Фиолетовые веснушки
"Ну что ты упираешься ?", ведет "на буксире" отец первый раз, в первый класс. А я упираюсь потому что обещали фуражку с черным козырьком, гимнастерку с блестящей пряжкой и главное широкие брюки, какие видел в букваре на школьниках, а вынарядили в какой то колючий серенький костюмчик, противно пахнущий чем то из маминого флакончика "на зеркале".
Во дворике школы немного успокаиваюсь от теплой отцовской руки и вдруг громко гремит музыка, как в радио "начинаем производственную гимнастику", и строгий голос великана что то командует и тетенька в белом фартуке ловко перехватывает мою руку - "держи цветы" успеваю расслышать отца. Все хлопают в ладошки, у кого они не заняты, а я ресницами, что б не заплакать"С цветками, как девчонка!" возмущаюсь не замечаю, что вокруг меня у всех руки тоже заняты букетами цветов и "тётеньки" с белыми бантами и в фартуках, вводят в двери школы.
Класс был светлый, пахучий и гулкий, с привычной кафельной печкой в углу и незнакомой черной стеной на ножках, которую почему то назовут доской а еще в окно виднелись крыши города и башня Гедимина, в которую мы долго будем искать тайный подземный ход от развалин бастиона, но это позже, а тогда самая красивая тетенька написала на доске улыбаясь "Александра Ивановна", добавив «ваша учительница» и мы стали осваивать новые парты черными откидывающимися досками и широкой дырочкой посередине.
Несколько дней, мы писали карандашом в тетрадках с портретом дедушки Ленина, наклонные палочки с "хвостиками", пока достали наконец из пенальчиков ручки с перышком, на котором выбита красивая звездочка и звеньевая стала расставлять на парты чернильницы.
"Непроливайка" зашептала соседка.
"Как это?" затряс её, и у моей соседки на лице начали проступать фиолетовые веснушки и волосы стали как у Мальвины, а учиться оказывается было весело и интересно.
Рулон
Когда из распахнутых окон школы, вдруг громко разнеслось по всей округе что «утро красит, ярким светом стены древнего кремля!» и всем соседям за стенкой нашего барака строителей коммунизма стало весело, то и мы с родителями засобирались «на бесплатное кино про подъем целины», как обещает отец «и тремя баночками шпрот и майонеза, нас же трое и просили не опаздывать» уточняет мама, завязывая ему галстук.
В коридорах все такие счастливые и улыбчивые, что и мы радуемся за всех, так как в буфете ещё и какой то венгерский горошек вдруг стали выдавать.
Наконец меня приподымают у белого бюста дедушки Ленина, «проголо совать» и я уже не нужен, и выпускают на «хроники дня». Вот и сидеть бы мне там тихонечко на полу перед экраном, да америкашка из огнемета стал палить по джунглям где спрятались наши, ну я и загудел со всеми.
«Товарищи! Просьба не курить и не шуметь!», да я и не курил, и вообще, это дым от огненной струи, а куда он мог подеваться, и давно хотелось узнать что там за белой простыней, вот и пополз на коленках, а за мной и все наши.
«О! И здесь хроники показывают» расселись мы за экраном вертя головами и стараясь понять куда всё исчезает, но здоровенный скрученный рулон закрывает вид, а тут и какую то ерунду стали крутить про «собрания и разобрания культа яичности».
«А давай сдвинем?»«А давай..» и мы дружно навалились, но рулон качнулся и с грохотом завалился на пол, раскручиваясь и медленно показывая гигантский глаз, нос и усищи с ухмылкой съехавшие со сцены в зал.
«Стали...» выдохнул кто то, и все почему то дружно встали.
«Погорим!» и народ засуетился теснясь к выходу.
Ну вот, я так и знал что этот америкашка что то подожжет.
Вот зря рулон убрали, за него всё пряталось и исчезало, а кино больше не крутили.
О посечённых местах
Наша школа находилась напротив «Бастинды», тогда на месте этого оборонительного сооружения одни развалины были с замурованным «подземным ходом» и распаханные грядки для школьного огорода по труду и природоведению.
Пустырь за школой служил площадкой для уроков физподготовки, и когда наш класс делал приседания по счету «три-четыре», рядом старшеклассники маршировали с деревянными карабинами или бросали алюминиевые гранаты, а нам не позволяли даже и близко подходить, а так хотелось. И подбил друзей пойти покопать в развалинах, а их тогда по городу было предостаточно, и нашел ржавую «почти целехонькую лимонку», правда без чеки, но мы тогда не знали что это такое.
Собрались все дворовые наши и решили взорвать лаз в стене сада бывшего Мариинского монастыря с вкуснейшими яблоками и экипированные по такому случаю кто в пилотке, кто в отцовской фуражке, был да же в немецкой каске, с нарисованной мелом звезде и некоторые при «оружии» за поясом, какое Динила Багров делал в Америке набивая трубку серой от спичек с покусанными маленькими гвоздиками, залегли во рву перед зарослями крапивы, по которому вода в дождь стекает.
«Не высовываться!», приподнялся и швырнул гранату в стену. Лежим, ждем, вроде уже и все сроки прошли.
«Отсырела», сплюнул кто то сквозь зубы и все стали подниматься отряхивая коленки, но тут как бабахнет, что у некоторых «сырость» в штанах сразу появилась.
Долго мы еще лежали внюхиваясь «в войну».На наше счастье граната отскочила в яму у забора, разворотила её и осколки только посекли листву старой липы, дырявые листья которой еще долго и медленно падали на нас.
А некоторые места и нам сбежавшие родители на радостях посекли.
Карточка
«А вы откель такой будете?» - обращается к «куча мала» у своих ног, единственный седой болельщик «с клюшкой», из под ладони наблюдавший как мы гоняемся за мячом в «деревенский футбол» без правил. Мне скоро шестнадцать, поданы документы в мореходку, но дожидаться вызова на экзамены родители отправили в Крым к родне отца, переехавшей недавно «по программе заселения» пустующих районов «всесоюзной кузницы здоровья».
