В следующую субботу я спустился к (не)любимой, где она предстала пред моими очами несказанно удивительной. На рослой фигуре кричало термоядерного цвета платье, возле ушных раковин буйствовали крупные кудри, выпученные глаза и в целом вдохновенное лицо озадачили меня.
- Ты чего, старушка? - спросил я, уворачиваясь от скачков, которыми она передвигалась по квартире.
- Иван, ты не представляешь!!!
- Определённо нет...
- Я написала...
- Я тоже много чего написал...
- Я получила... мне дали... они присудили... я победитель...
Мне пришлось опуститься на толстый пуфик в ожидании, пока хотя бы относительное успокоение снизойдёт на неё.
Когда она утомилась скакать, то сообщила, что накропала сказку или фэнтези или какой-то гибрид и разместила на литературном сайте в недрах Интернета. И вот...чудо... её заметили, ей дали премию, её напечатают на бумаге, переведут на нидерландский язык ("Почему нидерландский? Чем валлоны хуже?" - спросил я, но ответ прозвучал нечленораздельно), её пригласили на семинар в Германию, крупнейшая книжная выставка томится в ожидании её приезда и так далее.
Она бухнула мне на колени рукопись. На страницах её "красная лисица зари выметала хвостом последние звёзды с небосклона" и "ветры лаяли, как гиены", "кони жадно поглощали текущую по земле кровь". Враждовали между собой эльфы и вурдалаки, Страны Рассвета и Заката, куда-то извергалось небо, одновременно глотая воздух; какие-то персонажи разваливались на части, которые улетали за горизонт. Изо всех абзацев скалились зомби и серебристым туманом дрожали призраки.
- О чём книга-то? - спросил я.
- О счастье! О счастье! Знаешь, это ведь так важно писать о нём, когда кругом бытовуха и чернота.
- Да, небанальная тема для отечественной литературы!
А про себя вспомнил:
В этом изменчивом мире нет без забот никого,
Людям заказано счастье, в этом его существо,
Тот же, кто прожил на свете, горя и бед и не узнав,
Иль не из рода людского, иль не от мира сего.*
Я взял рукопись подмышку.
- Если позволишь, я прочту дома...
Плескались теряющие волнистость волосы, она выплясывала вокруг, определённо будучи не в себе.
- Счастье, счастье!
Потом, спохватившись, сказала:
- Иван, тебе тоже надо выходить в люди. Ведь ты профессиональный поэт! Выкладывай стихи на литературном портале. Увидишь, ты найдёшь своих читателей.
Почему нет? Возврат к творчеству способен отвлечь от любовных глупостей. Дома я открыл сайт, и он потряс меня количеством пользователей. Гигантский склад, куда сотни тысяч крупно- и малогабаритных талантов вывалили сотни тысяч творений. На главной странице интерфейса имя (не)любимой выделялось, набранное крупным красным шрифтом: ПОЗДРАВЛЯЕМ ПОБЕДИТЕЛЯ ЛИТЕРАТУРНОГО КОНКУРСА "ПУТЕШЕСТВИЕ В ИНЫЕ МИРЫ".
