УЧИТЕЛЬ ГОДА.
« …Эта встреча – скитаниям долгим итог,
Нам подарено свыше великое чудо.
…Сыплет Ночь мне в ладошки пыль млечных дорог,
Чтобы помнила: кто я, зачем…и откуда…»
Галина Волошина.
Как всегда это бывало в 10 «б», за пять минут до звонка в классе повисла напряжённая тишина. Замолкли хулиганы и болтуны « на Камчатке». Затих шелест тетрадей усердных девочек из середины класса, а на первых партах переставали шептаться, вздыхать и покашливать, аккомпанируя его объяснениям или ответам одноклассников у доски.
Поднятая рука с зажатым куском мела замерла всего на одну секунду, но потом, решительно пристукивая и разбрасывая белые крошки, закончила ряд букв в последней строке домашнего задания.
- Так что на мой вопрос, Ширяев, ответа вы не нашли. И все остальные, я так понял, тоже. Вопрос сегодняшнего занятия о Ледяном походе Белой Армии Корнилова остаётся нераскрытым до конца. А именно: я не услышал от вас понимания того, что этот поход означал для самих офицеров Юга России. Почему участники Ледяного похода пользовались таким авторитетом среди всех офицеров созданной позже Добровольческой армии Генерала Деникина? Если вы найдёте ответ на этот вопрос, то вам многое станет понятно и без моих объяснений, а кроме того, у вас будут ответы на многие каверзные вопросы предстоящего ЕГЭ…
- Чего затаились?
Учитель вытер тряпкой пальцы и направился к столу, разглядывая с улыбкой до мелочей знакомые, склонённые стриженые затылки, косы, вихры и локоны. Класс дружно поднял на него двадцать две пары глаз. И кто-то улыбался в ответ, а кто-то прятался за головы впереди сидящих, но все ждали напряжённо. И в этой тишине он опять, в нескончаемое количество раз, будто бы увидел себя со стороны.
- Владимир Иванович! – подала голос с первой парты всегда тихая, с вечно уставшими глазами, болезненная Вера Колокольникова, - А правда, что вы опять уедете в область на конкурс «учитель года»? Регина Сергеевна, как и в прошлый раз, заменит нам историю на свою физику?
Все глаза разом поднялись на него, и даже хулиганы и троечники вздёрнули всегда опущенные шапки волос.
-------------------------------
Небо, нависающее с самого утра тёмно-белёсой громадиной прямо над тульями фуражек, к обеду стало осыпаться ледяной промозглой крошкой. Кусты зашумели под налетевшим ветром, разрывая морозную дымку и обволакивая тёплой волной.
Ротмистр Засохин приоткрыл глаза, чувствуя холодные струйки, стекающие по лицу, и сшибающий в нос дух промокшей шинели. Он лежал ничком, уткнувшись в изгиб локтя. Подумалось, что всё-таки уснул. Не помешал ни корявый ледяной наст под животом, ни визг разрывающейся шрапнели.
Хрустя ломающимся ледком, он поднялся на колени и огляделся. Было тихо. Только где-то вдали слышался гул далёкого яростного боя, и от этого на душе было всё так же тревожно и пасмурно. Ясно, что дивизия вела бой с самого утра, а они всё лежали в этой туманной неизвестности и ждали дальнейших приказаний. Он не мог атаковать одной ротой укреплённые противником холмы. Это было самоубийством, но и уйти просто так не мог. Приказ о выдвижении в данную точку он выполнил и доложил…
Серая шинельная цепь роты лежала среди кустов, вправо и влево от него, ровно, как шпалы намеченных, но недостроенных железнодорожных путей. Офицеры натянули только башлыки да кое-где тайком курили, несмотря на запрет.
«Марковцы!» - с гордостью подумал о своей роте ротмистр. Он не стал окликать никого, и так всё было понятно. Два холма на горизонте, откуда ещё утром прилетали снаряды батареи красных, хранили молчание. Ветер подул неожиданно сильнее, и ледяная крупа превратилась в крупный холодный дождь. Цепь даже не шелохнулась, лишь лежащий на боку его заместитель подполковник Валежников чуть поёрзал согнутой спиной. Валежников лежал лицом в противоположную от холмов сторону, и значит, посыльный, отправленный им несколько часов назад к генералу Маркову, ещё не возвращался.