Не поленился старик доковылять и к каналу орошавшему рисовые чеки, куда мы ломанулись искупаться и опять с вопросом: «А Вы чьи ?» «Это наверно сторож, застукавший нас в винограднике», брызгами баттерфляй подтверждаю перед девчонками на том берегу «где незабудки цветут», серьезность моих мореходных намерений, пока не расслышал: «дедом» - вдох, «воевали» - бросок, «твоим» - выдох, о котором знаю очень мало.
«При старом режиме он служил в кавалерии, награжден Егорием, после «победы Великой Октябрьской социалистической революции» его отпустили домой и он «очень долго» добирался к своей молодой жене, моей бабушке. Раненного, его со стеком за голенищем сапога, привез товарищ с которым они ушли на «германскую». Хуторские догадались «откуда» они вернулись, но вся округа носила нашу фамилию, потому что прапрадед дал всем «вольную», наделив своих крестьян землей и они записались под его фамилией.
Дедушка последним «обобществился», вступив в коллективное хозяйство - из района сообщили «раскулачивают и вывозят», и он отвел в общий загон коров, барашков и лошадей, которых «за бутылку самогонки сторожу», тайно по ночам подкармливал овсом.
Краткое отступление, когда в начале 60 годов, перед снятием Хрущёва исчез из продажи белый хлеб, я на каникулах приезжая к бабушке ещё успел покрутить жернова старой дедовой мельницы, которая и через пол века продолжала исправно всем служить, привезя родителям пшеничной муки которую сам намолол.
Бабушка вспоминала, что от голода тридцатых годов их спасли голуби, разлетавшиеся при приближении продотрядов, а в Отечественную войну кролики, прятавшиеся по норам «когда полицай стрельнет». «А как выманить?» заглядывал я в глубокую яму с множеством нор. «Да охапкой травы».
Когда в 1943 году дедушки не стало, моему отцу исполнилось пятнадцать лет, взрослые при нем не вспоминали о буржуазном прошлом и тем удивительнее было встретить в крымской «переплавительнице народов СССР», от одного из недавно переселившихся: «Ну вылитый Александр, зайди карточку твоего деда подарю».
Не знаю чем руководствовалась бабуля, но когда попутчики в купе разламывали «традиционную дорожную курицу», я под удивлёнными взглядами развернул пакет с запеченными голубями, потом лежа на верхней полке меня распирало показать всем своего дедушку, мысленно представляя как выглядел бы на мне высокий кивер и белый ментик гусара Елизаветинского полка, ведь взяв старую фотографию бабушка молча ушла на свою половину, а утром разбудила и повела учить как правильно оседлать совхозного мерина.
Сквозь медные тpубы и не под "Ленина такого молодого"
В нашем городе, в конце 60 гремела группа «Geliu vaikai» «дети цветов», идеологическая машинка ц.к. кпсс дала временную послабинку позволив «длинноволосым» играть рокенрольчики, когда даже из утюга неслось Лещенское «и Ленин, такой молодой и юный октябрь впереди».
И вот мы, своей хиппующей компанией, узнав что «дети» делают в универках концерт и пропускают по любым студенческим, имея заветные корочки предвкушаем удовольствия, но наталкиваемся на толпу и закрытую входную дверь, с бумажкой "мест нет". Но только не для нас: "Закрыта входная, айда искать выходную".
Филологи тогда занимались в бывших казармах юнкерского училища, построенных царским режимом с размахом на весь квартал и стали мы внимательно изучать архитектурное наследие царизма, барахтаясь как «лягушки упавшие в бидон с молоком» и нашли чуть приоткрытое окно во внутреннем дворике. Высоковато было, но кто то первый взобралась по плечам друзей, «как та барахтавшаяся на взбитое масло», потом второй, третий и подтянули последнего, деpжа тянущего за ноги. По блуждали по пустым и гулким коридорам, улавливая где то чарующие звуки настройки электрогитар, на них и пошли, остолбенев перед живой легендой нашего рока - Стасисом, что то побренькиваюшим на гитаре. Оговорюсь, он был инвалидом детства и на сцену выкатывался в коляске, но что могли делать со струнами его длинные пальцы и какая энергетика была у этого сильного человека.
«Вот это да!» наталкиваемся друг на дружку, забыв закрыть запыхавшись рты, потому выбежали из темного коридора от технички со шваброй прямо на сцену. «Ребята, проходите куда нибудь», кто то шепчет «вкопанным столбам» под удары палочкой об кромку барабана. «Оne, two, оne, two, three...» врезается в спину из всех динамиков отсчет нового времени и бархатный занавес качаясь начинает перед нами раздвигаться.
И что тут началось! При нашем появлении зал взрывается и протягивает тысячи рук, принимая нас за одну команду, ведь мы впереди и кланяемся, а музыканты где-то в глубине полумрака сцены "Rock Around The Clock" заводят молодёжь. Как жаль, что на зрителей тогда не прыгали, я бы наверно смог.
Так незаслуженно пришлось пережить несколько секунд оваций, пока спускался со сцены, потому что длинные волосы в нашем комитете комсомола не успели остричь и фанаты не имели плакатов своих кумиров. Жаль, что больше так никогда не махал над головой пиджакам возле звенящего будильника, но на гитарах наша хебра играть научилась.
