Краткий курс астронавтики

Юрий Зверлин
Всем жертвам Галактики:
бывшим и будущим,
действительным и мнимым
посвящается…




ПРЕДИСЛОВИЕ
Некоторое время назад, обстоятельства вынудили меня  сменить место жительства.
Двухэтажный коттедж, ставший моим прибежищем, располагался на одном из многочисленных островов в дельте реки Невы. Новая   квар¬тира казалась мне идеальным местом для завершения фундаментального труда,  которому посветил я большую часть жизни.
Соседей, стариков-пенсионеров, доживавших свой век, практически их не было ни видно, ни слышно. Изредка на лестнице попадались мне навстречу полулюди-полутени, беззвучно кивавшие головой в ответ на мое приветствие. Круглые сутки ни единого звука не доносилось из-за плотно закрытых дверей. Меня это радовало, ибо мог я в любое время днем и ночью полностью погрузиться в работу, не опасаясь быть отвлеченным от своих размышлений. И уже с любовью называл я свое жилище – «Мертвым домом»...
Квартира находилась на втором этаже, рядом в стену была замурована скобовая стремянка, ведущая на чердак. Как и положено, в наше неспокойное, насыщенное трагическими событиями  время, вход чердака был закрыт на замок и опечатан.
Закончилось первое лето  моего проживания на островах.
Однажды утром меня разбудил ужасный грохот. Я вскочил с постели, не понимая, что происходит: глухой топот за дверью, чьи-то крики на улице. Подойдя к окну,  я отодвинул край плотной шторы и увидел стоящий перед домом фургон.  Рабочие сгружали на асфальт большие листы кровельного железа, длинные металлические трубы, кто-то сразу же нес их в дом, затаскивал на чердак. По традиции, в последний момент, начиналась подготовка к отопительному сезону: нужно было успеть заменить прохудившуюся кровлю, восстановить систему парового отопления.   Неожиданно нагрянувший ремонт резко изменили мои планы. Полностью отдаваться работе днем я уже не мог, и вынужденно выбрал компромиссный вариант: трудиться по ночам, а день посвятить  прогулкам по островам. Уходить из дома я старался как можно раньше, а  возвращался назад,  убедившись, что на чердаке никого нет. Но однажды, проведя всю ночь в многочасовых  умственных рассуждениях, погрузился я в спасительный для моего изнеможенного мозга сон так глубоко, что даже грохот на крыше не смог его прервать…
…Проснулся я в полнейшей тишине. Понимая, что состояние покоя обманчивое, быстро собрался и поспешил на улицу. На лестничной площадке, случайно бросив взгляд на потолок,  я заметил, что чердак приоткрыт. Время было полуденное, скорее всего, кровельщики ушли обедать и не стали закрывать вход на замок.
Сам не знаю, какая сила подтолкнула меня, я забрался  наверх и пролез через люк.
…Где-то рядом ворковали голуби, сквозь многочисленные дыры в кровле пробивался солнечный свет. Я осмотрелся: брошенные на полу листы оцинкованного железа, оставленный рабочими инструмент, какая-то старая мебель, аккуратно расставленная вдоль стены, и несколько прикрытых брезентом коробов в дальнем углу чердака. Стараясь ступать осторожно, я подошел поближе. Ничего особенного: покрашенные зеленой краской деревянные ящики,  в армии они обычно используются для перевозки боеприпасов. Я открыл верхний  и увидел пачку тетрадок в коленкоровой обложке, перевязанных бечевкой, несколько пакетов из плотной черной бумаги и противогаз в потертой холщевой сумке.  Я взял один из пакетов – в нем оказались старые черно-белые фотографии. Для меня они не представляли интереса: групповые снимки людей на фоне заводских цехов, панорамы промышленных предприятий, доменные печи, дымящие фабричные трубы, небольшие трубы кочегарок. Я мельком глянул на снимки, бросил пакет в ящик  и поднял противогазную сумку –  под ней на самом дне лежал ноутбук. Он был изготовлен еще на заре компьютерной техники: старомодный корпус с накладным позолоченным логотипом неизвестной ныне фирмы изготовителя. 
– Чердак не самое подходящее место для хранения таких игрушек, – подумал я, – да и соседи по дому вряд ли даже в молодости пользовались компьютерами.
Я  взял свою находку и спустился вниз…
Несколько раз я пытался включить ноутбук, всякий раз на экране высвечивалась надпись на английском языке, извещающая о какой-то системной ошибке. В отчаянии я  собирался прекратить безрезультатные попытки, но вдруг из глубины корпуса раздался звук: заиграла старинная музыкальная заставка, экран, наконец-таки, вспыхнул – техника ожила!
Загружался компьютер очень медленно, так же медленно открывались и немногочисленные папки, разложенные на рабочем столе. Владелец по большей части использовал ноутбук в качестве печатной машинки, что и не удивительно при таком объеме жесткого диска и минимальной оперативной памяти.
В основном, это были какие-то скучные финансовые отчеты: откуда поступили и на какие нужды были истрачены деньги, но неожиданно я наткнулся на весьма любопытную папку. Раскрыл ее, начал читать тексты, а затем решил срочно их скопировать. Ноутбук был  архаичен: в нем не было предусмотрено устройство для записи цифровых дисков, не было и гнезда для подключения внешних накопителей. Однако, компьютер имел разъем для подключения к Интернету! Иначе и быть не могло: во все времена главной задачей разработчиков и производителей оргтехники было завлечение как можно большего числа людей в сети всемирной паутины. Я благополучно зашел в  почтовый ящик и отправил письмо, содержащее всю интересующую меня информацию. Сделано это было весьма своевременно: в скорости  ноутбук завис.  Как я ни старался,  перезагрузить его мне не удалось. Я лишь констатировал его смерть .
Еще больше разочарование ожидало меня при вторичном посещении чердака, уже после того, как завершился ремонт кровли.
Я уговорил техника-смотрителя открыть  чердак, мотивируя это необходимостью осмотреть помещение над своей квартирой в связи с постоянными шумами по ночам, якобы мешающими мне спокойно спать. Я лелеял надежду прихватить из ящика хотя бы несколько тетрадок и пакетов с интересующими меня фотографиями.
…Все также ворковали голуби, но уже в полной темноте: кровля была отремонтирована – ни единого солнечного луча уже не пробивалось снаружи. Я включил фонарик, начал шарить лучом по сторонам. Мебель, как и прежде, стояла вдоль стены, пол был прибран: исчезло кровельное железо, трубы,  пропали и деревянные ящики в дальнем  углу чердака. Неожиданно луч выхватил из темноты противогазную сумку. Доставая из ящика свою находку, я машинально повесил сумку на гвоздь, вбитый в деревянную балку перекрытия. Верно, люди, забиравшие ящики, в темноте не заметили висящий на стене противогаз, но, впрочем, он мог быть им и не нужен…
Все, что у меня осталось: ломаный ноутбук на книжной полке, противогаз в выцветшей холщевой сумке  и письмо, блуждающее по сетям интернета.
Я полностью сохранил стилистику и последовательность изложения материала, позволив лишь внести небольшие комментарии: многие события произошли так давно, что современный читатель вряд ли о них слышал, да и фамилии большинства лиц, упоминающихся в тексте, нынче полностью позабыты.
В связи с этим, я не вправе называть себя автором данного произведения.
Я, всего лишь – человек, нашедший старый ноутбук на чердаке своего                « мертвого» дома.


***
Я медленно брел по  аллее Центрального парка культуры и отдыха в сторону залива. Время для прогулки было не самое подходящее: пронизывающий ветер с моря и мелкий осенний дождь отнюдь не способствовали поднятию жизненного тонуса.
За все время, проведенное на островах, я не повстречал ни одного прохожего, но до конца насладиться своим одиночеством не мог – кричащие над головой чайки сопровождали меня всю дорогу. Стаи птиц резвились в небесах...
Судорожно маша крыльями в потоках встречного ветра, чайки зависали на месте, высматривая среди травы и кустов что-либо пригодное для пропитания, а затем резко бросались вниз, стараясь опередить, друг друга...

***

– Чайки давно не ловят рыбу в море…– услышал я позади себя чей-то хриплый  голос и, обернувшись, увидел стоящего невдалеке человека в синем комбинезоне с нашивкой «ЦПКиО им. С.М. Кирова» и с большим черным полиэтиленовым пакетом в руках.
– Мусорщик, – отметил я, сплюнул под ноги и поднял повыше воротник пальто, поеживаясь от холода, – человек на работе, ничего не поделаешь…
Он и, правда, даже в такую погоду был при деле: поднял с земли пустую пивную банку, со скрипом сжал в кулаке и бросил в пакет,  затем  уже громче, чеканя каждое слово, повторил, как бы приглашая меня к беседе:
– Чайки давно не ловят рыбу в море!
– Да, да, – поддерживать разговор, отнюдь, не хотелось, но я все же  произнес первое,  что пришло в голову, – на берегу хватает отбросов…
– Вот именно! – мусорщик схватил меня за руку, – Чайки давно не ловят рыбу в море  – на берегу хватает отбросов!
Я ничего не успел ответить, а он уже тащил меня  за собой:
– Ну, что же вы, прогуливаетесь, птичками любуетесь! Время уходит! Давайте скорее, все давно собрались…
– Позвольте?  Куда вы меня тащите? – я смог вырвать руку и попятился от него.
– Как это, куда? – засмеялся мусорщик,  вновь протягивая свою мозолистую клешню, – Вы что, забыли какой сегодня день?..
– Четверг, кажется…
– Четверг, четверг! А что должно произойти в четверг? После дождичка в четверг…
– После дождичка в четверг?.. переспросил я, ничего не понимая.
– Вот именно, в четверг! В четверг и больше никогда! Да, на троих вы соображать будете! Все уже накрыто, кушать, как говорится,  подано…
– А что, самое время, – я перестал сопротивляться и покорно поплелся за ним,   – при такой погоде, в самом деле, грамм по сто пятьдесят не помешало бы…
Мы продирались напролом, через кусты и вышли, наконец, на открытое место в районе Масленичного луга.
– Странно, – я с удивлением рассматривал стоящее на газоне сооружение, – сколько ни гулял по парку, ни разу не видал эту штуковину.
Огромная  черная труба, высотой с пятиэтажный дом. Типичный атрибут кочегарки сороковых годов.  Труба, наверняка, свалилась бы на землю, если бы ни стальные фермы, поддерживающие ее с боков. На земле у основания конструкции суетилась люди в синих комбинезонах, таких же, как у моего попутчика. Они подносили пластиковые  мешки и высыпали их содержимое прямо на землю, сортировал принесенное, тут же плющили несмятые пивные банки каблуками, а затем все закидывали лопатами в раскрытую дымящуюся топку.  Скорее всего, рабочие сжигали мусор, собранный в парке.
– Вот они, издержки современной цивилизации! Ради того, чтобы уничтожить два-три мешка отходов, строится, чуть ли ни целый завод! Сооружение, впрочем, довольно забавное и очень похожее на…
Я не успел закончить фразу, как из-под основания трубы с шипением вырвались клубы пара и дыма.
– Космический корабль! Ну, конечно же, это космический корабль «Союз» перед стартом на космодроме Байконур.  Бригада мусорщиков открывает новый аттракцион – «КОСМИЧЕСКИЙ ПОЛЕТ».  Hi-Tech по-цпкиовски. Ужасно топорная работа. Руки мастерам оторвать бы за нее, но для парка – сойдет.
– Ну, наконец-то, – от толпы отделился человек с мегафоном в руках, наверное, бригадир, подбежал и рявкнул на меня, – Где вы шляетесь?!
– Разрешите доложить: объект  обнаружен на берегу, – мусорщик отбросил  пакет в сторону, вытянулся перед начальником, и, щелкнув, по-военному каблуками четко отрапортовал, – птичек наблюдал, Сокол!
– Я гулял по парку… Погода сами понимаете, для прогулки не самая подходящая, а тут вот он… Сообразим, дескать, на троих… Я, впрочем, не против…
– Погоди, – бригадир, сорвал с меня кепку, по-рачьему  выпучил глаза, рассматривая в упор, закричал прямо в мегафон, – кто это? Ты кого привел?!
– Третий, Сокол… – неуверенно произнес мусорщик, – Все, в соответствии с инструкцией. Пароль: «Чайки давно не ловят рыбу в море». Отзыв: «На берегу хватает отбросов». Вы же всегда сами на предстартовом брифинге в кочегарке говорили, случайность совпадения исключена…
Вся бригада бросила работу и обступила нас.
– Мы летим или нет? – пожилая женщина с большой хозяйственной сумкой, явно нервничая, посмотрела на наручные часики.
– Да погодите вы, Марь Иванна! – бригадир полез в карман, достал упаковку таблеток, сунул одну под язык, – Без вас тошно!
– А что? Чем ни Сокол! – среди людей в комбинезонах неожиданно возник мужчина в  космическом скафандре. Он с аппетитом поглощал квашеную капусту прямо из целлофанового пакета.
– Третьим будешь? – космонавт потряс рукой, смахивая с пальцев капусту, похлопал меня по плечу.
– Слава Богу! – успокоился я, – Человек дело предлагает. А то я уж подумал, здесь одни психи собрались. Дурдом какой-то…
– Давайте-ка, ребятки, присядем перед стартом! – пропел космонавт, – У нас еще в запасе четырнадцать минут… Ну, братишка, сообразим на дорожку?
– Конечно, сообразим, – я забрал кепку у бригадира, улыбнулся  космонавту, – согреться бы не помешало. А вы что, аттракцион открываете?
– Угу! –космонавт отправил в рот очередную порцию капусты, – Сегодня новый аттракцион! «Полет на Луну»! Налейте ему за компанию и полетели! Тетя Маша права, время уходит! Апогей, перигей, лунные ворота, в конце концов, закроются…
– Не знаю даже, – неуверенно произнес бригадир, немного успокоившись после приема лекарства, – если что, с меня голову снимут…
– Да, если что, ты и так башки лишишься! Это же не простой полет, сам знаешь! Нам лететь надо, а без третьего балансировка нарушается! 
¬¬– Кончай базарить! Действуем согласно уставу! – Марь Иванна достала из сумки флакон, скомандовала,  – Беркут, дозаторы!
Затем повернулась ко мне, улыбнулась по-матерински:
– Выпей с нами, Соколик! Нам без третьего никак нельзя…
– Без третьего мы, сам понимаешь,  как «Челленджер» загрохочем! Прямо на старте медным тазом накроемся! – в руках Беркута уже побрякивали граненые стаканчики, – Какая нам разница, с кем лететь. Главное – в нужный момент успеть стартовать! Там разберемся…
Марь Ивана зубами сорвала пробку-бескозырку с поллитровки – откупорила бутылку.
– Беркуту, Соколу, а это мне!
Женщина долила остатки водки в свой стакан и швырнула пустую бутылку в кусты.
– Как в аптеке: глаз – алмаз! – Беркут протянул мне наполненный до краев стакан, – Что, друг, не обидели?
Мы дружно чокнулись.
Марь Иванна и Беркут залпом выпили по целому стакану водки, захрустели капустой. Космонавт протянул пакет мне, но тот выскользнул из руки и упал на землю.  Затем они, поддерживая друг друга, направились к трубе.
Я тоже, стараясь не пролить ни капли,  выпил до дна, тепло разлилось по телу.
– Х-х-ороший напиток, я н-н-икогда такого не пробовал! Закусить-то дайте…
Ноги подкосились, я присел на холодную мокрую траву и протянул дрожащую руку в сторону пакета с квашеной капустой. Заветная закуска была  рядом, я беспомощно шевелил пальцами, но никак не мог до нее дотянуться…
– Ладно, все по местам! – бригадир  с ненавистью пнул  пакет в сторону, – Объявляю пятиминутную готовность!
Мусорщики подхватили меня под руки, подтащили к аттракциону, на ходу стаскивая с меня пальто. Двое рабочих мгновенно опутали меня системой каких-то трубок и шлангов, натянули  скафандр. Затем усадили в кресло, прилепленное к основанию трубы. После того, как надели шлем с большим выпуклым стеклом, наступила полная тишина.
– Герметично сделано, – отметил я и  почувствовал, что кресло поползло вверх.
– Я знаю, я уже видел однажды во время прогулки. В кресле поднимают наверх и резко бросают вниз. Страшно конечно, все кричат истошно, но ничего, пережить можно, главное – не обделаться с испуга…
– С-с-окол, Б-Б-Беркут! Командир экипажа, Ча-Чайка, приветствует вас на б-б-орту нашего к-к-осмического ап-п-парата! – раздался из динамиков заплетающийся голос Марь Иванны, – Ка-а-ак самочувствие, мальчики?
– А г-г-де вы? – я попытался повернуть голову, чтобы посмотреть, откуда доносится звук.
– Да, л-л-адно, тетя Маша!  «С-с-окол», «Беркут», «Чайка» – анахронизм! Не пу-пу-гайте человека! М-м-ужик,  мы тоже на трубе. Образуем равносторонний треугольник и балансируем друг друга, чтобы завихрения не начались.
– Что т-т-ы его п-п-аришь! Он, все р-р-авно, ничего не п-п-оймет… А инструкцию надо соблюдать. Прик-к-азваю : д-д-ействуем согласно устава! С-с-окол, Бе-бе-ркут, как самочувствие?
– Л-л-ладно, до-к-кладывает борт-т-тинженер космического корабля, летчик-астронавт России Беркут: п-п-полный п-порядок! У нас между собой внутренняя  связь. Так что, С-с-окол, еже ли что, не м-м-молчи.
– Док-к-ладывает лет-т-чик-астронавт Р-рос-с-ии Со-оо-кол, – принимая условия игры, отрапортовал я, – по-о-олный п-п-порядок! К по-по-корению космоса го-о-тов!
– Внимание! На связи центр управления полетом! – бригадир мусорщиков вышел на связь, – Сокол, Беркут, Чайка! Приготовиться! Начался обратный отсчет. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре… Ключ на старт… Три, два… Протяжка… Один… Пошла кабель мачта… Старт!!!
Краем глаза я заметил, как рабочие при помощи ломов завалили фермы, подпиравшие трубу, и бросились, сломя голову, во все стороны.
Снизу поднимались клубы дыма, труба задрожала и медленно поползла вверх.
– С-с-окол, Сокол! Я – Беркут! Что кричать-то надо?! Соображай быстрее!
– П-п-оехали! – заорал я что есть мочи, – П-п-оехали!!!
– П-п-оехали!!! – в один голос вопили Беркут и Марь Иванна.
Сквозь стекло скафандра я отчетливо видел кроны уходящих вниз деревьев, крыши домов, блеснул в лучах солнца шпиль какого-то собора. Движение ускорялось, пошли облака. На меня навалилась тяжесть.
– Восьмикратные п-п-ерегрузки… – прохрипел Беркут.
Внезапно голос его оборвался.
В голове мелькнула мысль, что Беркут не выдержал и умер.
– С-с-окол, ты не бойся, переживем… – прошептала и затихла  Марь Иванна.
– Нет! – до меня, наконец, стало доходить что происходит, но эйфория от выпивки не позволяла по-настоящему испугаться, – Это не аттракцион! Мы летим в космос…
Перегрузки становились все сильнее. В глазах у меня потемнело, и я начал проваливаться в небытие.
– Господи! – успел я подумать в последний миг, – Может это ненадолго. Сделаем один виток вокруг Земли и домой…