- Ложитесь, Христа ради, ротмистр! – пробурчал Валежников, - Они только закончили швырять шрапнель. Не стоит их беспокоить, у нас и так уже есть раненые…
« Вот что значит фронтовой офицер!» - мелькнула мысль. Валежников был пожилым, лет за сорок, фронтовиком с большим стажем, и Засохин в душе завидовал ему. Он командовал полком ещё при Брусиловском прорыве, но Марков почему-то не утвердил его на должность ротного в их офицерский полк.
- Из простых! – отрывисто бросил ему вчера на привале князь Лопухин, командир их батальона, - Я сам, знаете ли, ротмистр, настоял на этом. Лучше уж бывший кавалерист, вроде вас. Сами понимаете, какое время. Вчера ночью ещё четверо перебежали к красным.
- Позор, господа офицеры! – вдруг почти рыдающим голосом выкрикнул князь, нервно дёрнувшись всем лицом, и резко скрылся в доме, прочертив сумерки чёрным крылом бурки…
- Посыльный надёжный, Константин Арсеньевич? – задумчиво спросил Засохин и сразу вспомнил, что уже спрашивал это у Валежникова утром несколько раз.
- Могли просто убить или ранить, - сразу откликнулся тот, не поворачиваясь, и будто угадывая его мысли, - очень даже просто. Обстановка неясная, и зашли мы довольно далеко. Соседей не слышно. Если отстали, то мы открыты с обоих флангов…
- Приказ был наступать! – внутренне напрягшись, прохрипел Засохин. « Вот оно! – с каким-то душевным испугом за что-то далёкое и родное подумал он, - Господи! Спаси меня от трусов и предателей…».
Дождь не прекращался, и казалось, даже усиливался. Ледяная корка под животом медленно превращалась в грязевую кашу. Всё тело начинало саднить мелким ознобом, и от знакомых запахов оттаявшего конского помёта и намокшей шинельной шерсти подташнивало. Засохин чувствовал, как над цепью зависла обречённая унылая тишина, в которую, как в медный таз, остервенело колотили капли дождя. Он чувствовал это напряжение всей душой, всем нутром, как уже бывало когда-то неоднократно в окопах на Буковине. Тогда он чувствовал отрешённость и злость своих казаков, сейчас просто ощущал давящее на него ожидание. Ожидание, направленное на него со всех сторон, как мокрый холод, пробирающийся к нему сквозь намокшую шинель по всей длине от плеча до колена. Кажется, длилось это бесконечно долго.
- Вестовой! – необычно молодым и радостным голосом воскликнул Валежников, и монотонный гул дождя будто бы рухнул куда-то вниз. Чуть слышный общий вздох похоронил его, и дождевые капли застучали по мёрзлой земле отрывисто и весело. Мокрые мешки шинелей зашевелились, зачавкали грязью, забубнили голосами. Кто-то из молодых прапорщиков громко засмеялся, и Засохин почувствовал, как едкий горячий пот выступил на его щеках и за пазухой…
______________________________________________
Регина Сергеевна Валежникова работала в этой школе с того момента, как была направлена сюда по распределению после окончания института. Конечно, это было давно, когда ещё страна была общая и большая, и когда новоиспеченных учителей сразу поле окончания института распределяли по местам их работы.
Как и многим сокурсникам, Регине не хотелось из большого и красивого областного центра на берегу Волги ехать на Урал, в заштатный городишко. Но, как и многие, она не могла отказаться, да и не считала себя вправе. Такое было время, и воспитание молодёжи было другим. И она, как и многие однокашники и подруги, наверное, думала, что это ненадолго. Тогда казалось, что обязательная отработка в три года, это не слишком большой срок, и что возможно это поможет в будущем. Правда неизвестно, как и чем…
На новой работе Регина с первого урока старалась относиться к детям так, как ей всегда представлялось. Она пыталась относиться к ним покровительственно, но внимательно и строго. Только вот она тогда ещё не понимала, что этот промышленный городок, населённый более, чем наполовину приезжими людьми, завербованными на строительство рабочими и выходцами из глухих деревень, встретивший её вначале угрюмо и настороженно, раскроется ей во всей «красе» только спустя несколько лет.