На зависть корейских товарищей
Послали на каникулах наш "яростный строй отряд" из политехникума, на летнюю практику в помощь конезаводу сено лошадям косить и скирдовать. Честно мы отработали неделю и узнаем, что в ближайшей деревне вечером будут танцы. Выдвинулись с однокурсниками на разведку посмотреть, как вдоль стены местные "девчонки стоят, платочки в руках теребят". Вышли перекурить, поджидая наших, а тут дядька с широкой улыбкой, сигаретку стрельнул, вторую за ухо засунул и загадочно щелкнув по кадыку интересуется: "Может по стаканчику, деньги имеете?" "Имеем" мечтательно глотаем слюни предвкушая пиво, рядом никаких магазинов не было и мы на всем готовом ходим с комсомольскими песнями в колхозную столовую строем, и уводит нас знакомец на окраину деревни, собрав по рублику. Переминаемся пока гонец не вернулся пугая:" хозяйки нет, но заходите" и распахивает калитку на правах тайного односельчанина приглашая на кухню.
Вскоре на столе появляется здоровенный "сметоновский" бутыль, тамада булькает в гранённый стакан что то мутное и кивает: "Будь здоров" двигая кадыком, хрюкает и наливает мне, понюхал, а это не пиво, а самогон. "Ага, сейчас встану и откажусь" разглядываю на просвет первый в своей жизни крепкий напиток, "Но засмеют ведь" и вдавил вонючей бурды, столько что в рот пролезло, обжигая горло. А закуски при этом было не предусмотрено и мой молодой спортивный организм попробовал освободится, но я вовремя сумел просечь "фальшь старт", как это делал мой отец после бани с фронтовиками - занюхав рукав.
Видя как борется со своим организмом и мой товарищ, "тайный хозяин" с плиты перенес нам под нос кастрюльку с застывшим мясом и себе вилкой кусочек выудил. Правда варево холодца оказалось безвкусным и недосоленым, но да что об этом гадать, когда на пороге появляется высокая пожилая женщина. Мы пацаны вскочили, а приведший нас что то объяснил на аукштайтиском, помахивая вилкой то на деньги, то бутылку и кастрюлю.
"Да, ничего" усмехнулась хозяйка: "Утром машина собачку раздавила, так мыльце варила".
Тут уж первым стартовал организм нашего нового знакомого, а наши, из за задеpжки с переводом деревенского литовского немного призамешкались, да все уже и прижилось на зависть корейским товарищам.
А девчонки в этот вечер были все такие раскрасивые.
Как встал знаменитым
«За сто дней до призыва», в нашем заводском доме культуры «пусть твердят,что пишет каждый в девятнадцать лет», прерывали строго на полуслове в «23.00» и девушек из общежития мы успевали проводить только до вахтерши, а дальше нас встречал «комендантский час», а так хотелось дослушать Ободзинского.
«Там на крыше люк открыли» загадочно шепнула она, поцеловав в щечку. Чепуха, всего пять этажей сплошных балконов как «гигантские ступени», только сумей подтянутся и перелезть. И в этот раз Бог помиловал.
Наконец мы сидим рядышком на кровати, культурненько попиваем чаек с вареньем от мамы из Кувшинова, разглядывая альбом с открытками любимых советских актрис, вперемежку с вырезками из «Советского экрана» не советских «аленов делонов, не пьющих одеколонов» и так нам хорошо и уютненько без соседки, что обязательно надо коменданту, бдящему за нравственностью «вверенного ему контингента», стучать своей палкой по всем дверям, как санитару в психбольнице из «Терминатора».
«Облава» заплакала моя «ненаглядная сторона» выглянув в коридор, где все двери настежь, но собой прикрывают, и если не бежать сломя голову, то может и не обратят внимания «кому надо». А тут уже и прелюдийные разборки начались «застуканных» инвалидом войны и плавно пошевелив двумя пальчиками исчезаю к лестничной площадке, но дверь, «вот растудыть» фронтовой разведчик, заблаговременно закрыл на ключ, и приходится шагнуть в соседнюю, оказавшеюся душевой, где в каждой кабинке снизу в клубах пара виднеются «изящные ступни» 45 размера, «рассчитывающих переждать». Оглядываюсь и замечаю аккуратно скрученный черный шланг в углу, который пытается намекнуть что он моя спасительная соломинка.
«Вроде прикручен надежно», мелькнуло и выбрасываю его в открытое окно моментально зависнув, но с каждым перехватом рук, шланг растягивается и издает такие истошные звуки, будто я на хвостах у котов зависаю. Наконец он закончился и повиснув на одной pуке, определяю куда удачней спрыгнуть и подняв голову понимаю, что «по английски уйти не удалось» - все окна спасателями домашних животных были на распашку и в них свесился весь «блюдимый контингент».
Но вот от кого так удачно приземлился осталось в тайне.
В тот вечер, осыпанный лепестками цветов и в колючках, из зарослей шиповника я встал знаменитым.
Практика
Мы с Витькой распределились в «литсвязьстрой» и все лето наша бригада «победителей соц. соревнования» прокладывает трассу для телефонного кабеля Москва - Берлин. Как «отличников», нас вдвоем обычно посылают рыть котлованчики «два на два», для не обслуживаемых усилительных пунктов. В старом городе не используют экскаваторы и кабелеукладчики, поэтому все работы вручную, правда когда отдал маме первую зарплату, вдвое превышающую её оклад главбуха, услышал глубокий выдох.
Первое время мы стеснялись замызганных комбинезонов, особенно когда девчонки в мини юбках приостановятся у края посмотреть на нас «с высока». «Не свалитесь в «Яму», остроумничали мы, имея ввиду «запрещенную» тогда повесть Куприна, но потом пообвыкли и уже не обращали внимание на всех, кто мимо не проходит.
В этот день мы как обычно выбрасывали из котлована обломки средневековых кирпичиков и черепков, вводя в соблазн любителей старины, но песок оказался особенно сыпуч и все норовил съехать за воротник и летняя жара изматывала, так что даже захотелось что б кто - нибудь подольше «заслонил солнце». И вот чувствую пауза прохлады затянулась под пристальным взором, как мы лопатами «чертим свои круги». Поднимаю взгляд, а там наша старенькая школьная учительница покачивает головой: «Ай! Ай! А ведь сколько раз предупреждала - учитесь, если не хотите махать лопатой!»
«Данута Брониславовна...»