***

Я сидел, запрокинув голову на спинку дивана.  Перед глазами белел потолок.
Краем глаза заметил несколько белых стульев, стоящих вдоль такой же белой стены.
– Как в клинике, по больничному масляной краской санитары выкрасили, согласно распоряжению главврача…
…Со временем, несомненно, найдет широкое народнохозяйственное применение… – донеся до меня чей-то голос, – Особое значение придается…
Я с трудом повернул голову и увидел сидящую за белым письменным столом женщину в медицинском халате.
– Ты что, спал? – женщина повернулась ко мне, – Я и не заметила, как ты уснул. Скучный материал?…
– Не знаю, как так получилось, мне очень интересно было слушать…
– …Поэтому-то ты, как всегда,  спал! – женщина захлопнула книгу, – Впрочем, некоторые считают, что во сне все лучше усваивается.
– Мне сон приснился странный, – я попытался оправдываться, не понимая до конца, где я нахожусь, и что происходит, – странный и страшный…
Женщина поднялась, одернула халат и подошла к дивану.  Я смотрел на нее, но не мог вспомнить, кто она.
– Психоаналитики считают, что все ночные кошмары делятся на три группы. К первой относится сон с преследованием…
– Нет! Меня никто не преследовал. Я гулял по парку. В ЦПКиО…
– И это вместо того, чтобы слушать меня…
–  Я же говорю: это был сон. Я гулял по парку, и меня чуть не отправили в космический полет.
– С твоей успеваемостью? Таких не берут в космонавты!
– В том то и дело, что взяли! С радостью взяли! В экипаж не хватало третьего. Командир корабля, «Чайка», но не Терешкова –  Марь Иванна, и мужчина – позывные «Беркут». Они собирались лететь на Луну, а без третьего нарушался баланс космического аппарата. Я случайно подвернулся, назвал отзыв на пароль, меня и взяли. Там еще были мусорщики. Мусорщики организовали этот космический полет! Они собирали по парку алюминиевые банки из-под пива, набивали ими трубу, как будто это топливо… Мы выпили по стакану какого-то напитка, похожего на водку, и полетели в космос, но не внутри, а снаружи ракеты!  Сокол, Беркут и Чайка …
– Чайка по имени Марь Иванна! – женщина приблизилась ко мне, от аромата духов у меня закружилась голова, – А ну-ка дыхни! Ты пил?
– Это же сон…
– Бред какой-то… Мусорщики – властелины вселенной! Отправляют в полет троих алкашей! А те, сообразили на троих и полетели. Не смей пить! Даже во сне…
– Что удивительно, я во сне ощущал перегрузки!
– Из ЦПКО в космос улететь нельзя! На Земле не так уж много мест, откуда можно взлетать, поэтому и создаются космодромы. Взлететь верхом на ракете тоже нельзя! Сгоришь в атмосфере.  Впрочем, даже если бы вам это и удалось, лететь не один день. Как минимум – неделю. Необходим запас кислорода, еды и, в конце концов, куда вы будете девать отходы жизнедеятельности своих биологических организмов. К тому же, понятие «лунных окон» никто не отменял! Ежемесячно сроком на одну неделю они открываются, тогда и можно стартовать. При этом надо учитывать, что космический корабль летит по сложной траектории…
Женщина подошла к застекленному шкафу, достала с полки два небольших глобуса, Земли и Луны, поставила на стол.
– …Вот, смотри, наш спутник не стоит на месте… Ты опять меня не слушаешь!  Ну, что тебя так удивило? Большое черное пятно?
И, действительно, половина лунной сферы была закрашена черной краской.
– Асфальт! Там все заасфальтировано!
– Это очень старый глобус. Наверное,  сороковых или даже тридцатых годов! – она толкнула пальцем глобус, и Луна начала вращаться, набирая с каждой секундой  обороты, – Тогда еще спутники не летали в космос, и никто не знал, как выглядит обратная сторона Луны, поэтому и выпускали такие глобусы. Но я, впрочем, не раз рассказывала об этом на уроке астрономии…
– Ну, конечно же! –  я узнал свою собеседницу и обрадовался, поняв, что нахожусь не в больнице,  – Это же Антонина Александровна, наша учительница!
Вращающийся на столе глобус превратился в сплошной темно серый шарик.
– Но ведь получается, что там, на Луне, вся поверхность темная, невидимая, обратная, – произнес я, наблюдая за глобусом, и  сам мгновенно испугался своей крамольной мысли, – Сейчас Антонина Александровна поставит мне двойку!
Антонина Александровна пальцем остановила вращение темного шара.  Луна стала серебристой и видимой. Учительница вышла на середину комнаты, оторвалась от пола и зависла посреди комнаты под потолком.
– Ладно, продолжим практические занятия! Смотри, как я умею! Вопреки земной гравитации и всем законам физики! Повторяй за мной!
Я поднялся с дивана, напрягся и… остался стоять на месте.
– Не пыжься! – она опустилась на пол, – Все должно выполняться с легкостью. Давай попробуем вместе. Разведи руки в стороны…
Антонина Александровна обхватила меня сзади.
– Сделай вдох как можно больше, резко выдохни  и задержи дыхание!
Я глубоко вздохнул, а она со всей силы  сжала руки у меня на груди, приподняла и оттолкнула меня вверх. Неожиданно закружилась голова: я почувствовал вдруг, что ничего не вешу.
– А вы говорите, я все проспал! Я прекрасно усвоил сегодняшний урок …
Подлетел и глянул в окно: на улице, похожие на муравьев, суетливо передвигались люди. Куда-то торопились маленькие игрушечные автомобили.
– Интересно, – я попытался приоткрыть окно, – почему не все люди обладают этим даром, летать?
– Несомненно, со временем левитация станет достоянием большинства, и найдет большое народнохозяйственное применение!  – Антонина Александровна, паря под потолком, вытирала пыль с люстры, – Давненько не прибирала, что и не удивительно, ведь высота потолка в моем доме в международной системе единиц «SI» составляет три метра восемьдесят сантиметров. При переводе в систему русских мер, это соответствует приблизительно двенадцати с половиной футам…
– …Или примерно ста пятидесяти дюймам! – уверенно закончил я.
– Молодец! Ты, действительно, не все проспал. В следующий раз мы обсудим принципиальные отличия состояния невесомости и левитации.
– Впрочем, Антонина Александровна, если левитация станет общедоступной, какая тогда начнется толкотня в небесах, – я, наконец, распахнул окно, – а не слетать ли нам, пока это не случилось, в ЦПКО! Смотрите, какой прекрасный день.
– Осторожно! Там, на улице, установили новый фонарь!
Я не успел среагировать на ее крик.
Порыв ветра подхватил меня, засасывая в окно. Внезапно передо мной возник и злополучный фонарь. Невероятного размера с искрящимся веером разноцветных неоновых трубок. Я тщетно пытался затормозить или изменить свой курс. Все было напрасно: меня несло прямо в центр светильника.
– Электрический заряд! Меня притягивает противоположным зарядом! Я сидел на диване застеленным шерстяным покрывалом. В результате непроизвольных движений потерся об него и получил, конечно же, положительный заряд! А у фонаря, тем более, такого огромного, несомненно, заряд со знаком минус! Ничто в мире не удержит нас от столкновения! Я неминуемо разобью тонкое стекло, между нами пробежит маленькая искусственная молния. Я мгновенно сгорю, перейду в черное порошкообразное состояние, а затем  меня развеет ветром по окрестностям!
Фонарь был уже рядом. От яркого света невозможно было укрыться.
Я приготовился к самому худшему, зажмурился и, собрав все свои силы, закричал…
***

– Сокол, Сокол! Я – Беркут! Ты живой что ли?
Сквозь треск электрических разрядов и собственный крик, до меня донесся чей-то голос.
Я приоткрыл глаза.
Через стекло скафандра бил яркий свет. Передо мной летал бортинженер Беркут с огромной кувалдой в руках, а установленный на его скафандре фонарь слепил мне глаза.
– Беркут! – я с трудом возвращался к действительности, – Так это не сон?!
– Ну, очнулся! Значит – живой!  Не сон, не сон! А мы с тетей Машей тебя чуть не похоронили! Время возврата давно прошло, а ты все не очухивался…
– Убери фонарь, Беркут! Как это, чуть не похоронили?
Бортинженер потряс кувалдой.
– Я уже штифт крепежный выбить собирался.
– Какой штифт? Откуда у тебя кувалда?
– Инструмент в бардачке, – он подплыл к корпусу, приоткрыл крышку железного ящика, притороченного к трубе, и засунул кувалду внутрь, – мало ли что в дороге случиться может. Ремонтную бригаду не вызовешь…
Бортинженер закрыл бардачок и снова приблизился ко мне.
– Устав астронавтики. Статья восемь, пункт двенадцать. Штифт крепежный.  Штифт крепежный предназначен для крепления кресла астронавта к корпусу летательного космического аппарата, –   как  на экзамене, забубнил Беркут, – в случаи гибели астронавта или возникновения аварийной ситуации, угрожающей выполнению поставленной перед экипажем задачи, штифт крепежный выбивается одним из оставшихся в живых членов экипажа при помощи большой космической кувалды. Пункт тринадцать. Большая космическая кувалда. Кувалда большая космическая предназначена…  Да отцепили, одним словом, от корабля тебя вместе с креслом и в сторону оттолкнули бы! Так и полетел бы через всю Галактику… Не транспортировать же твой труп, в самом деле, на Луну! И проблем сразу меньше…
– На Луну? – у меня все еще теплилась надежда облететь вокруг Земли и вернуться домой, – Может еще не поздно…
– Поздно, Сокол, поздно, – откуда-то сбоку с все той же хозяйственной сумкой в руке выплыла Марь Иванна, она же командир корабля Чайка, приблизилась к нам, показала куда-то мне под ноги, – вон твоя Земля! Да ты не бойся, оторвись от корпуса…
Я осторожно приподнялся и посмотрел на Землю.
Она была малюсенькая, не больше пятикопеечной монеты.
– А теперь, Сокол, посмотри туда! – Беркут помог мне развернуться, – Такое ты вряд ли еще когда увидишь!
Прямо по курсу ракеты приближалась удивительно яркая и невероятно огромная Луна.

***

– Нет! Мы не спали.  Мы умерли! Умерли сразу после старта летательного аппарата. Мертвым сны не снятся…
Беркут летал надо мной вверх ногами.
Марь Иванна находилась от корабля на расстоянии максимально растянутой стальной маневровой цепи. Впрочем, понять, где верх, где низ было абсолютно невозможно – невесомость. Но полетать так же, как Беркут и Чайка рядом с ракетой мне не хотелось. Обоими руками, насколько хватало сил, я вцепился в подлокотники кресла. Злополучное кресло, в которое по собственной глупости я позволил усадить себя в ЦПКиО, стало для меня теперь единственной надеждой на спасение.
– Я давно уже вообще ничего не вижу, – продолжил рассказывать бортинженер, – стакан выпиваю, взлетаю и … умираю. Раньше, да! По первости, и тоннель был, и яркий белый свет где-то вдалеке мерцал. А теперь: стакан, смерть, чернота и возрождение в расчетное время возврата. Ко всему привыкаешь, работа…
Я не ответил: особого желания рассказывать Беркуту о недавней встрече с Антониной Александровной не было.
– Ты знаешь, Сокол, сколько лететь до Луны? Я имею в виду альтернативную астронавтику*, американские аполлоны, советскую лунную программу.
Я честно признался, что вопросы полетов на Луну, да и вообще в космос никогда не входили в круг моих интересов. А сейчас меня больше интересовало, почему не слышно Чайку.
– Ей одной побыть хочется, вот она внутреннюю связь и отключила: к сыну летит…
– У тети Маши на Луне сын?
– Об этом после, – мой собеседник вернулся к началу разговора, – так вот, быстрее всех до Луны долетел Apollo-17 – трое с половиной суток до Луны и еще сутки ушли на маневрирование перед посадкой.
Судя по тому, что Луна была рядом, я высказал предположение, что и мы находимся в космосе уже дня четыре, не меньше.
– Нет! – довольный своими познаниями засмеялся бортинженер, – У нас скорость не та! Мы же летим снаружи ракеты. С такой скоростью при взлете, как у американцев, мы неминуемо сгорели бы в атмосфере Земли. Летим мы, поэтому, очень медленно и, по моим расчетам,  заканчивается второй месяц полета.
– А кислород, еда, – вспомнил я свой сон и недавний урок астрономии,  – в конце концов, продукты жизнедеятельности наших биологических организмов?
– Вот поэтому-то мы и умерли! Все гениальное просто: мертвым ни еды, ни кислорода не надо! Соответственно и твои любимые продукты жизнедеятельности отсутствуют.
– А сейчас, где мы с тобой находимся, на том свете?
– А сейчас мы ожили! Дело не такое и хитрое…
Он немного помолчал, затем повернулся ко мне и произнес:
– Ты – человек, случайно попавший в экипаж, я права не имею тебе что-либо рассказывать, но и оставлять в неведенье тебя не могу. Все началось с открытия Менделеева…


* под альтернативной астронавтикой Беркут подразумевает полеты экипажа внутри космического аппарата. 
***

– Как известно, Дмитрий Иванович Менделеев был мастером по изготовлению чемоданов, – приступил Беркут к лекции по истории астронавтики.
– А как же химия, периодический закон, таблица его имени?
– Во-первых, не мешай излагать предмет, – строго произнес бортинженер, – во-вторых, я не хуже тебя знаю, чем занимался Менделеев. Химией не проживешь, вот он и мастерил чемоданы для приработка  и однажды сделал удивительное открытие: маленький пустой чемоданчик весит гораздо меньше, чем большой, так же пустой, чемодан, изготовленный из аналогичного материала! Гениально!!!
– Но это же, само собой разумеется! Как же иначе?
– Вот! Вот он – порог мышления рядового обывателя! Сотни, тысячи лет люди заходили в ванную, пускали воду и шли по своим делам. Забывали вовремя остановить воду, забрались в переполненную ванну, заливали водой жилище, чертыхались, вытирая пол, но не более того. И только один Архимед догадался крикнуть: «Эврика!» Или Ньютон, например со своим яблоком. Ньютон, впрочем, был масоном…
– Ньютона не трожь! – увлекшись дискуссией, мы  не заметили, что Марь Иванна уже сидит рядом с нами на трубе.
– Да, ладно, – Беркут решил не идти на конфликт, – давай, Сокол,  рассуждать вместе. Задача: у тебя есть два чемодана, большой – тяжелый «Х» и маленький – легкий «Y». С каким чемоданом ты поедешь из пункта «А» в пункт «В»?
– Конечно с маленьким «Y», но при условии, что мои вещи «С» поместятся в этом чемодане.
– Ход мысли понятен. А если ты едешь на рыбалку, удочки «D» не влезают в чемоданчик «Y», что ты сделаешь? Попытаешься запихнуть их в большой чемодан «Х»?
– Нет, конечно, – я все еще не догадывался, какую логическую ловушку подстроил бортинженер, – зачем тащить  чемодан на рыбалку. Удочки «D» я понесу в руках.
– По условиям задачи, фигурант обязан перемещать вещи строго при помощи чемодана!
– Тогда я их веревками снаружи примотаю к маленькому чемоданчику…
И только тут я, наконец, все понял.
– …То, что не помещается внутри, можно разместить снаружи!
Скафандры помешали моим попутчикам зааплодировать от восторга.
– Экономия объема, веса, горючего для дальнего полета! – я сам подвел итог научного диспута, – Плюс мертвый экипаж, которому не надо ни есть, ни пить…
– А вот эликсир жизни Менделеев синтезировать не успел, – с сожалением вздохнул Беркут,  – понимал, что напиток должен быть крепко алкогольный: выпил и сразу вырубился насмерть. До Луны долетел и очнулся. Неспроста, ох, неспроста, он водкой занимался…
– А насколько это реально? Прямо, как в сказке про живую и мертвую воду – мистика какая-то…
– А для Тибета – обыденная реальность.  Согласен, мистическая, но все равно, реальность. Монахи местные это запросто делают: сначала умрут, через много лет воскреснут. И, самое главное, никто эти факты в секрете не держит. Технологии, да – скрывают! Технологии – дороже всего! В любом изобретении – пять процентов от автора, остальное – технологии!
– Дмитрий Иванович так перед смертью и сказал, – Чайке тоже не терпелось поделиться информацией, – ищите, дескать, эликсир жизни в Гималаях. Николая Константиновича обязательно туда отправьте, он найдет. Слово в слово помню.
– А какого Николая Константиновича? Уж не сына ли Константина Эдуардовича Циолковского?
Беркут и Чайка с удивлением переглянулись.
–  Николая Рериха! – поразилась Марь Иванна моей непросвещенностью, – Хотели сразу после смерти Менделеева в 1907 году отправить, но революционная ситуация, а потом, сам знаешь, война первая мировая…
– Одним словом, – подытожил Беркут, – после революции только и смогли экспедиции подготовить…

***

– И как ты это понесешь? – Антонина Александровна подняла пакет над головой, – Смотрите, как много металла заготовил Николай! В чем его ошибка?
Дети обступили преподавателя, разом загалдели, взметнулся лес рук.
– Их надо плющить! Тогда в мешок поместиться еще больше банок!
– Правильно, – учительница раскрыла сумочку и достала молоток, – смотрите, как удобно. Я всегда ношу инструмент с собой.
Она положила банку прямо на асфальт, несколько раз ударила молотком.
– Вот, Коля, практически чистый слиток алюминия, сразу уменьшился объем, больше заготовок войдет в пакет. А так ты с места на место воздух будешь перемещать. Очень не экономично!
Ученики присели на корточки, высыпали содержимое пакетов на землю. Закипела работа: кто-то изо всех сил топтал банки каблуками, кто-то бил по ним обломками кирпичей. 
– Итак, – Антонина Александровна спрятала молоток в сумочку и приступила к домашнему заданию, – сегодня у нас практические занятия по химии: заготовка ценного промышленного сырья – пищевого алюминия. Алюминий – химический элемент третьей группы периодической системы Дмитрия Ивановича Менделеева… Кто продолжит? Давай, Аннушка…
Тут же поднялась аккуратная девочка в очках, одернула белый фартук:
– Алюминий. Атомный номер – тринадцать, атомная масса – двадцать шесть целых, девяносто восемь тысяч сто пятьдесят четыре сто тысячных. Серебристо-белый металл, легкий, два целых, семь десятых грамма на сантиметр кубический…
Девочка отвечала хорошо заученный материал, а Антонина Александровна шла вдоль рядов учеников, наблюдая за работой.
– Ну, что же ты, – она остановилась подле меня, – и десяти банок не набрал! И сплющил еле-еле. Мальчики должны со всей силы ботинком бить. Это девочкам туфельки можно испортить. Им без молотка или кирпича никак. А вы – будущие мужчины, защитники Отечества! Ты же хочешь заработать денег и поехать вместе со всеми  к морю?
Я стоял, понурив голову.
– …по распространенности в природе, – продолжала докладывать Аннушка, – алюминий занимает третье место среди элементов и первое среди металлов…
– Хочу, – я поднял голову и посмотрел учительнице в глаза, –  я очень хочу поехать с вами в экспедицию! Я пойду и еще банок наберу…
– Ладно, потом! Иди за мной…
Мы зашагали прямо по газону в глубину парка.
– …алюминий применяют в авиации, промышленности, строительстве преимущественно в виде сплавов, – с каждым шагом голос девочки становился все тише и тише.
Быстро смеркалось.
Мы продирались напролом, через кусты и вышли, наконец, на открытое место в районе Масленичного луга.
– Вот смотри, на что это похоже?
  На фоне заката чернела труба кочегарки.
– Это труба….
– Ты помнешь, что я вам рассказывала про Циолковского? – Антонина Александровна строго посмотрела на меня.
– Циолковский Константин Эдуардович, великий русский ученый, отец отечественной астронавтики…
Она слушала, согласно кивая головой.
– …убедительно доказал, – продолжал докладывать я, – если к трубе приделать колесики и спустить трубу с любой возвышенности, например с горы…
– Правильно, продолжай, – подбодрила меня учительница.
– … то, в результате движения воздуха в трубе, труба начинает действовать, как реактивный двигатель! Движение трубы будет продолжаться бесконечно долго! По сути дела, если трубе задать первоначальный толчок, она превратится в вечный двигатель – Pepetuum Mobile! Таким образом, мы можем создать уникальный космический аппарат, способный достигать любую точку галактики практически без использования топлива!
– А ты говоришь, труба, – засмеялась Антонина Александровна, – это же космический корабль! И там, на Петроградской стороне, и на Васильевском тоже…
Я посмотрел в направлении, куда она указывала.
По всему городу, до самого горизонта чернели трубы различной высоты и диаметра.
– …Это все космические аппараты. Их десятки, сотни, а по всей стране – тысячи! Придет время, и они сорвутся со своих мест и помчаться покорять Вселенную!

***

Стараясь ступать как можно тише, мы приблизились к зданию кочегарки.
– Я сама не смогу, – словно извиняясь передо мной, произнесла Антонина Александровна, – ну, правда ведь, смешно: старая тетка в юбке и лакированных туфлях верхом на трубе…
– Вы не старая тетка, –произнес я и отвел глаза в сторону, – вы молодая и красивая женщина…
– Ладно тебе, кавалер, надень лучше, продует.
Она сняла с себя и помогла мне надеть мохеровый  жакет, застегнула все пуговицы, подняла воротник, а затем крепко меня обняла, прижалась губами к уху.
– Ты главное под ноги не смотри и постарайся не заснуть, – почувствовал я сладкий аромат ее духов, – и держись крепче, сколько сможешь, держись…
Я несколько раз подпрыгнул, стараясь ухватиться за нижнюю ступеньку металлической лестницы.
– Я тебя подсажу, – Антонина Александровна поспешила мне на помощь.
Мы старались не шуметь, но, все же, нас услышали.
Дверь кочегарки распахнулась, и на пороге появился рабочий в синем комбинезоне с нашивкой «ЦПКО им. С. М. Кирова» на кармане.
– Стоять! Куда?! – он преградил путь к стене, – Назад!
– Пусти! – Антонина Александровна отодвинула меня в сторону, открыла сумочку, вынула молоток.
Рабочий был гораздо сильнее молоденькой хрупкой учительницы. Он мог бы одной рукой вырвать молоток, расправиться с ней, а другой попутно накостылять мне. Но он увидел решительный взгляд Антонины Александровны и понял: женщина не отступит! Сделал шаг в сторону.
– Погодь! Все должно быть по инструкции! – рабочий скрылся в кочегарке, вернулся с большим картонным ящиком, достал из него  холщевую сумку, – Здесь противогаз. Когда станет совсем невмоготу, наденешь! И вот это.
Он вынул из коробки пояс монтажника-высотника.
– Закрепись за верхнюю ступеньку, а то сорвешься! И знамя, знамя не забудь!
Рабочий протянул мне маленький тряпичный флажок с серпом и молотом.
– Там наверху гнездо для флага. Без флага нельзя!
Мужчина сильными натруженными руками взял меня под мышки и поднял над головой. Я ухватился за ступеньку, подтянулся и начал подниматься вверх. Сначала по кирпичной стене, потом пробежал по крыше до большой черной металлической трубы, полез дальше. На самом верху я защелкнул карабин за ступеньку, установил маленькое знамя.
Кровавое полотнище заколыхало на ветру.
– Отойди, углем замажу! – донесся снизу крик мужчины.
Заскрежетала совковая лопата, загрохотали куски угля, наполняя тачку. Вскоре труба загудела, задрожала, из нее повалил дым. Я со всех сил, обоими руками держался за ступеньку и вдруг почувствовал, как труба оторвалась от основания и медленно поползла вверх.
– Поехали! – заорал я что есть мочи, – Поехали!!!
– По-о-о-ехал-л-л-ии! По-о-о-ехал-л-л-ии! По-о-о-ехал-л-л-ии! – троекратно отозвалось эхо со всех сторон Центрального Парка Культуры и Отдыха.
Я отчетливо видел кроны уходящих вниз деревьев, на главной аллеи парка одноклассники плющили банки из-под пива, блеснул в лучах заходящего солнца шпиль какого-то собора. Движение ускорялось, пошли облака. На меня навалилась тяжесть.
– Восьмикратные перегрузки, – догадался я, – пора надевать противогаз.
Я попытался расстегнуть сумку, беспомощно шевелил пальцами, но ничего не мог сделать.
Перегрузка становилась все сильнее, я начал проваливаться в темноту.
– Все будет хорошо, – успел я подумать в последний миг, – это ненадолго! Сделаю один виток вокруг Земли и домой…

