Дорогая Марина! Со мной всё в порядке. Я жив и хочу жить дальше. Не желаю, чтобы над моей головой постоянно висел дамоклов меч твоих подозрений. Ты говоришь, что я чудовище, и приводишь свои аргументы. Что ж, возможно, ты права. Но я никогда не признаюсь в этом публично. Я хочу быть не просто поэтом, а лучшим из них. Мне нужна красивая легенда, а твоё последнее письмо не оставляет от неё камня на камне. Ты пишешь, что я востребован только потому, что нет Маяковского и Есенина. Какая теперь разница, почему я стал так популярен? Да, я добился успеха. Хорошо зарабатываю переводами. Причём это у меня получается даже лучше, чем писать самому.
Но ты не можешь себе представить, как мне порой бывает плохо. И это связано даже не с родителями, и не с бывшей женой, и не с Гариком Нейгаузом, а со страхом, что однажды правда о моей тайной жизни выйдет наружу.
Как поэт и человек я всегда хотел влиять на умы и чувства людей. С этой целью я стал развивать свой гипнотический дар. Однажды я понял, что могу внушить любому человеку всё, что захочу, – и он поверит. Возможно, тебя удивляет, как мне удаётся жить под самым носом у Сталина и избегать репрессий? Просто я внушил ему, что иметь со мной дело опасно. И теперь он говорит: «Не трогайте этого небожителя».
Знаешь, как на самом деле погибли Есенин и Маяковский? В глазах всего мира они самоубийцы. Вероятно, когда-нибудь их смерти будут изучены более пристально. У каждого из них были свои враги. Думаю, что правда никогда не выйдет наружу. Но, если хочешь, я расскажу тебе…
Есенин всегда бесил меня своим рабоче-крестьянским хамством и потребностью лезть на рожон. Несколько раз он серьёзно оскорблял меня, уверенный, что ему всё сойдёт с рук. Но жестоко ошибся. Я внушил ему серьёзную депрессию. Вскоре он повесился в гостинице «Англетер». С Маяковским я пытался поддерживать видимость хороших отношений. Но с ним невозможно было дружить. При такой брутальной внешности он был слаб и зависим. Примерно за месяц до его трагической гибели мы поссорились, и я в сердцах сказал про себя: «Да хоть застрелись!» Что он и осуществил – якобы из-за какой-то актрисы.
Но с недавних пор я почувствовал на себе действие какой-то силы, чуждой и смертельной. Возможно, это и есть отдача, ответный удар – как отражение моего гипнотического воздействия на людей. Эта сила мешает мне спать спокойно.
Мне не нравится моё теперешнее состояние. Возможно, оно затянулось по моей вине. Или это страх, что правда обо мне скоро выйдет наружу? Благодаря тебе – женщине, которую я называю своим другом. Прочитав твою прозу, я испугался, что ты знаешь обо мне всё. «Дом у Старого Пимена» ясно показал мне направление твоих мыслей.
Кто у тебя старик Иловайский? Убийца собственных детей. Энергетический вампир, говоря современным языком. Ты понимаешь, что можно убить человека не кинжалом, не выстрелом, а действием той скрытой силы, которую я в себе ощущаю. Прочитав твою притчу об историке, я понял, что в его лице ты обвиняешь меня.
Не хочу думать, что это – начало конца моего пути. Я никому не позволю встать мне поперёк дороги – даже тебе, Марина. Тем более, ты посмела вскрыть защитную оболочку моей души. Иногда мне страшно подходить к зеркалу, потому что я боюсь увидеть там твой обличающий взгляд. Он прожигает меня насквозь – и я не могу этого так оставить.
Поэтому в нашу последнюю встречу в Париже, когда ты отошла покурить, я предложил твоему Серёже и Але перебраться в Москву, понимая, что ты отправишься следом за мужем и дочерью. Вскоре их арестовали. Началась война – и я проводил тебя в Елабугу, вручив тебе на память заветную верёвку и соответствующее внушение. Ума не приложу, как об этом узнали Слоним и Паустовский. Видимо, всему тайному однажды суждено стать явным.
Как-то раз, сидя у себя на даче в Переделкино, я вспомнил твою статью «Искусство при свете совести» – и мне стало стыдно. Тогда я поклялся себе, что напишу роман в твою честь – роман, который станет загадкой 20 века.
«Ах, Марина, давно уже время, да и труд не такой уж ахти, твой заброшенный прах в реквиеме из Елабуги перенести». В своём романе-реквиеме я воскрешу тебя. Так что, до встречи. Твой доктор Живаго.