Каждое божие создание ищет свое счастье и призвание. Но многие путают дорогу или идут с завязанными глазами куда придется. О, Боже, до чего, порой, трудно представить себе, насколько можно удалиться от своих идеалов, продвигаясь вслепую!
Часть 4. На игле.
Утром девушки ужаснулись синякам на руках и под глазами. Бледные, осунувшееся. Все валится из рук. Ничего не хочется, даже бухнуть.
- Еще бы вмазаться! – пробурчала Марина.
- Пойдем к Дэну!
- Поехали с нами на точку, где мы берем дурь, - сказал Дэн.
Наркотой торговали в большом цыганском пригороде. Там было много торговцев зельем. Кто по травке, кто по опиуму, а кто по героину специализировался.
Дэн попросил водителя остановить у большого двухэтажного дома из белого кирпича.
- Вот она, фазенда, - сказала Таня.
- Мы с Настей посидим в машине, - сказал Дэн, - а вы возьмете лекарство. Таня, покажи Марине, что делать и как надо себя вести.
Девушки зашли во двор. Повсюду валялись шприцы и иглы.
Два молодых человека опустившейся наружности и возрастом не более восемнадцати лет уговаривали цыганку лет пятидесяти, выглядывающую из окна:
- Патрина, дай в долг! Возьми эти серьги.
- Они серебра низкой пробы, на лекарство не хватит.
- Но мамой клянусь, завтра все верну!
- Хорошо. Только чтобы завтра деньги был.
Парни повернули серо-зеленые лица к девушкам и посмотрели на них невидящими глазами. Одеты они были в выцветшие пуховики с чужого плеча и грязную, рваную обувь:
- А вы, видать, недавно иголочку попробовали? Личики уж очень свеженькие. Но недолго осталось.
- Злой, коли меня в шею. На руках и ногах все вены сгорели.
Злому пришлось приложить немало усилий, чтобы вмазать приятеля.
- Ух, ты, кайф! А тебя куда вмазать?
- В пах!
Марина отвернулась от ужаса.
- Че рыло воротишь? Усмехнулся Злой, - еще годик, и такой же, как мы станешь. Если от ломки или передозы не отъедешь.
Спрятав баян в сапог, как учил Дэн, девушки сели в машину. Автомобиль остановили гаишники. Все было чисто.
- Доза, превышающая куб, считается хранением, - просветил Дэн, - и если бы наш баян нашли, мы бы уже были на нарах.
Марина не спала всю ночь: болели суставы, сильно лихорадило, простыни пропитались потом с кислотным запахом. Все мысли занимал приход. Что это? Ломка?
Едва дождавшись утра, прихватив все свои драгоценности, девушка отправилась в областной центр, считая минуты до точки.
Ее новая барыга, четырнадцатилетняя цыганка Золушка, сидела на террасе с двухлетним ребенком на руках. Рядом с ними стояла банка с зельем.
- Ну что, привезла? – спросила она Марину, - Давай баян.
Золушка сунула шприц в руки ребенка и помогла ему набрать нужную дозу.
- С детства работать приучаем, - проговорила она с милой улыбкой.
Во дворе сидел одноногий дед, верней, человек лет тридцати пяти: из-за того, что он не в то место вмазался, ему пришлось ампутировать ногу. Компанию ему составляла неопрятно одетая девушка неопределенного возраста, в платке и мужских туфлях.
Люди на точке заинтересовались Мариной: кто такая? Какого возраста? На системе? Стаж?
- Меня Яна зовут, - сказала девушка, - мне пятнадцать лет и уже год на системе. Не раскумаришь, сестра?
- Прости. Все деньги за лекарство отдала.
Зашли двое парней лет восемнадцати.
- Братишки, раскумарьте! – бросилась к ним Яна.
- Если отсосешь у обоих, то раскумарим. Только старайся, хорошо соси, а то вместо лекарства ****ы получишь!
