Исход

– Господи, за что же мне счастье такое? – думала Юлька, приподнявшись на локотке и разглядывая спящего рядом с ней Тимофея.

Он спал беззаботно, как дитя. Не метался беспокойно, мучимый неразрешимыми вопросами, не дышал тяжело, не храпел, а тихо сопел, как ребёнок, убегавшийся вусмерть. А ничего, что этот ребёнок уже четвертую неделю дарит ей волшебный секс на полночи, окружает вселенской любовью и заботой?

– Тимоша мой! – едва слышно, чтобы ненароком не спугнуть счастье, прошептала светящаяся счастьем Юлька и легонько поцеловала возлюбленного в макушку.

Он появился из ниоткуда. Просто подошёл к ней, едва волочащей ноги после больницы, вручил огромный букет ромашек, заявил, что она девушка его мечты и пригласил пойти с ним в ресторан немедленно.

Она в растерянности мысленно осмотрела себя – несуразная, больная, в застиранном платьишке и старых босоножках, с немытой головой, давно забывшая, что в мире существуют рестораны, кафе, бары, питающаяся кашами и ни о чем уже не мечтающая после четырёх лет длительной болезни. Она в ресторан?

– Да! Прямо сейчас! Меня зовут Тимофей! – объявил он таким тоном, что стало совершенно ясно – все, нарисованное её внутренним критиком, абсолютно неважно.

А потом началось что-то невозможное. После ресторана, где она с трудом смогла затолкнуть в себя разве что десерт, они отправились гулять в парк, как-то совершенно неожиданно очутились в магазине, домой вернулась в обновках, с прической и с Тимофеем. И это не обсуждалось. Так было сто лет. Разве было как-то иначе?

Болезнь испуганно спряталась куда-то в уголок и с удивлением наблюдала за сумасшедшим сексом в постели, давно забывшей о том, что это такое. Юлька уснула с ощущением блаженства, забыв обо всем, опустошенная, счастливая, любимая.

Муж умер давно, оставив её с двумя детьми. Дети выросли, разбежались, а в дом пришла беда – страшная болезнь ударила предательски, без предупреждения, свалила наповал в буквальном смысле прямо на улице. Диагноз стал приговором – рак крови. Сколько осталось? Зависит от организма, – уклончиво отвечали врачи, старательно пряча глаза. И понеслось. Затяжные периоды слабости, обмороков, болей во всем теле сменялись недолгой ремиссией. Иногда назначали химиотерапию, но она сама по себе была ужаснее просто болезни, хотя и периоды ремиссии становилась длиннее, не на много, но в таких случаях и неделя подарок судьбы.

Нет работы, нет сил оформить инвалидность, чтобы получать пенсию, дети дистанцировались, то ли боясь маминой болезни, то ли не зная как себя вести в такой ситуации. Да она их ни в чем и не винила – какая мать будет обвинять в чем то своих детей? Лишь бы им было хорошо, а я уж как-нибудь справлюсь! Полная безысходность, серая ткань бытия на пороге неминуемой смерти, с которой она уже практически сроднилась, примирилась, привыкла. И тут Тимофей! За что ей такая радость?

- Любимая, просыпайся, завтрак готов, кофе остывает!

Господи, она не заметила, как уснула, нежась в лучах счастья. Тимофей целовал её в губы, склонившись над постелью, пахнущий свежим кофе, молоком и счастьем. Именно так пахнет счастье, подумала Юлька и легко выпрыгнула из постели, повиснув голышом на шее Тимоши.

- Люблю, люблю, люблю, - твердила она, осыпая его нежными поцелуями.

Выпрыгнула! Четыре недели назад она с трудом заставляла выползать из постели непослушное тяжелое тело, а сейчас птичкой вспорхнула! Это ли не счастье? Никаких лекарств, никакой химии, никакой больницы – все ушло за горизонт бытия, растаяло, удрало, испугавшись безжалостных потоков любви и счастья, окутавших ее неустроенную квартирку невидимым коконом защиты.

Неустроенную? Она совершенно упустила из виду, что в квартире начался ремонт, давно заброшенный из-за нехватки средств. Приходили люди, что-то делали, стучали, пилили, колотили, таскали мешки и коробки в дом, строительный мусор на улицу, но все это не касалось Юльки, было таким естественным и само собой разумеющимся, словно она сама давным-давно все это запланировала.

– М-м-м, как вкусен завтрак, приготовленный любимый человеком, Тимошей, моим Тимошей, – мысленно мурлыкала она, напоминая самой себе рыжего кота, уютно устроившегося на подоконнике в лучах весеннего солнца.

