Двигаясь по реке времени, минуя ее глубины и отмели, и, устремляя взгляд на пройденный путь, всегда мы будем мысленно возвращаться к особенным событиям - вернее, к тем вехам, которые могли бы стать переломными в судьбах и целых поколений, и отдельных фигур. В саратовском футболе такая точка бифуркации пришлась на середину 60-х годов, когда состоялся его первый многообещающий взлет.
В богатой, но не слишком щедрой на победы, истории футбольных команд Саратова на всесоюзной, а позже всероссийской арене, уже носивший название «Сокол» альянс «шестидесятников» стоит особняком. Словно яркий луч, прорезавший густые облака на широте, где погода не балует теплом, он промелькнул светом надежды, и этот момент совпал с общим подъемом футбола в Советском Союзе.
«Сокол» тех лет отнюдь нельзя было назвать типичной «краснознаменной» командой, о которой будущий президент ФИФА Жоао Авеланж, сопровождая чемпионов мира бразильцев на их товарищеской встрече в «Лужниках» со сборной СССР в 1965 году, высказался так, - «Русские столько бегают на поле, что им некогда думать». Саратовцы исповедовали игровую манеру, прославленную под брендом московского «Спартака». Мастерство, выраженное непринужденной обводкой, передачами в одно касание, красивым узором комбинаций, стало отличительной особенностью не меньше, чем строка из песни, - «Огней так много золотых…». Можно сказать, тогдашняя плеяда исполнителей сформировала традицию стиля футбольной команды из волжского города, поныне воспринимаемую как эстетический эталон.
В том футболе еще не успел выветриться дух романтики, не возобладали тактические схемы, применяемые, чтобы удержать необходимый результат в матче, и разного рода «выездные модели». Зрители, заполнявшие до отказа трибуны стадионов, как правило, наблюдали пиршество атаки: у массовой аудитории в СССР это зрелище, вероятно, вызывало даже больший интерес, чем импортные кинофильмы с культовыми актерами. Практически в любой футбольной команде мастеров были свои кумиры, кого публика в буквальном смысле слова носила на руках.
Некоторым участникам «Сокола» 60-х, перешедшим в клубы другого ранга, выпали незаурядные судьбы в спорте. Геннадий Лихачев, Виктор Папаев и Юрий Смирнов отметились в еврокубковых турнирах. И все-таки в понимании простых болельщиков живой легендой мог быть именно тот, кто сохранял верность родной команде, кто забил в ее составе наибольшее количество голов на означенной стадии и кто остался недосягаем для партнеров по числу проведенных за нее матчей. Речь о Викторе Чернышкове, правофланговом нападающем, выходившим на поле под седьмым номером.
Импульсивный по характеру, а в игре всегда способный щедро козырнуть нестандартным дриблингом и стремительностью, он прекрасно отвечал канонам футбола эпохи, в которую сделались нарицательными имена Пеле и Гарринчи, Альфредо ди Стефано и Ференца Пушкаша, Льва Яшина и Михаила Месхи. Но прежде чем начать рассказ об этом игроке и о времени его выступлений, обратимся к более раннему этапу, когда, сменяя названия, пестрый по составу саратовский футбольный отряд предпринимал первые шаги в чемпионатах страны.
От «милиционеров» до «железнодорожников»
В послевоенную нашу действительность футбол ворвался с опаленных боями просторов – можно сказать так, ведь в своем большинстве игроки и болельщики тех лет были фронтовиками. Поэт Евгений Евтушенко в поистине гениальном произведении «Репортаж из прошлого века», посвященном матчу сборных СССР и ФРГ в 1955-м, живописал как тысячи изувеченных войной безногих инвалидов «на досках подшипниковых пьедесталов» - деревянных тележках, со всей Москвы двинулись к стадиону «Динамо», чтобы посмотреть выступление нашей команды против чемпионов мира. В сущности, преданные забвению государством, калеки, у которых осталось «полдуши и полтела», они могли по-настоящему довольствоваться единственной привилегией – безбилетным посещением футбола. Если верить стихотворению Евтушенко, эти обездоленные рядовые Великой Отечественной, отдав должное классной и корректной игре немцев, перестали ощущать их врагами. Возможно, так оно и было на самом деле. Помогая пережить многие лишения, футбол взывал к лучшим чувствам, причем, независимо от уровня мастерства игроков. В Саратове, как и в любом другом городе Советского Союза, перед началом матча происходило всеобщее оживление: по центральной улице - проспекту Кирова, впоследствии получившему прозвание «Бродвей», в направлении парка Липки и спортивной арены общества «Динамо» сплошным потоком устремлялась публика преимущественно в гимнастерках и шинелях.
Стадион, в пространство которого вливался народ, охваченный предвкушением яркого состязания, опьяненный эйфорией возвращения к мирной жизни, был небольшим, с деревянными трибунами. Понятно, не хватало мест всем желающим видеть тот удивительный, лишенный всякой фальши и корысти, «пуританский» футбол, которому отдавались, словно религии, и в поисках его панорамы люди взбирались на крыши и балконы соседних со стадионом зданий, на ветви деревьев. Подходы к спортсооружению патрулировались конной милицией, но в этой охранительной мере, скорее всего, не было необходимости: болельщики из числа заводчан прибывали организованно – автобусами, в сопровождении оркестра, вместе со своим начальством, обязательно присутствовавшим на матчах городского чемпионата, где соревновались, главным образом, коллективы предприятий. Самыми «хулиганистыми» в Саратове считались Ленинский и Сталинский районы, однако, встречаясь на футболе и болея за своих, жители пролетарских окраин обходились без стычек.
Целый легион представителей республик, краев и областей, объединенных в третью группу, дебютировал во всесоюзном футбольном первенстве в 1946 году. Его участниками стали и саратовские динамовцы, сходу победившие в Нижневолжской зоне, вошедшие в финальную подгруппу. Но в дальнейшем команду бросало то в жар, то в холод. Тенденция резкого перепада игры и результатов закрепилась в чемпионатах страны за футболистами Саратова, под каким бы патронажем те ни фигурировали. Нередко их общая судьба зависела от внешних обстоятельств. По окончании четвертого сезона, проведенного «милиционерами» из этого города во втором эшелоне чемпионата СССР, их команда, к тому времени застрявшая среди аутсайдеров, была исключена из союзного реестра после его сокращения и перекочевала в республиканский турнир вместе со многими такими же «товарищами по несчастью». Казалось, отныне ей уготовано пробиваться в класс «Б» мучительно долго. Впрочем, есть афоризм, - «Если нельзя, но очень хочется, то можно». После того как Саратовский электромеханический завод взял шефство над мастерами футбола, эти протеже под вывеской «Энергия» получили в обход всех спортивных канонов повышение в ранге соревнований - вопрос решался с помощью высоких чинов в Москве. Домашней ареной этой профсоюзной команды вскоре стал стадион «Труд», возведенный еще в 1928 году.
Недолгий период существования «Энергии», на первый взгляд, лишен самостоятельного значения. Но тогда-то и начал складываться костяк, определивший игру саратовцев на годы вперед, вобравший группу приезжих, где особенно блистали артистизмом перед зрителями посланцы из Грузии. Приглашение южан в состав упомянутой команды, как нетрудно догадаться, было предопределено географией ее предсезонных сборов: готовясь к чемпионату на Черноморском побережье Кавказа, клубы устраивали смотрины коренным выходцам из этого региона – прирожденным виртуозам мяча. На просмотре в «Энергии» побывал 18-летний Слава Метревели, в итоге отправившийся в горьковское «Торпедо». Видимо, не вызвал он доверия саратовских тренеров, допустивших грубейший селекционный просчет. Ничего не поделаешь: прорицателей мало не только в футболе.