Первые конфликты и ужас от них она испытала почти сразу, когда её многочисленные соседи по коммунальной квартире, устроив пьянку на общей кухне в один из выходных дней, попытались пригласить её в свою копанию. Когда она отказалась, то их реакция была настолько неожиданной для неё, что погрузила её в состояние уныния на многие месяцы.
- Чего ты ломаешься, девка? – заорал сгорбленный сорокалетний бетонщик из комнаты напротив. Он жил там с женой и двумя детьми третьеклассниками. Расталкивая зашедших в её комнату женщин, он ворвался к ней в синей нательной майке и бесцеремонно ухватил за руку своей твёрдой, как черенок лопаты, ладонью. От него несло перегаром, а голые смуглые руки, покрытые уродливыми татуировками, поразили её густым волосяным покровом от плеч и до самых ногтей. Она, наверное, впервые испугалась тогда по-настоящему. Испугалась не того, что дети, вбежавшие вместе с соседкой в её комнату, сновали тут же и видели это, и не того, что ей придётся оказаться в компании этих по-своему добрых, но бесшабашных и недалёких людей.
Нет! Впервые она испытала ужас из-за того, что эта грубая мужская сила, воняющая перегаром и потом, может сделать с ней что-то ужасное, что бывает только в кошмарных снах.
Жена бетонщика тогда быстро влепила мужу пощёчину и ещё долго гнала его по коридору, крича что-то невнятное и ужасно грубое, но зародившийся в эту минуту страх навсегда поселился где-то у Регины внутри. И вначале он мучил её постоянно, только когда она приходила домой, но потом признаки этого страха она начала обнаруживать в грубых ответах и косых взглядах многих своих учеников. Она начала различать то, что раньше никогда не приходило ей в голову. Во многих хулиганах и забияках из средних и особенно старших классов Регина стала узнавать такие знакомые интонации голоса, такие же косые взгляды, и такие же ухмылки, как у соседа-бетонщика.
И когда в конце концов, показавшаяся бесконечной зима отступила и неожиданно от мамы пришла телеграмма о серьёзной болезни отца, Регина, к стыду своему, нежно скрываемому в глубине души, даже обрадовалась. На следующее же утро она бросилась в ноги директору школы, милому, всегда очень спокойному старичку с приятной и доброй улыбкой и буквально вымолила у него возможность съездить домой на три дня. Домой – на целых три дня, не считая дороги! Это было первое радостное событие, которое случилось с ней после первого сентября и первого урока.
Когда она ехала домой, её уже не раздражал ни табачный дым из тамбура, ни шумные соседи по плацкартному вагону, и даже воглые, пахнущие прелью казенные простыни и полотенца казались лишь милым воспоминанием чего-то радостного. Это были всё те же мелочи, что так портили ей настроение в те восторженные дни, когда она ехала навстречу своему первому уроку…
Строгие глаза отца, коммуниста и участника Сталинградских боёв, инвалида, всю жизнь доказывающего себе, что он достоин занятого им места «в общем строю» без всяких скидок на здоровье, встряхнули её тогда и отправили обратно ровно через три дня. В этот раз навсегда.
Время тогда как-то поблекло для Регины, но теперь ей казалось, лишь на несколько дней. Молодость и жизнерадостность победили. И вот теперь, тридцать лет спустя, Регина Сергеевна, давно уже директор школы, мама и заботливая бабушка, впервые ощутила щемящее чувство возвращения своей молодости. Она столкнулась с ней лицом к лицу три года назад, и с тех самых пор её привычные будни в один момент стали светлее, радостнее, а ощущение школы, как праздника, вернулось вдруг неожиданно и надолго.
