Сентябрь. Солнечный субботний, рабочий день. После проведенных уроков иду пешком домой, в Никольск - помыться в нашей бане, повидать родителей. Иду среди буйной пестроты осеннего леса, с надеждой, что попутная машина меня подвезет. Иногда приходилось добираться и так, пешком - своей машины у меня тогда не было, как и у большинства граждан, а на велосипеде – уже не солидно, - так тогда считалось. Путь долог. Впереди еще километров восемнадцать.
Попутных машин нет, да и встречных тоже. Сухо, тепло, идется легко, радостно. Стоит бабье лето!
Прошел километра три. Навстречу мне порхает, другого слова не подобрать, - издалека вижу по пестрым нарядам и смуглому лицу - цыганка. Молодая, лет восемнадцати, красивая, стройная, смуглая, но что-то в ней не цыганское есть, видимо, в прошлом были и русские в родне. Сердце мое сразу почувствовало необычную встречу.
Непрерывно улыбается, смотрит на меня немного странно, не отводя свои большие, черные глаза, в которых можно запросто утонуть. С натоптанной тропинки не сходит, видимо ждет, что я уступлю. Не уступаю намеренно.
В разноцветных одеяниях, улыбчивая, бойкая и заметно цивилизованней обычных цыган своим видом. Ухоженное лицо и волосы, есть следы косметики, немного золота. Аккуратно, но по-цыгански одетая, Кто ее послал на мою дорогу?! На мою голову!
Шагает чуть в сторону, куда и я. Не намеренно, так получилось.
- Здравствуй, красавица, не боишься одна ходить по лесам?
- Здравствуй, молодой и красивый, Нам привычно. Не угостишь ли хорошую девушку сигаретой? Куда идешь своими ноженьками?
- Угощу, садись рядом на бревнышко, посидим, покурим, если скажешь мне, зачем Бог послал тебя навстречу?
Села. Смелая, не стесняясь или смущаясь.
- Это судьба твоя такая, а может и моя – не смотри на меня, как на молодую, душой я, может, старше тебя буду? – проговорила она весело и одновременно задумчиво своим певучим, и юным голосом.
- Так уж сразу и судьба? Так не бывает. Как тебя звать, черноокая да красивая? Откуда и куда путь держишь?
- Томой меня зовут, а так - Тамара я. На двух кибитках едем в Вологду, две семьи с детишками, да я, одна, без семьи. Стоим сейчас табором возле вон той деревни, второй день – показала она туда, откуда я шел, вдоль дороги, в сторону Вырыпаева с Теребаевом – а ходила в соседнюю деревеньку. Погадать, кому требуется, попросить хлебушка да соли. У нас так заведено. Послал меня старший, дядя Гриша, на себя и табор попросить-заработать.
- Такая молодая и уже гадать на картах умеешь?
- Бабушка моя мне уменье передала, когда жили мы в своем доме, в Малоярославце. Там и в школу ходила, начальную. Теперь нет у меня дома и нет своей семьи. Одинокая, с чужим табором хожу. - Она погрустнела, и продолжила, уже с улыбкой:
- Я не только на картах гадаю, могу и по руке. Всем могу гадать, только себе не получается и не угадывается. Дай рученьку твою, левую,- все про тебя скажу, молодой да красивый. Если захочешь.
Денежку дашь, не откажусь, а не дашь – не обижусь...
Да, я не очень верю в гадания и никогда этим не интересовался, но здесь, чувствуя необычность и таинственность встречи, подал ей ладонь.
- Я тебя и без ладони твоей, еще не разговаривая, поняла. Мы людей читаем как открытые карты. Почти всех. Учитель ты, в школу ходишь, вон в том селе...
Это меня крайне удивило и насторожило, - так сразу, с первого взгляда узнать куда я хожу и чем занимаюсь!?..
Впрочем, она могла и стороной узнать, - стоят тут табором давненько и с людьми общаются, да и по внешнему виду, не местному, о многом можно догадаться...
Тома взяла мою ладонь в свои горячие руки и по линиям, эмоционально, и увлекательно расписала всю мою жизнь, включая удивительные подробности, как будто рядом жила!
Говоря о прошлом, совершенно не ошиблась, даже в деталях, а рассказ о будущем был мне уже интересен!..
С ее слов жизнь моя будет долгой, ровной и счастливой. Красивая жена, медик, - добрая и умелая. Детей будет трое - сын и две дочери. Скоро переведут меня в городскую школу, потом женюсь и дострою свой дом.
