На взгорке, наискосок от реки Онеги, всё ещё кособочится деревня Семёновская.
Круглый год живут там две бабки и дед Савелич. Баба Зина держит козу, а дед Савелич корейский цветной телевизор - сын из города привёз.
-Савелич?! Чё-о антену-то никак не наладишь?
-Зачем? Сашка вон утюг на проволоку привязал и за окошко повесил - лучше всякой антенны теперь показывает.
-Чайник скипел. Садись, давай, чаёвничать будем,- зовёт меня баба Зина.
О стекло бьётся муха, над ведром с мыльной водой подкапывает пластмассовый рукомой. За окошком серый день с лужами.
-Лесовозники всю дорогу расторбали. Путний лес давно потюкали, одна ольха с осиной вокруг, так они теперь почитай километров за тридцать возют кажный день,- жалуется хозяйка.
-А там на горе что за деревня?
-Барыбино. Почитай ныне и нет никого, все избы позаколочены. Дальше по реке Стрешино, там одни непутёвые, да негоднящие остались: Васька с Нинкой да Стёпка, так те водку хлобыстают цельными днями. Пенсию за два дня пропьют и чертоломят, а зимой из избы не в чем выйти – ни валенок, ни шапки нету. Вон прошлую зиму Васька пробегал в одном пиджачке,- подливает баба Зина мне чаю.
-А прям напротив нас Митино. Ты к реке-то поди, может и перевезёт кто на ту-то сторону, там часовня на берегу есть больно красивая. Туристы специально на берег выходят со своих лодок, всё фотографируют её.
Сижу на берегу Онеги. По серой плоской реке плывут жёлтые листья – на дворе конец сентября. В илистый берег уткнулась пара небольших лодок с плоскими носами и кормой. На дне каждой грубо выструганное весло. Пока разглядывал шитые из широких досок лодки, не заметил мужика, по одежде явно деревенского, с оттопыренным поллитровкой карманом и газетным кульком пряников в руке. Жилистый, с кадыкастой шеей, он просто протянул крепкую ладонь, назвался Евгением, осторожно улыбнулся и предложил выпить. Мне не хотелось помещать в себя водку, но обижать человека было неудобно. Пригубил, пожевал пряник. Мужик выпил сразу полстакана, постоял, вслушиваясь в себя.
-У нас тут хорошо - всего много, што леса, што травы, што снега,- Евгений нацелился налить мне ещё,- часовню нашу видели?
-Нет ещё,- успел прикрыть стакан ладонью.
-Утром подходите сюда, я перевезу на ту сторону, дорогу покажу,- не стал настаивать Евгений.
-Далеко до часовни?– наблюдаю, как мужик пьянеет прямо на глазах.
-Недалёко, километра два будет,- он убрал недопитую бутылку обратно в карман и сполоснул стакан в реке,- после бани выпью.
-Сам из Стрешина?
-Нет из Митино.
-А здесь чего?
-За водкой ездил в Троицкое, сегодня ж баня.
-Далеко.
-У меня мотоцикл с коляской здесь в Семёновской.
-А что за часовня?
-У меня часовня стоит ниже по реке, завтра посмотрите.
-Почему «у меня»?– не понял я.
-Да я Варваринскую как совсем худа стала, подремонтировал, а то старухи жаловались, что помолиться негде, на кладбище придут к родителям, крыша текёт, пол сгнил, крыльцо провалилось.
-Что один и восстанавливал?
-Зачем один, сыновья помогали. У меня их четверо. Сруб подправили, доской обшили, полы перестелили, крыльцо новое поставили, крышу железом покрыли. Старухи на Егория икону старинную принесли, батюшка на Петров день приезжал святил часовню.
-А деньги откуда?
-Да денег-то не больно много и надо. Только железа на крышу купить, да краску. А материал с леса брали. Лесопилка в Троицкой есть, там напилили мужики, я на тракторе потом сюда доски привёз.
-А работаешь кем?
-Теперь на пенсии, так-то механизатором работал. Трактор у меня свой. Я списанный взял, когда колхоз закрыли. Подремонтировал, вот теперь на нём огород пашу, дрова с леса вожу. С трактором хорошо – жилы рвать не надо.
-В Семёновской мужики тоже часовню ладят. Не видал разве у свёртки с дороги?
-Нет.