Она боялась признаться в этом самой себе. Она давно уже боялась слишком острых эмоций и ярких впечатлений. Опыт подсказывал: это всегда временно, и восторженная, светоизлучающая реальность сегодня обязательно обернётся мрачным «похмельным синдромом» разочарования или просто осознанием обычности завтра.
Владимир Иванович Засохин. Володя! Новый учитель истории не был ни молодым, ни восторженным, ни даже красавцем-мужчиной. По анкетным данным ему было тридцать пять. Разведён, уроженец здешних мест, вернулся в дом родителей после развода.
Их первое знакомство было сверхсухим и отстранённым. Но уже через месяц, посетив открытый урок в восьмом классе, Регина Сергеевна увидела неутолённую мечту своей молодости. На уроках Засохина дети, не отрываясь, без жёстких окриков и строгих вызовов к доске, внимали каждому слову нового историка. Даже хулиганы и двоечники сидели притихшими и будто бы заинтересованными или озадаченными чем-то, понятным только им. В душе Регины Сергеевны будто бы поднялась какая-то волна и накрыла её. Она и не заметила, как сама стала внимательно слушать о захвате Наполеоновскими войсками Смоленска, даже не осознавая, что материал не является обязательным и занимает в учебнике всего несколько строк.
Мечта её молодости воскресала на её глазах, и она не могла и не хотела лишиться её ещё раз…
______________________________
«…Соседний батальон разбит, - писал полковник Лопухин, - поэтому я отправил роту Урванцева им на помощь. Прикрыть вам фланг некому. Генерал Марков лично поднимает цепи в контратаку. Положение отчаянное.
Прошу вас, голубчик, ударить вашей ротой во фланг наступающим красным, на две высотки, что перед вами. Сам Бог в вашем лице даёт нам шанс не быть смятыми и раздавленными полностью. Понимаю, что красных может оказаться в десятки раз больше, но вы - единственный наш шанс на спасение…
С Богом! Храни вас Господь, ротмистр!».
Сидеть на вязанке хвороста было неудобно. Мокрые колени упирались в подбородок, из рукава шинели лилась вода. Засохин сложил записку и прислушался к разговору. Поручик Юшков о чём-то тревожно расспрашивал молодого прапорщика – посыльного, фамилию которого Засохин никак не мог вспомнить. Они оба стояли вплотную к нему, держа над ним кусок промокшего брезента. Однако звук их хлюпающих в грязи сапог Засохин слышал и различал намного лучше и отчётливее, чем их голоса.
Ему вдруг почему-то вспомнилось, как они праздновали известие о рождении сына Юшкова две недели назад. На казачьем степном хуторе, взятом ими сходу почти без боя, было всего пять хат и огромные сугробы вдоль бесконечных плетней. В хате было душно от натопленной печи, тесноты и множества закусок и разносолов. Юшков, сияя красным лицом, всё пытался перекричать всех поздравляющих. « Вы представляете, господа! Вы представляете…», - выкрикивал он сквозь смех одну и ту же фразу.
Ночью Засохина рвало от выпитого самогона, и всё время мерещились огромные глаза отца.
«Хватит с нас войны, Владимир! – чётко и твёрдо говорил отец, - Достаточно того, что ты загажен этими бредовыми идеями убийства. Твой сын не пойдёт в юнкера. Я не позволю и не отпущу его. Он будет продолжать учиться дома. И станет учителем, как его дед и прадед. А ты иди своей дорогой, раз уж ты выбрал её. И не разрушай наш мир».
-Наш мир! – вспомнив, вздохнул ротмистр. И сквозь пелену дождя увидел старенький дом на берегу Волги, яблони в цвету, шумную пристань с привычными баржами, торговками и рыбаками. И красный флаг над знакомым деревянным понтоном, с которого он ещё мальчишкой, визжа и горланя, прыгал в ласковые воды реки.
« Странно! – подумал он, - Я успел только под самый конец войны с немцами, когда уже было ничего не поправить на фронте, разваливающемся от дезертиров и агитаторов. Таких заслуг и орденов, как Валежников, воюющий с 14 года, не имею. Но оказалось, что этого и не надо. Сейчас моё дворянское звание даёт мне больше, чем мещанину Валежникову весь его опыт и военные заслуги. Интересно, есть ли у Валежникова дети? У таких дядек обычно где-то в Путивле, или Коломне, обязательно бывает семеро по лавкам…».