– Ты волшебник! – она смотрела, как Тимофей азартно уплетает яичницу и чувствовала, что еще чуть-чуть и она взлетит под потолок, воздушный шарик, переполненная силой любви и нежности.

Этого не может быть, этого просто не может быть, это сон, – уверяла она себя. И пусть сон, зато какой сон! Пусть снится еще и еще, хоть что-то хорошее в жизни будет напоследок. От последнего слова ей стало неожиданно грустно, так грустно, как бывает в детстве, когда Дед Мороз подарил не желанную куклу с роскошными волосами, а коробку шоколадных конфет. Тоже хорошо, но ведь я хотела куклу!

– Это не сон, – неожиданно очень серьезно сказал Тимофей, вытерев рот салфеткой и отложив вилку в сторону. – Это все по-настоящему! Ты живешь в реальной жизни, все происходит на самом деле и да, это действительно подарок, о котором ты столько мечтала.

От неожиданности Юлька перестала дышать. Он ее мысли прочитал?

– Да у тебя все на лице написано, – усмехнулся Тимофей.

Не обидно усмехнулся, а как он умеет – легко, бесхитростно, обезоруживающе.

– Но ты права, я могу читать твои мысли, если захочу, если нужно, – добавил он, верно истолковав ее состояние. – Уже можно дышать, если не хочешь помереть раньше времени, – рассмеялся он и взял ее ладони в свои.

– Объясни! – буря чувств металась в душе Юльки, требуя немедленных ответов, страшась тех же ответов, опасаясь разрушения хрустального замка любви теми ответами, но не желающая жить без ответов. – Объясни! – она вырвала ладони и крепко обняла себя за плечи, закрываясь от того, что боялась услышать.

– Кофе допей, остынет! Жалко, хороший кофе, пропадет! – Тимофей не отводил взгляда, не испугался ее порыва, но не спешил с ответом, словно понимая состояние Юльки лучше ее самой.

Она выпила кофе механически, не почувствовав ни вкуса, ни аромата. В мире не осталось ничего, кроме взгляда Тимофея. Он смотрел на нее с нежностью, любовью, тревогой, но без страха, без желания соврать или обидеть. Она видела это, чувствовала, тем не менее, страх не покидал душу.

– Это подарок, Юля! От него, – он показал глазами куда-то вверх, и Юлька сразу поняла, что он под этим подразумевает. – Ты славный человечек, у тебя чистая душа, ты заслужила этот подарок напоследок. Перед тем, как уйти туда.

– Туда? Умереть? В ад или в рай? Почему сейчас? Я хочу жить, ведь все так хорошо было… – она чувствовала, как тугой комок в горле мешает говорить, мысли путаются, растерянность и обида заполняют сознание.

– Ад? Ад – это здесь, – усмехнулся Тимофей. – Вы в нем живете постоянно, а уйти можно только в рай, как вы его называете. Но это нужно заслужить, иначе все время по кругу – родился, умер, снова родился и снова умер, пока не поймешь, как нужно жить, чтобы вырваться из этой адской карусели.

– А я-то чем заслужила?

– Ты спасла жизнь трем людям, пожертвовала собой, хотя и не знала об этом, но спасла, – пояснил Тимофей. – На такое мало кто соглашается добровольно, да и по незнанию мало кто сделает – всем хочется жить.

– А кто они, я их знаю? – скорее автоматически, чем из интереса, спросила Юля севшим голосом и закашлялась.

– Да, знаешь! Это дети, с которыми ты была на последней реабилитации. Ты была на третьем этаже, а их палаты были на втором. Даша, Лена и Толик. Ты сказала им, что забираешь их болезнь себе, и они выздоравливают. Ты действительно сделала это и они действительно выздоровели. Но болезнь слишком сильно подорвала твое здоровье, времени у тебя не осталось совсем.

– Но я же говорила так многим детям, – отчаянно отказывалась верить в сказанное Юля, – почему только эти трое?

– Они поверили тебе! – просто пояснил Тимофей. – Остальные посчитали это игрой, им так объяснили родители, врачи, другие дети, которые быстро повзрослели, заболев раком. А эти поверили! И ты верила в сказанное, так ведь?

– Да, – прошептала Юля, чувствуя как слезы горячими струйками текут по щекам. – Они были такие маленькие, такие беззащитные, мне хотелось им хоть чем-то помочь, обнадежить, подбодрить и я придумала эту глупую игру.

– Не глупую. И не игру. Ты выполнила свой долг. Ты спасала их жизнь, как могла, не жалея себя. Ведь ты чувствовала, как их болезнь входит в тебя?

