(Из цикла рассказов "Это было давно")
Середина пятидесятых годов ХХ столетия…. У родителей нас двое. Я – старшая сестра, и мой брат, младше меня на семь лет.
Наша «малая родина» - хуторок за Минеральными Водами, Ставропольского края.
Единственная улица тянулась на несколько километров вдоль тихой речки, за которой сразу начиналась гряда возвышенностей. Но после войны жителей на этой улице осталось, как травы после пожара, да и то, в основном, - старики и инвалиды.
Все дома саманные, без ухода многие облупились, почернели, вросли в землю, а то и вовсе разрушились.
У самой речки стояла длинная конюшня, где содержались колхозные лошади. Это место тянуло нас, как магнитом, там всегда собиралась вся хуторская детвора. Мы наблюдали за лошадьми, как их кормят, чистят, объезжают…Некоторые мальчишки проникали за ограду, и конюхи разрешали им погладить полюбившегося коня или даже прокатиться на нем по кругу.
Колхоз был бедным, технику заменяли людские руки…Работали много и трудно. А жили все примерно одинаково – глиняные хаты, хозяйство, огород.
Однако никто из хуторян никогда не заводил разговор о том, чтобы покинуть колхоз, родные места, где в вечерние часы солнце целовалось с речкой, а по утрам благоухали, умытые ночной росой, невероятной красоты лазорики.
Люди, как дома, вросли в землю, опылились любовью с буйными травами, цветами, могучими тополями, что подпирали небо вдоль хуторской улицы. Поэтому родительскую колыбель считали своей вечной обителью, воспитывая детей по законам предков – трудолюбивыми, верными родной земле.
Длинными зимними вечерами при свете керосиновой лампы взрослые нашей семьи вели затяжные беседы за большим деревянным столом, на котором перед каждым горкой лежали жареные семечки.
Дети грелись на лежанке русской печи, с любопытством выглядывая оттуда и прислушиваясь к разговорам взрослых. Но в памяти из того времени осталось совсем немного фактов, все-таки мы были слишком маленькими.
Иногда затихали, когда мама и бабушка вдруг начинали плакать, а мужчины низко склоняли головы, а потом, не чокаясь, залпом выпивали по рюмке самогона и выходили на улицу покурить. Женщины зажигали у иконы свечи и молились…
Только повзрослев, мы поняли, что у старших раны войны были совсем свежими. Много родных и близких, соседей и друзей с фронта не вернулось.
Прошло уже десять лет после окончания Великой Отечественной войны, но колхозникам жилось голодно и безрадостно. Им было не до веселья – разрушенная страна, растерзанная земля, миллионы погибших и пропавших без вести…
Часто, не имея крошки на столе, мама отвлекала нас, уводя к горе или в лесополосу. Выручали корешки солодки, паслен, калачики, земляника, чем богаты были наши места. Мы ели из ее рук всё подряд, но никогда не наедались…
По рассказам бабушки, до войны хуторяне жили зажиточно, семьи были крепкими, колхоз насчитывал не одну тысячу работников. Усадьбы тянулись в один ряд на несколько километров. По дороге из конца в конец бегали резвые лошадки с повозками, а у речки, под раскидистой ивой каждый вечер собиралась молодежь – пели, плясали, играли на гармошках и балалайках.
Война, как тайфун, как землетрясение, всё разрушила, унесла, уничтожила, и от хутора почти ничего не осталось.
Немцы, занявшие в 1942 году хутор, подчистую выгребли не только колхозные, но и личные запасы жителей, обрекая их на голодную смерть.
Вечерами я просила бабушку рассказать еще и еще о хуторе, немцах, партизанах, подвигах колхозников, Великой Победе… И она говорила, и говорила, часто вытирая слёзы…А я старалась запомнить каждое слово, переживая вместе с нею те страшные годы, которые ничем не вытравить из памяти и сознания людей.
По словам бабушки, мужчин сразу всех забрали на фронт, многие несовершеннолетние комсомольцы ушли добровольцами. Молодых женщин тоже привлекали для военной подготовки, формируя отряды самообороны.
