ИЗ АРХИВА ВАЛЬПУРГИЯ ШАХМЕДУЗОВА
Мы наконец решились, не без колебаний и сомнений, опубликовать очередную часть обширного литературного архива безвременно и навсегда покинувшего нас одноклассника, друга, соседа по даче и собрата по перу, предпочитавшего трудиться на литературном поприще (хоть и писавшего, главным образом, "в стол", лишь изредка зачитывая кое-что из своих сочинений близким друзьям и сотоварищам по "цеху бумагомарателей", как сам он не раз выражался в сердцах) под звучным псевдонимом "Вальпургий Шахмедузов". Одержимый похотью писательства (используя выражение Ивана Бунина) с самых юных лет, покойный в этом отношении (как и во многих других) выделялся из рядов своих сверстников и одноклассников, хотя почти что все из нас, подобно ему, уделяли с младых ногтей немалую часть своего досуга "самому странному изо всех человеческих дел, называемому писанием" (используя выражение того же Ивана Бунина в "Лике"), достигнув немалых, для своего возраста, высот на ниве российской изящной словесности, прежде чем непростительно рано уйти от нас в мир иной, или в небытие, кому как больше нравится (он был цепным курильщиком, что, вкупе с неумеренным пристрастием к различным горячительным напиткам и общей всем истинно русским интеллигентам "мировой скорбью", собственно, и свело его в могилу). Хотим сразу оговориться, что речь идет о еще незрелом, явно юношеском произведении под странным названием "Жучок и бычок", датируемом, судя по содержанию авторского текста, кануном 1978 года, поскольку описанный в нем подмосковный дачный поселок (в действительности благополучно продолжающий существовать и по сей день, несмотря на реально имевшие место отдельные случаи пожаров, вызванных неосторожным обращением с газовыми баллонами, керосинками и вообще, несоблюдением мер противопожарной безопасности) еще не газифицирован. Поразмыслив, мы сочли за благо опубликовать это произведение таким, каким нашли его рукопись на чердаке дачи нашего незабвенного одноклассника и друга в подмосковном поселке Абрамцево, где, на лоне природы, прошла немалая часть наших детства, отрочества и юности.
Одноклассники, друзья, соседи по даче и душеприказчики покойного
Вольфганг Акунов и Александр Шавердян
Писателю А.П. Казанцеву,
Соседу по даче в Абрамцево
Вечерело. Я сидел на пеньке возле закрывшейся около часа тому назад керосиновой лавки, где все не слишком состоятельные дачники, вроде меня многогрешного, не имевшие газовых плит, запасались топливом для керосинок, и докуривал последнюю сигарету, остававшуюся в мятой пачке. По небу плыли облака, и я, наслаждаясь вечерней прохладой, порой бросал на них задумчивые взгляды. Внезапно что-то, поначалу неуловимое, привлекло мое внимание в одном из приближавшихся облаков. Не веря собственным глазам, я протер их левой рукой, не занятой тлеющей сигаретой, и снова поглядел на небо.
Но нет! Сомнений быть не могло. Неумолимо приближавшееся, с нарастающим гудением, напоминающим звук мощного авиадвигателя, со стороны деревни Репихово, облако приобретало все более зримые очертания громадного рогатого жука, летящего по небу прямо на меня. Скользнув по мне довольно равнодушно взором своих огромных, словно два прожектора, блестящих круглых глаз, жук устремил его на стоявшую на кирпичной подставке возле лавки полуторатонную ржавую цистерну с керосином.
Снизив скорость, жук описал в небе круг над цистерной и грузно приземлился прямо на пожухлую траву. Не веря собственным глазам, я таращил их на непонятно откуда свалившееся мне, можно сказать, на самую голову, небесное чудовище, забыв про тлеющую в словно парализованных пальцах правой руки горящую сигарету.
"Ну, ни хрена себе жучок!" - невольно вырвалось у Вашего покорного слуги.
Громадный жук, будто притягиваемый невидимым магнитом, тяжело пополз, пыхтя, как тепловоз, и скрежеща сочленьями гигантских ног, по направлению к цистерне. Коснувшись и ощупав ее длинными, ветвистыми, как у оленя, острыми рогами, он, шевеля антеннами усов, прижался вплотную к цистерне мощной, как танковая башня, бронированной огромной головой и я услышал показавшийся мне оглушительным скрежет его колоссальных серповидных челюстей о металл, осыпавшийся ржавой крошкой. Запахло керосином. Прокусив цистерну острыми, как пилы, жвалами, жук погрузил в образовавшуюся рваную дыру длинный, как у слона, блестящий хобот и принялся со свистом, словно от десятка авиатурбин, жадно засасывать пахучий керосин. Во мгновение ока цистерна была опустошена, и полторы тысячи литров столь ценного для небогатых дачников горючего все, до последней капли, перекочевали в поистине бездонное нутро чудовищного насекомого.
