Посреди ночи мы вскакиваем от душераздирающего женского вопля.
- Помогите! Помогите!!! Кричат так истошно, что мне кажется, что это я ору.
Муж выбегает на балкон. Снизу доносится уже невнятный, спрятавшийся под окнами бельэтажа, шорох.
- Ты что там творишь?! Быстро вылезай на свет! – подымает крик муж и видит, выскочившего из полуподвала, убегающего через двор, парня в светлой рубашке.
Снизу раздаются плач, всхлипы и просьбы о помощи.
- Он меня душил… Он меня душил, - приговаривает вышедшая на свет фонаря, рыдающая девчонка.
Муж выбегает на улицу. В четыре часа утра, на Пушкинской народу, как на воскресной ярмарке. Из бара в бар, из кафе в кафешку, из клуба в клуб перемещаются, гуляют отдыхающие и местные. Смех, гам, веселье!
А в пяти метрах от этого праздника жизни, в темном дворе парень насиловал девчонку. Конечно, вы можете мне возразить, что девушка тоже не из библиотеки в четыре часа утра возвращалась. Что, мол, сама виновата. Нарвалась. Скажете, что на Молдаванке, ночью, и не такое происходит.
Но, если бы вы только услышали, как она кричала. Господи, как она кричала… Так яростно орут и хрипят только в минуты смертельной опасности.
И мне до сих пор странно. Никто! Понимаете, никто кроме нас, не отреагировал на ее крик о помощи. В старом гулком одесском дворике, где по ночам лай собаки из дома напротив, порождает кучу замечаний соседей, никто даже не вышел на балкон. И лишь утром соседка спросила, мой ли муж прогнал со двора ночных хулиганов?
Что происходит с одесситами? Почему они онемели?! За что так себя наказывают? Ведь это могла быть и их племянница, их дочь или подруга их дочери? Или, этих девчонок могло уже и не быть…
Но вы кричите, девчонки! Кричите! Как чокнутые, как умалишенные, как «больные на голову»!, кричите! Боритесь за свою жизнь и кто-нибудь вас услышит. Пусть даже и не одесситы, хоть, лично мне, за них стыдно.