***

– А я вам говорю, убийство графа Мирбаха не имело никакого смысла, – откуда-то  издалека до меня донесся голос бортинженера, – он никакой информацией не владел. Мирбах не мешал ни немцам,  ни правительству Ленина!
– А телеграмма? – голос Марь Иванны, – Сереженька, вы забываете про телеграмму, а я ее наизусть помню: «Москва тире Берлин тчк Кайзеру Вильгельму второму тчк Восемнадцатом году Николай Рерих уезжает Финляндии Францию зпт далее США зпт делее Гималаи тчк Посол кайзера Вильгельма второго советской  России граф Вильгельм фон Мирбах тире Харф тчк»!
– Беркута зовут Сереженькой! – почему-то обрадовался я и с трудом приоткрыл глаза.
Над головою белел потолок палаты.
– Согласен, – Сереженька признал свою ошибку, – этим он и подписал себе смертный приговор…
– Девочки с почты рассказывали, – Чайке не терпелось поделиться воспоминаниями, – приехал поутру на роскошной машине  настоящий, живой граф и послал в Германию кайзеру телеграмму, международную. У нас уж полгода никаких графьев в помине не было: кто убег, кого шлепнули. Но тут другой случай – дипломатическая неприкосновенность! А через два дня ответная телеграмма из Берлина от кайзера пришла, но не послу Мирбаху, а в Совнарком – Ленину! Заведующий почтовой партячейкой тогда паренька проверенного, фабричного, в Кремль посылал, телеграмму Владимиру Ильичу передать.  А текст телеграммы тот же самый, слово в слово! Кайзер Вильгельм своего посла самолично сдал….
– Тут-то чекист Яков Блюмкин его и убил! Это была чисто устрашительная акция, и для своих, и для противника!
Я попытался пошевелить руками и ногами, что-то мешало. С трудом повернул голову, сначала, направо, затем, налево. По бокам от меня стояли две медицинские каталки, а на них накрепко привязанные за руки и за ноги резиновыми жгутами лежали мои космические попутчики – Беркут и Чайка.
– Прямо, как в морге, не хватает только номерков на ноге, – подумал я и тихо простонал, – мы в больнице или снова умерли?
– Нет! – Марь Иванна повернула голову в мою сторону, – Мы на Луне, проходим курс послеполетной реабилитации и декомпрессии. А ты все это время спал. Я сначала думала, помер опять соколик наш, а потом поняла: спишь! Мне завидно стало: спишь нормальным здоровым сном, как будто и не умирал только что. Даже, когда в лунной регистратуре вещи принимали и  переодевали, не проснулся. Но это даже хорошо, никто не заметил, что ты не тот Сокол… Легче будет твою проблему решить.
– Слава Богу, проснулся, наконец, – обрадовался Беркут, – ну, ты даешь! Я ему лекцию читаю, выкладываюсь на всю катушку, а он спит. Хорошо, Марь Иванна услышала твой храп.
– Я все помню, Менделеев, чемоданы, пункт «А», пункт «В», эликсир жизни…
– Во сне все лучше усваивается, но посадку ты, все равно, проспал. Такое ты вряд ли еще раз увидишь! – Беркуту не терпелось рассказать мне подробности, – Это не для слабонервных! Со всего разгона мы впилились прямо в Луну!
– Ну, скорость не такая уж и большая, – не согласилась Чайка, – не трамвай, конечно…
– Вот именно! Не трамвай! – Беркут не на шутку завелся, – Более трехсот километров в час! За два месяца полета в безвоздушном космическом пространстве мы прилично разогнались!
– А маневрирование на окололунной орбите? Ты же говорил, американцы тратят на это не менее суток.
– Девятнадцатый век! Вот, где находятся твои американцы! – если бы ни жгуты, Беркут, точно бы, вскочил с каталки, – Видел бы ты, как в свое время обделались пилоты     Apollo-11! Все станции космического наблюдения перехватили тогда их паническое сообщение: «Это гигантские штуковины. Нет, нет, нет... Это не оптическая иллюзия. В этом не может быть сомнения! Мы видели нескольких гостей (visitors). Я говорю, что здесь другие космические корабли».*
– А делов-то было, – Беркут успокоился и продолжил свой рассказ, – как никак, «первые люди на Луне»! Ну, руководство и предложило устроить американцам достойную встречу. Мы тогда с Магнитки летели. Не на такой пукалке от кочегарки, как нынче – настоящая заводская труба от домны! И экипаж соответственно, человек двадцать…
– Это, конечно, впечатляет! – не удержалась Марь Иванна, – огромная чугунная труба, обвешанная мертвыми мужиками, на полной скорости врезается в самый центр  кратера!
– И не разбивается?
– А чего тут не понятного? Там же лунные ворота, – возмутилась Чайка, – все знают, что летающие тарелки взлетают из Антарктиды прямо через лед, так же через толщу льда и приземляются, но никто не удивляется. А то, что мы втыкаемся в середину лунного кратера понять нельзя?
– А что очень большие трубы сюда летают?
– Разные, – пояснил бортинженер, – когда все начиналось, после войны, в конце сороковых, вообще сцепками гоняли, как эшелоны. И не только трубы, фюзеляжи от самолетов цепляли. Потом, когда американцы со спутника советский бомбардировщик времен второй мировой войны заметили и сфотографировали, запретили. Пришлось весь мусор перерабатывать.
– А кого отправляли, политических?
– Кто подвернется, тогда не разбирались… Скафандр, стакан в зубы и запас кислорода на три дня. Станцию надо было срочно строить, а людей тогда не считали: сто тысяч больше, сто тысяч меньше. Ты еще молодой, не знаешь, но тогда ГУЛАГ был, а еще ГУЛЛАГ – Главное управление лунных лагерей. Лаврентий Павлович ему особое значение придавал.
– А что ты во сне все какую-то Антонину звал, – бортинженер, он же Беркут, он же Сереженька улыбнулся и неожиданно сменил тему, – любовница что ли?
– Да, нет, – смутился я, – плохо помню, возраст. Вроде бы, учительница астрономии. А, может, химии…
– Ну, ты даешь! – засмеялась Марь Иванна, – Возраст, не помню! Ты же еще молодой…
– Я материал не усваивал, ей казалась, что я на уроках сплю. А я тогда голову терял: от нее духами дорогими пахло, французским парфюмом. Она меня после уроков оставляла, на дополнительные занятия. Усадит меня рядом с собой за парту и рассказывает. А я задыхаюсь и вообще ничего понять не могу!
– А я вот обоняние совсем потерял, – тяжело вздохнул Беркут, – вкусовые ощущения еще остались, а запахи не различаю.
– Не мудрено, – согласилась Чайка, – Мы ведь с тобой пол жизни мертвыми были, вот рецепторы у нас и притупились…
– Я капусту квашенную очень люблю, тогда, в ЦПКО, очень хорошая была. Тебе, Сокол, капустка-то понравилась?
– Мне тогда не досталось…
– Жаль. Я ее в магазинчике на набережной купил. Когда с Крестовского острова от метро к парку идешь, справа дом. Сначала, рюмочная, а потом магазин. Я там всегда перед полетом капусту покупаю.
– Нет там давно магазина, рюмочной и дома тоже нет – снесли. Особняк построили, для новых русских.
– Да? – удивился бортинженер, – Значит, я в другом месте ее купил.
– На рынке надо капусту брать, – справедливо заметила Марь Иванна, – там все продукты лучше…
– На рынке, да! – я тоже разбирался в этом вопросе, – А в магазине неизвестно, кто, вообще, эту капусту квасил. Зато огурцы теперь солить никто не умеет.
– Да! Огурцы нынче ни те пошли!

* Подлинное сообщение переданное астронавтами Нэйлом Армстронгом (NEIL ARMSTRONG) и Базом Олдрином (BUZZ ALDRIN)  с Луны.

***

– Как известно, Луна почти в пятьдесят раз меньше Земли, – бортинженер не терял попусту времени и поспешил объяснить мне особенности жизни на лунной станции, – но зато лунные сутки в пятнадцать раз длиннее! Полюбуйся на хронометр под потолком, справа от тебя.
Я с трудом  повернул голову. Все прошедшее после посадки время мы находились в палате накрепко привязанные жгутами к медицинским каталкам. Тело  затекло, любое движение вызывало ужасную боль.
– Это для твоей же пользы! – прохрипела Марь Иванна, – Главное в нашем деле, соблюдать режим декомпрессии. За прошедшие два месяца мы перенесли многократные перемены артериального давления: распитие крепкого алкоголя в ЦПКиО имени Кирова, потом старт с перегрузками, многодневный полет в трупообразном состоянии в условиях абсолютного вакуума, а теперь, наконец, Луна с ее уникальной искусственной атмосферой. Без резиновых жгутов глаза вылезут на лоб, как у морского окуня, а нас самих раздует и порвет, как грелку! К тому же тебе необходимо привыкнуть к лунному тяготению: оно в шесть раз меньше земного.
Я посмотрел на часы. Циферблат был на удивление огромным.
– Сколько же здесь делений? – в газах у меня пестрело от невероятного количества черточек и точек.
– Ровно триста шестьдесят точек! По количеству часов в лунных сутках. И двадцать одна тысяча шестьсот рисок, по количеству минут. Здорово, правда?
– А как же распорядок дня?
– На Луне все продуманно до мелочей. За сутки мы пятнадцать раз завтракаем, пятнадцать раз обедаем и ужинаем. Соответственно, и пятнадцать раз после ужина отдыхаем по восемь часов. В этот промежуток времени разрешается спать. Свет в помещения никогда не выключается, дабы избежать каких-либо ошибок.
– А какое время показывают наши хронометры? – поинтересовался я у Беркута.
– Конечно же, московское! – не сомневаясь, ответил бортинженер, – И заметь, пятнадцать раз за сутки, сразу после отдыха исполняется государственный гимн России. Он служит сигналом к пробуждению.
– День прилета-отлета в срок командировки не учитываются, – пробормотала вдруг тетя Маша,  глядя на хронометр, и, что-то подсчитывая в голове, – завтрак и обед мы пропустили. Я подозреваю, что на довольствие нас поставят с первого лунного ужина.
И, действительно, вскоре дверь в помещение открылась, и появились работники лунного реабилитационного центра. Разглядеть их я не смог, так как они были одеты в длинные белые медицинские  халаты, холщевые бахилы и желтые резиновые перчатки. Лица лунных жителей закрывали плотные марлевые повязки. В руках они держали три больших алюминиевых бидона с узкими горлышками. Передвигались они ужасно неестественно: мне казалось, что они не идут, а плывут над полом, изредка взлетая до самого потолка.
  Не разговаривая с нами, наверное, опасаясь получить земную инфекцию, санитары отвинтили металлические крышки и присоединили к бидонам длинные гофрированные шланги, а затем покормили нас при помощи катетеров, что, впрочем, не доставило мне особой радости.
– Терпи, Сокол, терпи! – сердобольная Марь Иванна, быстрее всех завершившая прием своей порции, немного отдышалась и, наблюдая, как я захлебываюсь пойлом, старалась, как могла, успокоить меня, – За два месяца полета и пребывания в состоянии смерти, наши организмы сильно обезводились. Доктор прописал употреблять нам как можно больше жидкости, а в условиях лунной гравитации дело это весьма сложное: с ложечки не покормишь!
То ли время отдыха пришло, то ли нам в еду добавили снотворного, но мгновенно все дружно заснули.

***

Я проснулся ровно через восемь часов.
  Точнее, меня разбудил  ретранслятор.
– Россия Великая наша держава! – доносились из динамика слова родного гимна.
– Вот видишь! – Беркут тоже проснулся, – Связь с Отчизной не прерывается ни на минуту!
Следующие двадцать четыре часа лунных суток ничем не отличались от предыдущих:   до боли невыносимое  возлежание на каталках, бесконечные беседы об особенностях лунной жизни, трехкратное питание посредством катетера и отдых-сон, после которого мы снова проснулись под пение гимна.
Такой двадцати четырех часовой цикл, который я для себя принял за эталон отсчета, назвав его малым лунным днем, повторился еще пару раз. За это время нас, наконец, освободили из резиновых пут, заменив жгуты  более удобными декомпрессионными костюмы, чем-то напоминавшими смирительные рубашки.
В начале четвертого малого лунного дня случилось нечто неординарное.
Как всегда,  зазвучала знакомая с детства музыка, но слова оказались несколько другими.
  – Союз нерушимый республик свободных…
– Господи! – не на шутку перепугался я, – Не уж-то на Земле опять перемена режима!
–  Так иногда случается, – Марь Иванна уже сталкивалась с подобным явлением, –
скорее всего, тут имеет место пространственно-временная дисфункция!*
– Да здравствует созданный волей народа… – надрывался динамик.
– Категорически не согласен! – тут же выступил  технически более подкованный бортинженер, – Несомненно, в условиях Луны дисфункция имеет место быть, но дорогая моя, тетя Маша, не до такой же степени! Судя по артикуляции хора, мы прослушали запись конца сороковых – начала пятидесятых годов. Это время начала строительства станции и образования лунного государства. Тогда устойчивость радиосвязи с Землей была не очень надежная. Скорее всего, сигнал в какой-то из дней прошел мимо цели, то бишь Луны, достиг созвездия Альфа Центавра, и, несколько раз отразившись о тамошние планеты, оказался, наконец, у адресата!
Увлекшись спором о причинах исполнения старого гимна, мы не заметили появления в помещении лунных санитаров. Время для приема пищи еще не подошло, но они и не собирались нас кормить. Вместо привычных марлевых повязок их лица закрывали противогазные маски. Один из санитаров внес в комнату предмет, напоминающий молярный агрегат: емкость цилиндрической формы для краски и шланг с распылителем на конце. Я ничего не успел даже подумать, как Беркут простонал, скрежеща зубами:
– Дезинфекция! Они заметили подмену…
Санитар открыл вентиль, направил на нас распылитель. Палата быстро наполнялась газом.
На каталках задергались в судорогах мои космические друзья. Дышать было невозможно, в глазах поплыли разноцветные круги.  В последний миг, проваливаясь в темноту,  я  задержал дыхание, напрягся, пытаясь высвободить руки.
– Где же мой противогаз? – декомпрессионная рубашка мешала мне ощупать себя, – Я же четко запомнил, рабочий в ЦПКиО надел на меня противогазную сумку перед стартом…

* Под пространственно-временной дисфункцией Марь Иванна подразумевает искажение галактического пространства в районе Луны  во время вспышек на Солнце и соответственно движение времени в обратном направлении.

***
– Смотри, что я тебе принесла, – Антонина Александровна вынимала из полиэтиленового пакета огромные оранжевые апельсины и клала на прикроватную тумбочку, –  витамины – основа жизни! Так доктор сказал. А еще вот банка с вареньем, после полета организму надо как можно больше фруктовой глюкозы, а то зеленый весь.
– Голова болит очень, – с трудом произнес я, – противогаз вовремя не надел, надо было сразу, как на трубу залез натянуть. Надышался дыма из трубы и кожа на лице, похоже, обгорела…
– Ничего, до свадьбы заживет! – улыбнулась учительница, – Один виток можно и без противогаза. Хорошо, что  закрепился карабином. Если бы во время полета свалился, неприятностей было бы больше…
– Я посадку совсем не помню…
– Ты без сознания все время был, а так все в порядке.
Она протянула руку, как бы желая потрепать меня по голове, голос ее дрогнул:
– У тебя волосы тоже сгорели в плотных слоях атмосферы…
Желая сменить тему разговора, Антонина Александровна достала из сумочки газету.
– Полюбуйся, что о тебе пишут!
Голова у меня все еще кружилась, я никак не мог прочесть заголовок статьи.
– Это на английском! – она сообразила, наконец, что я не знаю языка, – мне друзья настоящий американский «Нью-Йорк Таймс» достали.
–  Станции космического слежения ведущих мировых держав известили планету о необычном космическом полете: по показателям он превосходит полет собаки Лайки, а также космическое путешествие  Белки и Стрелки…
– Вы же говорили, на небольшой высоте обнаружить летательный аппарат невозможно…
– Ты  мало весишь,  – пояснила Антонина Александровна, – труба проектировалась под взрослого мужчину, вот и ушла на более высокую орбиту.
– Я мог не вернуться?
– Скорее всего, нет, не мог,  – не очень уверенно ответила она, – я несколько раз пересчитывала: при таком количестве топлива, массе аппарата и начальной скорости при старте возможен только один виток!  Смотри, все наблюдатели утверждают, что зафиксировали во время сеанса радиосвязи женский голос. Они спутали твой голос, голос ребенка с женским! Там дальше неинтересно, а в конце статьи  выражаются глубокие соболезнования…
– Соболезнования? Но все же обошлось…
– Понимаешь, – Антонина Александровна отвела взгляд в сторону, – правительство страны официально опровергло факт какого-либо космического полета с участием человека…
– Но я – жив! Вы же сами говорили, что я вернусь героем…
– Стране не нужны живые герои, подрастешь, поймешь. Помнишь, на уроке литературы* я читала вам поэму «Волоколамское шоссе»?
– Про героев панфиловцев…
– Да, – обрадовалась учительница, – молодец! С головой у тебя не так уж и плохо.
Я читала поэму о подвиге двадцати  восьми бойцов, оборонявших Москву в годы войны.
И я вам тогда говорила: они не все погибли. Кто остался в живых, до конца жизни не мог это доказать. Их даже могли посадить в тюрьму, отправить в лагеря, вообще уничтожить ради красивой легенды: никому  не надо живых свидетелей и очевидцев! Больше всего любят мертвых. Называют города, корабли, улицы их именами, возлагают цветы к монументам, устраиваю торжественные вечера  памяти. Каждый клянется, что при жизни покойный был именно его лучший друг...
– А что будет со мной? Меня тоже убьют или посадят?
– Не бойся, – она, как могла, попыталась меня успокоить, – сейчас время другое. Тебе ничто не угрожает. Существует государственная программа, ты под нее попадаешь: тебе дадут новое имя, придумают биографию, сделают операцию. Будешь спокойно жить в новой семье в каком-нибудь маленьком тихом городке, подрастешь, окончишь вечернюю школу,  устроишься на вагоноремонтный завод…
– А экспедиция? Вы же обещали взять меня летом в экспедицию на море…
– Подумай, что начнется, если узнают, что ты, человек, самовольно совершивший космический полет, не погиб? У меня и так неприятности после твоего подвига! Скорее всего, мне придется уйти из школы…
– Вы больше не будете  преподавать?
– Да! – голос ее задрожал, – Поисково-спасательная группа, вылетевшая в район  посадки, опознала мой мохеровый жакет. Он сильно обгорел, он обуглился до черноты, но они, все равно, вычислили, кому он принадлежал. Все прекрасно поняли, что ты никогда бы не смог самостоятельно подготовиться к космическому полету. У нас состоялся педсовет…
Слезы текли по ее щекам.
  – Они меня всегда ненавидели! – прохрипела  вдруг Антонина Александровна, взяла с тумбочки какой-то флакончик с лекарством, накапала в граненый стакан и залпом выпила,  – Я для всех, абсолютно для всех, как кость в горле! Это из-за моих отношений с вами. Я, заявили они, вас нещадно эксплуатировала, ради летней поездки в отпуск к морю! Никто не хочет слышать об экспедиции! Видите ли, педагог не имеет права дружить с учениками. Это, как они говорят, грязно попахивает! Только известие о твоей гибели избавило меня от большего наказания…
Она еще что-то говорила, но я ничего не слышал. В голове мелькала только одна мысль, Антонина Александровна навсегда уходит из моей жизни!
Все замутилось, в глазах поплыли разводы…
Захлопал двери, застучали каблуки по паркету.
– Ну, что же вы, дамочка! – послышался издалека мужской голос, – Я же вас просил, не более пяти минут. Он еще очень слаб после полета, нельзя его беспокоить…

*Мне самому не понятно, что именно преподавала в школе Антонина Александровна. 

***

– Лицом к стене! Стоять! – скомандовал конвоир и открыл дверь, а точнее люк в кабинет.
– Товарищ капитан, подследственный астронавт-исследователь… – охранник запнулся на миг, не зная, как меня представить.
– Сокол, старшина, Сокол, конечно же – Сокол! Раз с Земли до Луны смог добраться, как же нам его иначе величать.
–  …астронавт-исследователь Сокол по вашему приказанию доставлен! – закончил доклад старшина.
– Заводи, Петрович…
Старшина ловко, одной рукой, развернул меня за плечо и втолкнул в отверстие люка.
– Прямо, как на подводной лодке, – успел подумать я, вплывая в полутемное помещение.
– Ты нас одних оставь, еже ли что, вызову!– следователь поднялся из-за стола, одним прыжком пересек комнату и оказался рядом со мной, – Мы тут побеседуем с гостем, а ты в дежурку возвращайся, чайку для меня завари грузинского, покрепче!
– Сделаем, товарищ капитан, – щелкнул каблуками Петрович, – как вы любите!
Заскрежетал, закрываясь, люк.
– Ну, как самочувствие? Не подташнивает?
Я ничего не ответил. После перенесенной процедуры дезинфекции, я ощущал себя овощем.
– Ладно, садитесь,  – капитан указал  на привинченный к полу табурет и вернулся за стол, – вижу, не понравился прием. Всем не угодишь…
Я осмотрелся по сторонам.
Узкий длинный отсек. Окна, как положено на лунной станции, отсутствуют. В углу шкаф с какими-то папками, наверное, делами провинившихся лунных поселенцев. На стене под потолком лунный хронометр, а рядом громкоговоритель сороковых годов прошлого века. Портрет Дзержинского в деревянной облупившейся рамке, фотографии людей в форме. Мое внимание привлек пожелтевший плакат:
« Конечно, мы не бары, чтобы, вольготно развалившись на диванах,
 или, утопая в уютных креслах, попивая дорогостоящие напитки и,
 наблюдая в иллюминаторы звезды, мчатся к далеким галактикам.
Рабочему классу, привыкшему за годы разрухи и Гражданской войны,
перемещаться по стране на крышах железнодорожных эшелонов,
 привычнее будет и к далеким планетам отправиться аналогичным
 образом. Этот вид транспортировки будет служить большему
сплочению коллективов астронавтов-коммунистов (большевиков).
Фамилию автора цитаты, а так же большую часть рисунка перекрывала стоящая перед плакатом вешалка с висящей на плечиках шинелью. Видна была только  вершина заводской трубы на фоне звездного неба.
– Продолжим следственный эксперимент, – капитан обернулся и посмотрел куда-то в глубину отсека, – астронавт-бортинженер Беркут, ко мне!
Только сейчас, после его слов, я заметил сидевшего в дальнем затемненном углу помещения Сергея. Тот поднялся с табурета и, неловко покачиваясь, подплыл к столу.
– Господи! – испугался я, увидев при свете настольной лампы его бледно зеленое с запавшими почерневшими глазами лицо, – Неужели и я так выгляжу!
– А что же вы, голубчики, хотели, не просто на секретный объект, на лунную станцию без соответствующего допуска проникнуть! Что же мы вам за это ордена и медали героев России вручать должны? Скажите спасибо, дезинфекцией ограничились…
Он поставил на стол два граненых стакана. Раскрыл толстую тетрадь в коленкоровой обложке, сброшюрованную суровой ниткой.
– Как в НКВД, в подвале на Литейном, и китель старого образца…
– А где же нам другую форму взять-то? – следователь, несомненно, обладал телепатическим даром, моментально прочел мои мысли, – как завезли в сорок девятом, так и пользуемся до сих пор. Не гонять же ракету по пустякам.
Капитан резко повернул лампу, яркий свет ослепил меня.
– Сокол, покажите, насколько заполнялся ваш дозатор перед стартом космического аппарата в ЦПКО имени Кирова.
– Вы, что, стакан в виду имеете?
– Нет, не стакан! – он стукнул стаканом по столу, – Отвечать согласно уставу! Дозатор! Дозатор универсальный ВМ-сорок три! Запомните, если хотите остаться на станции…
– Есть альтернатива?..
– Есть, есть!  Выведем на поверхность и разгерметизацию устроим! Знаете, какая плотность вещества в межгалактическом пространстве? Десять в минус тридцатой степени! Если это, конечно, вам о чем-то говорит…
Он повернулся к бортинженеру.
– Беркут, объясните коллеге, что такое дозатор.
–  Устав астронавтики, статья двенадцать, пункт три,  – начал осипшим после дезинфекции голосом докладывать бортинженер, – дозатор универсальный Веры Мухиной, модель сорок третьего года выпуска. Дозатор универсальный предназначен для фиксированного замера эликсира жизни в момент объявления пятиминутной готовности перед стартом космического аппарата, отправляющегося на Луну и другим планетам солнечной системы. Форма и устройство дозатора универсального исключает вероятность ошибки при проведении процедуры  дозировки. Статья двенадцать, пункт четыре. Заполнение дозатора универсального. Штатным сотрудникам Центра подготовки астронавтов, отправляющимся на Луну, полагается  доза эликсира из расчета заполнения дозатора универсального жидкостью не более чем по риску верхней части граней дозатора универсального. В случае возникновения внештатных ситуаций, как то, недокомплектация экипажа в случае гибели или неявки одного или двух членов команды космического аппарата и соответственно, для исключения вероятного нарушения балансировки системы при взлете в плотных слоях атмосферы,  замены их на нештатных сотрудников Центра, дозатор универсальный заполняется…
– Стоп! – прервал его капитан, – Сокол нам теперь покажет, как происходило заполнение.
Он подвинул мне полулитровый флакон.
– Давай, давай, – подбодрил капитан, – в этот себе, а в этот, как Беркут налил себе.
Я налил себе под завязку, по самый край, чуть ли не с горкой.
– Только Беркут не разливал, – вспомнил вдруг я, – он дозаторы держал. Тетя Маша наливала…
– Вы имеете в виду командира корабля Марию Ивановну Говдань? – от неожиданности следователь подскочил с места, полетел вверх и чуть не ударился головой о потолок, – Что же вы, Беркут, мне об этом не доложили?
– А вы и не спрашивали! – я сердцем почувствовал, что Беркут повеселел, – Как завели в бокс, так сразу прессовать начали…
– Ладно, сидите тихо, – следователь спланировал с потолка прямо к входному люку, резко повернул рычаг, чтобы открыть крышку, – я выйду ненадолго…