Восходящие «звезды» все же не были редкостью на футбольном небосклоне Саратова, а дефицит просто интересных игроков здесь едва ли отмечался когда-либо. Сохранились фотоснимки, запечатлевшие то, с какой отвагой и яростью борется за мяч в окружении соперников Аркадий Генсон, левый инсайд «Энергии». Хотя и не снискал он турнирных лавров, зато изрядно послужил ставшему ему родным Саратову как многогранная личность. Побывав в гостях у Аркадия Семеновича, я нежданно для себя увидел фотографию бывшего министра культуры области Михаила Брызгалова за стеклом на книжной полке. «Мой сын», - пояснил хозяин квартиры, человек яркой судьбы, чьих рассказов «о времени и о себе» хватило бы на целую книгу. Генсон начинал играть в Куйбышеве, куда его семья попала из оккупированной немцами Белоруссии. В этом городе футбол практически всегда пользовался почетом, а в первой половине 50-х годов, когда Генсона зачислили в дубль местных «Крыльев Советов», их основной состав звался «гроза чемпионов» - применяя тактику, известную как «волжская защепка», эта неподатливая строгая в обороне команда регулярно отбирала очки у лидеров класса сильнейших. В «Крылышках» подчеркнуто уважительно, по имени-отчеству, младшие обращались к "стержневым", среди которых, что ни мастер, то легенда. Александр Гулевский, Виктор Ворошилов, Виктор Карпов были примером не только на футбольном поле. Любимцам публики молодежь старалась подражать и в стиле одежды, привнесенном в куйбышевский клуб тренером Вячеславом Соловьевым – в прошлом полузащитником «команды лейтенантов» ЦДКА, франтовато - набекрень, носившим фуражку, щеголявшим в элегантном пиджаке и ботинках с высокими берцами чешской фирмы «Бутекс». Пусть футбол тогда профессией не считался, принадлежность к его миру означала весьма заметный ранг или, во всяком случае, хороший способ, чтобы подняться на социальном лифте. «Если ваш сын заиграет в полную силу, перед ним откроются двери любого вуза», - с такими словами обратился тренер к отцу Аркадия Генсона, ибо тот настаивал, чтобы юноша бросил спорт и серьезно занялся учебой. Аркадий же мечтал посвятить себя спортивной журналистике после того как повесит бутсы на гвоздь. Его выбор в пользу «Энергии», весь сезон 1955 года замыкавшей турнирную таблицу, был вызван обязательством начальника этой команды Соболевского – впоследствии выполненным, - подающего надежды футболиста сделать студентом филфака Саратовского университета. Галимзян Хусаинов, на старте карьеры - участник куйбышевского молодежного «Динамо», на пике славы – козырная карта московского «Спартака» и сборной Советского Союза, с недоумением воспринял это решение отправиться в класс «Б», ведь его приятель объективно мог бы войти в боевой состав «Крыльев» или другого клуба высшей категории. Считалось, что из сборной России, куда привлекался Генсон – торный путь в большой футбол. После ее тренировочного спарринга с соперниками из Казахстана, Аркадия на заметку взял проживавший в этой республике Николай Старостин - освободившись из мест заключения, он готовился вернуться в Москву, чтобы стать начальником команды «Спартак», и просматривал кандидатов в ряды «красно-белых». Но Генсон, которого звали в Саратов, гарантируя игровую практику, довольствовался синицей в руках. Идею с его приглашением подсказал заместитель военного коменданта саратовского железнодорожного вокзала, заядлый болельщик. В беседе с одним руководителем клуба он обмолвился о том, что его шурин выступает в «Крыльях» - из-за юного возраста ему сложно конкурировать там со старожилами, зато для «Энергии» он просто находка.
Из Куйбышева в Саратов Генсон прибыл в мае 1955-го, добравшись на теплоходе вместе с другими футбольными переселенцами – Ганьжовым и Мигалевым, и на новом месте поначалу испытал уныние. Разве можно было хоть отдаленно сравнивать клубную организацию «Крыльев» и «Энергии»? Выдающийся обозреватель спорта Лев Филатов не зря называл класс «Б» «дремучим лесом, стоявшим за высшей лигой». В то же время журналист отметил, - «Футбол един и в любом его дне и часе отражается общее». Этот вывод применительно к означенным годам подтверждается на примере заводских команд, которые как ручейки, сливаясь в одно целое, давали полноводное течение игре, что особенно ярко проявлялось в провинциальных городах СССР. В Саратове «Прогресс» и «Авангард», лидеры городского и областного ранга, во всегда принципиальных «товарняках» в порядке вещей побеждали команду земляков, выступавшую на республиканском уровне. Выйдя на поле, пролетарии старались от души. Вероятно, каждый такой футболист хотел оказаться в числе мастеров из «Энергии», где, по сведениям Генсона, «основные» получали 1600 рублей – серьезную сумму тогда, установленный же профкомом предприятия для игроков размер зарплаты не афишировали. Но, разумеется, в первую очередь не деньги влекли рабочую молодежь на стезю спортивных соревнований. Со второй половины 50-х годов страна переживала лучезарный, полный надежд период. Война напоминала о себе еще свежими приметами, и, тем не менее, ее тяготы уходили все дальше. Все больше высвобождалось сил, чтобы созидать в сугубо мирных целях, и просто радоваться той жизни, за которую сражались и полегли на фронтах миллионы соотечественников.
Сезон 1955 года назначаю отправной точкой в хронологии дат и событий в саратовском футболе, подлежащих исследованию, и первым залом галереи героев из нашей команды, кому не должно затеряться на поворотах реки времени. Уже нет смысла заглядывать в более раннюю эпоху: фактически не осталось очевидцев, кто мог бы поведать о ней, а переписывать опубликованные другими авторами мемуары либо опираться только на документальные источники, согласитесь, не метод. Сбивчива, ненадежна память у тех, кто по праву свидетелей говорит о явлениях, за давностью лет предстающих нечеткими снимками, сделанными с линотипных матриц, или мерцающими кадрами черно-белой кинохроники, подобной отражению далекого мира. Все равно лучше пользоваться живыми воспоминаниями, чем просеивать песок общеизвестных фактов. Правда, без повторений тоже не обойтись.
По рассказам пилота из эскадрильи Марины Расковой, нашей землячки Елены Ивановны Лукиной, летом город утопал в густой зелени одноэтажных улочек, вымощенных булыжником. Характерная для крупного областного центра застройка занимала ряд центральных кварталов. Главная линия городского транспорта, разветвляясь на пересечении улиц Чапаева и Кутякова, уходя в одном направлении к волжским пристаням, а в другом - к железнодорожному вокзалу, соединяла район Крытого рынка и Главпочтамта с авиазаводом на другом конце Саратова. С лязгом и грохотом, будто перевозя металлолом, катил трамвай, издавая пронзительные звонки. Вагон на электрической тяге, пожалуй, был единственным источником шума на пасторальной безмятежности пространства за проспектом Ленина. Несколько десятков метров, и - попадаешь из оживленного центра в места, где кущи с яблонями, вишняком и огородами в подсолнухах.
Штамп, которым описывают Саратов той поры – жили, конечно, бедно, однако черную икру с осетриной ели вволю: в любом гастрономе стояла бочка с зернистым продуктом, ныне приравненным к валюте, а в СССР первых послевоенных лет доступным по цене. Вопреки постулату о скудном содержании жизни при социализме, перемены к лучшему шли по нарастающей. По меньшей мере, тремя событиями, повысившими ранг нашего города и просто сделавшими его более привлекательным, отмечен 1955 год. Первое из них - закладка парка на Соколовой горе, еще примерно через 25 лет там возведут мемориал с фигурами журавлей на пилонах, словно парящими в небе над Волгой: этот символ, как и Родина-мать в Волгограде, на подходе к городу виден за много километров. Второе - открыт трехзальный кинотеатр, по случаю памятного юбилея названный «Победа». Третье - особый пример: на авиазаводе под руководством директора Бориса Дубовикова стали внедрять систему бездефектного труда и управления качеством продукции, получившую международное признание. В чем-то Саратов заслуженно находился впереди планеты всей.
