Любимой моей мамочке
Ефимовой Галине Александровне
Посвящается
«МАТЬ ––– ЕДИНСТВЕННОЕ НА СВЕТЕ БОЖЕСТВО,
У КОТОРОГО МЫ ВСЕГДА В ДОЛГУ»
Э.Легуве
Первое сентября 1947 года. Надя Истомина
идет по улице с мамой, и вся светится счастьем.
Счастье началось с шести утра — когда лучик солнца
блеснул в окошки их маленького саманного домика из
двух комнат. Легко вскочив с кровати, Надя в одной
рубашке выбежала на крохотное крыльцо — и вдруг
по-новому увидела себя и все вокруг. То же чистое
лазурное небо, та же зелень, те же налившиеся соком
яблоки и груши в саду — а Надя уже другая.
Без пяти минут школьница! «Какое счастье, не переставая,
мечтала Надя:
–– Я сегодня сяду за парту, буду учиться только на
пятёрки.
Умывание — скорее! Скорее! — завтрак, в косы
вплетены парадные ленточки.
И вот Надя гордо идет
с мамой вниз по улице. Смотри, поселок Октябрьский,
пригород рабочего города Краматорска, смотрите,
окрестные горы — первоклассница идет. Почти
вприпрыжку; в новом темно-синем платьице, в белом
штапельном фартучке — просто загляденье, любуется
мама, несущая цветной ранец. У дочки ноша важнее —
сильно пахнущий букет алых роз.
«Я иду в школу, в
школу!» — с особой гордостью думает она. Она
бесконечно счастлива.
— Анна Семеновна, какие вы обе красавицы! — ахают
встречные.
И Надя любуется на маму. Какая же она нарядная:
светлое платье с тонкой отделкой из черного атласа
струится вокруг тонкой фигуры, на маленьких ножках —
модные туфельки на высоком каблучке!
Шелковые локоны, черные как смоль развиваются на легком ветру
и необычайно красиво ложатся на плечи. Вот только
почему-то слезинки на ресницах — как зеркальные
зайчики сияют и искрятся в лучах солнца.
Надя никак не может понять, почему мама плачет.
Лишь годы спустя осознала: это были слезы радости и
печали одновременно.
Радостно было от того, что самое страшное позади:
закончилась война, и вот Анна Семеновна уже вторую
дочь ведет в первый класс, но в то же время эту
радость не может с ней разделить погибший на фронте
ее муж, Василий.
И в это чудесное утро перед глазами Анны Семеновны
пронеслось все ее безрадостное детство.
25 марта 1917 года — не лучшее время для девочки,
чтобы появиться на свет в России. Бедное и трудное
детство почти гарантировано. Даже если девочка
родилась в зажиточной интеллигентной семье.
Ни папа — Семен Георгиевич Назаревский, харьковский
дворянин, сын греческого еврея, в родне музыканты,
скульпторы, художники — ни мама, Анна Дмитриевна
Пономарева из интеллигентной русской семьи учителей
и священников Московской губернии — не думали, что
все обернется вот так. Что не будет у них скоро ни
земли, ни положения, ни достатка, что в
страшном 20-м они погибнут. Дочки: Антонина, Евгения
и Анна после их гибели разойдутся по родственникам...
Однажды, гостя уже у младшей сестры — Жени,
Аннушка увидела Василия Истомина. На четверть цыган,
на остальную часть широкой своей души — украинец:
молодой, общительный, веселый,
необыкновенной жизненной силы сероглазый парень.
Тогда не в моде были красавцы, Василий Истомин
и не был красив — скорее, такой душа
компании. Певец, танцор, всегда первый на вечерах в клубе.
Он влюбился в Аннушку с первого взгляда. На первых
же танцах поклялся себе — больше не отпустит. И не
отпустил, они поженились.
Когда Анна Назаревская была счастлива?
Наверное, вот в те
короткие несколько лет — в красивом и уютном домике,
с любимым мужем и дочками, до того июньского утра,
когда началась Великая Отечественная война.
Вася ушел на фронт добровольцем в первый же день,
хотя ему предлагали бронь от завода. О «своих
девочках» похлопотал, они уехали в безопасное
Зауралье.
Что такое «трудно жить», Анна поняла
уже в поезде, на пути в эвакуацию. Беременная, с
шестилетней Верой и годовалой, болеющей Надей.
Томительные, бесконечные перегоны, стоянки: то на
станциях, то почти что в чистом поле...
Как-то на рассвете всех пассажиров разбудил страшный
грохот и резкое торможение — перед составом
разорвалась бомба. Кто был на верхних полках —
попадали вниз, а Истоминым повезло, они спали на
нижней.
Пока стояли, Анна пошла набрать воды,
оставив Надю на попечение старшей Веры. Вернулась —
и не нашла детей на месте...
Как она кричала, как искала между вагонами и под
ними, как спрашивала у всех — не видели светленькую
годовалую девочку в красном платьице?
Господи, куда
же могла деться, что же случилось? В обморок упала
только тогда, когда Надя нашлась — до этого держалась.
Оказалось, Вера просто убежала играть к
ребятам-сверстникам на другой конец вагона, а мимо
Нади проходили ребята постарше. «Брошенная! Надо
спасать!» — решили. И отнесли малышку к своей маме.
