Наш шеф – сторонник дисциплины. Каждое утро он выстраивает нас в шеренгу и командует:
- По порядку номеров рассчитайсь!
- Первый, второй, третий, четвертый… – кричим мы, щёлкаем каблуками и едим начальство глазами. Особенно старается Моргунов. Он урчит, чавкает и скрипит зубами. Моргунова жена посадила на диету, чтоб не
пропадали костюмчики, из 'которых вырос их пятилетний сын. Естественно, Моргунов усерднее других пожирает шефа глазами. Не умирать же бедолаге с голоду.
Нас шестнадцать. Мы рассчитываемся по порядку номеров и ждем дальнейших распоряжений.
- Разойдись! – командует шеф.
- Рады стараться! – гаркаем мы и деловито расходимся по своим делам. Дома нас ждут незаправленные постели и неотложные семейные хлопоты.
Так было. А потом нас расширили. Ровно вдвое. Теперь нас – тридцать два. И всё пошло кувырком.
- По порядку номеров рассчитайсь! – командует шеф.
- Первый, …десятый, …тридцатый, тридцать первый, – кричим мы и щёлкаем каблуками.
- Последний, – говорит тридцать второй. Он из новеньких. Его фамилия Гуськов.
- Последний, – говорит Гуськов. Каблуками не щёлкает, начальство глазами не ест. Видимо, в питании его никто не ограничивает.
Шеф расстраивается и едет в поликлинику на прием к ушнику, миниатюрному созданию, с которой он общается в свободное от супружества время. Она ему прочищает уши, промывает горло и повышает жизненный тонус.
Мы остаемся стоять столбами. Никто не командует «Разойдись!», и домой мы уходим лишь по окончании рабочего дня.
На другое утро шеф заметно нервничает, слушая, как мы выкрикиваем свои номера.
- …семнадцатый, восемнадцатый, …тридцать первый…
- Последний, – упрямо говорит Гуськов и смотрит с вызовом на любимую картину шефа «Мишки в сосновом бору».
Шеф расстраивается и едет на приём к очень тонкому психологу, которая принимает его, когда не принимает ухо-горло-нос. Она освобождает его от стрессов, массажирует нервные окончания и резко повышает жизненный тонус.
А мы стоим столбами и, пуще незаправленных постелей, интересуемся моральным обликом твердолобого Гуськова.
- Ты, – говорим мы ему, – отшепенец, себялюбец и противопоставленец нашему коллективу!
А диетчик Моргунов набрасывается на него, как на готовую свиную отбивную, но мы людоедства не допускаем и советуем Моргунову слопать что-нибудь повкусней. Например, мишек из соснового бора.
На следующее утро шеф делает ход конем: он ставит Гуськова тридцать первым.
- Первый, второй, …тридцатый… – радостно кричим мы, веря в благополучный исход рабочего дня.
- Предпоследний, – тихо говорит Гуськов и смотрит с опаской на голодного Моргунова.
Шеф расстраивается и идёт к изящному работнику универсальной базы, которая принимает его, когда медицина беспомощно разводит руками. Она раскладывает всё по полочкам, балует дефицитом и повышает жизненный тонус.
Больше месяца длилась дисциплинарная дуэль между настойчивым шефом и несговорчивым Гуськовым. «Последний перед двадцать вторым, предпоследний перед семнадцатым, третий после шестого», – гнул свою линию упрямец, не обращая внимания на кровожадные взоры голодного Моргунова.
А тот уже давно щеголял в костюмах своего сынишки, которые сваливались с него, как покрывала с открываемых монументов.
Наконец наступил день, когда на привычное «По порядку номеров рассчитайсь!» Гуськов зычно выкрикнул:
- Первый! – и уверенно добавил, – пока.
Шеф победно вскинул голову при первом половине фразы, а при второй – втянул голову в плечи и пешком отправился домой, к жене, которая повышала его жизненный тонус, когда он не попадал на прием к другим.
А мы с готовностью принялись кушать Гуськова глазами, понимая, что такой гусь в заместителях долго не засидится.