Я как-то не сразу вникла в эту историю, а сейчас стала искать в сети фотографию - и, оказывается, до сих пор официального открытия памятника Иоанну Грозному в Орле не было, установлен-то установлен, и большинство (две трети) горожан за, но были какие-то пикеты, протесты, суды, перенос даты и прочее подобное.
Вся эта история вдруг мне напомнила другую, пушкинскую из "Медного всадника":
С подъятой лапой, как живые,
Стояли львы сторожевые,
И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.
Евгений вздрогнул. Прояснились
В нем страшно мысли. Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились,
Бунтуя злобно вкруг него,
И львов, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался...
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Кругом подножия кумира
Безумец бедный обошел
И взоры дикие навел
На лик державца полумира.
Стеснилась грудь его. Чело
К решетке хладной прилегло,
Глаза подернулись туманом,
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь. Он мрачен стал
Пред горделивым истуканом
И, зубы стиснув, пальцы сжав,
Как обуянный силой черной,
«Добро, строитель чудотворный! —
Шепнул он, злобно задрожав, —
Ужо тебе!..» И вдруг стремглав
Бежать пустился. Показалось
Ему, что грозного царя,
Мгновенно гневом возгоря,
Лицо тихонько обращалось...
И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой —
Как будто грома грохотанье —
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой.
И, озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине,
За ним несется Всадник Медный
На звонко-скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
И с той поры, когда случалось
Идти той площадью ему,
В его лице изображалось
Смятенье. К сердцу своему
Он прижимал поспешно руку,
Как бы его смиряя муку,
Картуз изношенный сымал,
Смущенных глаз не подымал
И шел сторонкой.
В этой пространной, но великолепной цитате особенно про грозного всадника хорошо и к месту сказано: "Показалось ему, что грозного царя, мгновенно гневом возгоря, лицо тихонько обращалось". Да и в целом удивительно всё уместно и к орловской истории приложимо...
Нужно ещё одну пушкинскую цитату вспомнить, столь же или даже более знаменитую, монолог Пимена из "Бориса Годунова". Если про бедного Евгения Пушкин предварил, что происшествие невыдуманное, то про описанную Пименом сцену и без того известно, её сам Грозный и описал в своём Послании в Кирилло-Белозерский монастырь.
Пимен
Не сетуй, брат, что рано грешный свет
Покинул ты, что мало искушений
Послал тебе Всевышний. Верь ты мне:
Нас издали пленяет слава, роскошь
И женская лукавая любовь.
Я долго жил и многим насладился;
Но с той поры лишь ведаю блаженство,
Как в монастырь Господь меня привел.
Подумай, сын, ты о царях великих.
Кто выше их? Единый Бог. Кто смеет
Противу их? Никто. А что же? Часто
Златый венец тяжел им становился:
Они его меняли на клобук.
Царь Иоанн искал успокоенья
В подобии монашеских трудов.
Его дворец, любимцев гордых полный,
Монастыря вид новый принимал:
Кромешники в тафьях и власяницах
Послушными являлись чернецами,
А грозный царь игуменом смиренным.
Я видел здесь — вот в этой самой келье
(В ней жил тогда Кирилл многострадальный,
Муж праведный. Тогда уж и меня
Сподобил Бог уразуметь ничтожность
Мирских сует), здесь видел я царя,
Усталого от гневных дум и казней.
Задумчив, тих сидел меж нами Грозный,
Мы перед ним недвижимо стояли,
И тихо он беседу с нами вел.
Он говорил игумену и братье:
«Отцы мои, желанный день придет,
Предстану здесь алкающий спасенья.
Ты, Никодим, ты, Сергий, ты, Кирилл,
Вы все — обет примите мой духовный:
Прииду к вам преступник окаянный
И схиму здесь честную восприму,
К стопам твоим, святый отец, припадши».
Так говорил державный государь,
И сладко речь из уст его лилася.
И плакал он. А мы в слезах молились,
Да ниспошлет Господь любовь и мир
Его душе страдающей и бурной.
А сын его Феодор? На престоле
Он воздыхал о мирном житие
Молчальника. Он царские чертоги
Преобратил в молитвенную келью;
Там тяжкие, державные печали
Святой души его не возмущали.
Бог возлюбил смирение царя,
И Русь при нем во славе безмятежной
Утешилась — а в час его кончины
Свершилося неслыханное чудо:
К его одру, царю едину зримый,
Явился муж необычайно светел,
И начал с ним беседовать Феодор
И называть великим патриархом.
И все кругом объяты были страхом,
Уразумев небесное виденье,
Зане святый владыка пред царем
Во храмине тогда не находился.
Когда же он преставился, палаты
Исполнились святым благоуханьем,
И лик его как солнце просиял —
Уж не видать такого нам царя.
О страшное, невиданное горе!
Прогневали мы Бога, согрешили:
Владыкою себе цареубийцу
Мы нарекли.
"Здесь видел я царя, усталого от гневных дум и казней,... а мы пред ним молились, да ниспошлёт Господь любовь и мир, его душе страдающей и бурной".
В монологе этом замечательно точно и правдиво описаны и отец, и сын, царь Фёдор Иоаннович, но меня всегда мороз пробирал от завершающей сентенции Пимена:
Уж не видать такого нам царя.
О страшное, невиданное горе!
Прогневали мы Бога, согрешили:
Владыкою себе цареубийцу мы нарекли.
До сих пор пробирает. Видела в сети фотографию пикетчиков с плакатом: "Памятник тирану нам не нужен". Бедные. Всё им, видно, мерещится "тяжело-звонкое скаканье по потрясённой мостовой".
В своё время, в университете, "Медный всадник" не очень меня потряс. Памятник мне нравился, наводнений я не боялась, любила Неву во всякое время года, и мучений бедного Евгения не поняла.
А теперь поняла, о чём это. В финале поэмы описывается безвестная могилка бедного Евгения, рядом со снесённым ужасным наводнением домиком его невесты, и поскольку с тех, университетских времён, много я повидала таких безвестных могил и снесённых другим великим наводнением опустевших домиков - до меня многое дошло.
"Не так ли ты над самой бездной Россию поднял на дыбы". Прочитала в сети же, что губернатор орловский заявил, что для него есть три великих правителя России: Иоанн Грозный, Пётр Великий и Сталин.
Угу, кто же ещё, все трое много народа переморили, как же не "великие". И снова вспоминается Пимен, светоносный царь Фёдор Иоаннович и как эхо:
Уж не видать такого нам царя,
прогневали мы Бога, согрешили,
владыкою себе цареубийцу мы нарекли...