Троица отошла за угол. На весь двор было слышно характерное причмокивание.
- Глотай, шмара, сперму, а то в нос дам!
Парни вмазали Яну в предплечье.
-Спасибо, братишки!
Яна принялась целовать своих благодетелей, но те отшвырнули ее в сторону.
- Вот еще, лобызаться с грязной бабой!
На точку зашли еще трое. Один из них был без руки – отняли вследствие гангрены после неудачного укола.
Выбежала испуганная Золушка. В ее руках были какие-то наряды.
- Мусора! – крикнула она.
- Быстро надевай цыганскую юбку и платок и бери в руки веник, - сказала она Марине, - а все остальные бегите через огород!
Марина, как велела Золушка, принялась мести двор. Менты ворвались, как ураган. Осмотрев безногого, они крикнули парням: «Лицом к стене!»
- Вот что у него нашли, - мент вытащил из кармана парня шприц, - покажи вены!
Золушка говорила Марине что-то по-цыгански, и та уже понимала кое-какие фразы. Марину менты не тронули, а парней отвели в милицейскую машину.
Часть 6. Серафим.
1.
Был солнечный, теплый день. Марине не хотелось возвращаться домой после работы. Она уселась на скамейке в сквере и достала книгу.
- Не возражаете, если я присяду рядом? – спросил приятный мужской голос.
- Как я могу быть против, если скамейка – место общественного пользования?- не отрываясь от книги, ответила девушка.
- Камю читаете? – спросил молодой человек.
Марина подняла голову. А он симпатичный. Даже очень. Его лицо показалось ей знакомым. Добрые серые глаза, русые волосы, ямочки на щеке, ласковая улыбка. Высокий и худой.
«… навстречу ей шел высокий худощавый человек с длинными русыми волосами, одетый в одежду древнего фасона. В его руках был букет прекрасных цветов…»
Это его она видела тогда во сне! Только сейчас он был одет в потертый джинсовый костюм и носил короткую стрижку.
- Значит, Вам близка философия экзистенционализма? – спросил незнакомец.
- Да. Я чувствую себя человеком экзистенциональным.
- Как Вы это понимаете?
- Трудно объяснить в нескольких словах. Я пытаюсь проникнуть в суть вещей. Но чем глубже проникаю, тем больше теряюсь в мире, которому до тебя нет никакого дела. Мне нужна какая-то встряска, чтобы почувствовать себя настоящей, нужной.
- Это типа Катара из книги, что вы читаете, который чувствовал себя героем во время эпидемии чумы, а когда наступило спокойное время, повесился?
- Что-то есть и от этого. А проще, я чувствую себя в каком-т вакууме.
Незнакомец улыбнулся:
- А почему бы Вам просто не попробовать жить, отпустив все мысли? Здесь и сейчас. Что Вы хотите именно сейчас?
«Умереть», - чуть не вырвалось у Марины.
- Вы хотите, чтобы я подарил Вам цветы, а потом угостил мороженым?
- Хочу!
- Ну, так пойдемте вон к тому цветочному ларьку.
- Но мы даже не представились друг другу.
- Меня Серафим зовут и мне двадцать восемь лет.
- Какое необычное имя! Ангельское.
- А я и хочу стать твоим ангелом-хранителем. А как тебя зовут, девушка с необычной внешностью и еще более прекрасной душой?
- Марина. Но почему ты решил, что моя душа прекрасна?
- Я вижу тебя насквозь. Ты Морская. Я так люблю море. В детстве я хотел стать моряком, но море страстей занесло меня совсем не в ту гавань, о которой я мечтал. А вот и цветочный ларек. Выбирай букет!
Надо же, это тот самый букет, который она видела в руках юноши из сна.
- Этот, - указала Марина.
- Странно, именно его я и хотел тебе предложить. Как хорошо ты с ним смотришься! И как подошла бы тебе древнегреческая одежда!