***

– Сергей, что происходит? – обратился я к товарищу, когда капитан скрылся в коридоре.
– Ты нас с Машей прости, – он отвел взгляд в сторону, – у нас выхода не было. Старт не отменишь, а без третьего не взлететь. А тут ты подвернулся. И выпить сразу согласился, не раздумывая. Мы и подумали, алкаш. Чего жалеть-то…
Я чувствовал, ему нелегко признаваться.
– Мы тебе больше, чем себе налили, уверенны были, обрадуешься и выпьешь. Да и закуска тебе не досталась…
– Ну, что ты говоришь, – я не мог поверить, что все было подстроено, – думал, налили больше, значит, уважаете! А закуска? Так это я сам до нее дотянуться не смог…
– Я пакет так уронил, в жизнь не дотянешься! А без квашеной капусты кранты, тем более с такой дозы…
– Разница небольшая, граммы какие-то…
– Разница-то небольшая, зато прогрессия прямо пропорциональная и возрастающая. Ты еще месяц, как минимум, мертвым должен был быть…
– Но я вернулся…
– В том-то и дело, – он, наконец, посмотрел мне прямо в глаза, – ты вернулся! Вопреки всем законам и уставу астронавтики! Я уже штифт приготовился выбить. Все в полном соответствии с шестым пунктом! Тетя Маша сердобольная, в сторону ушла, чтобы ничего не видеть. Сердце, видишь ли, у нее! Она сама мать! А мне, что, у меня профессионального покойника сердца нет: выбил бы штифт и оттолкнул бы в сторону, ты же труп! А когда ты где-нибудь в глубине Галактики очнулся бы, мы и думать о тебе забыли бы…
Он обхватил голову руками.
– А живого похоронить я не смог!
– А что теперь будет?
– Не знаю, – тихо произнес он, – дай Бог пронесет…
– А тетя Маша, Марь Иванна, она-то как? Жива?
– А что ей будет-то, – засмеялся неожиданно Беркут и посмотрел куда-то наверх в потолок, – я же тебе говорил: у Марии Ивановны Говдань сын на Луне!
Бортинженер подлетел к люку, приложился ухом, прислушался.
– Ничего, успеем! Я, и так уж, дел наворотил…
Он открыл шкаф, порыскал и вынул картонную папку.
– Смотри, Сокол, тебе интересно будет!
– Говдань Мария Ивановна. Одна тысяча девятьсот восьмого года рождения, летчик-астронавт, трижды герой Советского Союза, – прочел я на первой странице и недоуменно поднял глаза на Беркута, – это тетя Маша?
– Тетя Маша, тетя Маша, племянничек! И заметь, единственный герой Советского Союза, которому  в Кремле вместе с орденом Ленина и золотой звездой героя вручили медаль мать-героиня:  « За выдающиеся достижения в области репродуцирования человеческих организмов в условиях космического пространства», так в постановлении правительства было записано. Ты дальше читай…
Далее следовала написанная от руки автобиография: происхождение пролетарское, отец рабочий Путиловского завода, мать прачка. Образование три класса церковноприходской школы. С тысяча девятьсот двадцать пятого года член комсомольской организации, активистка ячейки. Грамота об успешном окончании курса в аэроклубе ОСОАВИАХИМ в двадцать восьмом году. Подписка о согласии сотрудничать с органами госбезопасности. Приказ о зачислении в отряд астронавтов. Меня удивила дата – тридцать пятый год.
– А что же ты думал, – Беркут так и стоял у люка, прижавшись ухом, – в тридцатых годах уже почти все к полету было готово: отряд добровольцев, эликсир…
– Почему же не полетели?
– Да самой малости не хватало, ракеты у нас не было!

***

– Ты бы, сынок, хоть погулять сходил, – женщина помешала поварешкой в кастрюле и присела на табурет, – посмотри, погода какая: солнышко пригревать начало. А ты все дома…
– Спасибо, Вера Михайловна, – я отодвинул тарелку и встал из-за стола, – я лучше в комнате посижу, почитаю…
– Ну, что ты заладил, Вера Михайловна, Вера Михайловна! Я мать твоя! И отца изводишь, какой он Антон Васильевич, просто – папа!
Я опустил голову и, молча, рассматривал узор на половике.
– Почему, почему, эти совершенно незнакомые люди упорно требуют считать себя родителями?
– Папа? Конечно же, папа! – произнес я, как бы соглашаясь, – Не обижайся, мама, пожалуйста. Я пойду, прогуляюсь…
– Вот и ладно, шапочку только надень, без убора нельзя…
Я надел выцветшую тюбетейку, направился к двери.
– В школе как?
– Нормально, – коротко ответил я и вышел из дома.
В школе было никак.
Со мной никто не общался. Отношения с одноклассниками было обоюдно безразличное. Меня это даже устраивало: чем меньше расспросов, тем лучше. Только однажды на перемене, запершись в уборной, я  невольно оказался свидетелем беседы моих товарищей.
– Он в танке горел, зуб даю! – доказывал один.
– Какой танк, – не соглашался другой, – война давно кончилась, а он наш ровесник. Я в классном журнале смотрел: он даже на второй год не оставался…
– Я слышал, в больницах тоже занятия проводят, – произнес кто-то, – с теми, кто еще в состоянии учиться…
– У него отец на железной дороге работает, может авария, – попытался вступить в спор еще один паренек, но закашлял,  поперхнувшись беломором.
– При чем тут наша война, он в Алжире горел, – первый одноклассник упорно отстаивал версию военного увечья, – он во французском иностранном легионе сыном полка был, а наши военные советники по Ближнему Востоку его на обмен взяли: десять ОАСовцев* за него одного!
Они еще какое-то время курили и спорили, кашляли и плевались на пол, затем прозвенел звонок,  все ушли в класс. Только я так и просидел до конца уроков в тесной  кабинке, не в состоянии выйти из туалета, зайти в класс и посмотреть в глаза одноклассникам.
С того дня, сказавшись больным, что не составило мне особого труда, школу я больше не посещал. Даже на улицу я вышел впервые за несколько дней. Денек, и в самом деле, был по-весеннему замечательный.
Я прошел по центральному проспекту, пересек площадь имени Ленина и свернул к железнодорожному вокзалу. Энск был небольшим провинциальным городком и изначально строился не для прогулок. Летом можно было бы сходить на реку, но сейчас, в  середине апреля, там еще стоял лед. Я миновал проходную вагоноремонтного завода, где работал Антон Васильевич, мой отец.
– Я всю жизнь на заводе, – любил рассказывать по вечерам, вернувшись со смены, – как учеником слесаря начал, так до сих пор с завода никуда не уходил. Меня даже на фронт не взяли. В тылу тоже кто-то должен победу ковать! А я ведь пять раз в военкомат ходил…
Отец выпивал ежедневный стакан, прятал графин с водкой в буфет и садился есть борщ.
– И мой отец, твой дед, все с нашего завода, – продолжал он наставлять меня, – у нас рабочая династия: мы паровозы ремонтируем!
– А раньше, когда паровозов не было? – спрашивал иногда я.
– Паровозы всегда были! – не сомневался Антон Васильевич, – Всегда были и всегда будут! А мы с тобой всегда их будем ремонтировать. Покуда людям надо куда-либо добраться, без паровоза не обойдешься…
– А космос, ракеты?
– Это все ерунда, фантастика! – он, как всегда, был категоричен, – Когда это еще будет. Вон собачку Лайку в космос запустили и то сдохла…
Вот и здание вокзала.
Не знаю почему, но меня упорно тянуло сюда. Я любил гулять по привокзальной площади, пытаясь, что-то вспомнить. Сказать по правде, я ничего о себе не знал. Мне иногда казалось, что в голове у меня чистый лист бумаги.
– Это после операции, сынок, амнезия,  – успокаивала меня мать, – терапия очень мощная проводилась, иначе нельзя было. Доктор говорит, со временем все поправится…
Я слушал ее, тупо глядел ей в глаза, но в глубине души был уверен: это не моя мать!
И еще я твердо знал: это не мой город!
– Работают все радиостанции Советского Союза! – раздался вдруг из  репродуктора голос Левитана, – Передаем важное правительственное сообщение…
Люди побросали свои дела, бежали со всех сторон к зданию вокзала, стараясь не пропустить ни одного слова.
Я застыл на месте, с трудом улавливая смысл сообщения ТАСС.
– Сегодня, двенадцатого апреля… Впервые в истории человечества… Космический корабль «Восток»… Юрий Алексеевич Гагарин…
Толпа на площади уже сходила с ума.
Незнакомые люди обнимались, целовали друг друга, раздавались крики «Ура!». Меня это абсолютно не интересовало.
Я бросился в здание вокзала, подошел к стенду с расписанием движения поездов и нашел ближайший состав на Москву. На железнодорожных путях никого не было: пассажиры поездов, милиционеры железнодорожники, все были сейчас на площади перед репродуктором. Я без труда отыскал подходящий вагон, забрался в ящик под днищем и закрыл за собой крышку.
– Надо срочно добраться до Москвы! Необходимо предупредить Гагарина: стране не нужны живые герои!

*Organisation armee secrete (франц.), буквально - секретная вооруженная организация, военно-фашистская группировка во Франции начала 60-х гг. 20 в.
***

Бортинженера Беркута признали невиновным по всем статьям обвинения!
– Поздравляю! – капитан закрыл коленкоровую тетрадь, положил ее в папку и спрятал в шкаф, наверное, до поры, – Вы действовали в полном соответствии с уставом астронавтики!
Следователь отсутствовал около получаса.
Все это время я изучал личное дело Марии Говдань, а Беркут стоял у входного люка, прислушиваясь к шагам за дверью. Слух у него оказался удивительно чутким. В условиях Луны люди практически не идут, а плывут над поверхностью, но бортинженер задолго уловил стук подошв сапог капитана о пол коридора, успел вернуть папку с документами на прежнее место и уселся на табурет в углу помещения.
– Времена меняются, – разоткровенничался капитан, – сейчас новое мышление главенствует не только на Земле. Мы – часть государства! Пусть очень отдаленная, засекреченная часть, но и здесь на Луне этот кусочек планеты называется Россия! Соответственно и астронавтика у нас теперь с человеческим лицом. Нельзя, нельзя живого человека обрекать на верную гибель. Труп, да! Труп необходимо оттолкнуть от ракеты, а живого… Мы же люди, черт побери!
Произнося эти слова, следователь гордый самим собой  даже привстал за столом и посмотрел наверх.
– Мы, коллегиально обсудили сложившуюся ситуацию. Решено, в отношении командира корабля Говдань Марии Ивановны, бортинженера Сергеяесенина Александровича Дмитриева и астронавта-исследователя…
Капитан на миг запнулся, он не знал моего настоящего имени, отчества и фамилии.
– …астронавта-исследователя Сокола, в связи нарушением внутреннего распорядка лунной базы, выразившегося в проникновении на сверхсекретный объект,  ограничится мерой социальной защиты – дезинфекцией*! Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
Следователь засмеялся, довольный своим остроумием.
– Я так понял, – Беркут покинул свой угол, – мы свободны?
– До поры… С учетом, что дезинфекция проведена, вы, Сергейесенин, свободны, а вас, Беркут, я попрошу остаться!
Сергей мгновенно растворился в пространстве, а мне капитан протянул небольшую пачку бланков.
– Это не допрос, чистая формальность. Мы ведь про вас ничего не знаем, а вы теперь наш полноправный коллега со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями. К тому же, предприятие у нас, сами понимаете, режимное. Анкетку извольте заполнить…
Я бегло пробежал по пунктам.
Совершенно стандартная типовая анкета: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, образование, последнее место работы…
Нет, на втором листе я обнаружил, наконец, характерные для сложившейся ситуации вопросы, – участвовал ли я ранее в космических полетах, количество выходов в открытый космос, типы летательных аппаратов…
– Вы не торопитесь, подумайте, вспомните подробности…
– А тут вообще вопросы какие-то странные, – удивился я, рассматривая третий лист, – особенности функционирования репродуктивной системы в условиях земного тяготения, внематочное закрепление оплодотворенной яйциклетки на орбите, нейроэндокринные нарушения в процессе беременности …
– Это, извините, не для вас! –  следователь  забрал бланк, – Тут в правом верхнем уголочке, видите, буковки:  «м» и «ж». Вы только с «м» заполняйте.
– Заполнил бы с радость, – произнес я и положил всю пачку на стол, – но тут такое
дело…
Я вдруг испугался, что капитан мне не поверит, и все начнется сначала: резиновые жгуты, каталки, кормление через катетер, дезинфекция, допрос…
– Я ведь, сказать по правде, – голос мой дрожал, – я даже сам не знаю, как меня зовут…

*Дезинфекция – акт очистки от инфекционных микроорганизмов.
***

Я выбрал не самое подходящее время для путешествий в ящике под днищем вагона.
– Главное не спать! Замерзнешь!
Стучали колеса на стыках, иногда казалось, что я не лежу  в ящике, а меня волоком тащат по шпалам…
Однажды состав остановился на какой-то узловой станции.
По восторженным крикам, раздававшимся со всех сторон, я догадался, что пассажиры спешат к железнодорожному зданию на стихийный митинг по случаю первого космического полета. Я дождался, когда шум подле вагона стихнет, и, надеясь, что меня не заметят, покинул свое убежище, размять ноги и справить нужду.
Залезая обратно в ящик, я машинально бросил взгляд на стоящий на противоположных путях эшелон с цистернами, перевозящими нефтепродукты. В голове замелькали надписи: «грузоподъемность», «приписан», «дата очередного капремонта», «с горки не спускать»…И номера, нарисованные большими белыми цифрами.
– Шестьсот тридцать четыре, восемьсот двенадцать, ноль восемь, – повторил я вслух несколько раз один из них, пытаясь запомнить, – шестьсот тридцать четыре, восемьсот двенадцать, ноль восемь, главное, не забыть. И тогда все будет хорошо…
Больше такого удачного случая не подвернулось: до самой ночи железнодорожный состав следовал без остановок.  Мне приходилось мерзнуть и терпеть, терпеть, терпеть…
Я очнулся под утро. С трудом пошевелил окоченевшими руками и ногами.
– Живой! Сейчас бы пописать…
Я не знал, что это за остановка, долго ли она будет продолжаться, но терпеть не было мочи, и я начал осторожно выбираться наружу.
– Нет, это не станция! – я увидел белое поле с обеих сторон, невдалеке чернел лес.
Вдруг рядом прогремел ружейный выстрел, заржали кони. Несколько всадников пронеслось по насыпи вдоль состава.
Я лежал между рельсов, прижавшись всем телом к шпалам, чтобы не быть замеченным. Рядом со мной гарцевала лошадь, кто-то колотил прикладом в дверь.
– Открывай! Стрелять буду!
Сразу последовал выстрел в воздух.
– Бандиты! Прямо, как в кино. Остановили эшелон и грабят пассажиров!
– Все проверяйте! – наверное, главарь банды, остановившись невдалеке от моего вагона, отдавал команды, – И ящики, ящики под вагонами не забудьте осмотреть!
– Нет! – вдруг понял я, – Это не бандиты! Эти люди ищут меня…
Мне не было себя жалко. После многих часов, проведенных в холодном, продуваемом ветрами ящике, меня не пугал даже расстрел.
– Пусть выведут на край обрыва,  а затем сбросят труп в канаву, меньше страдать в дальнейшем…
Единственное, что заставляло меня думать о спасении, была задача, стоящая передо мной.
– Москва! Я должен добраться до Москвы! – я перебрался между колес через рельс, с противоположной стороны от всадников, выполз на край насыпи  и с трудом привстал, чтобы помочиться.
– Вот он! – кто-то заметил мой силуэт на фоне заснеженного поля:  поезд был окружен с обеих сторон.
Прогремело несколько выстрелов. С головы, словно ветром, сдуло тюбетейку.
Я прыгнул вниз и покатился с обрыва, затем побежал к лесу. Обрыв был крутой.
Всадники не могли сразу же броситься в погоню за мной, спешились и ограничились беспорядочными выстрелами.
Я бежал к лесу, подальше от эшелона, а над головой свистели пули…
Снег становился все глубже. Я проваливался по колено, с трудом передвигаясь.
– Отличная мишень! – подумал я, барахтаясь в снегу, – Главное, товарищи красноармейцы, не торопиться, слезть с коня, аккуратно прицелиться и…
– Далеко не уйдет! – острая боль обожгла правое плечо, – Живым берите!
Я рухнул лицом в снег, с трудом перевернулся на спину и с ужасом заметил, что преследователям, наконец, удалось спустить лошадей вниз.
– Постарайся не пыжиться! Все должно быть легко и естественно…
Я глубоко выдохнул и задержал, как можно больше, дыхание. Голова закружилась, я почувствовал вдруг, что ничего не вешу и поднимаюсь вверх над землей. Я летел на небольшой высоте над полем. Тюбетейка валялась подле эшелона, а черный лес уже готовился встретить меня своими острыми сучьями.
– Когда встанет совсем невмоготу – наденешь! – неожиданно прозвучал в голове знакомый голос кочегара, и я вспомнил про противогаз, но самое главное, вспомнил номер нефтяной цистерны,  – Шестьсот тридцать четыре, восемьсот двенадцать, ноль восемь! Грузоподъемность – сорок тонн, с горки не спускать и тогда:  все будет хорошо!
Я нащупал холщевую сумку, с которой не расставался ни днем не ночью, даже во время школьных уроков и сна, и успокоился – крепкая резина и гофрированный шланг защитят мою голову от веток…
На огромной скорости я влетел в  лес.
Я был совершенно свободен!


***

– Нет! Неправильно! – Беркут в очередной раз показывал мне, как произносится его имя, – В одно слов: Сергейесенин, а ты подсознательно, как в школе учили, приравниваешь меня к поэту и делаешь между словами ненужный интервал. А я не поэт Сергей Есенин, я бортинженер Беркут по имени Сергейесенин!
Как я уже говорил, Сергей обладал уникальным слухом, мгновенно улавливал ошибку артикуляции. Он успел удивить меня еще во время прохождения декомпрессии: несколько раз делал мне и Марь Иване замечания, когда в разговоре мы пропускал запятые и двоеточия!
– Я в двадцать пятом году родился, – объяснил Беркут, – сразу после трагической гибели поэта. Родители в честь него такое имя мне и дали. Тогда имена необычные не в диковину были: Персострат, Даздраперма*. В ЗАГСе никто и не возражал: Сергейесенин, так Сергейесенин…
– Поэзией увлекались?
– Нет, не очень, – он немного помедлил и продолжил, – они на Лубянке вместе с Яковом Блюмкиным в восьмом техническом спецотделе работали …
Беркут посмотрел на меня и понял, что мне это ни о чем не говорит.
– Сразу после революции, еще при Дзержинском, был создан восьмой технический спецотдел, который должен был разрабатывать и обеспечивать методы защиты государственных тайн и контроль за их соблюдением при помощи оккультных наук. Затем они вошли в тайную мистико-магическую организацию «Единое трудовое братство».
– Ах, вот что, опять живая вода, эликсир жизни…
– Не только, работы было много. А мои старики Есенина отрабатывали.
– А как это, Есенина?
– Это Блюмкин предложил, как бы в шутку, – мрачно произнес Беркут, – первые испытания эликсира на Есенине провести. Блюмкин из экспедиции от Рериха в Москву возвращался через Баку. А там как раз Есенин и отдыхал. Они ведь давно знакомы были. Яков Блюмкин первые образцы, найденные на Тибете, вез, но никто не знал, как препарат действует. Он с Есениным пил в тот день. Подсыпал в водку немного вещества, а когда гулять пошли, столкну поэта в емкость с нефтью, как будто у того акт суицида. После падения в резервуар с нефтью обычно погибают. Все тогда удивлялись, почему Есенин
выжил. Его вытащили, отмыли, ничего ему не сделалось! Он в момент падения уже мертвый был, как мы в ЦПКиО. Есенин даже ничего не понял, пьяный был. А когда из Баку вернулись, Глеб Бокий их всех вызвал и сказал, что руководство приказала Есенина ликвидировать, на всякий случай. НКВД боялось, что он о чем-то догадывается…
– Нормально, – посмотрел я на Сергеяесенина, – поэта повесили в гостинице «Англетер, а сына в его честь назвали…
– Нет! Они не убивали! – Беркут с трудом сдерживал слезы, – Они ничего поделать не могли! Они спорили, доказывали. Их за это позже расстреляли. И Блюмкина, и Бокия тоже расстреляли… Меня в Детский дом отдали. В сорок третьем году мне восемнадцать лет исполнилось, меня на фронт отправили. Я летную школу закончил: «асс истребитель».
Знаешь, какая продолжительность жизни у летчиков была?
Я не знал, но догадывался.
– В том-то и дело, шансов выжить практически никаких, а тут как раз в полк  Мария Ивановна и прибыла, ребят в отряд астронавтов отбирать…
Впервые за весь разговор Беркут улыбнулся.
– Молодая, красивая.  По ней все с ума сходили…
– Постой-ка, ты говорил, что Вера Мухина в сорок третьем году дозатор универсальный изобрела**…
– Вот именно, в сорок третьем! Сорок третий – год Великого перелома!
*Первый советский стратостат, Да здравствует Первое мая.
** В 1943 году в СССР началось производство граненных стаканов, разработанных выдающимся советским скульптором Верой Игнатьевной Мухиной по заданию руководства страны. В 2013 году в России широко отмечалось семидесятилетие граненого стакана, он же «дозатор универсальный – ВМ43».