Поздней осенью 1941 года, пытаясь остановить немцев, в районе города Минеральные Воды стали копать глубокие окопы. Техники не было, поэтому всё трудоспособное население близлежащих населенных пунктов было привлечено к работе. Копали вручную, жили в землянках. Плохая одежда и обувь, скудная еда, вши и непосильный труд сделали своё коварное дело - женщины и подростки умирали ежедневно или оставались инвалидами на всю жизнь от простуды и всяких болезней. Лечить больных было некому…
Заплатив такую высокую цену, люди с ужасом наблюдали, как немецкие захватчики, с той стороны, откуда их не ждали, стремительно неслись на мотоциклах и машинах по родным дорогам.
Немцы заселялись в лучшие дома, бесцеремонно выгоняя хозяев и распоряжаясь их хозяйством. Поросячий визг и тревожные крики домашней птицы слышались по всей улице.
Наутро хуторяне вздрагивали от громкой чужой речи. Это командовали немецкие офицеры, которых сопровождали переводчики. Они обходили дворы и выискивали «своих» людей. Скоро «штат» был укомплектован, и вот уже всем знакомые хуторяне с повязками полицаев, получив неограниченные полномочия от новой власти, осваивали новые должности. Тут-то у них и проявились низменные качества в полной мере – сколько же своих людей они погубили – доносили на соседей, забирали молодых девушек, отнимали последние продукты у стариков и детей. Хутор оделся в траур, каждый день тянулись повозки к кладбищу, раздирающие душу крики впечатывались в сознание…
Спасение от непрошенных гостей пришло неожиданно – Отдельные части Советской армии стремительно наступали и в 1943 году освободили Кавказ.
Отступление врага хуторяне встречали на улице. Они молились, обнимались, плакали, в истерике падали на колени…
Первую радость сменило оцепенение. Стояла жуткая тишина. После немцев остались разграбленные дворы с тревожно распахнутыми воротами: ни птицы, ни домашних животных, даже собак расстреляли полицаи… Кстати, сами они приняли смерть от своих «хозяев». Когда те в спешке покидали хутор, то заперли всех полицаев в сарае и подожгли его. Крики раздавались недолго - никто им не помог. На огонь, пожирающий людей, хуторяне смотрели молча, крепко сжав зубы...
Постепенно оставшиеся в живых брались за работу: приводили в порядок свои дома, дворы и огороды, но делали это со слезами, скорбя по погибшим.
Всеобщая истерическая радость охватила людей в день Победы над врагом, когда в хутор вернулся с войны первый защитник. Его, опирающегося на костыли, земляки со слезами встречали, как самого дорогого гостя. Но дома солдата встречать было некому…
Потом еще около десятка человек вернулось в свой хутор. И всё…
Вспоминая пережитое, бабушка разволновалась и сказала:
- Всё, хватит на сегодня.
- А дальше что было? – не успокаивалась я.
- Что дальше? Жили, работали, но с каждым годом хуторян становилось всё меньше и меньше. Здесь ты уже и сама помнишь, как мы жили, - закончила свой рассказ бабушка, устав от воспоминаний.
А я подумала, каким же нужно быть варваром, чтобы изжить со свету большой и красивый хутор, людей с их надеждами, верой и любовью…
Ведь так и не смог хуторок мой у реки подняться на ноги после губительных потрясений….Скоро и последнюю его жительницу переселили на погост.
Прошли годы. И, когда не стало ни бабушки, ни мамы, меня вдруг потянуло туда, где родилась, где переживала их нелёгкие судьбы, вдыхала ароматы родных просторов, разбавленные горечью потерь и разлук…
Мы с братом с трудом отыскали хуторскую дорогу, но ни единого признака того, что здесь когда-то жизнь била ключом, не осталось. На месте бывшего хутора золотом отливали бескрайние поля, обрамленные нитками лесополос. Тяжелые колосья пшеницы как бы отдавали дань умершим от голода и невзгод колхозникам.
И только всё та же извилистая речка и огромное кладбище были свидетелями прошлой жизни…