«Виктор, такие надежды подавал а в грязи копошишься! Мне так стыдно за вас...»
«Да что вы » дружно оправдываемся «Это у нас преддипломная практика, мы заканчиваем политех».
«Ах так! Ну тогда я за вас так рада...»
Товарищ капитан второго ранга
Окончив политехникум, мы с ребятами оставили однокурсницам распределения в столице, все равно скоро в армию и разъехались по городам Литвы, и вот все бодро запели: «через две зимы, через две весны», а я выбрав морские ворота страны, стараюсь их перекричать - «и все таки море останется морем, и нам никогда не прожить без морей...».
Мой первый корабль, эскадренный миноносец «Безотказный» был моим ровесником и по флотским меркам для дальних походов уже не годился, но бодро ходил из Севастополя по всем бригадам КЧФ, и вот по первому году, из за худосочного телосложения очень часто несу вахту на камбузе «наедать шею» и так это меня угнетало.
Наконец мой мичман заметили бесполезность этой затеи, что даже худеть стал, и перевели вахтенным к трапу. Вызубрил обязанности, несу свою первую «ранним утречком» вспоминая Владимира Семеновича, скоро бить склянки «Подъем», и вдруг вижу, что прямо на меня вдоль борта переваливается расставив руки сам «кэп». Командира мы очень уважали, ведь он в бытность военным атташе в одной полудружеской арабской стране, соблазнил из французского дипкорпуса дамочку, за что потерял погоны «капраза» с переводом на нашу «коробку».
«Вахта!Почему мышей не ловишь?» негромко рычит он сквозь зубы.
Щелкнул пятками, выпятил грудь колесом набирая воздух, а кэп присев передо мной как пацак перед чатланцем из «Кин дза дза» как рявкнет:«За борт!»
«За борт!Мать её...» продолжает орать командир опустив взгляд на мои ноги.
«Ага!Это он наверно проверяет как выполню его команду» мелькает глупость, « и намекает ботинки снять перед «булдыхом».
Одним движением ловко сбросил «прогар» упершись в пятку носком второго и тут только посмотрел под ноги, а там загнанная в тупик здоровенная крыса опешила от скинутого угощения.
«Ан вот оно что!»
Ну левой «щечкой», у меня удар поставлен отменно и без замаха шмяк и крыса кувыркаясь летит за борт.
«1-0».
«Товарищ капитан второго ранга! За время моего дежурства...»
«Молодец!» хлопает по плечу командир,« а ловко придумал разуться, я то было решил что ты сдрейфил, уж больно глупо выглядел...».
Сквозь бури и шторм...
«Эх, это вы там на флоте сливочное масло за борт выбрасывали, а мы в пехоте на "дроль шестнадцать"-сухой перловке перебивались», иногда попрекнут друзья спев эту песню у рыбацкого костерка. Не могут забыть мой рассказ когда нам салагам достался из морозильника бригады увесистый кусок этого молочного продукта.
Мы тогда поудивлялись разгружая сухогруз с замороженным мясом: «Эт что за говядина тока с двумя ногами? Маде ин Австpалия — кенгурятина!» и под шумок подрезали одну ногу и шмат масла.
А вечером, с годками БЧ-5 знатно отужинав, вертим головами где бы остальное «зашхерить» и ничего лучше не придумали, как затрамбовать все в трехлитровую банку и «принайковать» в рыболовной сетке к лееру до утра - «пусть в море поостынет».
Но на рассвете нас подразнил только кончик шкертика, полоскавшийся набегавшей волной, а остальное или «шашлык три штуки упал в пропасть» или из бездны кто откусил. Да что горевать, если начались бригадные учения, заштормило и в связи с этим начались неудобства от «масло с хлебом», а не наоборот.
Ночью на вахте ПДСС - против диверсантов, всматриваясь в акваторию и вслушиваясь как «кишки наигрывают марши», мучаюсь, но все же замечаю на гребнях волны отблеск от стекла, плывущего в сторону нашего корабля. В боевых условиях дал бы очередь на поражение, ведь «стой кто плывет» спрашивать по уставу корабельной службы не предусмотрено, но это же учения, у нас на десантных кораблях свои, а у морпехов свои, а вдруг проверка. Помнилось, как в учебке в день присяги, по команде «подъем» вскочили, а у всех матросов исчезли тапочки и полотенца на койках завязаны на морской узел - это так морские пехотинцы отметили окончание своей подготовки «сняли все посты часовых и дневальных» и выставили истинную «боеготовность учебного отряда» перед командующим КЧФ.
«Тревога! Справа по борту неопознанный предмет!» ору что есть силы и делаю в воздух предупредительную очередь, предвкушая отпуск за бдительность.
Что тут началось! Звучит «боевая тревога» - у нас, потом на корабле пришвартованном у соседнего пирса, и всё дальше и дальше по бригаде. Спускается шлюпка.
«Где?», невозмутимо подходит «кэп» с дежурным по кораблю и они в бинокли рассматривают перекрещивание лучей прожекторов. Наконец боцманская команда поднимает кого то в шлюпку и скрип уключин раздается все ближе.
«Что у тебя там?», кричит командир, и о ужас ! Боцман поднимает над головой «желтую голову в стеклянном скафандре» и тут мне сплохело, но у нас за борт желудки опорожняют званием и по выше.
