В.Агошков.
Солнечные блики моей жизни,
часть-7.
К 70-летию.
1 сентября 1958 года я переступил порог Станово-Колодезьской средней школы. Здания типового у школы не было – занимались в бывшем храме, переоборудованном под школу. Второй этаж держался с помощью рельсов. Когда мы иной раз нарочно пружили ногами, то пол ходил ходуном. Окна были узкими, толстыми. В помещении было темновато. Между первым и вторым этажами была высокая лестница на два пролёта. Причём сначала мы поднимались вправо до площадки по широкой лестнице, а затем – влево, но уже по двум, узким лестницам. Между верхними лестницами и стенами были положены гладкие доски, по которым мы лихо на ботинках скатывались вниз.
Учителя в старших классах рассказывали нам, что храмовое место мстило преподавателям: почти половина из них переболели раком и скончались в молодом возрасте. Кто-то предполагал, что на территории церкви были могилы священников, которые, разлагаясь, заражали и учителей. Возможно, что какие-то доводы и правильные, но я знаю, что преподаватель по растениеводству ранее трудилась в колхозе агроно-мом. Поэтому сыпала в большом количестве удобрения себе на огород. И сама, и муж, и брат мужа с супругой скончались от рака пищевода.
Скорее всего, именно избыток минеральных удобрений на том же картофельном поле и стал причиной такого заболевания. Об учёбе в старших классах в школе я рассказал в своём дневнике, который вёл в 11 классе. Правда, в нём отдельные фамилии будут мною изменены. Тем не менее, многое будет соответствовать реальным событиям.
За 6-й класс я получил книгу Николая Островского «Как закалялась сталь». Грамоту не дали. Кто-то из учителей попрекал Антонину Егоровну за то, что мне, мол, ещё рано читать эту книгу, так как в ней рассказывалось и о любви. Но классный руководитель была уверена, что не рано. Она в то время готовилась стать членом КПСС, и поэтому считала, что «Как закалялась сталь» поможет мне стать убеждённым ленинцем. Анализируя то время, я прихожу к выводу, что Антонина Егоровна серьёзно верила в коммунистические идеалы, пыталась и нас, школьников, в этом плане наставить на путь истинный.
Есть такие люди, которые обязательно следуют чьему-то курсу. Во времена коммунистов они за партию, за ленинизм-сталинизм, а во время демократов – за Бога, Царя и Отечество… Впрочем, это их дело!..
Поскольку моя мать с 17 января 1938 года по 19 марта 1938 года жила в доме одна: отца, её супруга, взяли органы НКВД по доносу, как кулака, – то относилась она к власти не совсем хорошо. Я помню, что мать изредка неодобрительно отзывалась о председателе колхоза, бригадире, преследующим свои выгоды. Или не вовремя выплачивающим зарплаты. Однажды соседа дядю Колю приняли в ряды КПСС. Мать заметила: «Нашли кого принимать!» Дядя Коля выпивал, но не так уж часто. И, тем не менее, по мнению матери, не имел права быть коммунистом. То есть отношения к коммунистам у неё были явно завышенные.
Поэтому и я не стремился вступать в комсомол. Тут не было политического решения: вот, мол, и я ещё, чуть ли ни с пелёнок, ненавидел советскую власть и коммунистов. Этого не было, как-то всё равно. Однако в комсомольцы не торопился. Мы не любили на подсознательном уровне выскочек, карьеристов, высоких постов. Деревенская улица чувствовала во всём этом неестественность. Если часть моих одноклассников была принята в комсомол ещё в начале 8 класса, а я, пере-росток, стал комсомольцем где-то к новому году, учась в 9 классе.
И то после того, как Антонина Егоровна Т. сама стала понуждать нас стать комсомольцами. Видимо, отчёты требовали свыше. В школе комсоргом была Валентина. Ходила она в школьной девичьей форме, в фартучке, стремилась соответствовать требованиям классного руководителя и учителей. Но остальным одноклассникам и мне её деятельность не совсем была по душе. Причём, независимо от дела: пошёл или пошла по карьерной лестнице вверх – жди осуждения остальных.