***

–  Посмотри, Аннушка, кто у меня теперь живет.
Старик-лесничий отворил калитку и повел внучку к дому.
– Зайчик? Нет, нет! Лосенок? Деда, ведь ты обещал мне в прошлом году…
– Ничего я тебе не обещал, лоси в лесу должны жить…
Он  пропустил Аннушку вперед.
– Ну, деда, – разочарованно произнесла девочка, войдя в комнату, – это же мальчик, обыкновенный мальчик.
– Тебе не угодишь! – махнул рукой старик и обратился ко мне, – Внучку встречал, дочка на лето отпустила из Москвы. Вам вдвоем веселее будет…
– Как там, на станции, тихо?
– Тихо, тихо, да кому ты нужен, партизан! Никто тебя не искал и искать не будет. Садитесь за стол, с дороги обедать будем…
Уже почти два месяца я жил в избушке лесника, но совершенно не помнил, как попал к нему в дом.
Старик рассказывал, что обнаружил меня застрявшим в ветвях высокого дерева и долго не мог понять, как я умудрился туда забраться. Он делал плановый обход участка и случайно услыхал какой-то стон над головой.  Даже будучи без сознания, я напрочь отказывался снять резиновую маску, и единственное что он смог сделать, дабы облегчить мне дыхание, отвинтить  противогазную коробку. Несколько дней я провалялся в лихорадке, но старик целебными настоями быстро поставил меня на ноги. Скорее всего, в бреду я поведал ему свою историю, но дед, конечно же, не поверил ни единому слову.
– Болезнь это, – успокаивал он меня, как мог, – с головой у тебя плохо, вот ты и выдумал, Бог знает что. Ничего, подлечим травками, медку поешь и как новенький будешь…
Мне и самому изредка начинало казаться, что все произошедшее со мной всего лишь плод моей больной фантазии. И только небольшой шрам на правом плече, видно зацепила меня таки красноармейская пуля в то злополучное  утро тринадцатого апреля шестьдесят первого года, мгновенно отметал последние сомнения.
– А что старик мне не верит, – размышлял я, часами в одиночестве просиживая в полумраке чердака, – так это еще и лучше. И ему и мне меньше проблем…
Что будет со мной дальше, я и представить себе не мог, только за три летних месяца  я был относительно спокоен.
В поселок и на станцию я ходить не рисковал, но подле дома гулял. Когда пошли колосовики, иногда  вдвоем с Аннушкой с утра уходили подальше в лес.
Где-то в начале августа мы возвращались с корзинами полными грибов…
– Погоди чуть-чуть, – Аннушка неожиданно остановилась, прислонилась спиной к березе, медленно сползла по стволу на землю,  –  устала я что-то…
Она сидела прямо на земле, закрыв глаза и приоткрыв рот, казалось, спит. 
Я поставил корзинку рядом, но садиться не стал: меня насторожил какой-то неясный шум. Стараясь ступать как можно тише, я начал пробираться сквозь заросли малинника. Лесничий не раз предупреждал нас, об опасности столкнуться в лесу с медведицей.
– Природа так устроена: она своих медвежат охраняет, на человека бросится – считай, пропал! От медведя не убежишь и на дерево не залезешь, достанет…
Но это был шум не медведя, тут я был спокоен: я уже различал человеческие голоса. Скорее всего, мне тогда надо было развернуться и бежать. Бежать, как можно дальше от этого места, но я упорно продвигался вперед. Наконец заметил, на залитой солнечным светом поляне расположились какие-то люди…
– Рядовой Антипин! Ко мне! – командовал высокий крепкий мужчина, старшина, – Упор присев, принять! Упор лежа, принять!
Молодой солдат неловко, под дружный смех окруживших их товарищей выполнял приказания своего начальника.
– Пятнадцать раз отжаться, – старшина неспешно закурил,  – спину не выгибать! Не гни спину, я сказал!
  Осторожно раздвинув кусты, я  увидал, что рядом с солдатами  на пне  расположились два человека.  Один из них был в форме офицера Советской Армии, другой – человек в штатском.   Они о чем-то переговаривались, склонившись над картой.
– Товарищи, потише! Мы не на прогулке! – строго произнес офицер, встал с пня  и обратился к старшине,  – Да, оставь ты его, Петрович в покое, пусть расслабится… Политинформацию, лучше,  проведите, в свете  последних событий…
– Есть, провести политинформацию, товарищ капитан! – щелкнул каблуками старшина, –  Рядовой, Антипин! Встать, смирно! Свободен…
Солдаты отошли от пня подальше и уселись на землю. Старшина достал из полевой сумки газету, пристроился на пеньке и начал вслух читать последние новости:
– …пилот второго космического корабля «Восток-2», запущенного в августе 1961 года гражданин Советского Союза Титов Герман Степанович.  С шестое по седьмое августа 1961 года майор ВВС Герман Титов совершил космический полёт продолжительностью одни сутки и один час, сделав семнадцать оборотов вокруг Земли, пролетев более семисот тысяч километров…
Старшина сидел спиной ко мне, порывы ветра относили слова в сторону, я слышал только отдельные фразы, к тому же солдаты слишком активно  участвовали в обсуждении главного события последних дней:  полета космонавта номер два.
– Надо скорее вернуться назад, – я был донельзя взволнован новостями, – ни Аннушка, ни лесничий ничего не знают о полете Титова!
– …В полёте имел позывные «Орёл», – продолжал докладывать старшина, –  спускаемый аппарат приземлился вблизи города Красный Кут Саратовской области…
– Живой! – обрадовался я, – Второй человек за последние месяцы побывал в космосе и остался жив!
Внезапно старшина поднялся с земли, скомандовал:
– Взвод! Встать!
Солдаты вскочили со своих мест, построились в ряд.
– Но, не смотря на успехи нашей Великой Родины в освоении космического пространства, – продолжал старшина, – нельзя забывать о постоянной угрозе империалистического окружения Советского Союза во главе с нашим главным противником Соединенными Штатами Америки…
Он медленно шагал вдоль строя солдат и неожиданно скомандовал:
– Вспышка слева!
Бойцы попадали на траву, прижимаясь всем телом к земле, стараясь укрыться за стволами спиленных деревьев, валявшихся на поляне, демонстрировали старшине, как они укрываются от ударной ядерной волны.
– Взвод! Газы! – последовала новая команда.
Раздался шум, натягиваемых противогазов.
Я тоже машинально, как когда-то учил отец, распахнул свою сумку и выхватил противогазную маску.
Гражданский  внезапно поднялся, осматриваясь по сторонам, глянул вдруг в мою сторону, наверное, заметил, как в кустах сверкнули стекла в глазницах противогаза  и вдруг наши взгляды столкнулись: я узнал своего «отца» – Антона Васильевича!
– А вы говорите, зря приехали! – засмеялся Антон Васильевич и бросил окурок на землю, затоптал каблуком, – Нет, братцы, не зря…
От неожиданности я замер на месте.
–  Сынок, вот ты где, – он пошел мне навстречу, – а мать дома волнуется…
Я попятился, уткнулся во что-то спиной, обернулся.
Автоматчик, тихо подкравшись, уже стоял позади меня.
– Иди, следопыт, тебя родители переискались,  –  улыбнулся солдат, подтолкнул меня прикладом вперед и обратился к Антону Васильевичу, – тут бойцы еще девчонку задержали, она с ним была…
– У него после операции с головой проблемы, – объяснял Антон Васильевич лесничему, когда нас привели в избушку, – видите, лицо в шрамах и волосы после терапии почти не растут.
Они сидели за столом, просматривали документы лесника, офицер составлял протокол задержания. Аннушка лежала в углу на кушетке, спала. От всего произошедшего с ней случилась истерика, кто-то из бойцов сделал укол, и она успокоилась.
– Я и то, заметил, – оправдывался старик, – но не гнать же его. Я, как тогда на дереве в противогазе его обнаружил, так испереживался…
– Да мы вам признательны, – капитан заполнил последний бланк опроса свидетелей и попросил лесника расписаться, – к вам претензий нет:  без вас он совсем пропал бы!
Вскоре подъехал газик.
– Выводи, Петрович, – обратился офицер к старшине.
  Мы вышли из дома, и Петрович ловко, одной рукой затолкал меня в машину.
– Вы меня сразу расстреляете или сначала пытать будете? – спросил я, когда автомобиль тронулась.
– Да что ты, сынок? Что ты говоришь-то, мы же не фашисты, – мне даже показалось, что в глазах у Антона Васильевича стоят слезы, – ты болен! Тебе в больницу надо!

***

– Сергейесенин, откуда в Стиксе вода?
– Стикс? – переспросил он и рассмеялся, – А ведь и, правда – Стикс! А я – кормчий, Харон, перевожу тебя в царство мертвых…
Мы около часа уже плыли по полутемному сводчатому тоннелю. Наверное,  в целях экономии электроэнергии, светильники на стенах загорались тусклым светом только в момент перемещения катера в очередной отсек. Освещение позади нас мгновенно гасло, а то, что лежало впереди, скрывала кромешная тьма.
Перед отплытием нас вызвал капитан-следователь, вручил пакет с протоколами следственных мероприятий и поздравил с прибытием на территорию лунного государства.
– Период реабилитации, декомпрессии и проверки личностей успешно завершен. С этого момента вы считаетесь полноправными членами нашего сообщества! Добро пожаловать в столицу автономной лунной республики в составе Российской Федерации!
Только тогда я узнал, что место, в котором мы провели так много времени, всего лишь пограничный центр приема космических аппаратов – пресловутые лунные ворота. Основные объекты государства в целях обеспечения безопасности  располагались на поверхности  обратной стороны Луны.
– Подальше от лишних глаз, – пояснил капитан напоследок,  – чтобы с Земли никто ничего не заметил. Сам понимаешь, в наше сумасшедшее время спрятаться можно только в тени!
Мы разместились на небольшом плавсредстве, чем-то напоминавшим катер, но, вследствие небольшой гравитации на планете,  практически не погружавшимся в воду: он буквально скользил по поверхности канала.
– Вода источник жизни! – бортинженер перегнулся через борт и зачерпнул воду рукой, брызги разлетелись необычными для Земли крупными шариками, – Без нее и атмосферы бы на станции не было. Она и в пищу идет, и на кислород расщепляется, и канализацией служит! А так же, как видишь, идеальная лунная дорога и универсальный носитель информации.
– А загрязнение? За столько лет эксплуатации объекта, река должна уже давно превратиться в сточную канаву.
– В центре Луны расположены мощные регенерационные установки, а эксплуатация не такая уж и высокая, – мрачно ответил Сергейесенин, – здесь и, в самом деле, царство мертвых. И за счет этого максимальная экономия: пищи, воды, кислорода, одежды! Нахлебники тут не задерживаются…
– А куда их отправляют?
Беркут ничего не ответил, но я и сам мог предположить их судьбу.
– А кольца откуда?  Прямо как в метро! – я с удивлением рассматривал свод, – Как их с Земли доставляли?
– Ты что, не заметил, – бортинженер  повернул руль, и мы поплыли вдоль стены, – это же естественный тоннель, природное образование!
– Но свод из металла, – не мог поверить я, – серебристый какой-то металл…
– Алюминий! Обыкновенный алюминий!
– Откуда на Луне столько алюминия? Самолеты переплавляли?
– Ну, ты даешь! – в очередной раз я разочаровал товарища своей безграмотностью, он привстал с места и начал докладывать хорошо заученный урок, – Алюминий. Атомный номер – тринадцать, атомная масса – двадцать шесть целых, девяносто восемь тысяч сто пятьдесят четыре сто тысячных. Серебристо-белый металл, легкий, два целых, семь десятых грамма на сантиметр кубический.  По распространенности в природе алюминий занимает третье место среди элементов и первое среди металлов. А, будет тебе известно, на Луне это вообще, можно сказать, единственный элемент. Луна на девяносто девять целых и девяносто девять сотых состоит из алюминия! Она поэтому и светиться в небесах по ночам белым пятном. Будь Луна из меди, была бы красная…
Он, довольный ответом,  сел на место и рассмеялся.
– Представляешь, какое было разочарование американцев, когда оказалось, что кусочек лунной поверхности стоит не дороже кухонной кастрюли!
– А что же они на Землю доставили?
– Пыль, космический мусор, обломки упавших метеоров. Этого добра и на нашей планете хватает…

***

– Перекусить пора! – бортинженер вынул из вещмешка небольшую картонную коробку.
Первый раз за время пребывания на планете мы питались самостоятельно. До этого, даже после акта дезинфекции, в период допросов у следователя, нас продолжали кормить посредством катетеров.
– Порядок в пограничном пункте такой, – пояснил мне капитан, прервав допрос на обеденный перерыв, – аппараты прилетают, астронавты периодически сменяются, вот, чтобы ничего и никого не перепутать, всех принудительно и кормят. Видишь, даже меня!
И действительно, в тот раз старшина Петрович привычно завалил своего командира на письменный стол, спеленал жгутом руки и, вставив ему в глотку катетер, напоил крепко заваренным чаем…
– Смотри, – Сергей раскрыл коробку, – это – лунная еда!
Он протянул мне желтоватый кубик с высотой грани примерно в четыре сантиметра. Я принюхался, еда ничем не пахла.
– Очень удобно, – он взял такой же кубик себе и начал его грызть, – никогда не надо думать, что сегодня будет на завтрак, обед или ужин. Полный набор аминокислот, белков, жиров, витаминов и, короче, сам знаешь, что там организму необходимо…
Я откусил кусочек, вкус напрочь отсутствовал!
– А запивать прямо из Стикса будем? – я попытался зачерпнуть воды.
– Священную воду не трожь! Я же сказал она и дорогой и канализацией служит. Ее перед употреблением кипятить надо, а на Луне это проблема…
Он достал алюминиевую фляжку, протянул мне.
– С санитарами договорился. Вообще-то, на Луне сухой закон, но все ведь люди…
– Ну, вот опять, – я взял флягу, но пить не решался, – выпью и очнусь где-нибудь на Плутоне.
– Ты не бойся, спирт чистый, медицинский, – он отхлебнул сам, затряс головой, чтобы не обжечь гортань, – не разбавленный…
– Я тоже выпил, тепло разлилось по телу, потянуло к расспросам.
– Послушай, Серега, почему Мухина дозатор разрабатывала? Она же скульптор, художник…
Беркут немного помолчал, подождал, пока спирт подействует, собрался с мыслями.
– Это Сталин лично решал, кому и чем заниматься. Она же человек проверенный, лауреат! Знали, не подведет! Пытались без нее, ничего не получилось! Горный инженер Славянов* занимался: с десятью, двадцатью и даже тридцатью гранями предлагал прибор делать, но в главном ошибался…
– Какие проблемы-то? – я еще раз приложился к фляге.
– Он из металла хотел отливать, дорого и неэкономично! А Вера Игнатьевна сразу, как ее подключили, решение нашла. Талант он и есть талант!
– А почему из металла нельзя?
– Я же сказал неэкономично! У нас по стране сотни тысяч труб, миллионы автоматов с газированной водой на улицах  стояло. В каждом стакан-дозатор, а то и два. Где столько металла набрать…
– А зачем столько дозаторов?
– Ты что? Это же целая космическая армия. В нужный момент газировка заменится на эликсир, поступит команда сверху. И все – «ПОЕХАЛИ!» Выпил стакан, забрался на трубу с автоматом и связкой гранат и вперед! На Америку, Англию, Германию, да куда хочешь, хоть на Луну…
– А из горла нельзя? Или из другой какой посуды?
– Тут идеальная точность необходима! Вот, как ты будешь поллитра на троих делить?
– Ну, по булькам, например!  Полулитровая бутылка водки содержит ровно двадцать один бульк. Соответственно по семь бульков на рыло!
– Ты даешь, Сокол! У нас один бульк знаешь, сколько получается? Делим ноль пять литра на двадцать один. Итог: двести тридцать восемь целых, ноль девяносто пять тысяч двести тридцать восемь миллионных. И еще дальше, хрен знает сколько, в периоде! Да, твой бульк – это второе число «пи»! А здесь, как в аптеке точность нужна!
Я вынужден был признать его правоту.
– Послушай, Сергейесенин Александрович, а если литр выпить, куда можно улететь? На Марс?
– Нет, Марс с литра пролетишь! – он отхлебнул  из фляги, – Так, пожалуй, и до Юпитера хватит, но туда еще никто не летает…
В тот момент я заметил впереди по курсу лодки огни лунной столицы.

* Славянов Николай Николаевич (1878-1958), советский гидрогеолог, в 1942-43 годах по заданию советского правительства разрабатывал граненый стакан-дозатор, с 1946 года член-корреспондент Академии наук СССР.

***

В конце шестьдесят четвертого, а точнее в октябре месяце, один из сердобольных санитаров во время подготовки к процедуре электрошока шепнул мне, что «кукурузника»* сбросили и, скорее всего, меня скоро отпустят из клиники.
Я же, однако, прекрасно усвоил, что от перемены мест слагаемых сумма не изменяется, и мучения мои продлятся, один Бог знает, сколько еще времени!
Я, как всегда, оказался прав!
Только в начале марта шестьдесят восьмого года меня привели, наконец, в кабинет главврача, и тот сообщил мне, что я практически здоров.
– Вот видите, молодой человек, медицина не стоит на месте, – доктор пальцем задрал мне верхнее веко, отразил лобным рефлектором свет от настольной лампы и внимательно осмотрел глаз, – вам, юноша, не по больницам валяться, учиться пора!
Перед выпиской меня неожиданно навестила Аннушка.
Понятия не имею, как она смогла меня разыскать, если только, мелькнула у меня в голове крамольная мыслишка, не действовала она по чьему-либо специальному заданию с целью что-либо у меня выведать.
Но я, все равно, был очень рад ее приезду.
Из маленькой девочки с косичками превратилась она за прошедшие годы в стройную зрелую девушку. Она заканчивала восьмой класс, собиралась учиться дальше, а потом поступить в престижный ВУЗ. Отец ее трудился в каком-то секретном учреждении, и большую часть времени ее родители проводили в командировках. Говорить нам было не о чем. Мы вышли на двор и сели на скамейку, погреется на солнышке. Глядели друг на друга и смеялись, вспоминая то лето.
– А ведь дедушка мой умер, – сказала она, улыбаясь, – как увезли тебя, так и занемог сразу. Ни мед, ни травы не помогли. А раньше вообще не болел…
– Это я во все виноват, не надо было вовлекать его в мою историю…
– Не вини себя, – она положила руку на мое плечо, – никто ни перед кем ни в чем не виноват. Он старый был: рано или поздно мы все умрем…
– Мы все умрем, – повторил я, – стране не нужны живые…
Я чуть было не произнес герои, но, не закончив фразу, замолчал.
– Стране вообще никто не нужен! –она встала со скамейки и направилась к выходу, – Отец всегда повторяет, что нашей стране не повезло с народом!
 Перед тем, как открыть стеклянную дверь, Аннушка обернулась и помахала мне рукой на прощанье.
В регистратуре клиники долго не могли решить, куда меня отправить после выписки. Вера Михайловна и Антон Васильевич к тому времени уже скончались. Жилплощадь в Энске, где я проживал вмести с ними до шестьдесят первого года,  была ведомственная, от вагоноремонтного завода. Я даже при всем желании не мог на нее претендовать. К тому же, не смотря на успехи отечественной медицины, упорно настаивал, что они никогда не были моими родителями.
И тут  в очередной раз пришел мне на помощь верный противогаз.
Одна из женщин, работавших в регистратуре, тщательно осматривала перед выдачей мои личные вещи и  вдруг обнаружила сбоку противогазной сумки фанерную бирку, пришитую суровыми нитками. На бирке была выжжена надпись, точнее, целый текст: фамилия, имя, отчество и год рождения.  Чуть ниже – номер паспорта и, самое главное, домашний адрес.  Еще имелся штамп, поставленный на противогазной сумке несмываемой штемпельной краской: г. ЛЕНИНГРАД,  ЦПКиО им. С.М. КИРОВА.
Она вслух прочитала фамилию.
– А это кто? – женщина с удивлением посмотрела на меня.
– Отец! – не задумываясь, ответил я, – Он на меня противогаз перед прогулкой надел. Боялся, что термоядерная война начнется, и я отравлюсь ядовитыми газами. Родители меня из дома без противогаза не выпускали.
– А мать, где мать-то? – продолжала допытываться работница регистратуры.
– Не знаю, мать совсем не помню…
– Бывает, – вздохнула женщина, – Ладно, поезжай к отцу, в Ленинград.
Она оформила документы, в бухгалтерии мне выдала небольшую сумму денег на проезд к месту проживания.
Я отправился на вокзал, чтобы купить билет на московский поезд…

* В октябре 1964 года пленум ЦК КПСС освободил первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета министров СССР Никиту Сергеевича Хрущева от занимаемых должностей.