Через несколько минут все прояснилось - приливом прибило злополучную банку с маслом, а сетка позацепляла водорослей и переваливаясь на волнах в разные стороны, что даже кэпу показалась «проверкой китайских партнеров нас на бдительность», о чем потом шепнул мне мичман, объявляя свою благодарность «вне очереди вынести на берег бак с мусором» и лишний час походить по земле я очень оценил
В закрытом женском клубе
Как то после тяжелой сессии, мы с товарищем одолжили у однокурсниц трехлитровую банку под пиво, правда треснутую и перемотанную бинтом для крепости «как голова у раненного товарища Чапаева» и пошли восстанавливаться по полной в питерскую баню, которая занимала почти квартал, была в три этажа «шесть классов, двенадцать залов с отдельными парными» и видом на «Иссакиевкий собор», если приподняться на цыпочки. И все тогда так славненько началось - хлещемся до изнеможения, ныряем в бассейник с раками и пивом по полной расслабляемся, но после третьей ходки вовлекаемся с местными в извечные беседы «за жисть и про женщин», а «на Руси веселее, есть питие» и незаметно продолжаем все удовольствия уже «Северной Столичной». «Перекурим?» любезно предложили новые знакомые, «банку прихвати» и экипированный в полотенце семеню за всеми по закоулкам, нежно прижимая двумя руками к груди невостребованное «жигулевское» и в последний момент любезно пропускаюсь первым в «курилку для посвященных», отгороженную штабелями дров от внутреннего дворика и ослабеваю от изобилия раскрасневшихся «кустодиевских женщин», в полотенечных чалмах и простынях, не очень заботливо прикрывающих все что норовит оголиться. Дамы в разных позах сидя и полулежа на поленьях пускают в небо колечки дыма: «А!Пиво нам принес!» явно с кем-то путает самая бойкая «ягодка опять». «А чем ты успел тару расколоть?» приосанилась она, так что простыня съехала и напирает выпуская мне дым в лицо: «Не поранился?" дергает за мой махровый «пояс верности».
"О!Каки мы побледневши...". Но спасибо моей аккуратности и другу Сереге, вовремя распахнувшему за спиной двери:"Вы что, хотите чтоб он ваше пиво обронил?»
Это вернуло меня в действительность и всунув банку палачихе успел ретироваться, пока в закрытом женском клубе меня не помиловали.
Двое в комнате, я и Ленин профиль
«Можно мы в вашей комнатке с мужем пошушукаемся, и покурим в форточку - постучите и мы исчезнем, но вы же допоздна засиживаетесь?» сделала невинные глазки Ленка. А что мне оставалось, они в своей комнате ночи напролет под Буланову хором поют «слышишь о тебе любимый плачу, слезы я наверно на ревела их за всех» хотя днем, соседки становились тихими и застенчивыми студентками, чистенькими и аккуратными.
«Вы там с ними по строже» напутствовала комендант, неожиданно подселив нас двух серьезных преддипломников в возрасте, на общую кухню к молоденьким заочницам первокурсницам, окончившим школу где-то на товарном полустанке «а мимо пролетают поезда» и вскочившим в красивую взрослую жизнь проводницами на скорый дальнего следования. «Да пожалуйста, мне срочно курсовой и пару чертежей добить». А заниматься зимой уютненько и в тепле, было можно только на нашей общей кухоньке, при всех зажженных конфорках, под горячий чаек и сигаретный дымок, застолбив кульман среди стен развешенного над головой девичьего «нижнего трикотажа».
Наконец под утро, когда все утихомирились и скрипнула стукнув наша дверь и ей повторила входная, можно и на боковую, и в потемках констатирую что у Сереги постель всклочена,а моя нетронута.А вот бутылки могли бы и вынести, и ныряю под свое одеяло на котором сидел весь вечер нагревая и укутываюсь «по сибирски» на пару часиков,что бы только нос и один глаз торчали, пока звонок моего будильника, будит не только меня, как сообщает «этот один бдящий», но и мечущегося рядом маленького голого «беленького человечка», с отсутствием на теле всех вторичных признаков пола.
Зажмуриваюсь, что б не видеть этот кошмаp, но запах женщины выпорхнувшей из постели не спутать ни с чем, а тут еще что то «шуршащее», шлепки, щелчки, которые создает только женская одежда и все прерывает грохот опрокинутого стула и цокот каблучков.
«Муж объелся груш» и смылся, но через час размышляя как сосредоточится на первой паре, в коридоре факультета машинально здороваюсь со сказочно преобразившейся Ленкой.
Ну и что, «что двое в комнате, я и Ленин профиль, фотографией голой,на белой стене...»
Избирательные инициативы
Как то, во время одного скучнейшего «торжественного мероприятия», усадили меня по ошибке в первом ряду рядом с народным избранником в сеймас «от наших»-очаровательнейшей женщиной, если так можно говорить об должностных лицах. Первые несколько минут в силу характера в таких стрессовых ситуациях, затаил дыхание и смотрел в одну точку на полу, прислушиваясь к биению сердца и машинально зазвучавшему в подсознании «вставай, проклятьем заклейменный!», но постепенно вернулась буржуазная действительность, гимн исчез и увеличился обзор. И о ужас, слева впритык к моей ноге, гордо покачивается прелестное женское коленко в черном ажурном чулочке «ножкой на ногу», но на внутренней стороне которого светится розовое отверстие "продыра" с куриное яйцо, обладательница которого увлечена действом, хлопает в ладоши и не замечает назреваемого политического конфуза.
Ну как подсказать незнакомой женщине, о вконец испортившем мне зрение злополучном месте, но прикинул, что если согласно этикета для таких лиц и ее возраста, платье будет соответствовать, то кромка подола закроет «источник маленького недоразумения», правда его обладательнице, надо подниматься на сцену по правой лесенке, нужным к зрителям боком и подальше от телекамер, а спускаться по левой. И вот звучит: «на сцену приглашается» и какая-то невидимая пружинка подбрасывает меня вслед за встающей соседкой и подхватив бесцеремонно её под локоть разворачиваю направляя:«Вам сюда!» будто кто-то уполномочил.
Дальше все прошло без задоринки и подол не подвел, сколько бы она не ходила по сцене лишь, бы не приседала, а по завершении «сценической каденции» под удивленными взглядами конферансье, снова «как чертик из табакерки» вскакиваю и протягиваю руку: «А спускаться теперь сюда. Ну пожалуйста!».
