Владимир Голдин
ТРИ ГРАЦИИ
- Ах, какое гладкое море, - раздался неожиданный голос женщины в тишине пустого пляжа…
- Как в нашем озере, - возразила ей товарка...
Щебетание на берегу моря нарастало, как нарастает шум в наполняющемся городском транспорте в утренние часы пик. Народ спешил занять лежаки для удобной подачи своего тела восходящему солнцу. Но спешить было не к чему. Это был рефлекс толпы занять лучшее место под солнцем. Октябрь, золотой пляжный сезон для многих давно закончился, а тут такой простор.
- Ах, - торжествовали женщины, занимая места на пустых лежаках.
И когда обживание на пустом побережье было закончено, все сопутствующие тряпки были разложены и тела намазаны какими-то ароматическими кремами, начались беседы.
- Мне говорят, купи шубу в Греции, а она мне зачем, когда у меня есть тёплая куртка, - раздался громкий, резкий по тональности низкого роста женщины, у которой шрам из-под трусиков доходил до пупка. Ну, зачем она мне…
Но не успела закончить фразу эта женщина, как её перебил голос другой полной и рыхлой, как песок на пляже, у меня ребенок заболел, что делать не знаю. Лечила, лечила, а он… Женщина всплакнула.
- Да, что уж там говорить, я летела с пересадками, так дешевле, хотя и беспокойней…
Но её перебила в разговоре невысокая женщина, из неё слова вытекали каким-то необычным легким образом, ни встречая препятствий зубов во рту, ни среди голосовых связок. Слова текли, как водка в стакан, без остановки, и если не остановить этот поток, то он мог заполнить все разговоры среди женщин до конца экскурсионной поездки. Она говорила о ягоде морошке в её краях, о соседях…
Но в это, же время остальные собеседницы говорили о своих проблемах воспитания детей и мужиках. Говорили все разом, и о своем…
Три грации стояли у моря, их тела, впитавшие в себя прожитые года, были обыденно просты, но в этой простоте и была великая сила жизни. Почему-то в моём сознании всплыл фрагмент картины Боттичелли «Весна», где молодые женщины в прозрачных одеждах, подняв руки к небу, любуются собой. Здесь не было позы, здесь даже на отдыхе обсуждались проблемы жизни, а морю и солнцу, ради которого они появились в этих краях, была открыта их внешняя сторона, о которой в разговорах, они, кажется, забыли.
Но тут раздался чуть шепелявый голос:
- Нет, я никогда не была в деревне. У нас в доме никогда ни говорили: «Ихние». Я не понимаю этот язык. Я иногда пишу стихи. Написала один стишок по случаю дня рождения, дала прочитать подруге моей дочки. И что? - она отредактировала. Какая пакость. Моя мама всегда о ней отзывалась пренебрежительно: «Эта вечная троечница».
- А что, - раздался голос протеста, - разве троечники плохие люди?..
- Я не возражаю, но моя дочь долго не могла читать Астафьева без переводчика.
- Нет, - возразил ей другой скрипучий голос, - это же надо обещают компенсацию пенсии, пять тысяч рублей, позор, подачка…
- Но вы слышали, как выступал Афанасьев, интеллигент, его речь всегда выверена, а тут он сказал, такое… женщина понизила голос, и произнесенные слова поглотил общий шум женского говора.
- А вы слышали, внесли законопроект в Думу о повышении пенсии с семидесяти лет…
- Да кто его пропустит в наше-то кризисное время…
- Чего гадать, повышают пенсию по достижении восьмидесяти лет.
Женщины заспорили об этой жизненно важной проблеме…
Но вдруг вспомнили, что они на берегу моря, а не в «красном уголке» домоуправления, поправили свои глухие купальники и охая и припадая кто на правую, кто на левую ногу погрузились в солёную воду, где продолжили обсуждать проблему пенсии. Всем хотелось её повышения, и все, как бы успокаивая себя, приводили аргументы невозможности такого явления в пределах их жизненного пути.
После купания обыденные слова о жизни её радостях и проблемах вновь текли из уст женщин, как сама непрерываемая жизнь.