Нечего выделяться… Антонина Егоровна держала нас в ежовых рукавицах, строго взыскивала. Бояться её мы особо не боялись, но привыкали жить в русле её требований. Переходный возраст в 7-8 и часть в 9 клас-сах не избежал и нас. Мы росли самоуправными, пытались на мир глядеть своими глазами. В этом ничего не было плохого, однако порой увлекались, и детские шалости становились проступками. У очень добрых учителей мы иногда шалили, плохо учились – себе же во вред. И забота классного руководителя по сплочению класса, по наведению дисциплины была понятна…
Седьмой класс я окончил с одной четвёркой по географии. Остальные были пятёрки. Почему по географии – 4? Я любил этот предмет, посылал, помню, в газету «Пионерская правда» ответы на какие-то географические кроссворды и пр. Думаю, дело в том, что учительница Антонина Сергеевна В., жившая через дорогу рядом с моей матерью, относилась ко мне по-свойски: «А зачем ему пятёрка, и так пройдёт!» Антонина Сергеевна рассказывала мне, что мою мать, как беднячку, часто звали к себе богатые крестьяне для прополки огорода. Мать из-за отсутствия обуви ходила в школу две осени: окончила – «два коридора». Вторая возможная причина четвёрки по географии – это отсутствие на уроках полновесного рассказа самой учительницы.
А я обладал повышенным даром, чтобы повествования всех учителей тут же запоминать. Антонина Сергеевна любила говорить на отвлечённые темы. Все мы, одноклассники, на очередной встрече выпускников вспомнили её рассказ о дожде, под который она попала как-то на Красном мосту в городе Орле. И как промокло её платье, которое прилипло к телу. И как встречные мужчины и, в том числе, какие-то молодые офицеры, не сводили глаз с красивой женщины. Действительно, А.С. и до сих пор, несмотря на свои почти 90 лет, прекрасно выглядит: стройна, ухожена. Оппоненты Антонины Сергеевны утверждали, что она однажды за свои уроки получила от областной комиссии неудовлетворительную оценку. Была В. хорошим пропагандистом, её фотопортрет висел на Доске почёта в городе Орле, как лучшего лектора области. Возможно, что эта работа отнимала много времени, и готовиться к урокам иногда было просто некогда.
Конечно, А.С. была хорошим преподавателем, знала свой предмет, если много лет его вела. Склоняюсь сейчас к тому, что она просто мало меня спрашивала и мало гоняла по предмету – поджаливала, как своего давнишнего земляка. После окончания семилетки возник вопрос: а куда идти учиться дальше? В среднюю школу? В техникум? Мать боялась отпускать меня одного в Орёл, где, бывало, избивали деревенских ребят. В то время ещё привычки «свой-чужой» были актуальны.
И я пошёл в 8-й класс вместе с Василием Пресняковым и Юрием Тихоновым, живущими в деревне Редькино. Живущими, в отличие от меня, и по сей день! Честь им и хвала! Всё же после 8 класса мои друзья поступили в Железнодорожный техникум, а я остался в средней школе. Хотя мой отец и был железнодорожником, я особого желания работать на железной дороге не имел. Если бы сам отец провёл со мною беседу – так, мол, и так, я бы, не исключено, и пошёл бы в данный техникум.
Это было бы лучше, чем учиться в средней школе по плакатам, на которых нарисован трактор или сеялка с веялкой. Или в Мезенку, в педучилище. Нет, я сдавал экзамены за 11 класс, а военкомат в это время слал мне повестки за повестками – срочная служба. Так и вышло, еле дали возможность в начале августа 1965 года сдавать экзамены в Орловский государственный институт на исторический фа-культет. Не добрал, как мне сказали, полбалла.
Дело в том, что на истфак набирали всего-то небольшую группу – 25 человек. И в основном в эту группу попали детки орловских начальников и знакомых. Не сдал на истфак и мой одноклассник Иван Кириллович Ноздрин из соседней деревни, по реке Стижь, Козиновки. По моему совету перевелись с ним на литфак, где нужно было сдать и иностранный язык. Иван учил немецкий у Петра Максимовича – супруг А.С. , а я учил английский, не знамо у кого. Практически не учил. Так как учителей английского в старших классах у нас почти не было. То пришлют студентку, которая тут же закрутит роман с выпускником, то преподавательницу на недолгое время. Иван сдал немецкий язык на 4, а я английский – на 3. Ивана зачислили в институт, а я, по повестке, ушёл защищать Родину.
Три года служил Отечеству, без двух месяцев.
Продолжу свой рассказ после сообщения о знаменитых однофамильцах.
*