Надо отдать должное инициативам нашего депутата и пусть она простит, если увидев ее по телевизору улыбнусь, ведь дома, снимая злополучные чулочки она как умная женщина, должна была догадаться о странностях слева сидящего мужчины.
Где дедушка Ленин мог спрятаться
Строил-строил я честно со всеми «светлое будущее коммунизма» и когда уже совсем мало осталось, вырвался в победители и получил разрешение посмотреть каким оно будет это «недостроенное» светлое. Заполнил три анкеты, узнав от родителей девичьи фамилии прабабушек, собрал подписи трех начальников, рекомендующих «пусть посмотрит» и был строго настрого проинструктирован «ходить только группой, на каждого напишут характеристику» и через месяц дышу «этим сладким словом свобода» в заснеженной Финляндии.
Программа была перенасыщена встречами с их ударниками кап. труда, вечерами с ними дружбы и посещением всех мест, где только дедушка Ленин мог спрятаться. Утро начиналось заплывом в бассейне, он есть в каждой гостинице, но советским время с 6 до 7 утра, что бы с другими жильцами в сауне не контактировали, зато ночью можно было подпевать «битлам» по MTV, это сейчас их клипы крутятся с добавлением «ретро», а тогда их в какой то хронике перед фильмом показали 30 секунд, так мы молодёжь смотрели этот киножурнал и уходили с фильма, чтоб на следующем сеансе все повторить снова.
Мужскую половину шокировало разнообразие «иномарок», как мы тогда называли все что не запорожец, не зная что через 15 лет эти машины спихнут нам по независимым странам, там себе дороже их в утиль сдавать. Женщинам «вытягивал лицо» шведский стол с баскетбольную площадку, но они гордо выпячивали губу «опять цеппелинов нет» на время забыв, как в заводских буфетах через час заканчивалась жирная свинина «один кг в одни руки».
И вот после прощального ужина в каком то сельском городке, небольшой компанией передружившихся, допили мы последнюю бутылочку из под «советского игристого», в которую дома предусмотрительно закачали «суровый советский» спирт, умели девчонки из вильнюсского НИИ электрографии выжигать в стеклянном дне «высокими технологиями» малюсенькое отверстие, содержимое сливали себе, а нам не распакованной отдали тару, ну а шприцем засифонить туда 96 градусный для поездки в страну, где сухой закон. Во общем расхрабрились мы и пошли попрощаться со «сладким словом» по ночному городу, не сразу поняв, что на дворе уже -33 и мороз всех гонит по домам, а мы вприпрыжку что-то напеваем, хорохорясь, но в конце-концов стали примерзать к коленкам чулочки у дам и наши кримпленовые брючки перестали гнуться и надо куда-нибудь заскочить оттаять. Магазины уже закрыты, а рестораны уж очень шикарные и увидели понятное «klab». О! Заводской клуб и вваливаемся с клубами пара в пустое фойе, оглядываясь на знакомую «доску почета» с лучшей медсестрой, загадочно улыбающейся стюардессой, школьница в клетчатой мини юбочке, полисменка, но только почему то дубинку облизывает, а у пастушки с хлыстом, только шлейками наеденная грудь прикрыта.
«Товарищи, что-то тут не так» кашлянул первый у кого глаза перестали слезится от холода «мы не «доме культуры», а «терпимости» и портим себе характеристики». Как бежали мы охраняя «облика морали», так даже и вспотеть стыдно.
Сувениры
Наверно это неправильное чувство, но первый раз в жизни я бродил по городу, который казался настолько уродливым и отвратительным, что хотелось скорей его покинуть, но супруга умиляется «первой для нас двоих, поездкой заграницу» и скрепя сердцем приходится ей потакать.
«Пойдем к стене...» просит она, имея ввиду недавно разрушенный «железный занавес», где теперь «Брежнев с Хонекером целуются» и можно насобирать друзьям обломков от разрушенной стены делившей Берлин. Но меня это не прельщает, мой отец, «второй стрелок расчёта станкового пулемета», в мае 1945-того вжимался здесь ползая что бы выжить по обломкам и битым кирпичам разрушенных домов, волочя за собой «Максим» для передислокации и поддержки огнём своего наступающего батальона.
Когда взяли рейхстаг, отец из столицы рейха не взял ничего «на память», разве что песок в обмотках, боевые медали «За взятие Берлина» и «Победу над Германией» ему вручили позже.
«Пап» удивлялся я, «ты что, в конце войны ещё носил ботинки с обмотками?» «Что выдали то и носил. правда после первого боя позарился на кованные сапоги с широкими голенищами фрица, которому они уже были не нужны,но когда ползешь или даже в окопе, в них песок насыпается как в воронку».
Наконец мы с супругой покинули пивбарчик, куда заглянули по дороге в гостиницу и тут чудный вечер жене хотят испортить перегородившие дорогу худосочные юнцы, с выбритыми «ирокезами», что то объясняя на немецком, правда руку за милостыней никто не протягивает.
«Них ферштейн» отвечаю вежливо, определяя кто из них «слабое звено», а моя Валентина не видя реакции, перехватывает свою увесистую сумку с забрянькавшими «сувенирами» в две руки и отводит её для замаха, добавляя «Гитлер капут!» и панки во главе с нечёсанной «Мальвиной» с серьгой в носу, обижено но быстро размыкаются, хихикая по ребячьи нам в след.
«На неси», передаёт супруга сумку.
«А что, и врезала бы?»
«А то. И мало бы не показалось» улыбнулась она передразнивая меня: «Зачем столько?, А Ивановым, а Петровым...».
Она у меня боевая и тоже дочь фронтовика.
Богач
У нас в церкви начался ремонт и батюшка попросил подежурить за свечным ящиком и помочь строителям, если понадобится. Управившись с делами, меня в конце дня так и распирало от гордости за "доверительную близость к исполнителю желаний" и дерзнул подумать:"На колокольню доски занёс, снег на паперти расчистил, день уже клониться к концу и вот бы ещё напоследок и богатенького.." прельстился рассказами о заходящих иностранцах щедро жертвующих на ремонт.