***

– Семнадцатый вызывает двадцать пятый! Повторяю, семнадцатый вызывает двадцать пятый…
Мы стояли посреди площади, расположенной в глубине лунного кратера, где-то рядом, совсем как на вокзале, надрывался ретранслятор, безуспешно пытаясь кого-то куда-то вызвать.
– Achtung! Achtung! – неожиданно громкоговоритель заговорил по-немецки, – Siebzehntel…
Но меня заинтересовало совершенно иное!
Впервые за все время, проведенное на Луне, я, наконец, увидел окно! И не просто окно, гигантский, стеклянный, сферический купол, открывающий невероятный вид на Вселенную. Над головой чернел безграничный космос, засыпанный миллиардами точек звездных галактик.
Я крутил головой во все стороны, пытаясь отыскать родную планету.
– Не старайся, шею свернешь, – Беркут понял, что я ищу Землю, – я же говорил: мы же на обратной стороне Луны, отсюда  не видно. И, вообще, веди себя естественнее. Документы у нас в порядке, но твое поведение может вызвать не нужный сейчас интерес у лунных патрулей.
Сзади нас  прозвучал клаксон, и мы вынуждены были отойти на обочину дороги. Мимо нас промчалась колонна автомобилей на воздушной подушке.
– На Луне почти вся техника без колес, – пояснил бортинженер, – сила гравитации маленькая, выгоднее за счет воздушного потока перемещаться, нежели дороги выравнивать.
Дороги были в ужасающем состоянии. Будь мы сейчас на Земле, идти по такой поверхности вряд ли бы смогли: неровные, покрытые сеть острых шипов. Нас спасало только то, что мы не шли, а фактически плыли над поверхностью.
– Это же естественный поток алюминия, – Сергей в очередной раз занялся просветительской деятельностью, – миллионы лет назад, когда температура планеты составляла шестьсот шестьдесят шесть градусов по Цельсию, металл бурно плавился и кипел. Кислорода на планете нет, поэтому процесс мог продолжаться бесконечно долго.  Зато в глубине Луны имелись инертные газы, они-то и образовали при постепенном охлаждении, извилистые ходы, своды и пещеры. Когда газы вырывались наружу, появлялись кратеры.
– Погоди, – я вспомнил  недавний лекцию об алюминии, – ты же сам в прошлый раз  говорил, точка плавления шестьсот шестьдесят градусов…
– Ладно, придираться, зато, как красиво: элемент номер тринадцать имеет температуру плавления шестьдесят шесть градусов!
– Действительно, красиво, металл Сатаны имеет температуру плавления равную числу Сатаны! Ну, а свод? Я никогда не поверю, что его доставили с Земли.  Невероятно, но он полностью перекрывает кратер! Только не уверяй меня пожалуйста, что свод тоже из прозрачного алюминия и образовался естественным путем в результате природного катаклизма!
Можно было подумать, что свода, вообще, нет, и мы находимся в открытом космосе. Метеориты, сотни, даже тысячи метеоритов ежесекундно на огромной скорости ударялись с тихим звоном о невидимое стекло и отскакивали в сторону – настоящая космическая музыка!
– Свод был всегда! И он из окиси алюминия: сапфировое стекло! – Сергейесенин осмотрелся по сторонам, как будто боясь, что нас подслушают, и шепнул мне прямо в ухо, – Лунная база тоже была всегда! Это наши астронавты появились здесь в сорок восьмом году!
– А раньше кто здесь был? Немцы? – я вспомнил недавнее объявление на немецком языке,  – Или американцы?
– Американцы сам знаешь, когда были на Луне. А немцы до Луны так и не добрались, – он снова осмотрелся по сторонам, – говорят, фюрер лично в сорок третьем проводил первый экипаж в космос, но я не верю: все силы были брошены на Восточный фронт…
– Кто же создал купол?
– Подумай сам, кто мог сотворить такое чудо,  – еще тише произнес бортинженер, – только гуманоиды…
***

– Билеты на Москву оформляются  за пятнадцать минут до прибытия поезда, – кассирша захлопнула перед моим носом окошко.
– Поезд проходящий, – всезнающий старик встал позади меня, – они по факту свободных мест перед самым прибытием продают. Иди, парень, погуляй, а я очередь за тобой подержу. Еще больше часа до отправления.
Я отошел в сторону и присел на скамейку.
– …Да он в любой дом мог прийти, как свой, – две немолодые женщины беседовали о чем-то, одна утирала платком слезы, – его ведь любой пустил бы… И девочки две остались маленькие совсем, жене-то как, одной…
– Ну, ей уж помогут, не волнуйся, – вторая не плакала, равнодушно достала из сумки газету, развернула, перед глазами мелькнуло знакомое лицо, – это нам с тобой никто не помогал, когда овдовели…
Я встал с места, подошел к киоску «Союзпечать» и купил газету, увидел на первой странице знакомый всему миру портрет в черной траурной рамке.
– 27 марта 1968 в авиационной катастрофе вблизи деревни Новоселово Киржачского района Владимирской области во время тренировочного полета на самолете УТИ МиГ-15, погиб Юрий Алексеевич Гагарин…
– Это я во всем виноват! – я бросил газету в урну, сел на скамейку и обхватил голову руками, – Я валялся по больницам, я не смог добраться до Москвы и предупредить космонавта о грозящей опасности…
Год назад погиб Владимир Комаров, но оставались еще Титов, Терешкова, Попович…
Сил моих для борьбы, однако, больше не было.
Я вернулся к железнодорожной кассе и купил билет в Ленинград.

***

– Так он в больнице, – женщина, открывшая дверь, с удивлением смотрела на меня, – а ты, парень,  кем ему будешь-то?
– Я сын, я в клинике несколько лет лежал…
– А, понятно, – вздохнула она в ответ, – а я соседка, Валентина.  Мы недавно переехали из Колпино. Он нам ничего про тебя не рассказывал. А ты похож, однако…
Она с интересом всматривалась в мое зарубцованное шрамами лицо, безволосый череп, пытаясь найти сходство с отцом.
Соседка еще раз вздохнула и начала рассказывать подробности.
– Он ведь в ЦПКиО работает…
– В кочегарке,  – поспешил вставить я, – мусор в топке сжигает…
– Да, в кочегарке, – обрадовалась Валентина, поняла, что я не вру о своем родстве, – они как раз мусор-то и сжигали, экстренное ночное дежурство. Все в противогазах работали, отход какой-то ядовитый был. А ему противогаза почему-то не хватило, он прилег с устатку, уснул и угорел…
– Он мне на прощание свой противогаз отдал, – я раскрыл сумку и натянул резиновую маску, – он меня из дома без него не выпускал!
– Точно, сын! – еще больше обрадовалась женщина моему сходству с отцом, прижала меня к груди и расплакалась, – Надо сходить в больницу, может, жив еще батька-то…
После долгого отсутствия я совершенно не ориентировался в городе, и она вызвалась меня проводить.
– Он же один совсем, ты, оказывается, в клиники, жены нет. Вот мужики с работы и попросили передачи ему носить. А мне что, я привычная …
Она быстро накинула пальто, и мы вышли на улицу.
– Там, направо, мост на Елагин остров  в ЦПКи О, если помнишь, а нам – налево, по Морскому проспекту…
Дошли мы очень быстро.
После провинциальной клиники, в темном подвале  которой провел я большую часть своей жизни, эта больница показалась мне роскошным дворцом.
– Свердловка*! – соседка не скрывала своего восхищения и удивления, – Это ж надо, в такую больницу попасть. Палата одноместная, обслуживание сказочное: врачи, анализы, уколы.  Сестричка при нем круглосуточно дежурит. Мы все понять не можем, обычный работяга из кочегарки…
– Он не обычный рабочий из кочегарки, – неожиданно для самого себя произнес строго я, – он на «ОБЪЕКТЕ» работает!
– Только недолго, – санитарка выдала нам белые халаты и провела по коридору, – и передачу сегодня не оставляйте, кормят у нас хорошо, да он и не ест ничего, в коме…
Мужчина лежал на широкой больничной кровати.
Лицо его я не смог разглядеть: рот и нос закрывала полупрозрачная пластиковая маска с гофрированным шлангом, по которому в легкие поступал кислород. Череп был тщательно выбрит и покрыт сетью приклеенных пластырем электродов. Тоненькие разноцветные проводки соединяли голову с датчиками, стоящими рядом с кроватью на тумбочке. Попискивали и мигали лампочками приборы, из большой стеклянной колбы, подвешенной на стойке, в вену по резиновому шлангу поступал биологический раствор.
– Больной! К вам сын! – санитарка нагнулась над кроватью, посмотрела  прямо в глаза, – Вы меня слышите? Если – да, моргните обоими глазами, если – нет, одним.
Мужчина не просто заморгал, замычал через маску, попытался поднять свободную от катетера руку.
– Понял! – обрадовались женщины, – Подойди, парень, пусть отец тебя обнимет.
Я подошел к кровати, нагнулся, всматриваясь в лицо кочегара.
– Да ты не бойся, ближе, ближе, – подтолкнула меня санитарка, – отец ведь…
  Я, почти что, прижался к совершенно незнакомому мне человеку.
Он вдруг застонал, обхватил меня рукой и прижал к груди.
– Все хорошо! – я понял, что кочегар не забыл нашу давнюю встречу в парке, – Я вернулся! Я живой!
– Ну и, слава Богу, узнал! – перекрестилась соседка, – Все по-людски, по-людски…

* Больница им. Я.М. Свердлова, во времена СССР – медицинское учреждение для лечения партийной номенклатуры, в настоящее время клиника № 31 Петроградского района Санкт-Петербурга.


***

– Да! Я –  Никто и имя мое – Никак! – произнес я как можно тверже, глядя прямо в глаза патрульному.
– Да не волнуйтесь вы: Никак, так Никак, – офицер просмотрел внимательно мой лунный паспорт,–  главное, регистрация в порядке! Сами знаете, какое сейчас время!
Он козырнул нам и уселся в коляску  полицейского луноцикла, прикрылся по самые плечи куском брезента и кивнул головой водителю – трогайся!
Патруль исчез так же внезапно, как и появился.
– Близится двойной юбилей, – пояснил мне Сергейесенин, – шестьдесят лет автономной Лунной республики в составе Российской Федерации и шестьдесят пять лет со дня первой высадки на планету советских астронавтов. По этому случаю объявлен массовый возврат: не на троих же руководителям государства годовщину отмечать.
– Массовый возврат? Ты имеешь в виду…
– Да, да! Покойников из лунного спецхранилища будут  реанимировать. Контингент разношерстный: и сороковых годов ортодоксы, и романтики шестидесятники. Я уж не говорю про господ последней волны, конца двадцатого и начала двадцать первого веков: новые русские астронавты, приезжие гастарбайтеры. Им всем договориться между собой весьма сложно будет…
– А когда торжества начнутся?
– Уже, уже начались! Мы ведь с Марь Иванной  тоже специально вызваны: отряд второго потока! Тем более, сама Марь Иванна!
– А первый поток?
– Первый поток полностью погиб. Ничего от них не осталось! Астронавты  сумели прилуниться, стояли у входа в кратер…
– Гуманоиды? Станцией владели гуманоиды?
– Конечно! Никто, никогда, ничего не создавал. Сам знаешь, гораздо удобнее что-то захватить, чем  строить с нуля. Находишь маленький тихий городок на берегу холодного северного моря: дворцы, проспекты, храмы, порт – все уже готово. Жители миролюбивые, радушно тебя встречают, показывают сами, где и что надо захватить в первую очередь: почту, аптеку, телеграф…
– И вот готовая столица Российской империи, она же – окно в Европу!
–… Первый поток стоял до тех пор, пока кислород не закончился. Самые отчаянные, дабы не мучиться и одновременно устрашить гуманоидов своей несгибаемой волей строителей коммунизма совершили акт массовой разгерметизации. Я подозреваю, что их специально для этого и готовили, показать, на что способен советский астронавт!
– Подействовало?
– Сто процентов! Следующий поток, мы с тетей Машей в нем прибыли, пропустили сразу после посадки. Ну, а дальше как в коммуналке: кто первым встал, того и тапочки!
– Выжили хозяев из родного дома? Гуманоиды оказались слабее…
– Тут все сложнее, я подозреваю, что, отряд был полностью уничтожен уже на станции,  гуманойды, скорее всего,  мимикрировали в нас, астронавтов второго потока.  Через нас же вернулись на Землю, а затем попали в высшие эшелоны власти. Откуда простому работяге знать, кто управляет страной.  Многие считают, что правительства ведущих мировых держав контролируют инопланетяне.

***

– Не пять звездочек, конечно, но жить можно, – произнес Беркут у входа в здание
«Red Moon Hotel *», – несколько дней здесь поживем, а там война план покажет.
В фойе я успел заметить несколько человек, дремавших в креслах – похоже мест в гостинице на всех не хватило. Под потолком на экране телевизора транслировалась какая-то передача с Земли. Качество сигнала было отвратительное, картинка дергалась. Никто, впрочем, телевизор не смотрел, звук был приглушен, но по отдельным, долетевшим до меня словам: комбайн, бригада, звеньевой, трудовые успехи – я догадался, что программа посвящена сельскому хозяйству.
Сергейесенин предъявил командировочное предписание: для нас номера оказались забронированы.
– Отдельные номера, – я не ожидал, что в такой затрапезной гостинице для каждого жильца предназначена индивидуальная комната, – а удобства где, в коридоре, душ в номерах имеется?
После многочисленных испытаний хотелось, наконец, сходить в туалет и помыться.
Женщина, оформившая нас на постой и выдавшая пластиковые карточки, услышав мой вопрос, оторвалась от бумаг  и внимательно посмотрела на меня. Даже рот от удивления непроизвольно раскрыла.
– Пойдем скорее, думай, прежде чем вопросы задавать! А еще лучше – молчи! Кругом же люди! Нам лишние разбирательства сейчас не нужны: кто такой, да почему не в курсе…
Мы прошли по небольшому тоннелю в круглый зал.
– Здесь не номера, а индивидуальные ячейки, – Сергейесенин указал мне на крышки люков, расположенные по периметру помещения  несколькими ярусами от пола до самого потолка, напоминавшие камеры хранения на железнодорожном вокзале, – размещаешься внутри  и подключаешь шланги жизнеобеспечения.
Я быстро пересчитал, ровно девять рядов по высоте.
Интерьер зала напомнил мне американские фантастические фильмы: нажимаешь на кнопку – из стены выезжает капсула, крышка плавно поднимается, приглашая расположиться на удобном ложе…
– Твой номер – третий! – он сверился с магнитной картой, выданной в вестибюле отеля, – Как раз в круге первом в самом низу. Я тебе помогу, пока никого поблизости нет. Запоминай, в другой раз самому придется все делать…
Беркут отыскал мою ячейку, опустился на корточки и вставил карту в приемное устройство. Замигала лампочка на лицевой панели, раздался  шум электромотора, но люк не открылся, и бортинженеру пришлось приложить силы, чтобы его распахнуть.
– Давно не пользовались, – он на половину туловища залез в ячейку и начал вытаскивать наружу всевозможные шланги, – да и ремонтировать тут некому…
Я заглянул в свой «гостиничный номер», более похожий на духовку газовой плиты.
– Одежду придется выкинуть, ты слишком выделяешься своим земными шмотками, лишние вопросы, проверки. Я договорюсь о фирменном комбинезоне, да и подключаться сподручнее раздетым…
Бортинженер носил специальный костюм астронавта, сшитый из прочного авиационного перкаля: множество молний, шнуровок и карманов на заклепках. Он и Марь Иванна даже в период прохождения декомпрессии были облачены в одежду соответствующую пребыванию на Луне. Я же вышел из дома на прогулку в старом драповом пальто, которое у меня отобрали мусорщики в ЦПКиО, хлопчатобумажных штанах и шерстяном свитере на голое тело. В этой одежде я и ходил до сих пор.
Я скинул одежду, разулся и собрался лезть внутрь.
– Погоди! Первым делом подсоединяемся к системе жизнеобеспечения, – Беркут помог мне подключиться по всем правилам пребывания в лунной гостинице, – для дыхания синий шланг  с намордником, наподобие  кислородной маски, не перепутаешь. Шлем танкиста одеваешь на голову. Великолепная защита от случайных травм и тому же имеются встроенные наушники, здесь на Луне неплохую музыку иногда транслируют. В наморднике имеется трубка с загубником, как у акваланга, для подачи пищи и воды – красного цвета, сразу вставь в рот.  Отвод продуктов жизнедеятельности через резиновые трусы с желтым гофрированным патрубком. В торцах ячейки маленькие отверстия для подачи воды и сжатого воздуха под напором, тут тебе и душ и полотенце. Автоматика сама определит, когда тебе назначить водные процедуры…
– Сергей, – перед тем, как надеть кислородную маску, взять в рот загубник и нырнуть в духовку, я поспешил задать давно волновавший меня вопрос, – ты часто летал с Земли на Луну?
– Да я и не припомню, – удивился Беркут, – для меня это не событие, а обыденность.
– А обратно, – этот вопрос меня и беспокоил больше всего, – сколько раз ты возвращался с Луны на Землю. Я смогу вернуться домой?..
Он с удивлением посмотрел на меня.
– Обычно меня вызывают по телефону и сообщают дату старта, – он начал припоминать подробности, – раньше, в пятидесятые, вызывали телеграммой или с посыльным. Я приезжал в ЦПКиО, выпивал стакан, затем старт и Луна. Такой цикл повторялся всякий раз…
Он замолчал, пытаясь, что-то сообразить.
– Я не помню, как и почему я снова оказывался на Земле…

* Гостиница «Красная Луна» (англ.)


***

Отец скончался на третий день после моего приезда в Ленинград.
Накануне вместе с соседкой Валентиной мы был в Свердловке, беседовали с лечащим врачом-пульмонологом. Он что-то говорил о положительной динамике, об огромном терапевтическом значении самого факта моего возвращения домой. Рассказывал о последних достижениях советской медицины в области профилактики и лечения профессиональных легочных заболеваний.
Все оказалось напрасно: больной умер, так и не приходя в сознание…
Там же в клинике состоялась панихида. Гроб выставили в специальной комнате на столе, накрытым красным сукном. Рядом на подставке лежала кумачовая подушечка с правительственными наградами: ордена, медали, серебряный крест от президента братского социалистического  государства.
– Смотри-ка, – удивлялась Валентина, незаметно крестясь, – отец твой, однако, не простой кочегар, фигура! Только не по-христиански все это, в церкви надо отпевать…
Друзья и коллеги по работе в ЦПКиО, Валентина со своим неразговорчивым сыном третьеклассником,  незнакомые мне люди из нашего двора попрощались с телом, гроб заколотили и увезли в крематорий. После все вышли на улицу.
– Ну, сынок, – бригадир кочегаров-мусорщиков положил мне руку на плечо, – пойдем с нами, помянем по рабочему…
Мы перешли через мостик на Каменный остров, прошли мимо дуба Петра Первого, миновали Телевизионный театр, а потом через Елагин мост вышли в ЦПКиО имени Сергея Мироновича Кирова.
Кочегарка находилась в районе Масленичного луга.
Стоял теплый денек, начало апреля месяца, солнце уже начинало прогревать землю.
Мужики вынесли на улицы стол, застелили его газетами, расставили бутылки с водкой, стаканы и бесхитростную закуску: квашенную капусту, бутерброды с колбасой и селедкой.
Подъехала черная «волга» с оленем на капоте, вылезли мужчина и женщина, поздоровались с рабочими за руки.
– Мария Ивановна, познакомьтесь! Это сын покойного, – бригадир подвел меня к женщине, – Мальчик неделю, как вернулся. В больнице несколько лет лежал: тяжелая терапия, сами видите. Вылитый батька.  А мы даже и не знали, что у него есть ребенок…
– Скрытный он был, – женщина залпом опрокинула  поднесенный стакан водки, помянула покойного, – что поделаешь, работа у нас такая! А парень-то совсем, как мой. Тебе сколько лет?
– Я не помню, родился лет за десять, одиннадцать до начала новой эры.
– Отсчет, с какой даты, – мужчина, спутник Марии Ивановны, тоже опорожнил стакан и вступил в беседу, похрустовая квашенной капустой, которую он прямо рукой доставал из эмалированной миски, – с рождества Христова…
– С шестьдесят первого года, – по-военному четко отрапортовал я, – с двенадцатого апреля…
– Все правильно, – засмеялась женщина, – как Юра полетел, так новая эра и наступила! Космическая…
– Я в школу тогда уже ходил, в какой класс не помню, то ли четвертый, то ли третий, а может и во второй…
– Мой сын помладше тебя будет, – с легкой грустью произнесла женщина, – а ты уже не мальчик – мужчина! Помяни отца как взрослый…
Она взяла со стола бутылку, скомандовала:
– Беркут, дозатор!
– Есть дозатор! – Беркут тут же подставил граненый стакан.
– Пей! – он протянул мне полный до краев стакан, – Отец твой настоящим человеком был!
Я никогда раньше не пил водки, я не пил даже вина или пива: в клинике обычно поили микстурой…
Но сейчас, подражая этой мужественной женщине и ее попутчику, я залпом выпил стакан до дна.
– Хороший напиток, крепкий…
Ноги подкосились, и я опустился прямо на холодную весеннюю землю.
– Ты закуси, – Беркут протянул мне миску с квашеной капустой, – хорошая капуста, я в магазине за мостом купил…
Он поставил миску прямо на газон.
– Я знаю, – голова кружилась, я безуспешно попытался дотянуться до заветной закуски, – мы с Валентиной и ее сыном гуляли по Крестовскому. Когда в ЦПКи О с острова к мосту  идешь, справа на набережной магазин, а перед ним рюмочная. Валентина говорит, там ее муж в день получки зарплату оставляет…

***

Я заползал в ячейку, лежа на спине, до тех пор, пока не ударился головой о противоположную стенку: шлем танкиста пригодился!  Беркут предупредил меня, что руки полагается держать строго вдоль туловища иначе я не смогу протиснуться до самого конца, и дверь не закроется. Судя по грохоту захлопнувшейся крышки, все было выполнено в полном соответствии с инструкцией, однако, пристанище мое оказалось такое тесное, что я мог лишь слегка шевелить руками и ногами. Я лежал в кромешной темноте. Из наушников доносилась легкая убаюкивающая музыка.
– Лежишь как в гробу, но для медитации вполне пригодно, – подумал я, поправляя резиновые трусы, – здесь можно неплохо отдохнуть…
Корпус вдруг завибрировал, из отверстий над головой с шипением вырвались воздушные потоки.
– Ну, вот, пришло время для водных процедур, – обрадовался  я, – помоюсь и на боковую…
Однако вместо ожидаемого душа, внезапно вспыхнул яркий свет.
– Черт, – недовольно пробурчал я, с трудом ворочая во рту загубником, – как же я забыл, что во избежание недоразумений свет на Луне не гаснет никогда…
Сквозь прозрачную крышку, хорошо различалась металлическая труба, в которой находилось мое жилище. Ячейка внезапно завибрировала и пришла в движение, пошла вниз труба, замелькали перед глазами перемычки секций, сигнальные фонари, скрутки проводов.  Свист и шипение над головой тоже усилилось.
– Почта! Это же пневматическая почта!  Беркут, бортинженер Сергейесенин обманул меня, воспользовавшись моей доверчивостью, запихнул в почтовую капсулу и куда-то отправил! Как же я не понял сразу, что это не гостиница.  Город хоть и лунный, но наш российский, а название заведения по-английски  написали «Red Moon Hotel», как в дешевом шпионском детективе. Я снова попал в ловушку…
Я попытался протиснуть вверх руку и освободить рот от загубника, но объем жилища был минимальным.
Движение стало замедляться, мозжечком я почувствовал, что вектор перемещения объекта по горизонтали сменился на вертикальное направление, и вскоре ячейка остановилась.
Почтовая посылка достигла адресата…

***

Скорее всего, капсула находилась ниже уровня пола.
Я не видел ничего, кроме трубы, но отчетливо слышал голоса где-то надо мной.
– Товарищ генерал, объект прибыл.
– Ну, вот и славненько, – генеральский голос в ответ, – сейчас Михаил Сергеевич закончит свой доклад, тогда-то и побеседуем с нашим гостем.
– Особых успехов в области воздухоплавания, аэронавтики и самолетостроения в Португалии ранее отмечено не было, – твердый, уверенный голос Михаила Сергеевича звучал над самой капсулой, – если не сбрасывать со счета пресловутую дату – одна тысяча семьсот девятый год…
– Вы имеете в виду, – перебил генерал, – полет Бартоломео Лоренцо*?
– Так точно, товарищ генерал! – отрапортовал Михаил Сергеевич, – Как не крути, но это, по крайней мере, в Европе, первый полет на аэростате! Братья Монгольфье только пятого июня семьсот восемьдесят третьего года смогли осуществить свой исторический полет**. Так же надо отметить Вифлеемскую башню в Лиссабоне. Наши эксперты тщательно проанализировали проект:  изображения португальского герба, креста рыцарского Ордена тамплиеров, а также наличие разнообразных свидетельств всемирного могущества империи наталкиваю на мысль…
– Космический аппарат?
– Так точно, – щелкнул каблуками Михаил Сергеевич, – объект, несомненно, предназначался для выхода на околоземную орбиту! С учетом возможного размещения в бойницах самого совершенного на тот момент вооружения, это означало бы полное главенство над всей планетой…
– Что помешало?
– Ошибки в расчетах, плюс – неправильно выбранный материал для конструкции: камень.  Слишком сильный первоначальный толчок при взлете неминуемо привел бы к разрушению аппарата. Они это, кстати, прекрасно осознавали, поэтому и не пытались взлететь…
– Из последнего времени что-либо интересное для нас имеется?
– Полет в космос бизнесмена Марио Феррейра***.  Стоимость путешествия оценивалась 200 000 долларов США. Должен был лететь в две тысячи восьмом году, но по неизвестным причинам мероприятие не состоялось…
– Деньги есть, – подытожил генерал, – есть исторический опыт, а главное – огромный колониальный опыт. Маленькое государство в свое время владела почти всей Африкой и половиной мира. Я считаю, что именно Португалия может реально угрожать России аннексией части лунных территорий. Ну, что же самое время перейти к допросу…
Снова загудел мотор, капсула медленно поехала вверх, и я оказался в самом центре огромного залитого светом зала. Напротив меня за столом застеленным зеленым сукном восседала комиссия во главе с генералом. Их было двенадцать, но лично я знал только двоих: бортинженер-полковника ВВС России Сергеяесенина Александровича Дмитриева и трижды героя Советского Союза генерал-майора авиации  и мать-героиню Марию Ивановну Говдань. Председательствующий встал из-за стола.
– Мы подозреваем, что последние успехи республики Португалии в области астронавтики являются результатом вашего активного сотрудничества с национальным центром космических исследований в Лиссабоне.
При всем желании я не мог  ответить, рот мой был плотно закупорен загубником для приема воды и пищи.
– Язык проглотили или забыли русскую речь? Хорошо, давайте через переводчика побеседуем.
Вперед вышел невысокий человек в штатской одежде и очках. Он раскрыл небольшую книжку и, тщательно выговаривая слова, произнес:
– O segnor ; um agente secreto de Portugal?****

* В 1709 году португальский монах бразильского происхождения Бартоломео Лоренцо, известный под именем Лоренцо Гузмао совершил полет на аэростате.
** 5 июня 1783 года  в городе Анноне братья Жан-Этьенн и Жозеф-Мишель Монгольфье поднялись на воздушном шаре на высоту до 500 метров, и, продержавшись в воздухе около 10 минут, пролетели при этом 2 километра.
*** Почетный консул Эстонии в Португалии, бизнесмен Марио Феррейра. Полет назначался на 2008 год.
**** Вы являетесь  сотрудником португальской разведки? (порт.)