Дворянин! Засохин улыбнулся, впервые поняв комичность ситуации. Скажи ему кто-то об этом неделю назад, он просто застрелил бы наглеца.
Но, правда - всегда одна. Ещё его дед отрёкся и ушёл из семьи, чтобы учить крестьянских детей в забытом богом Саратове. Он мечтал донести до народа светлое и доброе знание. И хотя прадед проклял его, официально ничего не предпринял.
И вот он, Владимир Иванович Засохин, потомственный дворянин, а так же сын и внук династии школьных учителей. Смешной парадокс!
Юшков продолжал о чём-то горячо говорить с молодым прапорщиком, а дождь начинал стихать. Ротмистр тревожно прислушался к шуму ветра.
«Ну, что же, отец! – вздохнул про себя Засохин, - Наверное, ты прав! Как всегда! Я, как и мой дед когда-то, сам выбрал свою дорогу. И если даже она такая же нелепая и смешная, как оказалась у него, то мне суждено пройти её до конца. Может быть, хоть своей смертью я чем-то смогу помочь вашему миру…».
- Ну, что, господин ротмистр? – под брезент, неудобно изогнувшись, заглядывал Валежников.
« Наверняка у Валежникова есть дети! – решил ротмистр, - Просто не может не быть…»
- Через пятнадцать минут атакуем, Константин Арсеньевич! Распорядитесь, чтобы раздали все патроны и гранаты. И прошу вас, поторопите взводных, пока дождь не кончился совсем…
______________________________________________
Он увидел её стоящей в дальнем углу, в конце длинного коридора первого этажа. Среди орущей, ревущей, визжащей толчеи плотной толпы мелкорослых учеников начальных классов, она возвышалась грациозным величественным спокойствием, которое подчёркивала задумчивая, чуть заметная улыбка. Тонкий палец скользил по экрану смартфона, что-то неторопливо перелистывая в известном только ей виртуальном мире.
Ему пришлось осторожно продвинуться сквозь острые локотки и колени, пытающиеся больно ужалить в области бедра и колен, а так же поймать, отпихнуть или увернуться от самых быстрых и яростных представителей первых классов, прежде чем дотянуться до неё рукой. Говорить в таком шуме было не возможно, они просто обменялись взглядами и улыбками.
Когда она провела его в пустой класс и отрезала шум и толчею крепким хлопком двери, сразу показалось, что в мире существует только покой и тишина. Всё остальное не так уж и важно!
- Ну, как Димка? – спросил он, не преставая улыбаться.
- Он до сих пор в восторге! – почти кричала она, видимо ещё не привыкнув к перемене места, - Пишет мне, чтобы я уговорила вас поехать с нами на эти выходные.
- Ну, это мы решим. Я сейчас к Регине иду. Хочу предложить ей, чтобы на конкурс «Учитель года» поехала ты.
- Я! – удивлённо воскликнула она и даже чуть побледнела.
- Конечно ты! Кто же у нас в школе ещё более достоин этого?
- Я не знаю!
Он видел, она была в замешательстве, и её всегда матово-бледное, прекрасное лицо, стало покрываться красными пятнами.
А он улыбался, глядя на неё снизу вверх. На каблуках она казалась ещё выше и недоступнее, чем обычно.
«Ах, милая! – подумал он, - Жаль! Как жаль, что у тебя есть муж и дочь! И у меня есть сын, и полная неопределённость с женой. Как всё случается несвоевременно и глупо…».
________________________________________
- Ну, это совсем несерьёзно!
Регина Сергеевна нервно расхаживала по своему тесному кабинету, уворачиваясь от острых углов стола, обходя выстроенные в ряд стулья и в замешательстве блуждая взглядом то по окну с розовыми шторами, то по книжным полкам, то по заваленному бумагами столу.