И он тут как тут, входит с мороза в клубах пара - куцая курточка, белые брючки и такое же ослепительное кашне, навороченное вокруг шеи, как у знатока моды Васильева.
"Так быстро?" встрепенулся, но вошедший и не смотрит в мою сторону.
"Англичанин", вздыхаю, "высокомерный" и по храму гулко зацокали армейские ботинки.
"Нет, француз" примечаю выдеpнутые шнурки- "неряха".
"А если албанец?",пытаюсь определить что происходит в полумраке за колонной.
"Там же иконы!" пугаюсь, срываясь со своего места и вижу что незнакомец зажег на подсвечнике все огарочки.
"Итальянец? Кто же еще пpи минус 20 в шарфике..., с большим синим клеймом.
"Как, так это вафельное полотенце ?" разглядываю сутулую спину перед распятием содрогнувшуюся в беззвучном всхлипывании.
Обескураженный тихонько отхожу, не представляя как себя вести дальше, хорошо вовремя приходит "подмена" и Матвеевна прижимает палец к губам.
"Молчите.." шепчет она,"пусть выжалуется, он не буйный."
Оказывается Сашеньку в церкви знают с детства и подкармливают, когда он сбегает из пансионата для душевнобольных, но выпавший снег теперь облегчит полиции задачу выследить юношу возле опечатанного домика, где когда то они жили с бубушкой.
Да, не веселый вышел для меня урок о богатстве, если воспринял человека в больничных кальсонах и полотенцем на шее, "за иностранца в модном бренде".
А наши иностранцы и правда жертвуют на храм, когда ненадолго приезжают из заграницы домой погостить...
Балерина
Возвращались мы как-то компанией беседуя о «мировом глобальном» и тут нам путь преграждает распахнутая дверь в любимую когда-то кафешку, перестроившуюся в «ночной клуб». И так от туда дохнуло пивом «нашим мальчуганским», что захотелось еще по глоточку и мы и изменили маршрут. У входа солидные «люди в черном» пытаются что-то под грохот барабанов объяснить первому, «сейчас разберемся» напирает последний из нас заталкивая всех «нажитым авторитетом» и корочками комиссара полиции. В конце-концов написали нам на ладошках светящееся «число зверя» и засеменили мы в кромешной темноте, дыму и под лазерными бликами гуськом, как длиннохвостые за «флейтой Нильса» из мультика о дружбе гуся и мальчика, на самое дно под заводную «Ламбада! И я! Я!Я!» Охранник сопроводил, услужливо раздвинув местечко у стойки «ведь вам только по глоточку» ехидно усмехнулся он.
Пиво холодное, музыка заводная, молодежь танцует, но что-то вдруг изменилось и дробь барабанов плавно перешла на адажио, и в центр зала впорхнула «нимфа» в белой пачке, «то стан совьет, то разовьет и быстрой ножкой ножку бьет», но нам как то недосуг приобщатся к культуре, «Михаил Светлов, цигель - цигель ай лю - лю» и мы засобирались. И надо же было у выхода оглянутся в образовавшейся коридор и увидеть что «а королева то, уже голая». Ватные ноги почему-то перестали слушаться, ускорив наше падение и теперь вот приходится мучится наплывавшими иногда видениями той худосочной голой балерины, таким способом зарабатывающей на жизнь.
Капитализмом с «человеческим лицом» и оголёнными ягодицами, бесцеремонно заявил о изменениях в нашей жизни.
Прости пассажир
После работы в конструкторском бюро, когда все уже стало можно, взяв патент, я подрабатывал таксистом на своем новом «москвичике» и вот «за двойной тариф» еду в Беларусию.
«Деревня от шоссе недалеко и дорога хорошая», разжалобил подвыпивший клиент, «я тоже шофёрю дальнобойщиком» делился он весь путь рассказами о пропавших фурах и водилах, но расплатился щедро.
Ночная обратная дорога тосклива и пустынна, «не пропасть бы» и под Виктора Цоя требующего перемен, свет фар выхватывает силуэт хромающей сгорбленной старушки, вяло махнувшей клюкой.
«Это дорога на Поречье, а Вам куда?»
«До Pадков, за горкой» выдохнули из темноты.
«Садитесь» выскакиваю открыть двери, я старость уважаю.
Горка за горку, горка за горку, спидометр уже «семьдесят коп. отсчёлкнул». «Далеко, бабуля», всматриваюсь в кончик дороги, высвечивающийся из тумана и сзади в плечо тыкают острым кулачком с торчащей трешкой: «Приехали, дедуля».
«Извините обознался, да не надо денег, нам по пути...» поправляю галстук встречаясь с озорным взглядом из под заправленного на лоб платка «как у монашек».
Мда, промашка вышла.
«Я помогу поднести корзину», пытаюсь сгладить неловкость, примечая как неестественно вылазит женщина.
Наконец нависший огромной тенью дом отпирается, что то гремит и загорается малюсенький огонек керосинки, которую видел только в детстве у бабушки на деревне.
«Свет ночью выключают, проходьте, сала отрежу».
«Сало!" так громко встрепенулся мой организм не евший 250 километров, что в ответ услышал: «Ого! Я сейчас. Вот рушник» засуетилась хозяйка и вскоре запах шкварок прерывает приглашение к столу и на нем среди салка, «вантробяночки» - колбасы из потрохов, рыжиков в сметане, дымилась огромная глазунья.
«Вот так пир», стоя жду хозяйку, но из темноты выплывает молодая женщина с заплетенной на грудь толстой косой и только стук тросточки выдаёт, что это мой пассажир, вгоняя в краску.
Огонек керосиновой лампы качнулся на стенке выставляемого графинчика. «За рулем» отвел взгляд.
