливо.  А вот как раз о всех тех, лица которых смотрят на  нас со всех стен в этом зале.

  Правда есть тут один любопытный факт, который также заставляет задуматься. И вот в чём он состоит. Портрет Лопухиной, как и преимущественно остальные портреты в этом зале, были написаны в конце 18 века. А выше приведенные строки Грибоедова  были сочинены в 20-е годы века следующего. Разрыв так лет в двадцать пять. Но только между этими датами случилась «гроза двенадцатого года». И получается так, что французик из Бордо, этот супостат, чьи соплеменники были выдворены из России с немалыми усилиями и жертвами, нашел в нашем отечестве то, что совсем и не ожидал. То есть, «ни звука русского, ни русского лица не встретил». Что же говорить о том, каким был наш высший свет до «грозы», до нашествия просвещённой Европы. 

     Графиня Лопухина была плоть от плоти именно этого света. А меня поражает в этом портрете ещё и то,  что лицо у графини  совершенно русское.  И уж никак не французское. Знаю, о чем говорю, потому как нахожусь  с этим народом в самом близком общении вот уже скоро 40 лет. Если мы говорим о загадочном,  мистическом славянском шарме и таинственности русской души, то вот всё это  прямо перед нами на этом портрете.

     Ну и как в этой связи не вспомнить  слова Толстого о Наташе Ростовой. Она ведь тоже была графиней, как и Маша Лопухина. Надо вспомнить то место «Войны и мира», где он описывает её после барской охоты. Она так неожиданно исполняет русский танец. Барыню под гитару своего дядюшки.  Вот этот отрывок:

    “Где, как, когда всосала в себя из этого русского воздуха, которым она дышала, - эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые давно бы должны были вытеснить!”
 
   Анисья смотрит на танец Наташи и удивляется,  «глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке".

   Ведь все то же самое можно было бы сказать и о девушке Лопухиной урожденной Толстой
 
    Да, Толстой. Ведь наша графиничка Мария Лопухина, или так мило Маша, которая смотрит на нас с портрета,  состояла в дальнем родстве с графом Львом Николаевичем Толстым. Она приходилась ему двоюродной тётей.

 Наверное, то же самое можно было бы сказать о другой русской героине другого  романа в стихах. О Татьяне Лариной. И она ведь тоже «по-русски плохо знала, журналов наших не читала». И знаменитое письмо она тоже писала по-французски. То есть, всё, что есть в её душе самое сокровенное, самое потаённое и самое трепетное она доверяет языку чужой ей страны.  И однако ж  «Татьяна, русская душою, Сама не зная, почему,  с ее холодною красою любила русскую зиму». Любила так, как только и может русский человек.

                *****
    Меня однажды поразил и ещё один факт. Маша Лопухина была ведь, оказывается, родной сестрой всем печально известного Фёдора Толстого американца. Настолько известного, что он стал прототипом для многих литературных персонажей. Причем наших самых знаменитых писателей.

   Вот Зарецкий, например, в поэме Евгений Онегин. Вспомним

  "Зарецкий, где ваш секундант?"
В дуэлях классик и педант,
Любил методу он из чувства.
И человека растянуть
Он позволял не как-нибудь,
Но в строгих правилах искусства.

   А этот Зарецкий просто вылитая копия всё того же «американца». Потому как Пушкин знал этого «классика и педанта» дуэлей не с чьих то слов. Знал лично.  Мы  знаем  и эпиграмму, написанную Пушкиным, обращенную всё к тому же персонажу. Он написал  эту эпиграмму  оскорблённый до нельзя  после того, как Фёдор Толстой пустил сплетню. Он писал, что, дескать, Пушкина высекли в тайной канцелярии за «Гаврилиаду». Что можно было ожидать после этакой пощёчины? Только дуэль.  И после она  едва  только  не состоялась. Вот эта эпиграмма.   