А футбол? Он здесь всегда щедр на парадоксы. Состав «Энергии» был хорош. На стадионе в Тбилиси ревом радости встретили объявленных диктором капитана Чичико Цулая и Валериана Джикия. Выдав восторженный аванс «своим» в рядах гостей, публика не разочаровалась игрой, в тонкостях которой жители Грузии отлично разбираются. Под силу средненькой по классу команде добиться ничьей на поле одного из фаворитов зоны? Это произошло в предыдущем туре со «Спартаком» (Ереван), в споре за первое место конкурентом тбилисского клуба из окружного дома офицеров. Накал борьбы за путевку в класс «А» усиливался фактором ревностного соперничества республик. Видимо, в столице Армении рассчитывали одной левой одолеть волжан. Саратовцы же сохранили свои ворота «сухими» под напором атак. Вообразите картину: июльский зной Закавказья, вытоптанная поляна, болельщики темпераментно гонят и гонят вперед любимцев, а на последнем рубеже обороны отражает все удары голкипер Ким Зайцев. Вслед за финальным свистком в не поддавшуюся «Энергию» полетели от зрителей камни – велика была досада из-за недобора в очках. Вот так: оттепель в стране только зарождалась, но разнузданность на трибунах, да и в игре, ставшая в более позднюю эпоху некой визиткой кавказского футбола, уже отмечалась: в тех краях не один и не два раза гости покидали стадион под охраной милиции. Такие эксцессы списывали на горячую кровь жителей, однако, национальный и политический подтексты в этом ключе не рассматривались. И, может быть, напрасно.
Василий Жабин дебютировал в «Динамо» (Саратов) в заключительном для клуба чемпионате СССР 1949 года. Комсомольский вожак, он прослыл редким в племени романтиков футбола умельцем выдать речь в официальной обстановке. Ему предоставляли слово на встречах чиновников с командой. Фрагмент одного такого визита в высокий кабинет достоин книги Макса Юрбини «Футбольные истории». Георгий Денисов, будущий чрезвычайный и полномочный посол в Болгарии и Венгрии, а тогда первый секретарь Саратовского обкома, на матчах занимавший кресло рядом с начальником Приволжской железной дороги Александром Кимстачем, общаясь в добросердечном тоне, снял напряжение игроков, которое возникло при виде охранников, стоявших у входа в учреждение, словно на Лубянке. Якорь, вытатуированный на руке Денисова, кто в молодости работал речником, футболисты приняли как знак приближенности в социальной дистанции и уже совсем свободно вздохнули. Секретарь поинтересовался их учебой. Высшее образование получали в команде человек восемь. Жабин был аспирантом зооветинститута. По вопросу о теме его диссертации этот вратарь, встав во весь рост, отчеканил, - «Изменение вегетативной нервной системы при паратуберкулезе у крупного рогатого скота!». Раздался дружный хохот: чуть ли не громче всех смеялся глава администрации области – если называть должность современным языком. Эпизод случился, когда Саратов во всесоюзном первенстве по футболу представляло общество «Локомотив».
Помимо Жабина и его дублера, из прежней «Энергии» в «Локомотив» перешли Валериан Джикия, Олег Ганьжов, Юрий Ларин, Анатолий Глинский, Аркадий Генсон и Павел Варич. Дольше остальных из этого списка продержался до сезона 1963-го в команде мастеров Джикия. Начинал он в тбилисском «Спартаке» в одной компании с легендой «красно-белых» Владиславом Жмельковым – вратарем из Москвы, блиставшим в предвоенные годы. Фасонная кепка-амулет и эквилибристика отличали стражей ворот в эпоху перевеса нападения над защитой. Все они похожи между собой, схваченные фотообъективом, в сетчатой раме с раскрашенным под зебру деревянным каркасом – совершая бросок-полет, будто бы многорукие, напоминают паука, шифр пляшущие человечки, зигзаги скандинавских рун! Прообраз Кандидова, героя повести Льва Кассиля, витал повсюду.
Каким бы шаблоном ни звучал вывод, Ким Зайцев и Василий Жабин дополняли один другого. Рослый, широкоплечий Василий на посту номер один излучал надежность, кроме момента действий на выходе. Тут-то он мог оплошать, не рассчитав маршрут, промахиваясь в попытке вынести мяч подальше. Не удавался ему ввод мяча с земли. Из-за учебы, на которую сам настраивал партнеров по команде, напоминая им всем о недолгом сроке спортсмена и необходимости владеть «нормальной» профессией, основной голкипер часто пропускал матчи в гостях. Вне родных пенат Зайцев обычно заменял коллегу по амплуа, подчас делая это столь классно, что оставалось недоумевать на счет неполного доверия руководства к нему, обладавшему пружинным длинным прыжком и зимой - конькобежцу, при своем чувстве ускорения готовому как раз вовремя покинуть пределы штрафной площади, чтобы, допустим, головой отбить мяч. У каждого голкипера есть особо памятные игры. В 1957-м на стадии 1/64 финала Кубка страны «Локомотив» (Саратов) встречался в Ростове-на-Дону с «Торпедо», в том же году сменившем название на привычный для многих поколений болельщиков «Ростсельмаш». За автозаводцев Дона забивал молодой Виктор Понедельник, автор «золотого» гола в финале первого чемпионата Европы. Там, в парижском «Парк де Пренс», соперниками были сборная Югославии, вратарь из «Раднички Белград» Благоя Видинич. Здесь на заводском стадионе Ростова по другую сторону баррикады середняк в классе «Б» с малоизвестным часовым на «пограничной полосе». И лишь три года разделяют эти события. Но как прав журналист Лев Филатов, утверждавший – футбол един. Смысловые параллели, вольные и невольные ассоциации, переплетения судеб, соседство разновеликих имен обнаруживаются в футболе сплошь и рядом. Ростовский матч «Торпедо» - «Локомотив» принес тот же результат в пользу команды, в которой играл Понедельник, что и финал Евро-60 – 2:1. С волжанами дончаки, правда, разобрались без дополнительного времени. Вряд ли возникшая в ходе той игры острая дуэль между будущим чемпионом континента и Кимом Зайцевым описана в прессе. Как и в Париже, Понедельник отметился одним забитым мячом, а сколько раз побеждал его визави в кепке, никто не скажет, однако не сомневайтесь – наш «гольман» действовал с блеском. Это были два актера, сделавшие конкретный спектакль ярким, прежде чем на иерархической лестнице они разошлись в диаметрально противоположные стороны. Разгребая архивы, найдете еще одну встречу на Кубок Советского Союза, в которой Ким Зайцев выходил к барьеру против соперника, чье имя в любом «всеохватном» справочнике по футболу. 21 июля 1955 года, пробившись в 1/32 финала, «Энергия» выступила в Горьком. За местное «Торпедо» играл упомянутый в начале этой главы Слава Метревели, кому в Саратове тренеры после просмотра отказали. Он расквитался за обиду, отправив в сетку «Энергии» два мяча к 15-й минуте. Для не выбросивших белый флаг гостей общий итог выдался вполне приличным – 3:2 в пользу горьковчан. В таких подробностях, собственно, заключается жизнь всякого спортсмена.
Жабин и его напарник в воротах, завершив карьеру в мастерах, доигрывали у тренера Анатолия Гаврилина в «Авангарде» на первенстве города. В музей истории саратовского футбола, созданный в привязке к 100-летнему юбилею спортивного вида; остается спорным – что принять за его точку отсчета как общественного явления в регионе; Зайцев успел передать личные снимки пятидесятых годов. Крупноплановых фотографий Жабина фактически не найти. За несколько недель до своей кончины летом 2000-го он попал в кадр вместе с другими ветеранами, пережившими войну в сознательном возрасте... Стадион «Локомотив» пустел после матча. На фоне темных в сумерках трибун запечатлели этих людей - воплощенную футбольную честь: крайний в шеренге «милиционер» из первого на всероссийской арене клуба от Саратова Василий Иванович Жабин взмахом руки прощается навсегда.
Аркадию Генсону теперь идет девятый десяток, его рассказы возвращает слушателей в ту пору, когда игроки не дистанцировались от болельщиков, запросто принимая у себя в общежитии на улице Сакко и Ванцетти всех, кто желал обсудить новости. Говорили свободно: сведения никак не могли просочиться в прессу, где оставалась малоинтересная выжимка футбола. Зарубежные репортеры хватались бы за все - чем футболисты питаются, во что одеты, заполнен ли их досуг.
Ясно, что развлечений не хватало: восходящая звезда столичного «Торпедо» Эдуард Стрельцов, проведи он бесшабашную юность в такой же провинции, наверное, избежал бы сломавшего его судьбу грехопадения от избытка популярности и соблазнов. Укротители мяча в «Энергии» и «Локомотиве» довольствовались экипировкой с лыжными брюками, резиновыми шлепанцами летом, валенками зимой. Так ходили на занятия в вуз, на свидания, а цивильными костюмами обзавелись только по случаю вызовов в обком. Не то, чтобы не хватало денег прилично одеться, просто в городе с оборонной промышленностью было не принято выделяться из толпы, если ты не начальник или человек богемы. Мода на броские «прикиды» у саратовских футболистов пошла где-то с 70-х. Самые удачливые из них, перейдя в клубы с контактами за рубежом, став членами сборных, получили возможность привозить в родной город фирменные вещи для перепродажи бывшим партнерам по "Соколу" и всем, кто соприкасался с миром большого спорта. Знакомство с его представителями рассматривалось как признак элитарности и выгодное дело.