«А я постелю на сеновале и утром не заблудитесь. Даниэлла, можно Дануся»
«Влы...» сглотнул обескураженный.
Мы проговорили далеко за полночь, но это наше, а на сеновале от запаха высушенных трав провалился как в омут, мучимый сновидениями в которых нависает с распущенными волосами, что-то шепча горячая Дану...»
«Да ну! Приснилось всё!» вскакиваю с первыми петухами и спотыкаюсь о костыль присыпанный сеном.
«И как было бедной девушке впотьмах на одной ноге выскакивать» почему то мелькает в голове.
«Так! Стоп! А откуда я знаю что у неё нет одной ноги...»
Машина прогрелась и всё что можно несколько раз протерто, а я всё еще украдкой бросаю взгляд на затаившиеся окна.
Пора, и лишь выезжая успел заметить всполох огонёчка, то ли от угасающей лампы, то ли зажигаемой лампадки.
Знаки Свыше
Товарищ предложил за компанию прокатиться с ним на микроавтобусе в Германию за штурмана. «Хочешь «Трабант», только аккумулятор захвати, они там кучами выброшенные вдоль дорог стоят, иногда и приличные вещи попадаются и книги стопками... », знал чем заманить.
И вот мы едем с ним по Польше, дорога отличная настроение тоже, успевай только шеей крутить за впечатлениями, а вот и они в виде подвыпившего мужичка держащегося за велосипед и отчаянно махающего что бы остановились.
«Панове вэмсте до мяста, бардзо тшеба» (Господа довезите до города, очень надо), открыл сочувствия ему пустой салон. «Закатывайся пан, постучи когда выпустить» и едем дальше наслаждаясь видами полей засеянными до горизонта и за разговорами незаметно заскакиваем в Германию.
«Ба! А дед, что заснул там?» приостановились в каком то городке у немецкой кирхи. Тормошу пассажира «Вам в какой «място»?
Дед покрутил головой, поднял взгляд на колокольню «О! Тутэй!» (Здесь)
Помог присесть ему на скамейке, «тогда будь здоров» и поехали дальше. Богатеющие немцы, обменивая социальную защищенность на предприимчивость капитализма, выставляли все «пережитки прошлого» прямо у подъездов, успевай только забрать, пока мусорка не подъехала, ну мы и успевали, только в первую же загрузку бытовой техники натыкаюсь в салоне на валяющийся портмоне с документами и деньгами дедка с велосипедом, и решаем на обратном пути вернуть.
За несколько дней управились со своими делами в Германии и вот блуждаем по польским хуторкам в поисках Гржегужево, констатируя «Да, далековато мы увезли пассажира».
Наконец нам открывает воpота хозяйка усадьбы «Мы привезли документы, извиняемся что так нескладно получилось»
«Да вы что! Это вам большое спасибо за все. Михась зарекся больше не пить, ведь когда проснулся на скамейке, его вокруг никто не понимает и он никого понять не может. Трое суток ни ел, ни пил и с велосипеда не слазил накpучивая педали, а как назад дорогу из Неметчизны нашел, одному Богу ведомо.
Он считает это всё знаками Свыше и пока ему лучше правды не знать ...»
Растения
На ранней стадии «перестройки», когда многое уже стало можно, возвращались мы с детьми на своем «Москвичеке» из Чехословакии транзитом через Польшу, долгое время нас никуда не пускали, а очень хотелось сыновьям побольше показать «заграниц». Оговорюсь, въехать через Польшу нам бы не разрешили, а возвращаться «пожалуйста». К тому же экономически выгодней, так как началась процедура отсоединения Литвы от СССР и «закончился бензин», а что бы залить в дорогу полный бак и канистpу в придачу, выгодней ехать через Украину, белорусы машины с литовскими номерами не заправляли, а на львовщине «хоть залейся».
К сожалению у меня не было карты тех стран, а в «атласе автомобильных дорог ссср», все что «за штрих-пунктиром границы» серым пятном рисовалось, но мы на трассах особо не плутали, в городках далеко от машины не отходили и вот в кафешке на въезде в Бялосток спрашиваю у бармена как бы удобней проехать на Брест.
«А вы откуда панове? Из Вильны...» и бармен направляется к компании где утренний кофе попивает компания ребят «в штанах, какие в Бразилии все носят» и через минуту показывает на белый «мерседес»«Ехать за тым..»
Только и успевал в городском потоке за «белой коpмой» держаться, пока не выехали к знаку «конец города» и на обочине пожать руку «ловкого пана лоцмана». Молодой человек еще расписал мне на атласе все хуторки на пути «до полосатого шлагбаума поперек дороги».
Вот и приехали, только польский пограничник объясняет, что это проезд для грузовиков.
«Не жалко, да росыяне не допустят...»
«А вдруг?»
«Ну, с сонными детками» заглянул он в окно.
«Спpобуй..»
И все бы ничего, но мой последний литр бензина закончился в ста метрах «от сладкого и приятного дыма отечества» и некому помочь - фуры на солярке, и проезжая кто то разводит руками, а кто проносится с рёвом клаксонов. Мальчишки проснулись и вышли маме на нейтральной полосе пособирать цветы «необычайной красоты», я с пустой канистрой у раскрытого капота маячу между двумя странами.
Вот и темнеть начало и вдруг подъезжает польский пограничный наряд, ребятам и объяснить ничего не успел.
«Шланг машь?» и на глазах у наших пограничников отсосали бензин из своего УАЗика
«Счастливо, может договоpишься с вашими» махнули они им.
С нашими особо не поговоришь, когда «вся застава в ружьё» битый час проверяла совещаясь о чём то, но не развернули и пропустили под зазвучавшую из Польши битловскую «Обратно в СССР». Только таможенница нахмурила брови.
«А это что? Растения?»
«Нет, маме цветы...»
«Растения. Не положено.» осталась непреклонной женщина в форме, разглядывая букетик. Хорошо хоть статью за контрабанду не припечатала.