В жизни мрачной и презренной
Был он долго погружен,
Долго все концы вселенной
Осквернял развратом он.
Но, исправясь понемногу,
Он загладил свой позор,
И теперь он — слава богу —
Только что картежный вор.

      И при всём при том, Пушкина, на мой взгляд,  были какие-то странные отношения со своим оскорбителем.   Пишет эту злую эпиграмму,  по сути  посылает ему вызов на смертельный поединок, а потом годы спустя ему же  поручает передать самое главное в его жизни предложение своей будущей жене.   


   И у Грибоедова всё он же, этот «американец». Вот какая характеристика ему в «Горе от ума»
 
Не надо называть, узнаешь по портрету:
Ночной разбойник, дуэлист,
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,
И крепко на руку нечист;
Да умный человек не может быть не плутом.
Когда ж об честности высокой говорит,
Каким-то демоном внушаем:
Глаза в крови, лицо горит,
Сам плачет, и мы все рыдаем.


   А вот у Льва Толстого, кто он? Он Долохов. Один из самых отвратительных и мерзких персонажей огромного романа. Вспомним, какая это была сволочь. Он любовник Элен  Он же спровоцировал Пьера на дуэль. При этом этот снайпер – дуэлянт доподлинно знал, что сам он ничем и не рискует – Пьер никогда пистолета в руках не держал. И едва только не поплатился жизнью за свою подлость. Он же, этот  прожженный, признанный шулер,  обыграл наивного Колю Ростова на жуткую сумму. И он же помогает устроить побег Наташи Ростовой из отчего дома, чем расстроил все её отношения с Болконским. Можно себе представить большего негодяя?
 

     И всё-таки во всех этих описаниях,  да и не только этих, везде на «американце» лежит такой легкий налёт восхищения. Удивительно.   Вот как, например, описывает его Фаддей Булгарин.

         
«О нем можно бы написать целую книгу,  если бы собрать все, что о нем рассказывали, хотя в этих рассказах много несправедливого, особенно в том, что относится к его порицанию… Он был прекрасно образован, говорил на нескольких языках, любил музыку и литературу, много читал и охотно сближался с артистами, литераторами и любителями словесности и искусств. Умен он был как демон»
                ***** 
   Ко всем перечисленным цитатам в прозе и стихах я хочу вставить и мое смиренное слово. При всех описанных Фадеем Булгариным и не только им  достоинствах брата Маши Лопухиной, мне то он представляется настоящим чудовищем. Что из того, что он знает иностранные языки. НУ и что? Любовь к музыке и литературе, знакомство с французским никак не оправдывает все безобразия, учиненные им за всю его поганую  жизнь.

     И я имею в виду не только его просто патологическое неприятие правил и законов приличия, которые он демонстративно преступал. Находя именно в этом способ самоутверждения в жизни.  Не в благих деяния  и поступках он отличался.  Прославил он  себя, помимо всех прочих гадостей, прежде всего тем, что он был убийцей.  Он убил одиннадцать человек.

   ВЫ только вдумайтесь в это. И убивал он часто не из неистребимого желания защитить свою поруганную честь. Нет,  чаще всего он провоцировал своих оппонентов на дуэли, которые сами должны были защищать честь. Провоцировал самым низким и недостойным способом. Клеветой. Вот так, как это произошло с Пушкиным. Ну кто его просил распространять эту басню про то, как высекли поэта шпицрутенами заплечными мастерами Тайной Канцелярии? Зачем ему было таким пошлым образом задирать известного всей России поэта? И как поэт мог стерпеть это? И не стерпел. Желание отомстить за клевету жгло долго его изнутри. И только счастливый случай не позволил, чтобы роковая пуля не сразила Пушкина задолго до выстрела Дантеса.

      А ведь каждый им убиенный был не просто человек сам по себе. Он был ещё и  чей-то сын, чей-то брат, отец, или будущий отец,  муж или ещё жених. А этот негодяй вырвал  из всего этого родственного круга близкого им человека, причинив горе стольким другим людям.
 