***

– Вот смотрите, товарищи, – Марь Иванна раскрыла большую хозяйственную сумку, – через торгпредство в Финляндии достали по спецзаказу.
Рабочие с удивлением крутили в руках красивые металлические баночки.
– KOFF! – прочитал вслух молодой мусорщик, – Кофе что ли?
– Сам ты, кофе, – засмеялся Беркут, – фирменное пиво!
– Принцип действия конструкции наипростейший, никаких открывашек: дернул за петлю и пей! Очень удобно…
Тут же защелкали банки, засмеялись радостно мужики, забулькали опорожняясь банки.
– Пивком поправиться не желаешь? – кто-то нагнулся надо мной, протянул банку пива.
– Нет, и так хорошо…
На самом деле после выпитого стакана меня ужасно мутило.
Из дома вынесли несколько ватников, бросили на газон, уложили меня рядом со столом. Я лежал на спине, смотрел на плывущие в небе облака и слушал серьезную беседу серьезных людей.
– Жесть что ли? – спросил кто-то, сжимая в комок пустую тару.
– Алюминий, пищевой алюминий, – Беркут забрал смятую банку, – плющить, пожалуйста, не надо! Все под отчет придется возвращать.
Он разложил на столе чертеж.
– Если такими банками наполнить объем первой ступеней вперемешку с твердым топливом достигается невиданный результат…
– Скорость выгорания топлива падает? – въехал в тему бригадир.
– Точно! Горение замедляется, плюс, воздух в банках взрывается при нагреве, давая дополнительный импульс!
– Да где же их набрать-то? Это же на валюту только купить можно…
– Валюты нам не дадут, – согласился Беркут, – с деньгами проблема…
– Я еще в пятьдесят пятом к Хрущеву обращалась, – Марь Иванна допила баночку пива, затем продолжила, – писала докладную.  Никита Сергеевич в Совмин к Маленкову* ее переслал. Георгий Максимилианович обещал содействовать в установке первой отечественной линии по разливу баночного пива…
– Да только, где теперь Маленков**, и Никиты тоже нет, – тяжело вздохнул Беркут.
– Хрущев все силы на тяжелую промышленность бросил, – согласно кивнул бригадир, – а пиво, дескать, баловство! И Брежнев*** с Косыгиным**** продолжили: все деньги Королеву*****! Все силы альтернативной космонавтике! А нам – шиш с маслом! Как хочешь, так и крутись…
– Не надо перегибать! Сергей Павлович нормальный мужик был, царство ему небесное! – Марь Иванна вступилась за генерального конструктора, – В конце концов, мало кто верил в возможность полета живого человека внутри корабля, а он доказал: можно. Убедительно доказал! С гуманизмом его  я, конечно же, категорически не согласна, на орбиту выходить должен только мертвый астронавт! Только так можно обмануть космос. Летит себе труп и летит, кому он нужен? Все жертвы последних лет: американцы, Комаров – неизбежная дань Галактике. И это только начало…
– Правда, что Алексеич тогда вместо Володи мог погибнут?
– Он дублером был у Комарова, – произнес Беркут, – Гагарин до последнего момента надеялся на замену. Владимир ему жизнь, можно сказать, на год продлил…
Все стояли тихо, понурив головы.
– Еще раз повторяю, –  голос Марь Иванны внезапно стал тверже стали, – Галактика это не вакуум, не пустота. Это – вселенская энергия! Это – живой мыслящий организм! И он требует жертвоприношений…

* Г.М. Маленков, (1902-1988), председатель совета министров СССР, 1952-1955 гг.
** Причиной отставки Маленкова с поста председателя совета министров в феврале 1955 явилось то, что Хрущеву удалось убедить Центральный Комитет поддержать курс на преимущественное развитие тяжелой промышленности, а, следовательно, и производства вооружений, и отказаться от идеи Маленкова отдать приоритет производству предметов потребления.
*** Л.И. Брежнев, (1906-1982), генеральный секретарь ЦК КПСС, 1964-1982 годы.
****А.Н. Косыгин, (1904-1980),председатель совета министров СССР,  1964-1980 годы.
***** С.П. Королев, (1907-1966), генеральный конструктор космических ракет.

***

– O segnor ; um agente secreto de Portugal?
Я не понял вопроса, но догадался, что они меня в чем-то подозревают.Скорее всего, они думают, что я не патриот.
– Так не пойдет, – генерал не сомневался, что я буду упорно молчать, – без спецоборудования его не разговоришь. Машинку, пожалуйста, принесите.
Кто-то из дежурных офицеров тут же притащил небольшой ящичек с ручкой.
– Телефонный аппарат, – смог разглядеть я через стекло, – старый телефонный аппарат с ручкой и без трубки. Совсем, как мой…
Офицер начал подсоединять провода к клеммам, и я тут же догадался, какая процедура мне грозит.
…Сразу после окончания школы меня, не смотря на возраст и потомственную непригодность к службе вследствие слабоумия, все-таки призвали в Советскую Армию.
– Нынче недобор большой, белобилетников тоже забираем, – военком поздравил меня крепким мужским рукопожатием, – тебе же, парень, армейская практика на пользу пойдет. Настоящим человеком станешь!
Меня определили в армейскую разведку.
– Вот, теперь это твое оружие, – командир взвода выдал мне телефонный аппарат без трубки, – будешь его за линию фронта таскать. Ты по возрасту самый старший в группе, тебе и балом править.
– А почему телефонной трубке нет? Как связь осуществлять будем.
– Связь у нас по рации, – командир забрал у меня аппарат и нежно погладил старый обшарпанный корпус, – а прибор предназначен для решения тактических задач. Вот, смотри…
Он присоединил провода к клеммам и протянул мне.
– В каждую руку по проводу, держи!
Я взялся за оголенные концы, офицер крутанул ручку.
 – Здорово?
– А-а-а!!! – взвыл я от  удара электрического разряда и бросил провода.
– Надеюсь, принцип действия понятен, – командир захлопнул крышку аппарата, – с пленными за линией фронта беседовать будешь. Один провод в рот, другой в зад, вопросы задавай и ручку крути. Все ответят, даже то, чего не знают.
– А как я вопросы задавать буду? Я иностранными языками не владею.
– Тебе и не надо! – он протянул мне небольшую книжку, – Будешь по разговорнику зачитывать.
– А ответы? Я же не пойму…
– Да Бог с ними с ответами, ты главное ручку крути и спрашивай…
– Готово, товарищ генерал, – офицер подсоединил машинку к моей капсуле.
– Продолжим беседу, – генерал взялся за ручку аппарата.
– Como se chama?*
И сразу два оборота. Показалось: в рот бормашину вставили, не глядя, наугад, и, одновременно клизму: скипидар с патефонными иголками, fifty-fifty**.
– Черт, – я даже не мог закричать, – вот тебе загубник для приема пищи! Вот трусы резиновые для отвода продуктов жизнедеятельности…
– Крепкий, однако, орешек! – удивился генерал.
Он смотрел на меня в упор через стекло, но не замечал, что рот у меня закупорен.
– Quanto o segnor tem recebido pela entrega dos documentos do programma Lunar aos portugh;ses?***
И, снова, три оборота, а затем ледяной душ.
Вопросы следовали один за другим.
Генерал вращал ручку. Я терял от боли сознание, и тут же меня приводили в чувство.
– Они меня не видят! – вдруг понял я, – Стекло с односторонней проводимостью.
Это же ветераны второго потока, ортодоксы сороковых! У них у всех сердобольные натуры. Они мучения других наблюдать не могут. Им от этого плохо может стать…
Внезапно заработали шланги.
Через синий кислородный начала поступать вода.  Шланг для приема пищи заработал на отсос, а трусу резиновые желтые – на подачу.
Меня мгновенно прочистило потоком воды.
Я стал значительно тоньше в талии и смог, наконец, просунуть руку вдоль корпуса, достать до загубника.
– Quando o segnor tem estado a Lisboa pela ultima vez? ****
Очередной разряд электрошока.
Я вырвал загубник изо рта и, собрав последние силы, заорал на весь зал:
  – Deixe isso! Eu nunca estive a Lisboa!*****

*Ваше имя и фамилия? (порт.)
** Пятьдесят на пятьдесят. (англ.)
***Сколько вы получили за передачу португальцам документов лунной программы? (порт.)
****Когда вы последний раз были в Лиссабоне? (порт.)
*****Оставьте меня в покое! Я никогда не был в Лиссабоне! (порт.)



***

– Будем секциями набирать, – Беркут склонился над чертежом, – из листовой оцинковки: по деревянному шаблону гнем, чтобы все одинаковые…
– Каждая секция из одного листа? – поинтересовался бригадир, – Вдоль или поперек?
– Ни в коем случае из одного листа, – Беркут вырвал из тетради страницу, скрутил трубочкой, – видишь, тут на стыке, края фальцуем, материал в четыре слоя получается. Соответственно тяжелее край, центр тяжести смещается. Погрешность небольшая, но за два месяца, сам понимаешь, сколько сотен километров в сторону набежит…
– Значит из двух, – молодой рабочий, кажется сварщик, подкинул идею, – швы напротив друг друга, да еще точечной сваркой прихватить!
– Из трех, – уточнил Беркут, – треугольник самая устойчивая фигура! И, упаси Боже, никакой сварки: только холодная сборка. При выводе аппарата на орбиту от вибрации всей конструкции, сам знаешь, что может случиться…
– В курсе, – мрачно произнес сварщик.
– Секции чередуем: одна – с топливом, следующая – пустая, для дополнительного толчка. Трамбовать плотнее, чтобы как камень! Можно мусором дополнительно пересыпать для балласта. И так десять раз…
– Не дремлет инженерная мысль, – засмеялись кочегары.
– Понятно, – бригадир сложил чертеж, – когда приступать?
– Вчера! – коротко ответила Мария Ивановна.
– К выполнению задания Родины приступит немедленно! – скомандовал Беркут.


***

Сразу после майских праздников я отправился в ближайшую школу
– Господи, да где же тебя раньше носило, – завуч просматривала мои документы и сокрушенно качала головой, – ну, что это такое: закончил три или четыре класса. Или это: родился на десятом - одиннадцатом году до начала новой космической эры. Тебе лет сколько? Прикажешь тебя с детьми за одну парту сажать…
Я молчал, насупившись.
– И год учебный почти закончился!
Она сняла трубку с телефона,  набрала номер:
 – Да, я. Зайди, пожалуйста…
Через пару минут дверь в кабинет распахнулась. На пороге стояла молодая женщина.
– Заходи, садись, – завуч указала на стул, потом перевела взгляд на меня, тяжело вздохнула, – вот, знакомься…
– Лаборант новый, – обрадовалась женщина, – Ой, спасибочки, Галина Алексеевна! Как прежний уволился, все на меня свалилось: химикаты, растворы, мытье колб. Маникюр сделать не могу…
Она кокетлива затрясла своими, якобы, ужасными ручками.
– Нет! – строго произнесла завуч, – С лаборантами проблема. Решим, но позднее. Это вот твой новый ученик.
– Ученик, так лет ему сколько? У меня же в классе дети…
– Молодой человек лежал в больнице. Почти семь лет лежал…
– А там с тобой не занимались? – женщина, наконец, обратилась ко мне, – Я слышала, в больницах тоже проводят уроки.
– Занимаются с теми, кто еще в состоянии заниматься.
– Понятно! А теперь, стало быть, ты в состоянии учиться. Молодец, поздравляю. С какого класса программу проходить начнем: с первого или второго? Ты ведь за все это время материл, наверное, сильно подзабыл…
Я молчал, сжал зубы.
Завуч неожиданно вступилась за меня
– Помягче, милочка, помягче, ребенок пришел учиться.  Мы обязаны ему помочь! У нас, в конце концов, обязательное образование для всех.
– Ребенок? Он мне почти ровесник! Галина Алексеевна, есть же система: вечерняя школа, ФЗУ, ПТУ! – продолжала злиться молодая учительница, – Среднее образование, не отходя от станка. И профессию получит. На вагоноремонтный завод устроится. К тому же, для особенно одаренных существует завод-ВТУЗ! Высшее образование, не выходя из цеха…
– Вопрос не обсуждается! – строго произнесла завуч.
– К тому же, – она посмотрела на потолок, – мне звонили, просили посодействовать…
– А, понятно! Я могла бы с молодым человеком летом факультативно позаниматься. Вы ведь не против репетиторства?
– Я не против репетиторства, только прошу учесть, юноша круглый сирота!
– Жаль, – вздохнула учительница, – а то свадьба скоро, заработать не помешало бы…
– Поздравляю, – женщины сменили тему разговора, – Алексей, наконец, сделал тебе предложение?
– Да! – учительница вскочила со стула, нагнулась над столом, – Чувствуете?
– Чудо! – завуч с наслаждением, раздувая ноздри, втянула  воздух, – Париж?
– Сто процентная Франция! Он предложение сделал и флакон духов подарил, – глаза женщины разгорелись огнем, – огромный флакон! Мне на всю жизнь хватит!
– Не зарекайся, дорогуша. Ладно, идите, познакомьтесь поближе, – Галина Алексеевна склонилась над столом, перебирая бумаги.
Мы зашли в пустой класс, расположились за партой.
– Заполним классный журнал, как тебя зовут?
– Я – Никто и имя мое – Никак! – от аромата ее духов у меня закружилась голова, – Я не помню своего настоящего имени…
– А как же мне тебя называть?
– Зовите меня просто: ты! – предложил я, почто что, теряя сознание.
– Хорошо, я буду звать тебя – ты! А ты будешь звать меня…
– Вы! – набрался смелости я.
– Нет! – задумалась учительница, – Так не солидно, как-то, я все-таки учительница. Зови меня лучше, Антонина Александровна…

***

– Виноват, товарищ генерал! – Беркут плавно поднялся со своего места, одернул полковничий мундир (успел уже переодеться с момента нашего расставания), – Моя недоработка…
– Ну, что же вы, Сергейесенин Александрович, – сокрушенно махнул рукой генерал, – очередной прокол: я стараюсь, ручку вращаю, а у нашего гостя рот-то оказывается закупорен! Так ведь и руку можно вывихнуть…
Он затряс кистью, взлетая к потолку и демонстрируя присутствующим, как перетрудился.
– Согласно ранее принятой договоренности, объект был размещен в отеле «Red Moon». Предположительно на срок – от сорока восьми до  пятидесяти двух часов. Место проверенное, круглосуточный контроль, мониторинг…
– На случай контакта с резидентом?
– У нас на базе крот? – воскликнул кто-то.
Поднялся небольшой шум.
– Тише, товарищи, – генерал жестом призвал соблюдать спокойствие, – какова вероятность контакта?
– Восемьдесят два с половиной процента, товарищ генерал, – Беркут достал из нагрудного кармана магнитный накопитель информации, – несомненно, они должны будут встретиться: не просто же так, он проделал весь этот путь с Земли до Луны! Вот, здесь полный отчет за прошедшие с момента старта одна тысяча восемьсот семьдесят три часа сорок пять минут…
– Вот гад, – у меня слов не хватало выразить чувства, испытываемые в этот момент к Сергеюесенину, – напоили дрянью, затащили на Луну, подвергли издевательствам и пыткам, а теперь я, оказывается, еще и шпион!
–…объект был размещен в капсуле для наблюдения, – продолжал доклад Беркут, – я вынужден был решить вопрос с ночным портье и возможными случайными свидетелями…
– Возникли проблемы?
– Она что-то заподозрила, а в фойе кто-то якобы дремал в кресле…
– Ну?
– Все в порядке, товарищ генерал.
– Так он и несчастную работницу отеля ликвидировал и ни в чем невиновных постояльцев! – такой жестокости я не ожидал, – Бей своих, чтобы чужие боялись!
– Продолжайте, – генерал доплыл до стола.
– И тут поступила вводная: срочно отправить объект на коллегию ВВС. Я не успел вовремя произвести отключение коммуникаций…
Генерал совершил плавную посадку на свое место.
– Ладно, давайте материал.
Вспыхнула плазменная  панель на стене.
– Они снимали все время, начиная со старта! –
На большом экране замелькали кадры нашей встречи в ЦПКиО и последующих событий:
1. Я подхожу к установке.
2. Мы беседуем с бригадиром.
3. Тетя Маша разливает по стаканам.
4. Я лежу на газоне, пытаюсь дотянуться до пакета с квашеной капустой.
5. Мусорщики тащат меня к трубе.
6. Я в скафандре, усаживаюсь в кресло.
7. Ключ на старт.
8. Протяжка.
9. Пошла кабель-мачта.
10. Восемь минут тридцать шесть секунд полета.
11.Я в космосе на фоне приближающейся Луны.
12. Сцены прохождения декомпрессии и дезинфекции.
13. Допрос.
14 – 18. Самые неожиданные снимки: я в кабинете следователя в момент его отсутствия изучаю досье Марь Иванны. (Скорее всего, капитан просто ушел в соседнее помещение и произвел фотосъемку скрытой камерой)…
Подсознание за доли секунды оценило увиденное, зрительный сигнал ушел в гипоталамус, сознание отключилось: мощный выброс адреналина и во мне проснулся зверь.
– Сука! – заорал я на весь зал, пытаясь вырваться наружу, – Сам дал мне из шкафа документа…
Если бы не капсула, я убил бы бортинженера: это был действительно серьезный компромат!
Генерал посмотрел на Беркута, перевел взгляд на Марь Иванну.
– Какие выводы, товарищи?
– Излишне контактен! – коротко отрапортовала Чайка.
–  Да,  слишком подозрительно: объект мгновенно согласился выпить эликсир! Он позволил усадить себя в стартовое кресло, быстро улавливает технические особенности проекта и высказывает научные предположения.  Как и подобает разведчику – задает много наводящих вопросов, проявляет интерес к секретным материалам, рыскает по чужим шкафам. Но самое главное: перенес без закуски повышенную дозу эликсира жизни и в расчетное время смог совершить возврат!
– Ошибка дозировки?
– Исключено! – Мария Ивановна Говдань снова вступила в разговор, – Я, как командир корабля, лично проводила дозирование в полном соответствии с уставом российской астронавтики.
– Извините, Мария Ивановна! Мы вас ни в чем не подозреваем…
– Конечно, – подумал я, – у нее же сын на Луне! Крыша!
– Предположения…
– Это или хорошо подготовленный для выполнения сложного задания разведчик, – произнес в задумчивости бортинженер-полковник, – или…
– …Или мы имеем дело, – закончила за него  Марь Иванна, – с профессиональным астронавтом, ранее уже совершавшим орбитальные  полеты, вследствие чего организм прекрасно адаптируется к пребыванию в космосе…

