Работал я тогда в ВАМИ. Расшифровывается это буквосочетание, если официально, то "Всесоюзный научно-исследовательский и проектный институт алюминиевой, магниевой и электродной промышленности". А если по-простонародному - то Алюминиево-мраморный. Это потому что лестницы в здании института были мраморные, а стенки длиннющих коридоров сделаны были из алюминиевой рифленки. А больше ничего ни алюминиевого, ни тем более научно-исследовательского в институте не было. Было только партийное и общественное. Сотрудники занимались худ. самодеятельностью, читали бесплатные лекции в обществе "Знание", пропалывали грядки и копали картошку на колхозных полях. ("Товарищи учен-ные, доценты с кандидатами..." - помните бессмертную песню © В.С.Высоцкого?)
Но отдельные несознательные личности злостно игнорировали устоявшиеся институтские традиции и пытались заниматься наукой. Средь них был Юрка Смолин, шеф группы, где я работал, и ваш покорный слуга. И вот однажды, с великим трудом оформив допуск на вечернюю смену (описано в рассказе "Побег через окошко": подпись ОК ставится в четверг, следующая по рангу - ТБ - в среду, следующая (вроде, зам. директора по хозчасти) - во вторник, заключительная - Первого отдела - в понедельник), мы занялись наукой.
Наука состояла в пропускании монохроматического УФ-излучения (254 нм) сквозь образцы воздуха, содержащего пары ртути. Углубляться в тонкости науки не буду, дабы не канифолить мозги далекому от темы читателю. Скажу только, что в качестве источника света мы с шефом использовали кварцевую лампу ПРК, излучающую нужную нам линию. Лампа горела предательски тускло (едва видимым голубоватым сиянием) - но это в видимой области, а что она выдавала в ультрафиолетовой, нам с Юркой не судить, ибо область нашего с Юркой зрения в ультрафиолет не простиралась. Дабы обезопасить свои органы зрения от пагубного воздействия невидимого УФ, мы одели темные сварочные очки. Ах, я не прав - не одели, а надели. Надели на собственные носы и уши. А одеть можно куклу, ребенка, больного, который не способен одеться самостоятельно. Но никак не очки. Очки ни в какой одежде (если не считать футляра) не нуждаются.
Итак, мы с шефом, облаченные в сварочные очки и горящие желанием двинуть науку, застрявшую в партийно-картофельном быту института, набросились на эксперимент подобно Василию Ивановичу, вооруженному шашкой, на врагов Революции. И проэкспериментировали до полуночи.
В час ночи на одном из троллейбусов последних, случайных (© Б. Окуджава) я приезжаю домой. Жена, понятно, спит. Я ощущаю что-то нехорошее в глазах. Наощупь пробираюсь в нужник, включаю свет и убеждаюсь, что вместо зрения - сильнейшая резь. Надо вызывать неотложку. Но как, если я ничего не вижу? Доползаю до телефона (он стоял в полуметре от уха спящей жены) и вслепую, методом тыка по дыркам, звоню сначала в скорую, потом по номеру, который мне дали - в глазную неотложку на Моховой улице. Единственную в городе, кстати.
Жена проснулась. "Чего трезвонишь по ночам?" Объясняю ситуацию. Теперь уже звонит жена и выясняет: все машины на вызове, добирайтесь своим ходом. И добираемся пешком по безлюдному ночному Питеру: я - ничего не видящий, и жена в роли поводыря. (Спасибо ей.)
В травматологическом пункте усаживают меня в кресло и капают какие-то капли, после чего глаза мои открываются и зрение чудесным образом возвращается. И что же я вижу: напротив меня похожее кресло, в котором сидит мой шеф Юрка Смолин. Он хлопает прозревшими моргалами и с удивлением пялится на меня, так же как я - на него.
Выяснилось, что в травмпункт его тоже привела жена. Но его пешее ночное путешествие было более протяженным, ибо жил он намного дальше от Моховой.