До конца поездки Анна просто не выпускала младшую
дочь из рук — тем более что у девчушки сильно болел
животик. Несколько дней в поезде показались
нескончаемыми, но, в конце концов, все-таки приехали.
Казахстан, Павлодарская область.
Работать — на
эвакуированном военном заводе, токарем,
двенадцать-четырнадцать часов ежедневно — но зато
рабочая карточка, то есть, голодать не придется.
Схватки начались прямо у станка — заводской врач и
медсестра удачно приняли роды. К двум дочкам
добавился сын — как они с Василием этого хотели!
С новорожденным на руках Анна вошла в юрту — и
услышала за спиной мощный гул и треск. В том самом
цехе, где она была еще полдня назад, раздался взрыв.
Много людей погибло — знакомых, уже почти родных,
ставших близкими за последние жуткие месяцы.
Могла бы, и сама Анна быть там в тот момент, но крохотный
ребёнок, лежавший сейчас у нее на руках, в первый же
день своей жизни спас всю семью: и себя, и маму, и
старших сестер от гибели или сиротства.
Людей в их юрте вскоре прибавилось: Анна взяла под
опеку десятилетнюю сиротку Тамару, мама которой
погибла при том взрыве, и пятилетнего Володю. С ними
жила Евдокия Ивановна, пожилая женщина, ещё и
бабушка Володи ...
И настала наконец та самая светлая майская ночь —
со словами по радио: «...Акт о безоговорочной
капитуляции фашистской Германии», с высыпавшими на
улицы радостными людьми.
Победа означала возвращение
домой. Из степи — в родной Краматорск, из юрты — в
уютный дом. Вместе с Анной Семеновной обратно едут
трое родных детей, а также сиротка Тамара и пожилая
одинокая женщина, Евдокия Ивановна. Володя уехал со
своей бабушкой к себе на родину, в Ленинград.
Хоть и дома, но жизнь оставалась трудной и голодной.
Наверное, про счастье Надина мама тогда и не
вспоминала — до того ли, слишком много вокруг горя.
А у Анны Семеновны был особый дар — ощущать чужое
горе острее, нежели свое; этот дар она передала и
своей дочери Надежде. Соседку, например, взять,
Катю: как-то раз перестала выходить из дому; хорошо,
Анна хватилась. Оказалось — та чуть не умерла от
голода, обессилела. Анна сбегала домой, принесла
молока, заготовленного для маленького сына, и хлеба.
— А что же будет кушать мой братик? — удивилась
тогда Надя.
— Наденька, никогда не оставляй человека в беде,
особенно, если это касается его жизни; без сожаления
отдай последнее.
Соседку тогда выходили — хорошо, козочка для молока
была своя, Зинка. Катя говорила: будет всю жизнь
молиться о здоровье Анны Семеновны.
Надя видела, с какой любовью относились к маме
люди, это было очень приятно, и она мамой всегда
гордилась…
… Однажды Анна Семеновна подхватила брюшной тиф и
вдобавок крупозное воспаление легких. Она пришла в
себя только через сорок дней в больнице.
Когда взглянула в зеркало впервые после болезни, не
узнала себя: а где ее длинные роскошные волосы,
которыми так многие восхищались?
Анна Семеновна, вернувшись домой, хотела взять на
руки Диму, но он забился в угол, насупился и стал
реветь. Он просто не узнал маму, которая тоже
расплакалась:
— Сыночек мой родной, солнышко мое, это ведь я, твоя
мама! Ну, иди ко мне, не бойся!
Только тогда, по голосу, Дима признал маму. Она
обхватила его, взяла к себе на колени, и, обнявшись,
они долго плакали.
— Мамочка, — сквозь слезы проговорил Дима, — где же
ты так долго была? Я тебя ждал и ждал, а ты все не
приходила!
— Родной мой, прости меня, я уже дома, я больше
никогда не буду вас надолго оставлять, — целуя
малыша, приговаривала мама.
… А когда все вернулось на круги своя, снова Анна
Истомина помогала всем, кто остро нуждался.
Приводила во двор несчастных, голодных, почти
умирающих людей, кормила их; бездомных поселяла в
бесхозных соседских постройках.
«Необыкновенной души женщина», — говорили все
соседи. Надя гордо смотрела на маму и думала:
«Несомненно –– это так!»
Анна Семёновна говорила своей дочери:
— Наденька, запомни, кто рано встает, тому Бог
подает. Если хочешь хорошо жить, нужно много
трудиться!
И вот — первый звонок. Возле школы — шумно и
празднично. Стройная фигурка мамы скрылась за
поворотом, открылись школьные двери, и Наде
казалось, что сердце вот-вот выпорхнет из груди…
Читать и писать Надя к началу школы не умела — как
большинство ее подруг-первоклассниц (в школах тогда
было раздельное обучение, и с Надей учились только
девочки).
Учиться нравилось, так что скоро нагнала
письмо и чтение; а природная общительность помогла
освоиться в классе.
В первом классе это не так сложно, особенно если
есть возможность и желание делиться: мама часто
давала на обед какие-нибудь вкусные бутерброды, и
большую часть их Надя отдавала девочкам, которые
жили очень бедно и приходили в школу голодными.