Жук удовлетворенно запыхтел. Я по-прежнему неподвижно сидел на пеньке, затаив дыхание, оцепенев от страха и в то же время боясь сделать лишнее движение, хотя вряд ли смог бы совершить его, даже если бы очень захотел. Хоть бы он скорее улетал! Но жук внезапно, с быстротой, которой я меньше всего мог ожидать от столь неповоротливого существа, совершил поворот на сто восемьдесят градусов, воззрившись на меня парой своих глазищ-прожекторов. От него резко несло керосином. Увидев устремленный на меня, неумолимо приближающийся хобот в обрамлении острых ветвистых рогов и грозно расходящихся зубчатых челюстей, я понял, что сейчас все решают секунды. Но по-прежнему был не в силах пошевелиться, скованный липкой паутиной первобытного страха. Всякая смерть страшна. Но мне кажется, что чем дальше человек отстоит от своего убийцы в эволюционной цепочке, тем смерть для него неприятнее. Скажем, быть убитым в схватке человеком человеку не так страшно, как погибнуть от клыков или когтей льва или тигра. Быть съеденным диким зверем менее противно, чем оказаться пожранным акулой. Но что может быть омерзительнее смерти в беспощадных жвалах насекомого чудовищных размеров!!!
В этот момент тлеющий в моей руке бычок догорел почти до самых пальцев. Запахло палеными ногтями, я ощутил в обожженных пальцах резкую боль, что позволило мне отчаянным усилием преодолеть паралич, превративший меня в безгласную, безропотную жертву, словно кролик, загипнотизированный подползающим удавом, ожидавшую неотвратимой гибели. Стряхнув с себя оцепенение, я вскочил и с безумным, пронзительным воплем, едва сознавая, что делаю, швырнул догорающий окурок прямо в зиявшее уже совсем близко передо мной, источающее едкие пары керосина, бездонное жерло хобота надвигающегося на меня с неумолимостью самой судьбы чудовищного, исполинского жука.
Отчаянный бросок отнял у меня остаток сил, и я упал ничком, лицом в пожухлую траву, успев заметить ослепившую меня вспышку ярчайшего огня.
Это вспыхнули подожженные моим брошенным наудачу бычком керосиновые пары. Жук, мгновенно охваченный пламенем, взлетел с надсадным ревом, словно реактивный лайнер. А я, будто подброшенный с земли невидимой пружиной, следил безумными глазами за его полетом, дико матерясь.
Моим глазам предстало феерическое зрелище. Горящий жук с громоподобным ревом, как огромный стратегический бомбардировщик, кружил над замершим, казалось, в ужасе, поселком, изливая на него с потемневших небес огненные струи пылающего керосина. Все Абрамцево было в огне. То и дело раздавались глухие взрывы. Это взрывались газовые баллоны в домах состоятельных дачников, имевших газовые плиты и раз в неделю запасавшихся баллонами. Один из взрывов, прогремевший где-то в самом центре подожженного жуком поселка, оказался особенно сильным. Взметнувшийся на его месте в небеса громадный столб огня и дыма подхватил и закружил горящего жука, подбитым самолетом рухнувшего в эпицентр чудовищного взрыва. Внезапно я узрел на фоне застилавшего весь горизонт пожара стремительно летящий прямо на меня темный предмет, быстро увеличивавшийся в размерах. Скорее всего, это было одно из гигантских хитиновых надкрылий жука, оторванное и отброшенное взрывом. Я попытался убежать или хотя бы увернуться в сторону, но ноги мои словно приросли к земле. В следующее мгновение я всем телом ощутил сокрушительный удар, подобный электрическому. Свет в моих очах угас, сознание померкло, я провалился в бездонный и черный колодец...
Придя в себя в послеоперационной палате Хотьковской районной больницы, я поначалу пытался говорить о происшедшем с врачами, медицинскими сестрами, уборщицами, соседями по палате. Все как-то странно смотрели на меня, а когда я настаивал на подлинности пережитого, недоверчиво хмыкали, качали головой или просто отводили глаза. Мои рассказы о жуке чудовищных размеров, ставшем, заправляясь керосином, словно самолет, причиной гибели целого дачного поселка, казалось, не производили впечатления ни на кого. Согласно официальной версии, Абрамцево (включая нашу дачу-развалюху) действительно сгорело дотла, но вовсе не оттого, что было подожжено громадным жуком (каких в природе, разумеется не существует - во всяком случае, у нас в СССР), а от неосторожного обращения с газовой плитой одного из дачников (установить личность которого в настоящее время следственным органам, к сожалению, не представляется возможным, в связи с тем, что весь поселок выгорел дотла).
Смирившись с официальной версией случившегося, я перестал говорить о жуке и цистерне и, вероятно, потому был выписан, а не переведен в психушку.
Но и сейчас события того летнего вечера по-прежнему стоят передо мной во всех своих подробностях, вплоть до наимельчайших. И я не могу счесть бывшее не бывшим. Пусть мне никто не верит. Пусть я не могу объяснить, что это было... Пусть...
Черт побери! Ведь я видел все это собственными глазами!