Индикатор трехцветья

   
Трехцветная кошка, прибившаяся по осени к дому Татьяны, была боязлива, а оттого молчалива и сдержана. Кошка, не имевшая клички, даже не пыталась приблизиться к порогу теплой кухни, зная свое место приживалки за дверью чулана, прохладного даже летом. Хвостатой квартирантке иногда перепадала от хозяйских щедрот  бесхитростная подачка в виде хлебных корок и лужицы молока в миске, но основной провиант кошка добывала сама охотой на мелкую живность. Татьяна недолюбливала кошек, но трехцветку невольно зауважала после поимки нахальной крысы, подпортившей урожай свеклы. Перед престольным праздником, Николой Зимним, когда снег надежно укрыл земельные угодья, Татьяна впервые сподобилась услышать  голос четвероногой  жилички. 

Правда, то, что доносилось из чулана, трудно было назвать голосом.
Это, скорее, был вой, напоминающий протяжные стоны вдовы на погребальном холмике мужа.
Это был визг охрипшей, покалеченной собаки.
Это были крики из  пыточной камеры, в которой мастера заплечных дел обесцвечивали муками половую принадлежность тварей, живущих на Земле.
Это было неизбежное, болевое  сопровождение великого таинства, таинства появления новой жизни у любой женской особи, которое невозможно перепутать с   атаками страданий иной природы. 

Затянувшиеся родовые схватки опрокинули трехцветку на спину, заставляя ее беспорядочно ерзать по ледяному полу чулана. Острые клыки, обнажившиеся в страдальческом оскале, лязгали от пронизывающего холода, прикусывая высохший от жажды острый язычок. Дорожки замерзшей кровавой слизи расчертили периметр жизненного пространства истерзанной трехцветки, добавив алого кармина в природную палитру кошачьего окраса.

Татьяна, трижды рожавшая под акушерской опекой, проклинала себя за равнодушие к бабьей проблеме хвостатой жилички. Бережно пропихнув руку под липкую спинку зверька, она подняла и понесла роженицу в уютное тепло избы. У кошки не было сил сопротивляться,  и она, замолкнув от страха, безвольно повисла на женских руках легкой тряпицей. Татьяна, с запоздалой жалостью отметила кошачью худобу, ее выпирающие ребра, острые позвонки спины, заострившуюся мордочку. Уложив страдалицу на мешковину рядом с теплой печкой, хозяйка, стоя на коленях, поглаживала выпирающий живот роженицы, надеясь уменьшить знобливую боль. Рука Татьяны  ощущала сердцебиение крошечного плода и настойчивые толчки внутренних сокращений, но обитатель кошачьего чрева не торопился на свет божий, невзирая на мучительные старания беременной.

Обессиленная  трехцветка, опоясанная болью очередной схватки, застонала, как выбившийся из сил, человек и переместила худое тело на бок. В этот момент глаза Татьяны выхватили инородное образование, явно не принадлежавшее мученице. Высвободившийся из материнской утробы крошечный хвостик котенка, с удивительным упорством, активно сверлил пространство, утверждая  законные права на жизнь.  Боясь обломать хрупкий с виду, отросток, кошачья акушерка прихватила трясущейся рукой странный символ внутриутробной жизни и аккуратно потянула на себя.

Крупный котенок, жизнеутверждающего огненного цвета, мягко вышел из кошачьего чрева, как палочка из подтаявшего эскимо. Кошка, освободившаяся от бремени, благодарно обхватила руку повитухи мягкими подушечками лап и бережно облизала их шершавым языком. 

В глазах измученной трехцветки, зеленой индикацией радужной оболочки, высветилась бесконечная признательность  за душевную доброту, за всепобеждающее  материнское сострадание и кошачья готовность на любую жертву  ради хозяйки-спасительницы.