Я защёлкал наугад, смущаясь от обилия неизвестных гениев. Неудержимо рвались они донести до вас самую малую мысль, осенившую их в звонкий час творческого вдохновения: "Ах, как хороши снегири на снегу! Как пушист котёнок! Как пестра курочка! Как толстолап щенок!" - строчили деревенские писательницы. "Ах, ах, как хороши, пушисты, толстолапы! Как верно подмечено!" - умилялось эхо читателей, сложившееся из комментариев внизу. Чувствительные персоны изливали любовные томления разбитых сердец. Многие полагали, что умеют отменно шутить и предлагали смеяться над "юморесками". Некоторые брали таинственные псевдонимы: Усатая Птица, Петька Двести Грамм, Абррр, Мышь, Неповесившаяся В Холодильнике, сёстры Гонкур. Но это было самое оригинальное, на что сподвигла их ленивая Муза. Наиболее смелые не страшились тем серьёзных, философско-культурологических:
"Вот в молодости, - писал один из таких деятелей, - не замечал я, как велик Музей изобразительных искусств ("Какое тонкое наблюдение!" - восхищалось читательское эхо). Спасибо Цветаеву Ивану Васильевичу, его основателю и организатору ("Ну, спасибо, спасибо, хотя организовал он его на чужие деньги, но того, кто деньги дал, не принято вспоминать, вот и я не помню" - съехидничал я). Да будет земля ему пухом! ("Да будет, да будет! Как вы правы!" - читательское эхо). Как и его великой дочери!" ("Имя не потрудился указать" - внутреннее замечание Ивана Гиреева). Это был один из самых чтимых мэтров сообщества. .
- Эх, ты болван! - ругнулся я на себя - Как же просто заслужить славу и признание, а ты и не ведал! Садись и пиши: "Спасибо (Третьякову, Шехтелю, Савве Морозову, Ленину) за (музеи, здания, тома собрания сочинений). В молодости я часто не замечал их. Да будет земля (мавзолей) им пухом. Как и их великим (детям, сподвижникам, женам, собакам, Инессе Арманд)".
Я погладил подошедшую кошку.
"Нет, чёрная, нет нам с тобой места на этом ристалище!"
На Москву накатил вечер, а на меня грусть. Мы с Умой залезли в постель, обнялись, и я быстро отключился. Всю ночь я продержался без писем Тане благодаря тому, что очутился в древнем Самарканде. Мимо мечетей и медресе, мимо одурманивающего запахами базара я брёл среди небольших глиняных строений, попутно пытая прохожих: "Где Стена Поэтов? Где Стена Поэтов?"* (*Стена Поэтов - место в древнем Самарканде, где любой желающий мог прикрепить свои стихи. Обычно их писали на капустных листьях). Мне указывали на восток, на Регистан* (*Регистан - площадь в центре древнего Самарканда), откуда странным образом исходило неестественное свечение. "Стена Поэтов уже близко, уважаемый!" - подбодрил седобородый старец с лицом, как кишмиш.
В моей сумке лежали капустные листья с начертанными каламом* стихами из неизданного сборника.(*Калам - тонко заточенная тростинка для письма). Наконец, я увидел её, легендарную Стену, куда юный Рудаки впервые принёс свои бейты. Белёсый свет шёл от неё потому, что стена была... гигантским сенсорным монитором. Поэты суетились мелкой мошкарой у его подножия, куда-то нажимали, и на экране вспыхивали и гасли надписи: "Хороши ослики, пёсики, крольчата!" "Спасибо эмиру бухарскому, да будет он благословен!" А в центре ослепительно сияло имя (не)любимой. На небольшом отдалении орда читателей выкрикивала: "Глубоко! Новаторски! Как хороши!"
Я подобрался ближе, протиснулся между талантами и попытался прикрепить мой капустный лист хотя бы внизу экрана. Он не держался, отклеивался, и ветер уносил его вдаль на высушенные солнцем просторы. Я брал второй, третий, четвёртый, но всё та же гибельная участь постигала их, они распластывались в пыли, затирающей строки. Вскоре, решительно сдвинув ряды, поэты и писатели оттолкнули меня от Стены, а разнузданная свора читателей глумилась вслед: "Бездарь! Графоман! Импотент литературный!!!"
- Ты, правда, написала шедевр, - сказал я на следующий день (не)любимой, протягивая непрочитанную рукопись.
- Ах! Ох! - подпрыгнула писательница, - мне так важно твоё мнение! Приходи на вручение премии!
- Работы завал, извини! Потом отметим с тобой.