- Лена! – Регина Сергеевна резко дёрнула дверь и почти выкрикнула в приоткрывшуюся щель, - Меня нет ни для кого! Двадцать минут.
- Я понимаю, - прикрыв дверь и резко обернувшись , горячо заговорила она. - Вам хочется сделать приятное своему другу. Этому… как его… Диме – из автосервиса. Но Владимир Иванович? Вы не подумали о школе. Наташа совсем молоденький учитель начальных классов…
- Я подумал, Регина Сергеевна! – осторожно вставил он торопливую фразу, - У меня было достаточно времени.
- Но никто лучше вас не сможет представить свой предмет и нашу школу…
- Регина Сергеевна! - он резко поднялся, и скрип отодвигаемого стула повис в воздухе неприятным протяжным звуком.
- Я дважды бывал уже на этом областном конкурсе! Ничем особо не отличился, а потому пора послать кого-то другого.
Владимир Иванович вздохнул и отвернулся к окну. Во дворе бегали и громко резвились ребята из пятого «а». Они с победными криками осыпали девочек охапками жёлтой и красной листвы, а те визжали и жались друг к другу в самом центре школьного двора.
- Вас всегда отмечали грамотами, и ещё…
- Да! – он резко перебил директора, - Вся суть в этом «ЕЩЁ»…
- Ах, Владимир Иванович! – Регина Сергеевна вздохнула и опустилась за его спиной на ближайший стул, - Не всем суждено выигрывать, становиться лауреатами…
- Да не в этом дело! – он резко повернулся на каблуках и успел заметить на её лице чуть заметную грустную усмешку, - Я не честолюбив - вы же знаете. Но я виноват в том, что никогда не рассказывал вам о том, как это всё было для меня. Вас интересовал результат, а меня он уже не интересует. Простите! И потом, я уверен, что Наталья Алексеевна, с её молодым задором, вдохновлённая вашим доверием, будет выглядеть на этом конкурсе намного лучше, чем я.
- Не знаю, что на вас нашло, Владимир Иванович, – резко выпрямилась директор, - но вы педагог от бога. Никто в нашей школе никогда не имел таких показателей, как вы. Дети вас любят и ждут ваших уроков! Ваши методы преподавания должны быть…
- Регина Сергеевна! – опять перебил он, - Какие методы? Что я могу представить там? Я пытался изложить на бумаге, а потом и со сцены конкурса всё, что вы говорите. Но это просто детский лепет получился. Коллеги представляют там свои методики обучения или же рассказывают о внедрении чьих-то методик! А я что могу рассказать? О том, что заинтересовал детей своим предметом? Но нужно рассказать: как заинтересовал? Какие методы современной педагогики использовал?
- Поймите! – он сорвался почти на крик, - Там слушают не тех, кто хорошо преподаёт. Таких там большинство. Там слушают тех, кто умеет интересно рассказать о том, как прекрасно он преподаёт. А это дано не всем! Мне не дано точно!
Владимир Иванович нервно зашагал вдоль окна.
- Да! Я не уверен, что всех, участвующих в конкурсе учителей любят дети. Не уверен, что уроки многих из них кому-то могут быть интересны. Даже с учётом, что они проводятся по современным методикам. Но я повторяю вам – там оценивают не то, как и что мы преподаём детям на самом деле, а то, как мы красочно и ярко можем рассказать о том, что и как мы преподаём! Вы, как умный педагог и руководитель, не можете не чувствовать и не понимать – картина рассказанная её автором, всегда ярче и объёмнее оригинала….
- Простите меня, Владимир Иванович! – Регина Сергеевна возмущённо развела руками, – Слышать это от вас просто поразительно! Это говорите вы? Тот, который с такой лёгкостью может увлечь класс буквально за несколько минут?
- Да, да , да! – всплеснул руками Владимир Иванович и поник головой, - Для меня увлечь детей своим предметом оказалось намного легче, чем увлечь взрослых и пожилых педагогов рассказом о том, как я это делаю. В течение двух лет я пытался передать им свои мысли со сцены областного театра, а получалась всегда какая-то не внятная и бестолковая трепотня.