В целом жизнь стала легче, однако выбор продуктов питания ухудшался при хрущевской оттепели, во многом превращенной в фикцию. Так как город-герой, пока еще Сталинград, полностью восстав из руин, снабжался продовольствием лучше Саратова, в команде принимали помощь соседей из сталинградского «Торпедо», соперников в классе «Б». Те, направляясь на игры поездом, следуя через Саратов, во время стоянки на станции передавали что-нибудь к столу встречающих коллег по ремеслу. Взаимовыручка была правилом в этой епархии. Приезжие игроки могли не сразу влиться в коллектив, не понимать партнеров на поле, но никто из них не лишался поддержки вообще. Иногородние – Аркадий Генсон, Олег Ганьжов, Александр Стебулянин, зачисленный в саратовский «Локомотив» в 1958-м, получали приглашение, - «Мама щи сварила, пойдем обедать». И всей компанией они водворялись в гости к Алексею Развееву на 4-й жилучасток в Заводском районе, застроенный бараками.
«Лешка хороший парень с тяжелой судьбой», - высказался со вздохом искреннего сожаления Генсон. Из той плеяды саратовских мастеров футбола Развеев ушел в мир иной первым, не дожив до сорокалетия. На «Крекинге», потом на авиазаводе, он работал тренером. Не сложилось. Перешел в грузчики и, подняв трубу, надорвался насмерть.
Рано умер побывавший старшим тренером «Энергии» Лев Корчебоков. О нем есть заметка журналиста «Спорт-Экспресса» Павла Алешина под заголовком «Железный бек». Википедия сообщает о Корчебокове, - «Из старинного рода - воспитывался в дворянских традициях, знал немецкий язык, обучался виолончели, играл в лаун-теннис». Думается, единственный пример, когда спортсменов из Саратова вел по турнирным битвам прирожденный аристократ, выполнивший тут свою миссию в двух сезонах – в 1950-м с «Динамо» на первенстве РСФСР и в 1955-м с «Энергией». Левый защитник в столичном «Динамо» 30-х, участник матча с басками, а в составе сборной Москвы – с парижским «Расингом», прозванный французами "стена у ворот", он был бы вторым Николаем Старостиным во всех перевоплощениях, иконой стиля, носителем традиций. Но в роли тренера ему не хватало «железа». Благородное воспитание не позволяло перейти определенную грань: опасался обидеть, что делало его, в свою очередь, уязвимым перед интригами, непременной в спорте борьбой амбиций. Покинул он Саратов, не оставив заметного следа.
Трудно сказать, какое впечатление производила на команду «Энергия» репутация Корчебокова, притом, страдая радикулитом, он не показывал на тренировках личного примера. Судя по результатам, боролись упорно: достигли крупных побед в Сталинграде и Свердловске. Хотя дружили саратовцы со сталинградцами, не могло быть компромисса в матче за выживание. «Торпедо» и «Энергия» шли на предпоследней и последней строке в таблице 2-й зоны. И на тебе – 5:1 в пользу наших! Разразился хет-триком Аркадий Генсон, чью фамилию публика, начавшая болеть за гостей, перекроила, шутливо крича, - «Самсон, давай!». Тогда забил и с близи, и с дальней дистанции, а других деталей, кроме того, что нетипичной для советского футболиста пышной шевелюрой он привлек внимание, едва команды показались из раздевалки, герой момента не помнит. По собственному признанию, у него отложились иные голы в юношестве, а те, что «отгрузил», играя за деньги, вылетели из памяти. Вот так.
Остановимся подробнее на завершившей сезон серии встреч с таганрогским «Торпедо» – разнообразием топонимики футбольные клубы в СССР не отличались. Это была своего рода первая финальная «пулька» в длинной череде попыток саратовских команд по футболу выиграть решающие матчи, если не считать турнир 1946 года в межзональной подгруппе, о котором не известно ничего, кроме сухих цифр. Перед «Энергией» стояла задача сохранить место в классе «Б», а торпедовцы Таганрога, пройдя многоступенчатый отбор в чемпионате РСФСР среди «физкультурников» производственных предприятий, оспаривали право войти во второй по значимости дивизион футбола в стране. Забегая вперед, скажу – делегатам из Ростовской области это удалось.
Тем временем Москву посетила сборная Франции. Отголоски завершенного вничью «товарняка» докатились до периферии, чему способствовал репортаж «Советского спорта» на газетную полосу. В книге «Обо всем по порядку» Лев Филатов отмечает матч с «трехцветными» как начальную веху в своей работе футбольного обозревателя. И это в 36 лет, возрасте, когда по нынешним понятиям спортивный журналист уже слишком стар и в силу своего образа мышления не интересен аудитории, читающей глянцевые издания с Криштиану Роналду на обложке. Газету с рассказом - Жерар Филипп ввел мяч ударом из центрального круга, другие звезды кино – Дани Робен и Николь Курсель, азартно болели за обе команды; со схематически точным описанием голов, забитых Эдуардом Стрельцовым, Никитой Симоняном, Раймоном Копа и Роже Пьянтони, передавали из рук в руки как нечто ценное. Раскрыв от удивленного почтения рты, москвичи взирали на западных профи, и было невдомек, что за полировкой, априорно нанесенной на каждого из них, не все так уж здорово. Сыгравший в поединке вратарь Франсуа Реметтер у себя в стране носил прозвища «мозоль» и «дыра». В наших внутренних соревнованиях все были как на ладони, особенно судьи, и ни один товар сомнительного свойства не мог замаскироваться. Только вот отхлестать кого-либо по щекам в прессе не всегда дозволялось. И проблему часто не решали, а загоняли под плинтус, ее по официальной указке якобы не существовало.
В том диспуте Саратова и Таганрога первым нарушил принцип честного арбитража Анатолий Евцихевич – еще не председатель областной федерации футбола, а все равно фигура влиятельная. Это он сумел убедить начальника Приволжской железной дороги вести команду на буксире. Когда обнаружилось, что бригада рефери не явится на переходный матч в Саратове из-за нелетной погоды, обычной в конце октября, сам взял свисток в руки. Ведя «Энергию» к успеху, придумал пенальти для таранного центрфорварда Юрия Ларина или засчитал гол из офсайда. Учитывался факт победы или поражения без разницы мячей. 1:0 и ладно. Судивший в ответных встречах Михаил Белянин, тоже известная личность, выпивая вместе с отцами города, заявлял, что не намерен селиться в Таганроге, затянув спор соперников. Ближайшая игра вылилась в разгром саратовцев – 0:4. Третьим матчем по идее должна была завершиться серия. Но тут пошло не по намеченному сценарию, что доказывает: футбольные арбитры не всесильны, решая - кого «вытащить», кого «закопать». Получилась нулевая ничья. «Торпедо» (Таганрог) не такая великая команда, чтобы для нее все делалось по щелчку пальцев. Понадобился четвертый матч – там же на юге. Нервы были на пределе. Центральный защитник «Энергии», ее капитан Чичико Цулая на заключительную игру не вышел. Психологически сломавшись, будущий прокурор и замминистра юстиции Абхазской АССР плакал в раздевалке. Тем самым гости остались, в сущности, без обороны. А Владимир Эйдман в единоборстве так распалился, что укусил торпедовца за ягодицу: на теле пострадавшего отпечатались метки зубов, предъявленные арбитру. Се ля ви.
Отыскался отчет в таганрогской газете. Текст снабжен фотографией: выйдя к линии штрафной, в отрыве от земли голкипер ловит мяч, на него набегает группа в белых майках – ватага «Торпедо». На снимке угадываются переполненные трибуны, над их кромкой видны силуэты пятиэтажек. День ноября, в игре жарко.