– Я не верила, думала, что это простое обострение моей собственной, – слабо оправдывалась Юлька.

– Это было на самом деле. Сделанного не вернуть. Нам пора, любимая!

Он обошел стол, встал за ее спиной и положил ладони на ее голову. От ладоней потекло мягкое тепло, перед глазами заструился нежный голубой свет, тело начало терять вес, окружающий мир начал терять краски и звуки.

– Нет! Не верю, ты все врешь! – она вскочила, оттолкнув Тимофея прочь, и перебежала на другую сторону стола. – Я звоню в полицию… ты мошенник… альфонс… хочешь отжать у меня квартиру… лишить моих детей наследства… подонок, гад, сволочь!

Трясущимися руками она пыталась набрать на телефоне номер полиции, но сознание напрочь отказывалось помогать в этом, заставляя пальцы промахиваться мимо нужных цифр.

– Юля, остановись! – мягко попросил Тимофей, не делая попыток вырвать у нее телефон. – Ты на прошлой неделе подписала дарственную на детей. Забыла? Мы с тобой ходили к нотариусу, все бумаги подписаны и хранятся у него до момента твоей смерти. Вспомни!

Да. Действительно. Именно Тимофей настоял на этом, сославшись на то, что вхождение в наследство дело хлопотное, лучше сразу сделать все так, чтобы детям оставался минимум забот. Он же заставил ее открыть счет в банке и положил на него деньги – ты же знаешь, пояснил он, что дети редко задумываются о накоплениях, откуда они возьмут деньги, если понадобится тебя хоронить? Он сказал это как шутку, но счет и деньги были настоящими. За этот месяц он столько сделал для нее, что было бы кощунством упрекать его в предательстве и обмане.

Но почему? Почему она должна умереть?

Юлька опустилась на диван, закрыла лицо ладонями и зарыдала. Сперва едва слышно, шмыгая носом, утирая слезы, потом в голос, не стесняясь, что соседи услышат.  Тимофей опустился рядом, прижал ее к груди и тихонько гладил по голове. Молча, без успокаивающих слов. Как в детстве, когда мама гладила свою маленькую Юлечку, расстроившуюся из-за очередной вселенской несправедливости. Со слезами выходил страх, злость, раздражение, душа наполнялась каким-то новым чувством покоя, понимания, осознания неизбежности.

– Ты ангел? – она подняла заплаканные глаза к Тимофею.

Ей отчаянно нужно было снова окунуться в притягательную манящую глубину его взгляда, почувствовать силу его любви и нежности, получить заряд уверенности в том, что все будет хорошо.

– Если тебе так будет приятнее, то да, ангел, – улыбнулся он. – Я проводник, моя миссия – сопровождать тех, кто должен попасть к нему.

– Так это была твоя работа? – обида приподняла голову, как кобра, готовая к смертельному броску.

– Работа? – ее слова явно были Тимофею непонятны. – Все, что я делаю, я делаю из любви. Ты же это почувствовала? Я полюбил тебя очень давно. Я любовался тобой издалека, наблюдая, как ты идешь по жизни – дерзкая, красивая, умная, любящая и любимая. Во мне не было ревности, когда ты увлекалась другими мужчинами, и они дарили тебе не только букеты и конфеты. Ты все это заслужила. Ты имела на это право. Я любовался тобой, когда ты играючи решала сложные житейские проблемы, не заморачиваясь на обиды и месть. Ты умела прощать, но ты умела и добиться своего, если это было важно. Именно поэтому я стал твоим проводником. Для меня это не только большая честь, но и подарок, как и для тебя.

– Мы расстанемся? Потом… когда… – она жадно впитывала всей душой, всем сердцем звуки его голоса, черты лица, тепло, запах, опасаясь потерять навсегда, страшась этой новой неизбежности, более страшной, чем смерть.

– Не знаю, – неожиданно погрустнев, негромко ответил Тимофей. – Это зависит не от меня. К сожалению. Я бы остался с тобой на века вечные, если… он так решит.

В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая только тиканьем старого будильника, оставшегося еще от бабушки. Юльке казалось, что она слышит шелест шестеренок в его старых железных внутренностях, кряхтение маятника и скрип разворачивающейся пружины, которую давно уже надо было бы завести. Тик-так, тик-так, тик-так, бз-з-з-з-з-з-зззз…

– Вы будете вместе, дети мои! – звук будильника плавно перешел в колокольный звон, а на него наложился негромкий, но очень четкий голос.

И Юлька, проваливаясь в ослепительное голубое сияние, поверила в слова…