Всю оставшуюся неделю я пил, переводил и писал письма. Писал письма, пил и переводил. Letter 0.02, letter 0.05, letter 0.03 и, наконец, the last letter. Больше ничего я не помню, кроме того, что простуженная сестра поручила купить в старом магазине на Каретной симфонию Йозефа Сука "Азраил" и что, зайдя туда и поймав улыбку милой курносой продавщицы, я отчётливо спросил:
- Сука... какие симфонии есть?
Я чувствовал себя каким-то получокнутым, а на вторую половину ещё более чокнутым.
Таня вылетала с Мальты ночным рейсом. Волны паники изводили всё моё существо, под прикрытыми веками мерещились мне падающие в море самолёты, рассыпающие вокруг похожие на светляков искры, которые мерно планировали к воде, и, касаясь её, сливались со свечением планктона. Беззащитно распахнувшись, плавали чемоданы, рюкзаки, свёртки, пакеты. На разбухших страницах паспортов коробились и размывались уходившие в небытиё лица. В сопровождении любознательных косяков мультиколорных рыб стремились на дно обожжённые обломки лайнера.
Помимо аэрофобных переживаний я опасался её злости за то, что забил ей почтовый ящик, а также боялся, что после приезда она окажется беременной, уволится из Управления, и я никогда больше её не увижу. Но вот наконец в папке "Входящие", как маяк среди бури, зажглось её имя. "Иван, ну вы даёте, я поражена количеством посланий! Мне никто никогда столько не писал. И все такие смешные!" Смешные да... а уж как я веселился, создавая эти эпистолы... Дальше она сообщала, что на Мальте удивительные балконы и дверные ручки, что в главном соборе Ла Валетты потрясающая мозаика со скелетами, что в Слиме масса рыжих кошек и вкусные пирожки пастицци и что всё классно, вот только её укусила медуза и было больно, но уже почти прошло.
Стоило моим мечущимся глазам пробежать эту незамысловатую информацию, как всё вмиг наладилось, и жизнь обернулась прекрасной, и восторг обуял. Радость бытия переполняла грудь, а радость нытия отодвинулась в прошлое.
Она привезла мне подарок: диск с записями мальтийских песен. Я был очень тронут и даже горд. Представлял, как она покупала его у какого-нибудь носатого и усатого мальтийца, как бережно прикасаясь тонкими пальчиками, заботливо везла в сумочке, боясь расколоть. На самом деле, возможно, она просто запихнула его в чемодан, но я не хотел отказываться от моих ласкающих фантазий. Крутил я этот диск целыми днями. С утра заводил его, завтракая очередными консервами. Звучало исполнение так, словно обкурившийся араб подбирал к итальянской музыке слова. На слух совершенно арабские, но вот мелодика не та! Вечером я засыпал под это пение счастливый как в далёком детстве, когда меня окружали родственники и мозги были свежими, как воздух в Альпах. Мальтийская музыка оказалась тем, что жило во мне всю жизнь. Я сам был такой же - ни с Востока, ни с Запада, ни рыба, ни мясо, ни паровоз.
Таскал я этот диск и на работу, но чтобы не вынуждать дорогих соседок слушать одних мальтийцев, разбавлял их греками, египтянами, турками, афганцами. Для Тани ставил французский шансон. Для толстомордого "юрия", повадившегося навещать "ангельское создание" - тувинское горловое пение, от которого он прямо на глазах окислялся и зеленел.
- Бе-е-е... что за тошнотные звуки?!..
- А это мы изучаем фольклор народов мира. Нематериальное культурное наследие человечества, позвольте заметить. Старайтесь и вы отличать стили: каргыраа, хоомей, сыгыт, эзенгилээр, барбаннадыр. И это только основные, а ещё существуют более пятидесяти разновидностей. Заходите почаще. Мы их вам все проиграем.
"Юрий" не выдерживал и сбегал довольно быстро, а я потирал руки и внутренне кричал "Ас-са!"
* Стихи Хилоли в переводе С.Ганиева
Продолжение http://proza.ru/2016/10/30/320