Вскоре после начала матча правый край нападения Виктор Борисенко открыл счет ударом в верхний угол ворот Жабина. Волны атак захлестнули саратовскую пристань. Зевнул подачу с левого фланга во вратарскую площадку центр защиты. Оставшись с мячом против Жабина, Борисенко делает 2:0. Ближе к перерыву один гол отыгран. Дуэль обостряется все больше. «Энергия» восстанавливает равновесие на табло, основное время приносит ничью. В дополнительные полчаса темп не снижается, но теперь забивает только «Торпедо». Павел Иванчук «зажег» 3:2. Под самый занавес, резко переместившись с фланга, снова атаковал Борисенко. И опять у волжан провалился центральный защитник – от него рикошетом мяч влетел в сетку. Сушите весла!
Любопытная штука – тренировал тех таганрогских оппонентов Георгий Мазанов. Пути-дороги приведут его в «Сокол». Однако ничего хорошего там он не добьется и уже в середине чемпионата вновь примут его на должность в Таганроге после 13-летнего отсутствия в местном клубе. По итогам описанной матчевой серии нескольких игроков из Саратова пригласили в «Торпедо» из Таганрога. Юрий Ларин откликнулся, но спустя год вернулся домой. Удивительно: к одной из худших в сезоне команд класса «Б» селекционеры выказали интерес. Рассчитывали на Генсона в алма-атинском «Урожае», который вскоре станет «Кайратом». Аркадий не нашел в этом смысла: к Саратову привязала учеба в университете вместе с покровительством Анатолия Евцихевича и Федора Гусева, еще одного видного деятеля футбола. Их тандем поддерживал команду, надеясь на ее возвращение в общесоюзный соревновательный класс.
Потребовался год, чтобы та вернулась под вывеской «Локомотив» на прежний турнирный уровень. Надо сказать, произошло это не по спортивному принципу. По своему обыкновению, саратовцы провалили этап в финальной группе. Потом выяснилось – неудача на «пульке» не имеет значения, и запланированный выход наверх состоится, ибо регламент в игровых видах спорта меняли, кому как заблагорассудится. Само по себе восстановление в классе «Б» и даже смена попечителей команды мало что определяли. Главным было – к ее штурвалу заступил 32-летний тренер Владимир Ивашков.
Не столь важно, каких показателей добился в «Локомотиве» (Саратов) этот специалист. Он в любом случае заслуживает не карандашного наброска, а обстоятельного портрета – таков замысел для следующего раздела в повествовании. Уважая диктаторские методы, Ивашков не терпел возражений. Отчислил Аркадия Генсона – скорее не из-за плохой игры, а по причине его строптивого характера и любви к дискуссиям. «Да что ты в футболе понимаешь, филолог?!» - бросил ему на прощание.
Сборы на Черноморском побережье команда проводила в Лазаревском, готовясь к сезону на аэродроме сельхозавиации, тренируясь в перерыве между полетами «кукурузников». Условия были спартанские. Чтобы подсластить суровые будни, несколько человек разжились у винодела веселящим напитком, пользуясь отсутствием Ивашкова, уехавшего по делам в Сочи. Внезапно старший снова появился в расположении клуба. Бросив взгляд на занятия «в квадратах» под присмотром ассистента, он тут же понял, в каком состоянии некоторые из его подчиненных. И на следующее утро, объявив побудку раньше обычного часа, заставил бежать кросс. Закаленные бойцы, включая тех, кто накануне был под градусом, выдержали испытание. Только один юный игрок, не дойдя до финиша, рухнул без чувств. «Тренировка устроена для пьяниц, а ты подвел!» - встав над ним, прогремел шеф. Потерявшим сознание от беговой нагрузки оказался новобранец команды Чернышков.
"Витек, держись за футбол!"
В разных городах когда-то необъятной страны болельщики с трибун произносили клич, в котором менялось только имя команды. Такого рода заклинание в Саратове звучало, - «Сокол» это класс, «Сокол» это школа, «Сокол» это звездный час советского футбола!». Громкие зрительские эпитеты не противоречили фактам. В первую очередь каждый клуб, каждый игрок – продукт времени: в их судьбах преломляются лики эпохи с пережитыми страной взлетами и падениями. Долго ли, коротко ли по отмеренной ему дороге шел футбольный пилигрим, удостоились ли его свершения наград, написанных книг и статей или всего-то пары строчек в подборке справочных данных, он мог бы, ощущая себя частью корпорации, вторя поэту, заявить, - «Радуюсь я - это мой труд вливается в труд моей республики».
Гипербола? Нисколько! Производительность на заводах заметно повышалась вследствие успехов даже тех сообществ футболистов, какие защищали честь предприятий на уровне города. А что тогда говорить о влиянии побед в матчах союзного чемпионата?..
Виктор Чернышков принадлежит к тем корням, которые дали Саратову звание города трудовой доблести. Дата рождения Виктора Михайловича – 24 января 1939 года, ассоциируется с периодом, когда вопрос – быть или не быть государству и всей нашей цивилизации, вновь обрел грозный масштаб. Мир переживал разлом. Начавшаяся с Польши война докатилась, в конце концов, и до саратовской земли, которую, казалось бы, из-за ее расположенности в глубоком тылу - фактически на рубежах Европы и Азии, не затронет пожар битв гигантских армий. Самолеты с крестами на фюзеляжах нависали над заволжской степью вдоль железной дороги Урбах – Астрахань. Ударам с воздуха подверглись Балашов, Ртищево, Маркс. Авианалеты на Саратов начались в июне 1942-го. Их основными мишенями были заводы Крекинг, авиационный, нефтебазы на Увеке и в Улешах, железнодорожный мост через Волгу.
Сирены воздушной тревоги ревели в городе еще несколько месяцев после того, как немецкие войска, разбитые в Сталинграде, откатились от волжской твердыни далеко на Запад. Воронки от разорвавшихся бомб зияли точно громадные оспины по всему Сталинскому району, южной городской промзоне, где жила семья Чернышковых. В сотне метров от их времянки запускались в небо аэростаты, до этого укрытые в оврагах. В тех впадинах стояли и мощные прожекторы. В перекрестье лучей осветительных пушек ловили «стервятников» Люфтваффе, указывая цели зенитным расчетам ночью. Получавшим эффективный отпор немцам не удалось вывести из строя намеченные для атаки объекты. Обломки сбитого пикировщика «Юнкерс» свезли для всеобщего обозрения на площадь Революции в центре Саратова.
В опасностях, заботах, лишениях закалялись человеческие характеры. Боровшимся за собственное выживание людям было присуще понятие доброты. На огородах рядом с бараками вблизи от проходной завода, где сошедшие со стапелей истребители серии «Як» тут же улетали на фронт, голодные дети могли сорвать чужой помидор, зная – за это не поругают. В жилищах без элементарных удобств помещались по десять семей. Среда - апофеоз коллективизма, она отзывалась проявлениями, на первый взгляд, взаимоисключающими. Авторы нашумевшего романа «Эра милосердия» братья Вайнеры тогда могли бы всюду почерпнуть пищу для сюжетов.
Маленький Витя рос под присмотром бабушки. Занятой на производстве маме не хватало времени на сына. Он не узнал имени младшей сестренки, которая умерла во младенчестве вскоре после того, как отца забрали на войну в самом начале ее. В боях отец выжил, а домой уже не вернулся, видимо, обзавелся новой семьей где-то. Не осталось ни его фотокарточки, ни письма. Лишь однажды Чернышков-старший напомнил о себе, прислав посылку с трофейными простынями, наволочками, полотенцами. Молва о бандероли с предметами домашнего обихода разлетелась по жилмассиву на трамвайном кольце первого и второго маршрутов. Как итог, хозяева потом не обнаружили этих красивых вещей: вывороченная оконная рама означала незаконное проникновение в комнату. Судя по всему, не обошлось без наводчика. И пойди-найди вора.
Объединенные понятием «народ-победитель» граждане, чтобы прокормиться в разоренной войной стране, шли на крайние меры. Литератор Виктор Маняхин рассказывает: в его Балашове питались отходами, сваленными у мясокомбината. Зато "побежденные" жители Берлина или Потсдама ели кашу с тушенкой из кухонь советской армии, несмотря на глубину и свежесть преступлений их вооруженных соплеменников... У детворы, с кем вместе играл Витя Чернышков, считалось нормальным на ходу сгрызть выдернутую морковь и запить водой из колонки на улице. Этим не утолить голод, но куда денешься? Находились силы донести в помощь взрослым полное ведро – полить грядки с овощами...
