На время ремонта офиса весь наш отдел перевезли в одно из отделений банка, рядом с которым находилась небольшая площадка с десятком торговых палаток по кругу. Самый обычный в те недавние годы продуктовый микрорынок, где можно было купить всё то же, что продавалось в больших супермаркетах - молоко, хлеб, овощи, мясо-колбасы. Только чуть подешевле и чуть попроще. Главное, что всё это было рядом и без лишних хлопот.
Я любила с утра заходить на этот крошечный рынок. Приезжала в город очень рано - автобус ходил строго по расписанию. До начала работы оставалось много времени и я с удовольствием покупала там самый свежий, иногда совсем горячий хлеб и только что привезённую с завода свежайшую молочку. Другие палатки в это время были ещё закрыты, поэтому народу почти не было. Приходили лишь самые проворные, вездесущие бабушки-пенсионерки да не спеша подтягивались страждущие опохмелья мужики, поскольку вожделенная пивная палатка, что стояла на виду, у самого входа, открывалась всегда самой первой.
Странный дедок привлёк моё внимание сразу, едва я подошла ко входу на рынок. С виду самый обычный - неопрятный, помятый, всклокоченный. Лет далеко за семьдесят, седой, с густыми седеющими бровями и давно небритой серо-белой щетиной, но одетый не в треники и футболку, как большинство стоящих рядом, а в довольно сносный костюм и даже некогда строгую, однотонную рубашку. Дедок не стоял, как все, подперев сутулыми спинами палатку, а топтался в сторонке у входа, сосредоточенно гоняя в довольно большой и крепкой ладони мелочь.
Он почти не поднимал взгляд, а когда поднимал и кидал его на редких прохожих, казалось, что его глаза не просто слезятся от старости, они полны самых настоящих слёз и не знают, куда себя деть, от жуткого стыда. Почему стало жалко этого старика, именно его, одного-единственного из тех немногих, кто стоял рядом и чего-то выжидал у вонючей палатки.
Захотелось подойти к нему, молча дать денег и пойти дальше без лишних слов и расспросов, но он вдруг решительно задержал взгляд на какой-то случайной, торопливо проходившей мимо бабульке и, ничего не говоря, робко протянул в её сторону просящую ладонь с горсткой мелочи. Бабулька кинула на него очень строгий, осуждающий старушечий взгляд, но всё же остановилась. Диалог был удивительно коротким.
-- Сколько не хватает?
-- Семнадцать рублей... Жене год вчера был... -- Он обречённо махнул свободной рукой, -- Всю тыщу с горя пропил... Тяжко...
Он замолчал, стыдливо выжидая. Она тут же вытащила из пакета кошелёк, достала две десятирублёвки, положила мужчине в руку и также проворно пошла дальше, словно не останавливалась. Торопливые, стыдливо вкрадчивые слова благодарности понеслись в чуть сутулую, суховатую спину и закрученные маленьким пучком желтовато-седые, волосы.
Когда я входила на рынок, старик уже держал в счастливых руках высокий пластиковый стакан с пенно-жёлтым напитком и, глядя куда-то в небо, шевелил губами, словно что-то нашёптывал.
Я набрала молочки, раскладывая её в пакете, подошла к хлебной палатке и неожиданно наткнулась на очередь из двух человек. Передо мной, выказывая явное нетерпение, нервно топталась начальница отделения, в котором временно находился наш отдел, а перед ней, растерянно держа в руках раскрытый кошелёк, стояла у окошка палатки та самая бабулька с жёлто-седым пучком волос. В тонком пластиковом пакете, висевшем на сухой, старческой руке, виднелась литровка молока и маленькая баночка самого дешёвого творога.
-- А кунцевских булочек тоже нет?
Молодая продавщица, абсолютно спокойно и даже флегматично улыбнувшись, качнула головой.
-- Бабуль, я же сказала, сегодня только батоны... Вы же их всегда у меня берёте.
-- Да, вот... -- старушка опять помялась, перебирая в кошельке мелочь.
Начальница отделения выхватила из модной сумочки толстенное портмоне и засунула наманикюренные пальчики в пачку бумажек.
-- Девушка, сколько стоит её батон? Дайте ей, я заплачу...
В душе кольнуло гадко и неприятно, но старушка повернулась к женщине так спокойно и невозмутимо, что я сама непроизвольно успокоилась.
-- Кажется, я не просила Вас оплачивать мои покупки... Если Вы так торопитесь, потрудитесь произнести два слова и я пропущу Вас.
От произнесённой фразы я не удержалась и восхищённо качнула головой - вот это да! Я, наверное, так не смогла бы. Вспыхнув, женщина, швырнула кошелёк в сумочку и застучала модными шпильками прочь от палатки, шипя на ходу: " Без копейки, а всё не спится с утра... Как будто днём нет времени шляться..."
Сделав вид, что она ничего не услышала, и молча, одним жестом пригласив меня совершить покупку, старушка сделала шаг в сторону, продолжая сосредоточенно разглядывать то хлебную витрину, то содержимое своего кошелька. Я купила буханку чёрного, взяла из полученной сдачи две десятирублёвые монетки и, улучшив момент, положила старушке в руку.
-- Пожалуйста, возьмите... Я уж сама хотела ему на пиво дать, но Вы опередили...
-- Ой, спасибо Вам огромное...
Она улыбнулась и, кивнув головой, резко замолчала, словно забыла от удивления все слова. Я поторопилась пойти дальше, но она быстро догнала меня со своим пакетом, из которого уже торчал румяный кончик свежего, душистого батона.
-- Простите, Вас как зовут?
Её взгляд удивил не меньше, чем вопрос - очень простой, открытый и, в тоже время, словно, невероятно далёкий от сиюминутной реальности. Я пожала плечом.
-- Наташа.
-- Ой, как здорово! А у меня внучка - Наточка. Я только спросить хотела - Вы крещёная?
Старческая бесцеремонность была удивительно интеллигентной, очень искренней и от этого ничуть не раздражающей.
-- Да, конечно...
-- Простите, Наточка. Я завтра в церковь иду, хотела о Вашем здравии записочку подать. Не возражаете?
-- Конечно, спасибо Вам.
-- А родители Ваши?
Узнав, что у меня нет родителей, она вдруг расстроилась, смутилась и очень долго извинялась за свою бестактность, а я...
Я готова была кинуться к этой говорливой старушке, совсем как мама, искренне и просто назвавшей меня Наточкой, обнять её, прижаться, положить голову на плечо и, как в детстве, закрыть от счастья глаза...
***
Я неторопливо шла к выходу с рынка, но с каждым шагом на душе становилось всё радостнее и светлее, словно мама поговорила со мной устами этой доброй женщины. Мысли улетали в синее утреннее небо и далёкое-далёкое детство, счастливая улыбка растягивала губы... Ноги вдруг сами собой остановились и неожиданно заставили обернуться.
Старая женщина стояла на сером, безлюдном асфальте, крестила вслед мои уходящие шаги и улыбалась светлой материнской улыбкой...