     Но божья кара настигла все-таки наперсника разврата. Бог дал ему 12 детей. Из них умерло одиннадцать во младенчестве или в отрочестве. Уцелела только одна дочь, ставшая впоследствии женой московского губернатора. Жестокое, конечно, наказание. Оно мне напоминает божью кару, которая обрушилась на библейского царя Давида. Того самого, что из пращи свалил Голиафа.
 
  Царь Давид так воспылал чувством к уже замужней женщине Вирсавии, что приказал слугам привести  её после купания в свой дворец. Как она выглядела, вы увидите на  замечательном полотне Карла Брюллова в той же Третьяковке. Ну и, понятно,  соблазнил он её. То есть совершил грех прелюбодеяния. Ну а ненужного мужа отослал своею властью на войну, где он и был убит. Ещё один грех. Бог, который, как известно всё видит, не простил. Первенец, зачатый таким богопротивным способом, не прожил и нескольких дней. И долго после этого Давид просил у него прощения. И добился. Сжалился Всевышней и даровал ему ещё одно дитя,  ставшего впоследствии мудрецом Соломоном.
 
     А вот «американцу» Бог ничто не простил. Убил Фёдор одиннадцать несчастный, ну и прибрал к себе Бог не менее несчастных одиннадцать  детей подлеца.  И тот к концу жизни и воспринимал смерть каждого ребенка как божью кару. Остается добавить лишь одно. Находится он на вечном упокоении на Ваганьковском кладбище. И могила его сохранилась. Она ухожена. Кем, не знаю.

                *****
    Но вернёмся к его сестре, к Маше Лопухиной урождённой Толстой. В 1797 егермейстер и действительный камергер при дворе С. А. Лопухин заказал Боровиковскому портрет своей юной супруги, от которой он был без ума.  И художник выполнил заказ. Он создал шедевр  Я не буду писать о том, что портрет написан в вошедшем в то время в силу моде сентиментализма. Это дело искусствоведов. Не мое.  Я о другом.

     Это действительно шедевр Я вспоминаю известную строку: «Когда твоё лицо в простой оправе передо мной сияло на столе». Пусть здесь и не совсем простая оправа, но изображение действительно сияет своей удивительной  красотой. И в этом смысле достойно выделяется из прочих портретов в этом зале. Остальные портреты, особенно женские, как-то уж очень схожи по манере написания. Что делает их всех чуть ли не родственными.

   А вот в портрете Лопухиной, хотя он и написан в общей манере художника,  чувствую, что здесь  я  прикасаюсь, как нигде, к живому, оригинальному  портрету личности. Этот женский взгляд забирает меня. Я чувствую его просто убийственное очарование на себе. И не могу оторваться. Да разве только я. И я не могу понять в чем причина. Это магия искусства так действует на меня, или мистицизм женской красоты, которая не поддается описанию словами.

    Портрет этот обращён  ко всем нам. Это обворожительное изображение пришло к нам сквозь плотный слой времени более чем в два столетия. Почти через бездну времени.  Уж сколько поколений сменилось с того времени. как портрет Марии Лопухиной «воссиял на нашей горестной Земле».
 
    Я всматриваюсь в черты её лица и вижу, как  взгляд Лопухиной   будто и не нарочно остановился на мне, на какую то долю секунды. В каком то ленивом движении головы. Но как много в нем сказано. Он как бы и равнодушен и в то же время так намеренно притягателен. Он цепляет и останавливает на себе. Да так, что стоишь долго,совершенно очарованный им.
 
    В то время случайных изображений на картинах, тем более портретах, не было. И детали тоже носили символические символы, легко читаемые людьми той эпохи.  Вот например, справа у руки Марии видны две розы. Роза – прекрасный цветок – сам по себе символ красоты. Но красоты явившейся на этот  свет на краткий миг, чтобы после этого увянуть и исчезнуть. Вот один бутон уже и поник и вот-вот осыпит свои нежные ароматные лепестки.
 