При неурожае зерна и карточной системе, отмененной в 1947-м, выручал улов рыбы, стоившей в Саратове сущие копейки. На рынке «Привоз» рядом с пристанью водилась ее всякая всячина и черная икра. Виктор изначально не чувствовал любви к этому волжскому бренду. Летая за рубеж в составе команд, игнорировал порции стерляжьей икры, предлагаемые стюардессами. Не понимал в чем ее прелесть – прямо как персонаж фильма «Белое солнце пустыни» таможенник Верещагин. Сказывалась жизненная установка на скромность, воздержанность в быту, - пусть черная икра полезный продукт? Употреблял минимум алкоголя, избегал курения, до преклонных лет сохраняя здоровье, позволявшее ему наравне с 40-летними побегать за мячом в дворовых играх на площадке стадиона «Динамо». Природа одаривает завидными качествами и, однако, без сильного внутреннего стержня личности они уйдут. И этот стержень проявляется с самых первых шагов человека, приходящего, чтобы по-своему изменить окружающий мир.
Поляну с воротами на стадионе «Крылья Советов», нынешней «Волге», отделял от родного порога Вити какой-нибудь десяток шагов. Там же на вышке отрабатывали прыжки группы парашютистов. Футбольное поле окутывалось клочьями паровозного дыма с запахом горелой подметки: сверкая огромными красными колесами, резво двигая шатунами, через мост мчались мимо площади Орджоникидзе локомотивы с чередой вагонов. Рокада, связавшая Сталинград и остальную страну – эта артерия транспорта во многом обеспечила успех военной операции «Уран» и стала одним из интенсивных участков Приволжской железной дороги. Сигналы поездов, беспрестанный шум движения, словно пульс промышленного Саратова. Полотно рельсов, гудки паровозов, встречи, расставания. Чем не антураж кинокартины «Дом, в котором я живу?».
Важно, чтобы у самых своих истоков ты очутился в хороших руках – родственника, школьного учителя, тренера, - кто и подскажет, и направит, и от пагубных вещей убережет. В послевоенные годы гулял по стране бандитизм, и было тем более легко попасть в скверную компанию. Все же кодекс, которого придерживались и хулиганы, велел конфликтующим драться один на один. Толпой бить упавшего считалось непозволительно низким поступком. Мальчишки на кулаках месились до первой крови. Виктор не уклонялся от таких схваток. Но его авторитет рос помимо неизбежного рукоприкладства с целью выявить, кто сильнее, главнее. Уже в 11 лет играл за 15-летних. Лихач с мячом в ногах и с быстрым соображением, он добился пиетета, обещавшего неприкосновенность со стороны подростков-архаровцев, кто участвовал в игрищах на стадионе. Приходил погонять мяч настоящий рецидивист. Бегая по полю наравне со всеми, подставив ветру татуированное до полного отсутствия живого места тело, он во время паузы, взятой, чтобы отдышаться, напутственно говорил самому способному в этом междусобойчике, - «Витек, держись за футбол».
Дядя Виктора Евгений Юрасов, видя призвание племянника, привел его к Владиславу Ольшанскому. И тот сразу, не оглядываясь на принятые в заводских командах стандарты роста и веса, понял – у субтильного, невысокого паренька редкий талант. Владислав Васильевич познакомился с футболом, когда этот вид спорта в СССР пребывал в колыбели. Сам выступал центрфорвардом за Ижорский завод в Ленинграде, «Калининец» (Свердловск). Став тренером, возглавил допущенное во всесоюзный чемпионат саратовское «Динамо». Красивый и степенный специалист одевался по последней моде, в игре ценил мысль вкупе с эстетикой. Очень ему понравилась Витина манера, будто без усилий обводить по трое-четверо. Чернышков постигал дриблинг, используя тряпичные, а затем резиновые мячи, с какими занимались в школе на уроках физкультуры и в пыли рабочей окраины. Далеко не каждому потенциальному «технарю» достается в качестве творческой лаборатории пляж Копакабана, английский газон. В Саратове резались в футбол и обутыми в валенки, при минус тридцати, расчистив площадки на замерзших прудах. Чему научит столь эксцентричный способ игры? Тем не менее, принятый Ольшанским в группу шестиклассник умел все, что положено юниору, подпускаемому во взрослую команду. Осталось добавить атлетической подготовки, выносливости. Приводился в пример бегун из Югославии, сведений о котором теперь не найти: его фамилия мелькала в газете «Советский спорт». Владислав Ольшанский читал прессу, выуживая из нее самое интересное, что можно применить в работе. Видимо, умея заглянуть в будущее, брал с собой на стадион «Крылья Советов» сына. По воспоминаниям Чернышкова, 5-летний Валя был копией отца и, вероятно, уже схватывал какие-то его объяснения игрокам. Валентин Ольшанский. Для саратовских любителей футбола это символичное имя.
Помогала Виктору и увлеченность шахматами, пришедшая к нему со школьной скамьи. Скорость реакции, быстрота принятия решений оттачивались на доске с черно-белыми клетками. Вероятность сделать зевок и, тем самым, пустить под откос по крупицам собранное преимущество, в партии блиц острая, как лезвие бритвы, легко проецируется на футбол. Считанные мгновения дают шанс приблизить борьбу к развязке верным или ошибочным ходом… В школе № 15, где Виктор Чернышков проучился все десять лет, лучшим шахматистом был его товарищ Олег Разуменко. Круглый отличник, феноменально одаренный математически, находясь как бы на одной волне со своей фамилией, он в уме извлекал квадратный корень из многозначного числа. Что же – Саратов богат на золотые головы. И счастье, если влияние такой личности проносишь через всю жизнь. Привитая от одноклассника любовь к шахматам – интеллектуальной гимнастике, в свою очередь сделала Чернышкова в футболе творческим, с печатью неповторимости. Его тяга к шахматной головоломке лишь усилилась с годами, и в компании маэстро, кто дни напролет в парке Липки заполнял отведенный для их дуэлей павильон, он считался авторитетом. В саратовских «Васюках» Остап Бендер никого не провел бы за нос, выдавая себя за гроссмейстера. Там страсти кипели не меньшие, чем в матче Карпов – Корчной в Багио: играли на деньги со ставками в партии сто рублей и выше. Войти в этот клуб лиц довольно состоятельных, а порой и с общественным весом, было так же непросто, как стать членом сообщества городских антикваров или коллекционеров раритетных книг.
Воистину футбол открывал любые двери. А уж если знаешь иностранный язык… Виктор Михайлович не просто с огромной благодарностью – с восхищением, вспоминает свою школьную учительницу английского, - «Очень красивая женщина, в моей судьбе оставила такой след! Предмет, который она вела, многие считали лишним - в городе, где иностранца днем с огнем не найдешь. Спрашивается, зачем забивать голову не особенно нужной информацией? Но преподаватель убеждала, - «Учите английский, пригодится вам». В этом смысле, казалось, она переживает за меня в первую очередь. Интуиция? Тогда не зря говорится о женской способности видеть сердцем. Приезжая за границу, слыша на всех углах «ду ю спик инглиш» и «парле ву франсэ», я всегда мысленно возвращался к Надежде Павловне, отдавая должное ее прозорливости».
Своя счастливая звезда есть у каждого из нас и в нее надо верить, а иначе так и не найдешь твердой опоры, оставшись в состоянии зыбкой усредненности. Окончив школу, Виктор начал пополнять семейный бюджет, устроившись в лабораторию измерительных приборов на том же предприятии, где трудились его мама, дядя и другие родственники. Жил как обычный заводской спортсмен в Советском Союзе, получая освобождение от работы в период чемпионата города, проходившего с мая по сентябрь, а в остальное время как все он шел на смену, не имея права даже на минутное опоздание. Тренироваться мог после рабочей смены, и еще минимум полчаса дополнительно, согласно рекомендациям Владислава Ольшанского, кто наблюдал за всеми его движениями на поле, совершенствовал компоненты футбольного искусства. Первенство Саратова среди коллективов предприятий было щедрым на голы, от обороны никто не плясал, и вратарь, если ликвидировал опасность, чувствовал себя главным массовиком-затейником. Желая продлить миг зрительского внимания, голкипер на одной руке повис на перекладине ворот, сделанных, как тогда водилось, из четырехгранного бруса. Деревянная планка с хрустом переломилась, ее концы ударили по голове и плечу парня в кепке и с единичкой на свитере. Старый добрый футбол…
Где-то полтора года городских соревнований с участием Виктора потребовалось, чтобы на него обратил внимание старший тренер команды мастеров «Локомотив». Владимир Ивашков, внимательно следя за такими турнирами, долго взвешивал решение, прежде чем пригласить кого-либо из молодых игроков. Вызвав на сбор Чернышкова, тренер проникся к нему неподдельным уважением не из-за одного умения обращаться с мячом. Новобранец постоянно обыгрывал этого руководителя в шахматы.
