Пески дышат зноем.
Впереди ещё два дня перехода, но прежде – Круг Откровений. Пройти мимо, не отдав положенного – накликать беду.
С гребня дюны уже видны останки древних скал, осколками больного зуба проткнувшие раскалённое небо. Чёрные, иссечённые временем и ветрами. Между ними плоский жертвенный камень, гладкий и блестящий. Человек уместится без труда.
Час, другой, и вот караван у Круга. Вещие камни почти не отбрасывают тени, но отдых необходим. Погонщики суеверны – тревожить спящих стражей не к добру.
Караван останавливается неподалёку. Подносить дар – обязанность главного.
Глазам больно смотреть, но Ха-той, приложив ладонь к груди, кланяется, и, войдя в круг, оставляет на жертвеннике сосуд с водой – в дар Вышним. Как надежду на спасение. Как залог возвращения. Таков обычай.
Едва подношение касается камня, тёмная пелена застилает мир, слышится затихающий гул ветра, тихий вздох, и явственное, полное сожаления: «Останься… Не дойдёшь…»
Губы сами торопливо шепчут: «Нэй. Долг ведёт».
Воздух полнится шёпотами, едва различимыми вздохами, быстро уносимыми ветром.
Ха-той по собственным следам покидает священный круг, а в мозгу затихает эхом: «Отдай… Возвращайся…»
– Нужно спешить, – бросает амиб коротко, вернувшись к каравану.
Погонщики торопятся поднять двугорбых кнутами и криками «Й-ох! Й-ох!».
Скалясь и норовя укусить, усталые животные тяжело поднимаются с песка, сначала нетвёрдо становясь на ноги, словно пробуя силу. Потом шаг за шагом всё уверенней.
Караван продолжает путь. Под палящими лучами, под выцветшим до белизны небом.
Все молчат. Без слов понятно – амиб услышал напутствие, и оно не было добрым. Теперь только вверить душу Вышним и спешить. Иного не остаётся. Ночной стоянки не будет. Впрочем, до ночи ещё нужно дойти.
Полдневное светило слепит глаза, раскалённый воздух дрожит, искажая очертания, путая ближнее с дальним, рождая изменчивые миражи.
Проходит час, второй, третий. Зной дурманит, клонит ко сну. Старый погонщик в голове каравана внезапно падает ничком и замирает без движения. Раздаются крики, перекрываемые зычным старшего караванщика: «Привал!» Упавшего переворачивают, тормошат, громко зовут по имени. Смуглый бородач приходит в себя, водит по сторонам мутными, налитыми кровью глазами. Подхватив подмышки, его утаскивают в наскоро поставленную палатку.
Вот он – первый знак беды.
Спешившись, амиб торопится к повелительнице. Лицо Тэ-ним осунулось, в глазах тревога. Ещё не задан первый вопрос, а воздух уже рвёт страшное и отчаянное: «Тхаш! Тхаш!»
Солнце тускнеет, одевается мутной пеленой. Погонщики кричат, указывая вдаль, а там, где гребни дюн уходят в небо, появляется и стремительно растёт тёмная туча. От бури не уйти, удастся ли пережить?
Люди в страхе сгоняют двугорбых в круг, садятся рядом, прижимаясь к нагретым солнцем бокам, быстро укрывают лица. Буря не пощадит – посечёт, порежет одежду и кожу в лохмотья. Главное - сберечь глаза, не дать песку затворить дыхание.
О, предатели, усмирители и уговорщики, нет прощения ни вам, ни вашим детям, ни детям детей ваших!
Ха-той укутывает Тэ-ним наспех развёрнутой шатровой завесой, прижимает к себе. Спрятать, удержать любой ценой, уберечь, не дать убить.
А неизбежное уже ревёт рядом, настигает изменчивой клубящейся стеной.
Вой ветра оглушает.
– Покажи лицо, вор!
Против воли беглецы поднимают глаза. Вот он, в двух шагах, грозный владыка песков. Воплощение юной силы и красоты. Сегодня повелителю бурь угодно было принять облик молодого воина.
– Оставь Тэ-ним и убирайся. Передай императору – пусть не смотрит больше в эту сторону. Для него дороги закрыты!
Ха-той качает головой:
– Я не отдам Тэ-ним.
В тёмных глазах Тхаша вспыхивает недобрый огонь, кривая ухмылка искажает красивое гладкое лицо:
– Ну, тогда держи её крепче!
Хлопок ладоней подобен удару гонга. Раскалённый воздух дрожит, протяжный звук длится и длится, пока его не перекрывает раскатистый издевательский хохот.
Лицо Тэ-ним напряженно замирает, застывает испуганной маской, сквозь кожу проступают песчинки и вот уже вся она обращается в песчаную статую, разламывается на куски и рассыпается. В отчаянье амиб пытается собрать, удержать в горстях хоть малое у своих ног, но этого ему не дано – золотисто-рыжая пыль взвихривается, разметается ветром по сторонам. Вслед за Тэ-ним всё вокруг: погонщики, двугорбые, поклажа – рассыпается кремнистым прахом и уносится прочь. Вот уже нет ничего, лишь гневное светило яростно обрушивает на одинокую фигуру свои жгучие лучи и вдали замирает грозный крик:
– Передай императору, для него больше нет дорог!
Далее http://www.proza.ru/2016/12/05/2109