-Зинаидин сын Сашка с зятьями по выходным с города приезжают. Сашка у ней шофёром на лесовозе. Видать работает сейчас каждый день- лес с делянок надо успеть вывезти, пока дороги для большегрузов не закрыли.
-Эти тоже на свои делают?
-Ну да. Только у них в Семёновской часовня небольшая была. А так-то раньше они в Троицкое ходили. Там каменная церковь стоит у магазина. Большая.
Вечерело. С реки потянуло сыростью.
-Ладно. Пойду я. А Вы завтра утром подходите на это место.
Из-за тумана утро было каким-то расплывчатым. Почти на ощупь спускаюсь к реке, противоположного берега будто нет вовсе. Стою у кромки воды, прислушиваюсь – вдруг мой вчерашний знакомый после бани про всё забыл. В тумане что–то стукнуло, в ответ громко кашляю, чтобы обозначить своё присутствие. Вскоре уловил слабый плеск и почти сразу увидел миниатюрную лодочку с сидевшим на корме Евгением, он ловко грёб одним веслом, как индейцы из фильмов моего детства. Неуклюже усаживаюсь. Евгений развернул лодочку и через два гребка мы оказались в плотном тумане.
-Ничего, через час развиднеется,- успокоил Евгений.
Причалили, он привычно вытянул лодку носом на берег. Поднялись на бугор.
-Пойдёмте, позавтракаем.
Через сени прошли на кухню с большой русской печкой.
-Садитесь, я молока принесу.
С настенного календаря улыбчиво наблюдает артист Безруков, в углу икона, убранная полотенцем с расшитыми концами.
Евгений вернулся с банкой молока.
-Да, вы рыбник-то ешьте, сын вчера судака поймал,- Евгений пододвигает мне тарелку с румяным рыбником. Отщипываю пропитавшуюся соком корочку– правда, вкусно.
-Там за часовней ещё деревня есть. Километра четыре, только уж больно худа там часовня, может и пала. Я сей год не бывал, не знаю. Раньше Матрёна присматривала, соблюдала, так уж лет десять как померла.
На крыльце Евгений суёт босые ноги в резиновые сапоги и выводит меня на укатанную колею.
В тумане едва не проскочил часовню с колокольней на высоком берегу. Покрашенная, с оцинкованной крышей. Трава вокруг выкошена. Тут же два зарода сена. Чуть в стороне берёзовая рощица в ней кладбищенские кресты.
Дорога ещё с километр петляет полями, потом уводит в сыроватый лес с редкими мухоморами. На развилке, как говорил Евгений, свернул на тропинку, вскоре вышел к деревне. Труха давно заколоченных изб, на пригорке в густой крапиве завалившаяся на бок часовня. На заброшенном навсегда деревенском кладбище лежали те, кто всю жизнь прожил в этих избах. Малая Родина, вечная ей память…
Ближе к вечеру вернулся в деревню. У сарая чуть не наступил на пьяного парня - тот полулежал, привалившись спиной к зароду сена. Неподалёку позванивали боталами две коровы.
-С Москвы? Бабы Зинин квартирант?- увязался за мной парень.
-Смотри, коров не растеряй, пастух,- прибавил я шагу.
-Отец вас ужинать ждёт,- сообщил парень.
На уже знакомой кухне он по-хозяйски плюхнулся за стол, достал сигареты и долго рылся в карманах, ища зажигалку.
-А-а Вы с Москвы?- глядел он пустыми глазами куда-то мимо.
-Уже успел нахрястаться,- поморщился Евгений.
-Да ты чё-о, пап, танки грязи не боятся,- парень чуть не выронил сигарету в тарелку с солёными груздями. Потом речь его сбилась в кисель.
-Юрка, младший,- Евгений мотнул головой в сторону парня.
Тот сдвинул тарелку с грибами, опустил локти на стол и положил на них голову.
-Щас обедать будем,- хозяин стал нарезать домашний хлеб.
-Вы когда обратно поедете, скажите, Зина хлеба на дорогу спекёт.
В печке у огня варилась в чугунке картошка.
Под уху с медалями рыбьего жира и пятнистым ломтём щуки, сказал, что завтра пойду в Косицино - там тоже часовня сохранилась.
-Вам туда не дойти, заблудитесь - дорога совсем худа стала, не на ту свёртку уйдёте и заплутаете на старых делянках. На лодке надо. Хотите, Юрка завтра свезёт.