«Я не смог бы жить в другом городе»
Знакомясь с рассказами о событиях, кажущихся бесконечно далекими с позиции наших дней, хочешь чем-либо подтвердить их достоверность. Если удается отыскать такие первоисточники, то становится очевидным любое искажение в трактовке отдельных эпизодов, хотя собственные ощущения атмосферы происходившего могут совпасть с авторской версией. Ролик на YouTube с черно-белыми кадрами фактического финала первенства штата Рио-де-Жанейро позволяет заметить некоторые неточности в книге «Пеле, Гарринча, футбол…», где описан тот самый восемьдесят восьмой «Фла-Флу», сыгранный в июне 1969 года. Оказывается в рассматриваемом раунде народного дерби, по выражению классика бразильской журналистики «созданного за 40 минут до того, как Господь Бог начал творить мир», команда «Флуминенсе» открыла счет не совсем так, как изложил на страницах своего бестселлера Игорь Фесуненко. Не было там завершающего удара с лицевой линии (то есть с нулевого угла), рассчитанного на слепую удачу. Судя по картинке, нападающий видел панораму ворот, успел прицелиться и точно пробил. Третий и окончательный гол «Флу» вошел явно посредине пространства между штангами, а не в нижний угол, о чем сказано в книге. Два ответных мяча «Фламенго» залетали в сетку по сумасшедшим траекториям, а не просто были «неберущимися». Выходит, автор где-то приукрасил момент, или, наоборот, поскупился на броские штрихи. Другое дело - важны ли подобные ремарки, когда есть эффект погружения, создать который куда сложнее, чем донести до читателя безупречную фактуру? Вы можете не знать футбола и иметь очень смутные представления о самой Бразилии. Но, окунаясь в репортажный поток, затянутые водоворотом фраз международника, будто наяву ощутите энергетику вулканического кратера «Чаша Мараканы», возрастающую с каждой минутой матча, увидите, как с отчаянием смертников бьются на поле игроки, перед выходом из тоннеля на газон осенившие себя католическим знамением. Услышите восторженный вопль в эфире, - «Го-ол «красно-черных»! Гол «Менго»! Ли-ми-нья! Футболка номер во-о-семь!». И, вероятно, проникнитесь сочувствием к болельщику «Фламенго», каменщику из пригорода, мулату Зе да Сильва, кто, экономя на еде, лекарствах, сигаретах, набирает три крузейро, чтобы купить билет на архибанкаду – самый дешевый сектор со стоячими местами, и, наблюдая за поединком клубов-титанов, перемешивает мольбы с проклятиями.
«Так ведь то – Рио! С ними не потягаешься в пристрастии к футболу», - скажет человек со стороны. Тут снова используя интернет, своего рода машину времени, находишь кинохронику с переполненными аренами советских стадионов как неопровержимым доказательством того, что «король спорта» правит не только там, где футбольные клубы мирового класса завлекают поклонников из когорт ливерпульских докеров или рабочих автомобильных заводов «Фиат» в Турине. Открытие «Лужников» в 1956-м и матч с венграми вызвали вавилонское столпотворение: на трибунах тогда уместилось 102 тысячи зрителей. А что творилось в Ленинграде, Киеве, Тбилиси в дни важных игр? Конечно, этим городам по статусу полагалось быть витриной достижений, но и Саратов держал марку и в промышленном производстве, и в культуре, и в спорте. Не какой-то безликий Целиноград, где от скуки сильно запил Игорь Численко, знаменитый «край» столичного «Динамо» и сборной, занесенный в эти казахские степи судьбой тренера, а, по-настоящему амбициозный город открывается здесь на полосе между возвышенностями и величавой Волгой. Что может особенно удивить при просмотре документальных кадров, сделанных в Саратове 60-х годов, когда благосостояние граждан страны росло все ощутимее, так это модницы с портативными киноаппаратами в руках. Эти девушки точно не иностранные туристки, имея в виду закрытость региона, и внешний шарм явно выдает местных жительниц. Симпатичные женские лица мелькают в запечатленных Нижневолжской студией эпизодах с Привокзальной площадью, подъезжающими троллейбусами, откуда потоком выходят люди, стремясь на футбол. Август 1967-го, четвертьфинал Кубка СССР «Сокол» - «Черноморец» (Одесса). Стадион битком. Из-за уплотненности зрительских рядов его овал напоминает темную грозовую тучу, и гости из класса «А», хотя видавшие всякое, вероятно, все-таки побаиваются. Одесситы прижаты к воротам. Отрывки в киножурнале, впрочем, не поясняют матчевую картину. Нельзя понять, как забивались голы: только что был на скорости игрок с мячом, и вот уже мяч в сетке крупным планом, человек при погонах, зайдясь от восторга, на трибуне бешено аплодирует, меняется счет на табло. Неважного вида с обширными проплешинами газон на саратовском «Локомотиве» бросается в глаза, однако, в целом, видеоряд, пожалуй, не помощник тому, кто хочет воссоздать детали игры, а не один ее антураж. Соседям из Куйбышева-Самары повезло в этом смысле гораздо больше: их футбол богаче именами, достижениями. Не случайно режиссер фильма «Танго Виктора Карпова» - о мастере, ставшем легендой и в нашем «Соколе», - поэт и журналист Сергей Лейбград, набрал столь интересный материал для целого цикла телепередач, посвященных сакральным фигурам самарских «Крыльев Советов». В Саратове скупо снимали футбол на кинопленку, видео. Не сохранилось и секундных фрагментов записей матчей «Сокола», которые изредка транслировались областным телевидением в 80-е и в начале 90-х. Среди фотографий команды обращают на себя внимание высоким качеством и сюжетной динамикой те снимки, что сделаны в 1972 году на играх дома с «Зенитом (Ижевск) и «Рубином» (Казань). Вратарь Владимир Литовченко вспоминал – тогда готовили подборку для очередного выпуска киножурнала «Волжские огни»: упомянутые фото не что иное, как яркие ее кадры, сама же кинолента по имеющимся сведениям находится в закрытом архиве Ярославля. Итак, с отдельными информационными источниками мы разобрались. Теперь перейдем к атмосферности – понятию, в котором так многое слилось.
Природа, окружающий ландшафт, безусловно, накладывают отпечаток на общественную жизнь, включая футбол. Нечто необъяснимое и, вместе с тем, реально существующее заложено в том, что на планете Земля любой личностный конструкт находится в зависимости от места проживания человека, его происхождения, языка, традиций. Поэтому-то нельзя механически заимствовать чужой опыт, о какой бы сфере деятельности ни говорилось. Вряд ли стоит противопоставлять одну присущую конкретной стране или региону систему другой, на первый взгляд тождественной, однако имеющей те отличия, которых нет, и не может быть в вашем доме родном - точно так же, как не существует в мире двух совершенно одинаковых людей, пейзажей или хотя бы снежинок. Описывая событие, характеризуя личность, всегда полезно обратить взор к тем корням, что питают душу народа, выдвинувшего из своих недр определенного представителя либо идею. Ведем речь о футболе? Тема, будто бы, узкая. Но, погружаясь в нее, обнаруживаешь столько разных срезов, и столько вопросов встает перед тобой! Попытки дать на них ответ даже могут увести в дебри мистики. Как истолкуешь связь футбольной школы наряду с другими местными институтами и элементов естественного мира? Пожалуй, эта задача останется уравнением со многими неизвестными. Все, что можно тут предложить, дабы приблизиться к истине – сделать рисунок с натуры.