Глаза ее необычно горели, а слова звучали загадочно и таинственно, как будто слетали не из ее сладкого ротика, а с небес. Жаркие руки крепко держали мою ладонь, все никак не отпуская. Замолчала, немного замерла, по-прежнему улыбаясь…
Еще посидели, болтая о чем-то своем…
Глаза и лоб ее на мгновение стали задумчивыми, затем она внезапно и сильно потянула мою руку, хватаясь за ветровку, опрокинула на себя, и мы свалились с лежащего бревна на засохшую, немного пыльную траву обочины. Ее губы, с явным запахом дыма костров, целовали меня, а руки пытались срывать одежды.
- Ты будешь моим, а я твоей, и сегодня, и всегда! – жарко лепетала она своим тихим, вкрадчивым и юным голосом.
Я, как в летаргическом сне или гипнозе, совершенно не сознавая рисков, словно наблюдая себя со стороны, судорожно разворачивал ее многочисленные юбки, расстегивал цветастые кофточки...
Ее открывшаяся грудь и ноги были смуглыми, и розовыми одновременно. Сердца стучали у нас, заходясь в истоме, а губы сошлись в долгом и сладком поцелуе…
Как хорошо, что никто из прохожих не потревожил нашего короткого счастья.
- Ничего себе, события, - словно очнувшись, подумал я, счастливо улыбаясь и продолжая целовать ее в дымные, и сладкие губы…
Немного уставшие и умиротворенные, уже остывшие, мы поправляли наши одежды.
Разговорились, посидели на бревне, лежавшем у обочины. Покурили.
Она тут же, и твердо решила жить со мной, страстно утверждая, что устроится работать здесь, что умеет готовить и любит меня. Давно?!
Я, не веря в такие быстрые чувства, отговаривал ее как мог.
- Это не просто, Тамара, жить по-нашему, после цыганской вольницы, настойчиво и регулярно работая, обустраивая семейный очаг, поддерживая порядок в доме, и в жизни. Затих, и через паузу продолжил: - Про меня ты все знаешь, а я читать судьбы не умею, на слово не верю, даже тебе. Я совершенно тебя не знаю. Не могу тебе ответить тем же. Не могу!
- Я буду верна тебе! Буду жить, как у вас принято, забуду табор!
- Тамара, это невозможно, меня выгонят из школы! Неужели к вам в табор прикажешь идти? Прости, прощай. Удачи тебе и доброго человека в женихи.
Вежливость не позволяла мне грубо оборвать Тому или проявить к ней, пусть даже показное небрежение. Это было бы не по-мужски и подло. Мы разошлись, нежно расцеловавшись и долго не отпуская рук. Я домой, а Тамара в свой цыганский таборок. Вдалеке она все оглядывалась и махала мне рукой…
Я не отвечал тем же, просто иногда оглядывался.
Дорога до Никольска, субботняя баня, мамин домашний ужин и весь вечер прошел в непрерывных раздумьях, и воспоминаниях о таинственной цыганке. На свидание к девушке пока не пойду – скажу, что времени мало, четверть напряженная - да и запах дыма на губах моих теперь месяца два не пройдет.
- Что случилось, сынок, все хорошо ли с тобой?
- Все очень хорошо, мама, не волнуйся.
В воскресенье, к вечеру иду опять в Теребаево, в школу, будет ли попутка - одному Богу известно. Завтра утром уроки, надо выспаться и подготовиться с вечера воскресенья. В рюкзаке свежие мамины пироги, баночка варенья, две новые книги из домашней библиотеки. Двадцать два километра, четыре часа пути. Что нам, молодым!...
Пришел затемно. Лег спать и сразу заснул.
Встал рано, подготовился к урокам и позавтракал.
Иду в школу, к третьему уроку, открываю дверь, сразу встречаю директора:
- Ты женился на цыганке? Приходила сейчас одна устраиваться на работу, говорила, что живет с тобой. Молодая, смуглая, в цветастых одеждах. Говорила, что все решено, живете вместе!? И давно ли живете, почему мы не знаем? Завтра опять придет, табор еще здесь стоит, вон две кибитки с навесом из окна видны, кони на веревке пасутся на колхозном лугу, председатель ругается. Просится работать уборщицей или в столовую мыть посуду, не знаю, что и думать!? – Все это, немного сумбурно и непоследовательно, вывалил на меня директор.
- Не может быть! Черт ее подери, не в школе будет сказано, - уже прославила меня на все село. Отказывай, Сергей Александрович, в любом случае, какой из нее работник, какая из нее жена, уйдет со следующим табором, только ее и знали!