- Ты говоришь так образно. Ты – поэт?
- Недоделанный бард. А ты, Марина, поэтесса?
- Можно сказать, да. Но я так долго шла по пути тьмы и заблуждений, что мои стихи утратили светлое начало.
2.
Он такой чистый и добрый. Ходит в храм. Готов прийти каждому на помощь. А она – падшая женщина, исчадие ада, убившая в чреве свое дитя, когда-то поклонявшаяся Дьяволу и употреблявшая наркотики. Он говорит, что любит ее. Но разве она достойна его любви? Почему они не встретились восемь лет назад, когда она была невинной девушкой? Да, она любит его, как только может любить женщина мужчину. Но слишком поздно она поняла, что это была настоящая любовь, в отличие от бутафории с ВолодейДеминым и Олегом. Она не может жить без Серафима. Он словно живительный источник, исцеляющий ее израненную душу. Но она не достойна этого источника. Ей никогда не отмыться от грязи, которая впилась и вросла в ее душу. «Ад Вам!» - показывала тарелка, с помощью которой они, глупые юнцы, вызывали когда-то духов умерших. Значит, она достойна Ада?
Так дальше не может продолжаться. Она должна уйти и не тащить за собой вниз любимого человека. И перестать портить жизнь родителям.
Марина поднялась на чердак, затем на крышу. Девушка посмотрела вниз. Страшно. Кружится голова. «Ну же! Давай! Макс смог, а ты чем хуже?»
- Не делай этого! – кто-то схватил ее за ногу и повалил на поверхность крыши.
- Ты?! – удивилась девушка, увидев Серафима, - как ты здесь оказался?
- Я все видел. Видел твое состояние и проследил за тобой. Я же обещал быть твоим ангелом-хранителем.
- Пусти меня! Я не хочу жить! Не хочу портить жизнь ни тебе, ни своим родным!
- Как же ты заблуждаешься! Мне так плохо без тебя в этом мире. То, что ты пережила, моя бедная девочка, не делает мою любовь к тебе слабее. Я все знаю и обо всем догадываюсь. Послушай, я ведь тоже не без греха. Хочешь, расскажу тебе свою историю? И ты перестанешь стыдится передо мной своего прошлого. А потом ты мне расскажешь свою, и мы вместе постараемся исправить наши ошибки. Я тоже когда-то был самоубийцей и понял, что со смертью тела наши проблемы не кончаются, а только начинаются. И только тогда начинаешь понимать, что совершил единственную страшную и непоправимую ошибку в жизни, когда безвозвратно лишил ее себя.
Марина посмотрела на Серафима с удивлением. Он, глубоко православный верующий – и самоубийца?
- Да, Марина. Тогда я не был тем человеком, которого ты знаешь. Путешествие на тот свет изменило мою жизнь, а верней, кто-то свыше направил ее в другое русло.
- Но что подтолкнуло тебя к такому шагу?
- Неправедная жизнь. Вместо того чтобы учиться и получать профессию, я захотел легких денег: фарцевал и занимался мошенничеством. Потом влетел на бабло. Бандиты забрали мою любимую девушку и грозились вернуть ее по частям, если не отдам им нужную сумму денег. У меня была упакованная двухкомнатная квартира, которую пришлось отдать за долги. Девушка, с которой мы прожили вместе шесть лет – причем все это время я содержал не только ее, но и ее мать и младшего брата, бросила меня и сдала ментам. Благодаря стараниям адвоката, я вышел из СИЗО с двумя годами условного срока. Потеряв все, никому не нужный БОМЖ, я снял на последние деньги место в гостинце – если можно назвать так этот клоповник. Я заперся в общей ванной, включил воду и полоснул бритвой по венам. Темные брызги крови, смываемые водой, превратились в кровавый поток. Я услышал, как кто-то взламывает дверь. Я видел, как утаскивают мое тело, но оно было где-то в стороне от меня. Такое бледное, безобразное. Меня вдруг резко потянуло вниз. Это напоминало езду на эскалаторе в метро. Чем ниже я опускался, тем сильнее сгущалась мгла. Внезапно лестница эскалатора свернула в сторону, и я оказался в кромешной тьме. Казалось, тьма имела плотность. И чем дальше я уходил, тем гуще она становилась, напоминая слизь. Не было никого, и только чуть слышные голоса, раздающиеся будто не извне, а изнутри моего сознания, шептали: «молись за нас, молись за нас». Во тьме я различил молодого человека с длинными черными волосами. Он словно был связан. «Молись, чтобы Господь простил грешного Максима, если он сочтет меня достойным прощения».