В книгах о бразильском футболе Игорь Фесуненко фотографически точно воспроизводит облик покрытой нефтяными пятнами бухты Гуанабара, необозримого в своих размерах пляжа Копакабана, горы Корковаду с венчающей ее статуей Христа, который словно обнимает мегаполис Рио. О фавелах, характерной для Латинской Америки обители маргиналов, - их постройки из подручного материала лесенкой спускаются с холмов к самому океану, автор говорит не только, как о рассаднике всех мыслимых пороков. Вообще бедные кварталы, вероятно, по сей день остаются главным кадровым источником для местных футбольных клубов. Уличный футбол здесь называется – пелада. В этих играх «мяч желателен, но отнюдь не обязателен». По крайней мере, во время работы Фесуненко собственным корреспондентом в Бразилии было так. Гоняя ногами апельсины, консервные банки или набитые тряпьем дамские чулки вместо мяча, быстро взрослевшие в теплом климате негры, мулаты и потомки европейцев осваивали дело, способное дать единственно возможную путевку в жизнь выходцам из трущоб, «генералам песчаных карьеров». На других широтах собственными силами не воспроизвести опыт героев пелад, манеру их игры, положим, в «Ботафого», клубе, за который болел Игорь Фесуненко. Впрочем, в любой стране мира человека в профессиональный футбол приводят амбиции, стремление самому себе доказать – он личность и достоин большего, чем быть статистической единицей, кто, прозябая в безвестности, живет на гроши. Схожие мысли наверняка посещали Виктора Чернышкова, спешившего на заводскую смену: зимними утрами выходил в кромешную тьму района из каморки, где постель в холода примерзала к деревянной стене помещения. Много ли по здравому размышлению было шансов выбиться в люди, не стосковаться, не погибнуть от разных причин? Но с уверенностью можно утверждать – на ноги становились преимущественно те, кто ощущал тесную связь со своей землей, различал главные запросы общества. Как бы трудно ни приходилось, какие бы разочарования ни обрушивались, Чернышков не изменял собственным принципам, не терял любви к малой родине. «Я не смог бы жить в другом городе», - произнес он в одном интервью.
Персонаж в исполнении актера Виктора Павлова по дороге в вагонном купе рассуждает о том, что не следует копировать зарубежных «звезд» игры, а надо взращивать свой русский футбол, который в принципе не уступит любой другой разновидности футбола. Раздумывая же о силе, рождающей таланты, обратившись к примеру саратовской земли, известной большим числом выросших на ее просторах незаурядных людей, соотносишь это обстоятельство с тем, что называется первоосновой, субстанцией, природной стихией.
Пожалуй, наиболее ярко изображал на полотнах нижневолжскую панораму художник Владимир Кашкин, выходец из Саратова. Живописцу удавалась сложная композиция: передавал все особенности пейзажа с яхтами, баржами, лодочными пристанями, безграничностью неба и водной поверхности с тонкими полосками дальних побережий, с горизонтом, манящим неизведанными впечатлениями. В его картинах мастерски отразились игра света и тени, капризы погоды, будь то осенняя хмурость или порывы ветра, наполненные свежестью, смягчающей летнюю жару. Жизнь его выдалась короткой, однако творческое наследие, видимо, не иссякнет. На пленэры в область, особенно в Хвалынск, съезжаются из всех уголков России приверженцы изобразительного искусства. А где еще встретишь такие виды?
Не так-то просто отыскать на географической карте другой регион с подобным разнообразием природы, памятников культуры, богатством палитры населяющих его этносов. Саратовская область уникальна. На обширной ее территории размещаются массивы хвойных и лиственных лесов, крутые холмы с озерными падями и равнины, у границы с Казахстаном переходящие в полупустыню. Тут есть места с количеством солнечных дней в году большим, чем в Астрахани, которая южнее почти на 600 километров. И есть районы, напоминающие Скандинавию крепкими морозами, глубиной снежного покрова, что не тает до майских праздников, и раздольем для посетителей горнолыжных баз. Если в гимне Швеции звучат слова, - «Я хочу жить и умереть на Севере», то какой душевный порыв мог бы выразиться в симфонии, посвященной саратовскому краю?!
На той же параллели, что и Саратов, частью лежат Британские острова. Но эстуарий реки Мерси, порт, скопления океанских судов у причалов, где, вероятно, слышны как отдаленные раскаты грома отголоски матчей на стадионе «Энфилд», не производят столь же величественного впечатления, какое приносит Волга в районе села Ровное. Вывод смелый, а согласиться с ним можно. В этой зоне водохранилища, рукотворного моря, противоположные берега разделены тремя десятками километров и, находясь на одной стороне потока, увидишь другую только в бинокль. Правый берег – в Красноармейском районе, когда-то был весь в яблоневых садах: здесь вдоль по течению он выгнут в дугу, нависает над рекой утесом Степана Разина, скрывающим в себе еще неразгаданные тайны. Волжское русло походит на сосуды песочных часов, соединенные перемычкой – коренным ложем, за ним ширь - архипелаги островов самых причудливых форм, бесчисленные бухты, лабиринты проток, откуда не выберешься, не зная местности. Взгляните на карту акватории в районе Саратова, и – все поймете.
Четко разграниченные сезоны – холодный и теплый, сменяющие друг друга при довольно резких скачках погоды, присущи этому региону, который, что называется, южнее Севера и севернее Юга. Лето вянет в сентябре на глазах: из-за Волги начинают наползать тучи, река меняет свой цвет, и вот уже наблюдаешь с набережной, как проплывающий мимо катер борется с волной, переваливаясь через вздутые ветром водяные горбы, черпая бортами влагу и задирая нос, по-казачьи – «чердак». При шторме поднятые брызги долетают до второго яруса украшенной ротондой эспланады, а в заливе у Сабуровки, вверх по реке, волны вздымаются на три метра в высоту. Сам Саратов, точнее его центр, привлекателен в любое время года. В метель, ложась пеленой, снег набрасывает мантию на деревья, покрывает тяжелым одеялом улицы, крыши домов, а свет запорошенных фонарей, пробиваясь сквозь поволоку белых хлопьев, придает картине флер таинственности. Такими вечерами, скрывшись от непогоды, особенно приятно уединиться в своей комнате для чтения книги, сюжет которой уводит за дали дальние. И все же любой странник рано или поздно возвращается к родному очагу. "Я дома". Слова простые, а заложенный в них смысл не выразить обычным способом: толком и не объяснишь, почему именно эта местность крепко удерживает тебя, несмотря на имеющийся выбор. Наверное, это чувство и есть то, что зовется голосом предков.
Проникнуть в макрокосм и постичь значение спрятанных в нем информационных полей, которые могли бы объяснить связь людских судеб и почвы, где прорастают и дают всходы семена дарований, никому не дано. Саратов же всегда был полон противоречий, однако высшие его проявления, какой бы темы ни касаться, означают превосходную степень.
Ставя в этих рассуждениях точку, возвращаешься к образу Волги. Ни одна другая река не ассоциируется с Россией столь же тесно, как она – «кормилица, красавица, матушка». В литературе, кинематографе, песнях, былинах и преданиях Волге не конкурент даже «Славное море – священный Байкал». Плавным течением названной в честь солнечного бога реки Ра, согласно легенде, любовался сын Ноя, библейский Иафет. Завоеватель Тамерлан разорил поселение Укек на современной окраине Саратова. Не менее знаменитый разбойник Емельян Пугачев предал город огню и разграблению, а побывавший здесь литератор из Франции Александр Дюма покидал Саратов со слезами благодарности за оказанное гостеприимство и щедрые подарки. Какие еще деятели оставят свой след на этих берегах, и что за картины нарисует воображение в попытке заглянуть на столетия вперед?..
Наше повествование продолжается. На календаре - вторая половина 1950-х. Тогда еще не существовало ни ставшего символом автодорожного моста, ни благоустроенной набережной на месте купеческих лабазов в городе. Только-только стало заполняться водохранилище, образованное плотиной гидроэлектростанции в Волжском. У саратовской пристани все еще швартовались колесные с деревянной палубой пароходы, в числе которых «Володарский», «Усиевич» и «Память Азина» прослужили до конца восьмидесятых годов. Но подобные артефакты истории неумолимо теряли свое значение. Страна жила в ритме бурных перемен. И в их контексте роль футбола была первоочередной.
Продолжение будет публиковаться по мере создания новых глав.