-Да ведь он никакой,- киваю на спящего за столом сына.
-Ничего, проспится к завтрему.
На часах семь вечера, пора и честь знать.
-Я Вас перевезу,- поднялся вместе со мой Евгений.
-А…? Чё-о…?- встрепенулся Юрик и увязался за нами.
Сели в две лодки, Евгений привычно оттолкнулся, дощанка заскользила поперёк Онеги, сзади плюхал вёслом Юрик, стараясь не отстать.
-Приходите утром на берег, Юрка свезёт Вас,- пообещал Евгений на прощание.
-Давай, садись,- обернулся он к сыну, топтавшемуся неподалёку.
Юрик сделал шаг – другой к лодкам, споткнулся и, дирижируя в воздухе растопыренными руками, свалился в воду. Евгений выловил сына, загрузил в дощанку, вторую взял на буксир и отчалил.
Оранжевый луч мазнул уснувшего в неудобной позе Юрика.
-Юрик–ханурик, школу давно кончил, в армию не взяли, работать не хочет, залуживает с мужиками. Отец с матерью всю жизнь в колхозе, он на тракторе, она телятницей на ферме, четыре сына у них. Те хоть пьют, но к работе приучены, а энтот шалапут знай залуживает,- сидим с бабой Зиной у крашенного комода соснового дерева.
С утра меня уже поджидал мятый Юрик. Вычерпав воду со дна лодки, спускаемся по небыстрой Онеге под шапкой желтых осин. Солнце светит сквозь туман, словно сквозь запотевшее стекло. Юрик веслом направляет вёрткую дощанку между многочисленных водоворотов, жмётся к берегу, стараясь плыть по тихой воде. Запах опавших листьев и перегара кружат голову. Слышно бормотание перекатов.
Наконец Юрик причалил к берегу – дальше пороги, мели и обратно выгребать на лодке против течения будет трудно. Лесом, засыпанным палым листом и хвоей, нескоро вышли к почерневшей от времени часовне. Вокруг просторно и пусто, Онега шумит порогами.
На каменистом берегу вяловато шевелится костерок. Мужик в болотниках задумчиво курит у огня. Рядом стоят ещё двое и громко разговаривают. Из-за бревенчатого угла часовни выглядывает забрызганный «Уаз-патриот».
-Рыбаки опять приехали - тут места уловистые,- сообщил Юрик.
-Я посмотрю часовню.
-Давай,- Юрик идёт к костру стрельнуть у мужиков сигаретку.
Внутри часовня пропиталась горьким сигаретным запахом. Сколоченные в два яруса нары, стол с лавками, небольшая печка с трубой, выведенной в окно, рядом несколько поленьев с растопкой и много пустых бутылок из-под водки.
Интересно, что заставляет одних на свои кровные чинить прадедовские часовни? Вот помрёт или переберётся к детям в город последний житель и станет часовня у реки «домом рыбака» или просто развалится. И ведь знают это Евгений с Сашкой, а всё равно делают. Кому? Зачем?– сами для себя. У нас православных смерти нет. И всем воздастся, а многих простят. Вот только Евгений с Сашкой люди не религиозные. Тогда что это…? Нежелание признать очевидное, смириться...?
Едва поспеваю за Юриком. В голове часто и гулко стучит кровь.
На обратном пути подуставший Юрик с трудом выгребал против течения. Казалось узкая с тупым носом лодка–дощанка, вот-вот черпанёт бортом. С кормы помогаю Юрику как могу - подгребаю шестом. Ощущение, словно сижу в воде. Слабые волны от вёсел причудливо ломают опрокинутые отражении леса и облаков в реке.
Высоко в пустом небе летел самолёт.
-Пять часов,- уточнил раскрасневшийся Юрик.
-Почему пять..?
-Он всегда летит в это время.
Самолёт удалялся на восток, оставляя после себя рубец инверсионного следа.
-А стюардессы, наверно, коньяк сейчас разносят – я в кино видел,- Юрик откидывает со лба прилипшие волосы.
Наконец под тусклой сыпью звёзд на завечеревшем небе, пристали к берегу. Юрик мнётся и застенчиво просит сто рублей на опохмелку.
Тёмная Онега. Тёмные избы. Сверху такое же тёмное небо. Шепоток осинника на слабеньком ветерке. Ещё немного, и лес из золотого станет прозрачным.
Таганка, октябрь 2016