- Я его знаю! – воскликнула Марина, - это был сатанист, который прыгнул с крыши.
- Тогда я вспомнил имя Божие и помолился своими словами. Кто-то невидимый усадил меня на железную, напоминающую больничную каталку, и завез в помещение, похожее на больничную палату. Вдоль стен узкого длинного помещения располагались железные полки, на которых плотно друг к другу лежали какие-то уродцы: некоторые с непомерно большой головой и тщедушным телом, без глаз или носа; с телом червя и головой человека, паукообразными телами. Если ты была в Кунсткамере, можешь представить себе все это многообразие уродцев. По углам камеры стояли коробки с человечески останками. Был невообразимый смрад. Зашли хирурги. Их лица выражали холодную злобу. «Куда определим этого?» - спросил один из них, указав на меня. Я опять взмолился Всевышнему и снова оказался на эскалаторе. Мимо пролетали какие-то серые тени. «Здесь тебе выходить» - услышал я чей-то голос. Верней, это была моя собственная и в то же время несобственная мысль. Я вышел на серой площадке, усыпанной мелким серым песком. До самого горизонта простирались серые валуны и скалы. Летали какие-то тени. Я точно знал, что это были люди. Я пытался с ними заговорить, но они меня не слышали. Одна женщина средних лет – я плохо помню ее внешность – сказала, что ей было так плохо, что она покончила с собой. Она пыталась убить себя и здесь, прыгая вон с той скалы, но не могла, поскольку тела лишилась еще при той смерти.
Потом я увидел симпатичную девушку лет двадцати, шатенку с зелеными глазами. Она просила молиться за нее и ее подругу, которая еще там.
- Так это же Настена была! – воскликнула Марина, - отныне буду молиться за нее и Макса. Но как же ты выбрался оттуда?
- Господи, неужели я прошел свой путь, чтобы оказаться вот здесь? – крикнул я и стал усиленно молиться, как мог, Богу и Серафиму Саровскому, в честь которого меня назвала и крестила моя бабушка. Мне явился светлый старец. От него веяло такой безусловной любовью, которую я не встречал на Земле. Я узнал в нем Серафима Саровского. Он сказал, верней, передал телепатически: тебе дан еще один шанс, но ты должен изменить свою жизнь. В этом я тебе помогу. И я оказался в реанимации.
Из реанимации меня перевели в психиатрию. Меня заперли в небольшом помещении с решетками, напоминающем КПЗ.
Увидев двух немолодых санитарок, я подумал, что еще не вернулся из Ада и меня окружили бесы.
Я призвал имя Божие.
- Он буйный! – заверещала одна из старух, - слышишь, что-то лепечет!
- Надо привязать его!
Меня распяли на кровати и туго привязали за конечности. Уже через полчаса руки и ноги потеряли чувствительность. Когда я попросил воды, мне пригрозили заклеить рот скотчем. Так я пролежал до девяти утра, до появления доктора.
- Говорят, ты бормотал что-то про Бога? – спросил высокий седовласый врач.
- Молился.
- Понятно. Галлюцинации есть? Голоса? Побудешь пока здесь, а через три дня, если чего не учудишь, переведем в общее отделение.