- Да! Весь коллектив знает ситуацию, видел - она сначала в учительскую пришла, тебя искала. К тебе до квартиры вчера ходила, опять тебя спрашивала. Твои соседки говорят.
В суматохе и раздумьях провел уроки, специально задержался в школе, не зная, что и думать. Как вор пробирался до своей квартиры.
В коридоре, около моих дверей, на табурете, который выставили соседки - сидит она, Тома.
Вот это сюрприз…
- Здравствуй, любимый мой! Я к тебе, навсегда.
Из щелей соседской двери явно слышалось сопение и прикрытые ладошками смешки. Я отошел от дверей подальше, туда же переместилась и она. Негромко заговорил:
- Тома, так не делают, так не бывает, ты же смотрела мою ладошку, описала мою жизнь. Там же ничего не сказано о тебе. Ты же, явно не медик.
- Да, ничего не сказано, но я так хотела быть с тобой, что подумала, что жизнь твоя будет и моей тоже. А на медика я выучусь.
- Тамара, ты хоть немного представляешь, что это такое – учиться!? Ты же в школе начальной только поучилась, четыре класса - я даже догадываюсь, как - а чтобы стать медиком, надо восемь лет учиться, а потом еще лет пять и не со мной рядом - в другом городе, в другом доме, не нашем доме! Какая там "семья"!
Я на мгновение представил себе жизнь с ней, наших многочисленных детей с чередующимися черными и русыми волосами, с серыми и черными глазами, шумно бегающими по квартире. Ее родню, стоящую табором у нас во дворе, ее ностальгию по летнему шатанию дорогами России с неистребимым желанием жечь костры - Мне стало дурно!
- И потом, - у нас не принято уступать мужчине на двадцатой минуте первой же встречи, - он примет это с благодарностью, но никогда не возьмет за это в жены, это только оттолкнет его... Нет, Тома, не могу тебе сказать: "Да!". У меня есть девушка, которая меня ждет и надеется. Она медик. Я останусь с ней. Я твердо решил. И еще одно, ты же не девушка, ты - женщина, я это почувствовал. Я это вижу.
- Да, я была замужем три года, муж бросил, приревновал. Своих детей не завели. Сейчас скитаюсь одна, с чужим табором. Никто замуж меня не берет.
- Ну вот, - и это ты мне вовремя не сказала, что опять не в твою пользу... Ты молодая, Тома - тебе же всего восемнадцать. А красоту твою кто отнимет? Найдешь своего мужа среди своих же, это уже я тебе предсказываю.
- Нет, Саша, у нас это не просто, второй раз замуж не выйти. Кто возьмет меня, уже замужем побывавшую – сказала она и заплакала крупными слезами.
- Извини меня, но и я не возьму тебя в жены – твердо сказал я и тихо заплакал вместе с ней...
Слезы кончились. Не отпуская моей руки, она приняла решение.
- Прощай, прости меня, если что не так – сказала тихо, медленно натягивая наши руки. – Табор сегодня уходит, они ждут меня. Мы больше не увидимся...
- И ты меня прости, Тома…
Рукопожатие порвалось. Так, заплаканная, протирая лицо своим цветастым шейным платком, она тихо закрыла двери…
Я, все понимая, остался на месте. Так будет лучше…
Иногда вспоминаю ее, как светлое и яркое пятно в моей судьбе. Экзотика.
Где она сейчас, какова ее жизнь, что с нею сталось?
Не знаю. Параллельный мир, почти не пересекающийся с нашим.
Коллеги некоторое время незлобно посмеивались и подшучивали в мою сторону, пока не поняли, что меня это совершенно не задевает. Конечно, время было такое, - а может, это вневременная особенность, но в виде искаженных слухов наша история дошла и до райотдела народного образования, без особых последствий для меня. Как круги от брошенного камня до берегов на затянутом густой ряской пруду.
Вспоминаю сейчас, и становится немного стыдно, но я даже не пустил ее за порог моей квартиры, не угостил чаем, был подчеркнуто холоден. Столь велик был мой испуг от возможных крутых перемен и их последствий…
Давно не видел цыганских кибиток и стоящего у обочин табора. Может, привычка ушла в прошлое? Вымерли добрые люди и им уже не подают? Цыгане перестали нуждаться и разучились гадать?..
Все, что мне нагадала Тома, удивительным образом сбылось!
Кроме, разве что, одного пункта - мне не дано знать, сколько лет она имела ввиду, утверждая, что жизнь моя будет долгой? Пока живу.
Вот и не верь в гадания…
октябрь 2016