     А художник  как в воду глядел. Не долго бедная Маша сияла своей красотой. Бог дал ей лишь 23 года жизни. На портрете ей ещё 18 лет. Умерла она от чахотки. Страшная и практически неизлечимая болезнь в те времена. Страшна она была своей коварностью и неразборчивостью. Косила и младых и старых.  И простолюдинов  и коронованных особ. Вот, к примеру, она же унесла и художника Васильева – нашу надежду в живописи пейзажа. И в том же возрасте. В 23 года. И тот же недуг сразил и императрицу  Марию Александровну – жену Александра второго. Тоже Машу, кстати говоря.
 
                *****      
         Нет, ничем особенным Мария Лопухина не  отметилась при жизни. И не запомнилась она благодаря  какими-то  значительными деяниями, или чем то таким, что было бы достойно нашего разговора  и нашего почтительного и благодарственного внимания. Нет, её короткая жизнь никакого повода к этому не даёт. И тем не менее посетитель именно на нее посмотрит прежде всего и долго ещё будет стоять перед её портретом, как пригвожденный, проникаясь всем шармом, который исходит от изображения этой юной девы.
      
     Да, юной деве не дано было долго пребывать на этом свете. Двадцать три года жизни даровал ей Всевышний. Просто невозможно в это поверить. Как жестоко и несправедливо. И когда узнаешь про это, вся душа наполняется щемящей тоской и протестом против этого самого Всевышнего.  За что он так рано  прибрал к себе эту красоту?

     Ну а раз остался её живописный облик, то и появляется неудержимое желание узнать, а кем она была в жизни эта красавица, которая со снисходительной чуть заметной улыбкой взирает на нас уж сколько лет. И сколько ещё зрителей почувствуют на себе всю силу её победного очарования.   

 Она нас радует всем своим обликом и по сей день. И долго- долго будет ещё радовать. И только благодаря художнику Боровиковскому.  И невольно в голову приходят строки Полонского, написавшего стихи – посвящение этому портрету. Вспомним:    

     Она давно прошла, и нет уже тех глаз
И той улыбки нет, что молча выражали
Страданье — тень любви, и мысли — тень печали,
НО  КРАСОТУ  ЕЁ  БОРОВИКОВСКИЙ СПАС
Так часть души её от нас не улетела,
И будет этот взгляд и эта прелесть тела
К ней равнодушное потомство привлекать,
Уча его любить, страдать, прощать, молчать.

     А вот не было бы художника - и поглотила бы её бездна вечности. И никто  о ней уже ничего бы и не знал.  Как и о многих других красавиц тех времён. Да и не только тех.

    P.S.      М. И. Лопухина была похоронена её супругом в известном в Москве Спасо-Андрониковском  монастыре. Сегодня в нем находится музей древнерусской живописи имени Андрея Рублева. Рублёв был монахом этого монастыря.  Она была похоронена в родовой усыпальнице Лопухиных. А через несколько лет умер и её безутешный супруг. И он тоже  покоится в той же усыпальнице. 

    Эта усыпальница находится в нижнем ярусе церкви Знамения Божией Матери. Я много раз проводил некогда экскурсии в этом монастыре. Церковь была построена на средства первой жены Петра Первого, Евдокии Лопухиной.

   Как известно,  эта несчастная царица была пострижена в Покровском монастыре города Суздаля. Но кончила они свои дни в Новодевичьем монастыре Москвы под именем монахини Елены.


 Как портрет оказался в Третьяковке?  Он долгое время находился у её племянницы, единственной оставшейся в живых дочери Фёдора Толстого. Она, напомню, вышла замуж за московского губернатора Перфильева. Вот в этом доме, стоящим ныне на Тверской напротив памятника Юрию Долгорукого, и увидел портрет Павел Третьяков. Восхитился им и купил.