У пациентов отбирали все острые и подозрительные предметы, снимали часы. Чтобы причесаться или почистить зубы, нужно было просить соответствующую принадлежность у медсестры. Словно в царстве вампиров, отсутствовали зеркала. Запрещалось приносить кофе и чай, а курящим выдавали по три сигареты в день, отламывая при этом фильтры.
Санитарки пинали и материли неугодных, пытаясь за счет этих несчастных повысить чувство своей значимости. По прихоти этих прЫнцесс могли кого угодно когда угодно привязать к постели, придумав любую причину. Ко мне подошла девица и начала что-то говорить про марсиан. Остальные ходили, как зомби, и не могли сказать что-либо внятное. Меня накачали какими-то уколами и таблетками, из-за которых я проспал почти трое суток.
Если то место, куда я попал после реанимации, можно сравнить с Адом, то общее отделение – с Чистилищем. Меня определили в пятиместную палату. За месяц моего пребывания в психушке у нас сложилась такая приятная компания, что не хотелось уходить, как из санатория. Один сосед по палате, двадцатилетний Леха, уже год как жил в дурке. Насколько я понял, он косил от следствия. У Лехи был настолько легкий характер, что он мог выпросить что угодно у кого угодно. При этом он так умело прикидывался дурачком, что ему прощалось то, за что иного сразу бы выгнали из больницы. Своим долгим стажем «психа» Леха заработал привилегию выходить на улицу, чем пользовалась вся психушка.
Два Ивана, около тридцати пяти лет каждому, были удивительно похожи дуг на друга. Оба взяли на работе отпуск и, сославшись на маниакально-депрессивный психоз, решили отдохнуть от жен и детей, благо посещение пациентов было ограничено двумя часами в день. Еще один молокосос косил от армии. Иваны удачно прятали кипятильники, и по утрам мы угощались ароматным кофе. В свободное время играли в домино и карты. Мы также не отказывали себе в выпивке: посылали Леху в ларек и протягивали бутылки через окно на веревке. Мы поняли, что хорошая компания и выпивка лечат душу гораздо эффективней таблеток, поэтому их выбрасывали. Но умный Леха и здесь нашел выгоду. На первом этаже располагалась наркология, где лежали всякие алкаши и наркоманы. Крики страдающих белой горячкой доносились и до наших окон. Там даже был кубрик для неходящих и ходящих под себя. Не могут двигаться, сажают печень, а все равно бухают. Но Леху интересовала палата наркоманов: им он обменивал «колеса», которыми нас «лечили», на еду и деньги.
В соседней, женской палате, лежала девушка, которая постоянно слушала Егора Летова. Она так прогрузила врача любимой группой, что тот бегал по всему отделению в наушниках и слушал «Гражданскую оборону». Та девушка научилась открывать дверь ложкой и выходила на улицу, иногда составляя Лехе компанию в походе за пивом. Пивом она угощала и свою соседку по палате.
Но среди этого веселья было три трагических случая. Одна девушка с инвалидностью по шизофрении забеременела, и ей вырезали женские органы, известив ее об этом только по факту операции, после чего бедолага покончила с собой, наглотавшись каких-то таблеток. Перед смертью она так мучилась от желудочных коликов, что ей сочувствовали даже бесчувственные санитары. Была женщина, у которой повесился сын, после чего она тронулась рассудком и в каждом молодом человеке видела своего Сереженьку.
Возмутила история старушки, которую дети сдали в психушку, чтобы освободить жилплощадь. Детки заплатили врачу за ложный диагноз. Врач обещал за полгода довести ее до состояния растения. И, судя по всему, был решительно готов сдержать свое слово.
В дурке я нашел добрых людей, которые мне помогли и с жильем, и с работой.
Теперь твоя подача, Морская дева. Рассказывай о себе.
Полную версию повести можно скачать здесь: https://bookz.ru/authors/pelagea-andreeva/tropa-za_585.html