Регина Сергеевна задумалась на минуту, нервно потирая переносицу и постукивая оправой очков по столу.
- Возможно, вам нужно просто более детально подготовиться? Изучить новые методики образования? Серьёзно заняться изучением…
- Нет! Увольте меня от такого счастья, Регина Сергеевна! У нас и так столько всяких бумаг, отчётов, планов и вообще всякой бумажной волокиты сомнительного происхождения и назначения, что нам скоро к урокам готовиться некогда будет.
Владимир Иванович вздохнул и опустился на свой стул. Взгляд его стал опять грустно-проницательным и излучающим виноватую улыбку.
- Пусть поедет Наташа! – чуть слышно попросил он, - Она молодая и задорная. Ей пока не ведомы сомнения, а желание и уверенность в своих силах вы укрепите в ней, если доверите ей такое дело.
- Мне казалось, Владимир Иванович, что у меня нет выбора – задумчиво ответила директор, - Но это вы не оставляете мне выбора совсем.
- Выбор всегда есть, Регина Сергеевна! Главное, его найти…
______________________________________
В кабинете давно уже было тихо. Лишь изредка, кто-то приоткрывал дверь и заглядывал. Она не оборачивалась, и дверь закрывалась.
« Выбор есть всегда!» – сказал он и ушёл, не понимая до конца, что выбора всегда, с каждым годом, становится всё меньше и меньше. Мальчик ещё, в сущности…
Это в молодости перед нами множество дорог. И мы стараемся выбрать самую верную – ту, единственную нашу. Но тогда даже не подозреваем, что первый же наш выбор навсегда отрезает нас от множества дорог, остающихся сзади, на удаляющемся от нас перекрёстке. Мы идём по выбранной дороге до следующего перекрёстка и не можем или не хотим понять, что на этом новом перекрёстке среди множества дорог-выборов уже на одну дорогу меньше.
Выбирая профессию, мы почти всегда лишаем себя права заниматься чем-то ещё - серьёзно и досконально. Может быть, не все, но в большинстве своём - это правило.
Выбирая счастье и любовь, детей и счастливый быт, мы отрезаем навсегда право выбора спутников жизни. Они выбраны раз и навсегда. И даже если ты попытаешься всё переиграть, то это будет не выбор в чистом виде, а только замена выбора. Это будет не новая дорога, а ответвление от той же самой дороги. Тропа – ухабистая, тернистая и заросшая сорняком. Сможешь обустроить эту тропу? Сможешь идти по ней так же уверенно и легко, как по первой выбранной дороге? Не у всех и не всегда получается это!...
И так с каждым годом перекрёстки становятся всё уже, дорог на них остаётся всё меньше. До тех самых пор, пока не увидишь перекрёсток с одной единственной дорогой. Если не считать, конечно, большого количества сомнительных ухабистых тропинок. И ты понимаешь тогда, что ни душевных, ни физических сил для протаптывания этих тропинок нет, а дорога – прямая и ровная, не всегда ведёт туда, куда бы тебе хотелось.
Но это ТВОЯ ДОРОГА! Одна единственная, выбранная тобой когда-то давно, среди множества дорог, на бескрайнем перекрёстке.
Кто-то сильный, гениальный, талантливый и решительный, всегда выбирает заросшие тропы, чуть видные взгляду. Или же идёт своим, видимым только ему, путём, среди ровного поля или непроходимых зарослей. Но это не ты!
Груз ответственности, чести, долга, любви, сомнений и привычек тянет плечи всё тяжелее с каждым пройденным перекрёстком, и этот груз не даёт возможности свернуть с ровной дороги выбранного когда-то пути…
Регина Сергеевна тяжело вздохнула, и решительно надела очки.
Выбора нет! Его у неё не осталось, наверное, с тех самых пор, когда она приняла неожиданное для неё предложение стать директором этой школы.
- Лена! – громко позвала она секретаря и, когда та вбежала, сразу подняла руку, пресекая всяческие разговоры.
- Пишите приказ о командировке на конкурс «Учитель года». И проследите, чтобы Владимир Иванович расписался и поставил на нём дату сегодня же…
2016 г.