***

– Мама мыла раму, – Антонина Александровна ходила по комнате, зачитывала вслух текст из книги, а я записывал диктант в тетрадь, – у Милы мыло. У мамы – мочало…
– Неплохо! Всего одна ошибка! – она села рядом со мной, быстро проверила задание и выставила оценку, – За неделю мы полностью прошли курс начальной школы. Будем считать, что ты уже в пятом классе. Молодец, еще только середина июня. С твоими способностями за пару лет можно экстерном окончить среднюю школу.
Мы занимались дома у Антонины Александровны: занятия в школе уже давно закончились, все разъехались на каникулы.
Я вздохнул с облегчением, встал из-за стола, сел на диван и, откинув в изнеможении голову, уставился в потолок.
– Ну, извини, – учительница решила, что я любуюсь паутиной на люстре, – руки не доходят, что и не удивительно, ведь высота потолка в квартире – три метра восемьдесят сантиметров…
– Это в международной системе единиц «SI», а при переводе в систему русских мер, это соответствует приблизительно двенадцати с половиной футам…
Она оторвала взгляд от книги и с удивлением посмотрела на меня.
– …Или примерно ста пятидесяти дюймам! – уверенно закончил я.
– Ты начинаешь меня пугать.
– Сейчас или никогда! – прозвучал в голове чей-то знакомый голос, и я поднялся с дивана, – Все должно быть легко и естественно…
Антонина Александровна сидела за письменным столом и с раскрытым от удивления ртом наблюдала, как я медленно поднялся вверх и, зависнув под потолком, вытирал с люстры остатки пыли и паутины.
– Несомненно, со временем левитация станет достоянием большинства, и найдет большое народнохозяйственное применение! – я закончил уборку, плавно опустился на пол и только тогда понял, что немного переборщил с демонстрацией своих уникальных способностей.
– Ну, это же очень просто! – я попытался успокоить молодую учительницу, – Вы же сами на уроке природоведения мне только что объясняли: весь мир состоит из молекул. Молекулы состоят из атомов. Атомы из электронов и протонов…
Она машинально кивала головой.
– …но на самом деле, – продолжил я, – там ничего нет!
– Да, – повторила Антонина Александровна, – там ничего нет. Там энергетическое поле…
– Поэтому, при желании, одно ничего легко можно перемещать относительно другого ничего. При помощи одной только мысли. Я часто просматриваю бумаги отца…
Действительно, за то время, что я проживал в комнате кочегара, я успел перечитать уйму статей по вопросам развития современной науки.
– Твой отец, кажется работал в ЦПК и О? – она, наконец, пришла в себя.
– Да, он был астрофизиком – работал в кочегарке, мусор сжигал в топке, – я раскрыл противогазную сумку, достал небольшую книжку,  – я не все понимаю, но сердцем чувствую: правда! Смотрите, ну, прямо музыка:
– «Е РАВНО М Ц КВАДРАТ»!
– Господи, что ты читаешь?
– Профессор Однокаменев…
– Это же Эйнштейн*! – она взяла у меня книгу, с удивлением рассматривала  потертую обложку, – «Работы по теории относительности».
– Я много размышлял, – я снова вернулся на диван, – мне кажется, что то, что вокруг нас: космос, вселенная – устроены точно также, как и то, что внутри нас: молекулы, атомы…
– Ну, да, – согласилась Антонина Александровна, – существуют такие понятия, как микро и макро космос…
– Так вот, представьте, где-то во мне, например, в указательном пальце правой руки находится звездная система с обитаемой планетой. Уровень развития цивилизации позволяет совершать им полеты в космос…
Учительница кивнула головой.
– А здесь, – продолжил я и поднял вверх средний палец левой руки, – находится другая обитаемая планета. А у вас, Антонина Александровна на кончике носа третья. Сколько времени придется  лететь космонавтам?
Она расхохоталась, замахала на меня руками
– Глупость! Ты все неправильно понял. С твоими, пусть даже пятью классами начальной школы, не такие книги надо читать! Кстати, я давала тебе на лето список обязательной к прочтению литературы: «Улица младшего сына» Льва Кассиля, «Разгром» Фадеева, сказки, в конце концов, почитай…
– К черту Фадеева, с его «Разгромом», ну, пожалуйста, представьте, что такой полет реален…
– Ладно, из пальца правой руки в палец левой космический корабль будет, скорее всего, лететь тысячи световых лет, слишком большое расстояние. До локтя правой руки, потом через плечевой пояс, локоть левой руки, кисть, суставы. А на кончик моего носа они вообще никогда не доберутся!
– А вот и нет! – довольный самим собой вскочил я с дивана,– Я сделал открытие! Смотрите!
Я дотронулся указательным пальцем правой руки до среднего пальца своей левой руки, а после коснулся кончика ее носа.
– Долететь можно практически мгновенно!
– Но мы живые организма, мы можем изменять позу: трансформироваться в пространстве…
– Нет! Галактика тоже живой организм. И если понадобиться, она изогнется в каком-нибудь, я не знаю, в каком по счету измерении, и мы мгновенно сможем оказаться в ее самой удаленной точке!

* В 1948-1952 годах в СССР работы Альберта Эйнштейна публиковались под именем профессора Однокаменева.

***

– Виновен!
– Виновен!
– Виновен!
Один за другим члены коллеги поднимались из-за стола и громко объявляли свое решение.
Перед началом голосования генерал предупредил присутствующих, в том числе и меня, что в случае  отрицательного результата, согласно действующему на Луне законодательству, мораторий на смертную казнь, принятый Государственной Думой и действующий на всей территории России, на меня не распространяется.
– Вы будете подвергнуты дистилляции!
Среди членов коллегии пробежал шумок недоумения.
– Шлепнуть или, как раньше, разгерметизировать!
– Товарищи, – генерал обратился к присутствующим, призвал соблюдать спокойствие,  – За время вашего отсутствия произошли серьезные социальные и политические перемены, как на территории Лунной станции, так и на Земле. Скоро вас введут в курс…
– Сколько же лет члены коллегии пролежали в гробах? – я и представить не мог, как давно они принимали последний раз граненый дозатор Мухиной.
  – …Так вот, – продолжил генерал, – наша наука не стоит на месте. Новейшие открытия убедительно доказали: биологические процессы в организмах мертвых астронавтов не прекращаются! По сути дела при приеме эликсира жизни мы наблюдаем не смерть, а разновидность летаргического сна:  рефлексы угасли, нет признаков жизни, но, нет и признаков смерти. Человек как бы находится в пограничном состоянии.
– Но мы же годами находились в трупохранилище, – воскликнул кто-то, – без, пищи, без воды…
– В том-то и проблема, – генерал приказал адъютанту организовать показ кинохроники, – ознакомьтесь, товарищи, пожалуйста. Краткое изложение произошедших за время вашего отсутствия событий на исторической Родине, а за тем уже и по теме нашего обсуждения. Материал для служебного пользования, сами понимаете…
Вновь вспыхнула плазменная панель на стене.
Под бравурную музыку, затрепетали на экране знамена, закрутился шарик планеты, но не Земли, а Луны.
– «Новости лунного дня», номер  сорок восемь,  – торжественно произнес диктор.
– Прямо, как в советские времена, – я даже обрадовался, что смогу посмотреть лунный киножурнал.
Сперва, как и обещал генерал, немного известий с далекой Земли:
– Визит Эрика Хоннекера в Москву: Леонид Ильич и руководитель братской партии по-мужски, с наслаждением долго целуются перед камерой.
Зал оживился, ветераны одобрительно зашумели.
– Постепенно подготавливают, с приятной легкой эротики, – догадался я, – чтобы кандрашка не хватила стариков.
Замелькали кадры похорон глав государства и партии: по Красной площади один за другим покатились лафеты с гробами. Засуетилось молодое поколение, несколько секунд на перестройку и сразу же образование независимой России и начало строительства капитализма. Снова кадры вручения наград и долгих продолжительных аплодисментов…
– В настоящий момент ситуация в стране полностью под нашим контролем, – поспешил успокоить генерал ветеранов-астронавтов, но ортодоксы довольно спокойно отнеслись к кинохронике, однако, может быть, до них еще не дошел смысл событий на Земле.
И вот, наконец, главный сюжет выпуска.
– Невиданных успехов добились труженики автономной Лунной республики в составе Российской федерации к предстоящему юбилею станции, – бодро звучал закадровый голос, – особенно надо отметить успехи ученых, занимающихся биологическими исследованиями по программе хранения ветеранов…
На экране возник зал, напомнивший мне отель «Red Moon».
– Мы находимся на экспериментальной площадке лунного трупохранилища, – продолжил рассказ диктор, – здесь в специальных капсулах годами ждут часа возврата наши  астронавты, герои первых потоков освоения Луны. Мы берем интервью у старшего научного сотрудника биологической станции.
В кадре появился лысоватый мужчина в очках, лицо закрыто марлевой повязкой.
– Годы берут свое, – лысый нажал кнопку управления одной из ячеек, вперед выехал стеклянный гроб с мертвым стариком внутри, – посмотрите сами, наш прославленный астронавт. Пробыл в хранилище сорок четыре года: кожный и волосяной покров нарушен,  – ученый приподнял руку мертвеца, демонстрируя состояние объекта, – наблюдается истощение всех органов. Мы установили, что для создания идеальных условий хранения необходимо проводить периодическую подпитку пациентов. Научно подтверждено: раз в год каждый обитатель хранилища должен получать минимальную прожиточную корзину мертвого, а точнее, спящего астронавта: порцию аминокислот, белков, жиров, углеводов и витаминов. Согласно поступившим с Земли нормативам, нами определены параметры и количество продуктов, необходимых для поддержания идеального состояния героев освоения космического пространства. Так же  руководством принято решение произвести в течение двух лунных лет полную инвентаризацию хранилища с последующей переработкой бесперспективного материала. Сотрудниками станции разработан принципиально новый прибор – «дистиллятор-ректификатор ДР-1(лунный) с встроенной холодильной установкой». Он состоит из емкости дистиллятора высотой два метра, позволяющей разместить внутри астронавта любого роста. Несмотря на габариты, установка управляется всего лишь двумя сотрудницами нашей лаборатории: оператором и ее ассистентом.
Камера развернулась. В кадре появился большой серебристый термос с множеством отводящихся в сторону металлических и стеклянных трубочек.
Женщины в белых медицинских халатах погрузили ветерана в термос, опустили крышку. Одна из женщин нажала кнопку на панели управления.
– Объект загружается в  дистиллятор, – рассказ продолжила  оператор установки, – для сохранения плазмы, предварительно сливается кровь пациента…
Ассистент оператора открыла несколько краников на стеклянных трубках.
На экране монитора было отчетливо видно, как по ним побежала темная жидкость.
Оператор переключила рычаг на пульте, установка завращалась.
– В условиях лунной гравитации за счет применения центрифуги достигается максимальная откачка продукта. За тем при помощи кислотно-щелочного раствора остатки объекта переводятся в жидкообразное состояние…
Было заметно, как по одной из трубок с журчанием в емкость начала поступать какой-то  раствор.
– Время проведения сеанса, – лысый биолог подошел к пульту управления, – полтора-два часа. При дистилляции  аппарат сам меняет температурный режим нагрева субстанции для разделения получаемого продукта по фракциям. Последующая ректификация производится при пониженной температуре в холодильной установке, что исключает загрязнение очищаемого вещества материалом аппаратуры и позволяет извлечь и сохранить все имеющиеся в наличии витамины.  Выработанный бульон сортируется по компонентам и разливается по емкостям для дальнейшего использования в лунном хозяйстве…
Экран потух.
Какое-то время в зале стояла полная тишина.
Внезапно члены коллеги оживились, началось бурное обсуждение.
– Живьем его в дистиллятор! Живьем…
– Голосуем, товарищи, время не ждет! – генерал призвал довести работу до конца.
– Виновен! – члены коллеги успокоились и продолжили выносить вердикт.
– Виновен!
– Виновен! – решение Сергейесенина меня не удивило.
После того, как он меня трижды предал и оболгал, я нисколько не сомневался, что он проголосует против меня.
– Виновен! – сурово произнесла тетя Маша.
– Марь Иванна, – я чуть ли не со слезами обратился к своей бывшей попутчице, – не ужели и вы считаете меня врагом? И это после того, что мы вместе пережили: полет на Луну, курс декомпрессии, дезинфекцию, кормление через катетер…
Члены коллегии ВВС дружно засмеялись, раздались крики.
– Какая наглость, у Марии Ивановны сын на Луне! Какая к черту дезинфекция!
– Говдань на дезинфекцию и декомпрессию? Бред!
– Кто же генерал-майора через катетер посмеет кормить? Да он не только шпион, он – псих!
– Вы что, – генерал подошел к самой капсуле постучал пальцем по стеклу в районе головы, – вы серьезно считаете, что полковник Сергейесенин и генерал-майор Довгань проходили вместе с вами эти унизительные процедуры?.. А вы вообще-то уверены, что находитесь на Луне?
Сказать по правде, я не был уверен ни в чем. Даже в том, что я это я…
Раздался хохот, а затем прозвучали еще четыре голоса.
  – Виновен!
– Виновен!
– Виновен!
– Виновен!
Для принятия окончательного решения остался один последний двенадцатый голос, голос Михаила Сергеевича.
***

Я запомнил его по докладу об успехах португальской республики в области аэронавтики, который я имел удовольствие прослушать, находясь ниже уровня пола.
– Ну, уж он-то точно, считает меня португальским шпионом. Печально, ох, как печально, но придется закончить мне свою жизнь в камере дистиллятора-ректификатора…
Михаил Сергеевич встал, обвел взглядом присутствующих.
– А он, наш гость, он случайно не негр? – неожиданно задал он вопрос, – Не судим ли мы, люди воспитанные в духе социалистического интернационализма, человека по цвету его кожи? Или прикажете мне поступиться своими убеждениями? Мне, человеку беззаветно преданному Родине, ветерану второго потока…
Я понял: у меня появился шанс! Пусть один шанс из тысячи, но все-таки какая-то надежда на спасение…
– А с чего вы взяли, что он негр? – генерал с удивлением посмотрел на Михаила Сергеевича, – Вы, что, через непрозрачное стекло ячейки его разглядели? Ну, знаете ли! Очень трудно увидеть негра в темной капсуле, особенно, если его там нет…
– Нет, не через стекло, фото номер десять, кажется: момент вывода аппарата на орбиту Земли – восемь минут тридцать шесть секунд…
Тут же на панели высветился кадр, на который раньше никто не обратил внимания: крупно во весь экран монитора мое, перекошенное от перегрузок покрытое темными шрамами, лицо, абсолютно безволосый череп, опухшие почерневшие губы и нос.
– Вот, смотрите, чем ни негр! Или, как нынче принято говорить в цивилизованных странах, афроамериканец, точнее,  я бы сказал – афрорусский!
Среди членов коллегии пробежало легкое возбуждение.
– Если не негр, то уж точно – цветной, китаец! – какой-то впечатлительный член коллегии, подполковник, неожиданно затянул песню, – Русский с китайцем – братья на век! Крепнет единство народов и рас…
– Не забывайте про скорость, – заспорил кто-то, – скорость в этот момент была больше трехсот километров в час! На такой скорости негра или китайца не заметишь, а если и заметишь, вряд ли различишь даже афрорусского…
– Астронавтика должна быть с человеческим лицом! – торжественно провозгласил  Михаил Сергеевич, – И про политкорректность надо помнить…
Впечатлительный подполковник неожиданно зааплодировал.
– Да какой он негр, – адъютант поспешил на помощь генералу, – вот анкета, заполнена подозреваемым самолично …
Он раскрыл папку, нашел нужный листок.
– Имя, не знаю, фамилия не знаю, – начал зачитывать адъютант мои ответы, – пол мужской. Год рождения – предположительно десятый, одиннадцатый до начала новой космической эры. Отец – работник вагоноремонтного завода. Есть мнение, что был сыном полка во французском иностранном легионе в Алжире. Возможно, горел в танке. Семь лет лежал в клинике. Товарищ генерал, он не негр, он в танке обгорел!
– Если в Алжире, – седой ветеран с ненавистью рубанул воздух ладонью, от отдачи аж отлетел к потолку, – значит точно, португальский шпион! В дистиллятор изменника, по законам военного времени. Срочно готовим эскадрилью и на Землю, порядок наводить…
До старика, наконец, начал доходить ужас произошедших на Родине перемен.
– Да это суть разные вещи, товарищ Сидоров, – Михаил Сергеевич завелся не на шутку, – Алжир, Франция, Португалия. И время, уважаемый Иван Егорович отнюдь, не военное…
– Это все единая Европа, потенциальный противник и союзник Америки, бомбить их давно пора! Развели тут, понимаешь, демократию, – настаивал на своем седой ортодокс Сидоров, опускаясь медленно вниз, но я почувствовал сердцем: чаша весов в руках у Фемиды качнулась в мою сторону.
– Погодите, – Марь Иванна неожиданно поднялась с места, поплыла над самым полом к капсуле, – я вспомнила вдруг. Шестьдесят первый год, март месяц. Центр управления полетами организовал гастроли бродячего цирка бывших советских животных-астронавтов: мухи дрозофилы, крысы. Я морскую свинку из дома принесла. Она в космосе не была, но такая забавная! А самое главное, ради чего все организовывалось: собачки-космонавты Белка и Стрелка! Мы всю страну объехали, школы, Дворцы пионеров: деньги зарабатывали на развитие космической отрасли…
Она прижалась лицом к стеклу, пытаясь меня разглядеть.
– В Энске, помнишь Сереженька, – женщина повернулась к Беркуту, – мы возвращались через Энск. Пред самым полетом Гагарина. В школе, в актовом зале мальчишка сидел в углу, молчал. Все дети радовались, веселились, а он страшненький такой, лысый. На собачек даже не посмотрел. Я его потому и запомнила на всю жизнь: Белка со Стрелкой его не заинтересовали!
– Да, как волчонок,  – подтвердил Сергейесенин, – взгляд недетский, потухший…
– Одноклассники тогда сказали, – голос Марии Говдань дрогнул, – он сыном полка во французском иностранном легионе был…

***

В субботу лил дождь.
– Если и завтра так будет, – Антонина Александровна вздохнула с сожалением, – я тебе не завидую. Очередь в мавзолей огромная, особенно в воскресенье, промокнешь, пока Ильича увидишь.
Но в воскресенье двадцать пятого августа с утра было солнечно.
Мы прошли вдоль ограды Александровского сада и расстались напротив проезда между садом и историческим музеем. Он был перекрыт милицией: там начиналась очередь в мавзолей.
– Это не долго, максимум полчасика постоишь, а я пока в ГУМ сбегаю, к свадьбе что-нибудь посмотрю. Конец месяца, вдруг чего выкинут…
Мы договорились встретиться в двенадцать на Лобном месте, возле собора Василия Блаженного.
Я стоял в очереди и смотрел на Красную площадь, мне казалось, что она вся запружена народом, и стоять мне придется до самого вечера. Однако, через несколько минут мы вышли на площадь, она была пустынна. Очередь, действительно, двигалась быстро, и вскоре я, вмести с другими посетителями, подошел к зданию мавзолея.
– Проходите быстро, – какие-то люди в гражданских костюмах тихим голосом, но очень строго напутствовали входящих, – тсс, не останавливаться, не разговаривать…
Никто и не пытался нарушать порядок, все понимали важность момента.
Я спустился по каменным ступенькам вниз по лестнице, прошел по узкому коридору.
– Не разговаривать, тсс, проходите, тсс, соблюдать тишину, тсс, – мне показалось, что шипение молодых людей в штатском разносится со всех углов полутемного помещения, – не останавливаться, тсс, тсс, тсс…
– Как же так, – я немного расстроился, быстро проходя через зал к выходу, мельком успел лишь рассмотреть вождя в гробу, накрытого прозрачным колпаком, – хотелось постоять, прижаться к стеклу лицом, подумать, посоветоваться хотя бы мысленно с самим Ильичем…
Оказавшись на улице, я снова вернулся на Красную площадь и пошел вдоль кремлевской стены.
– Вы не знаете, где Гагарин похоронен? – обратился я к одиноко стоявшему пожилому человеку с седой шевелюрой и орденскими планками на пиджаке.
– Могилу Юрия Алексеевича ищешь? Конечно, знаю!
– Я из Ленинграда приехал, чтобы ее посетить, – объяснил я свой интерес.
– Вон там, за елями,  – он указал в сторону стены и с сожалением вздохнул, – урна с прахом  замурована, но туда близко не подойти, не пускают. Я тоже специально приехал в Москву: к Гагарину! Мы немного знакомы были. Говорят, экскурсии иногда проводят  могилы посмотреть, только я не в курсе, как попасть …
– Вы тоже летчик, вместе служили?
– Нет, я военный инженер, а сейчас на пенсии, – собеседник обрадовался возможности рассказать свою историю, – в войну я в авиационном полку техником был, но сам никогда не летал. А с Юрием я случайно познакомился…
Я заметил, что ему приятен мой интерес к воспоминаниям ветерана войны.
– …Я в конце пятидесятых в Казахстан на работу переехал, мы с женой переехали, а дочка здесь в Москве с мужем осталась. Я у нее нынче как раз и остановился. А сейчас мы на Урале обосновались со старухой…
Он назвал небольшой уральский городок.
– … Там тихо, спокойно, – продолжал ветеран, – а тогда, перед самым полетом, мы из отпуска на поезде возвращались.
– Вы в Казахстан возвращались?
– Конечно, – он немного удивился моей непонятливости, – в Казахстан, на работу ехали. Военный завод от Байконура не очень далеко располагался. С нами в купе летчик молодой ехал, старший лейтенант.
– Гагарин? – не поверил я.
– Он самый! Как на остановке в купе вошел, сразу же и представился. Четко, по-военному:  старший лейтенант ВВС, Гагарин Юрий Алексеевич. Следую к месту дальнейшего прохождения службы! Он, верно, на космодром ехал…
– Погодите, – мне все еще не верилось в эту историю, – его же на самолете должны были доставить.
– Ну, ты даешь, парень, – похлопал мужчина меня по плечу, – его же тогда еще никто не знал. Он простой лейтенант! Кто же его на самолете, как генерала повезет. Сам добирался, по железке и с чемоданом в руке…
– Наверное, вы правы, а дальше что было?
– Как что? В космос он улетел! А тогда на полустанке каком-то небольшом вышел и отправился на Байконур. Вот тогда его, верно, уже встретили и в машину пересадили попутную, там дороги железной нет. А, выходя, он за руку со мной попрощался и улыбнулся. Он, вообще, через весь вагон прошел, по всем купе, и со всеми попрощался и всем представился и всем улыбнулся…
Старик затряс своей рукой у самого моего лица.
– Вот видишь, юноша, – он чуть не ударил меня по носу, – эту руку сам Юрий Алексеевич Гагарин пожимал!
Я отпрянул, опасаясь удара, но продолжал с восхищением смотреть на собеседника.
– Но я же не знал, кто он! Мы прощались, а я завтракал как раз. Я шпроты ел, закусывал, измазался,  как помню. Попрощались, я пошел в туалет и руки помыл…
Я посмотрел на Спасскую башню, было без двух минут двенадцать.
– Скоро Антонина из ГУМа вернется, пора на Лобное место идти.
Мы направились в сторону собора.
– Я после полета долго тогда убивался, не надо мне было руку мыть!
– Но вы же не знали, к тому же всю жизнь с немытыми руками не проходишь: гигиена…
– Да, не знал, а про гигиену ты прав: ее соблюдать надо!  Но все равно, я переживал очень долго. Тогда переживал. Сейчас – нет!
– Это почему? Вы больше не гордитесь своей рукой?
– Напротив! – старик обнял меня за плечи, – Горжусь! И не только я. Весь наш город ей теперь гордиться будет: я ее краеведческому музею после смерти завещал! Вот так вот – по локоть!
Он стукнул ладонью левой руки по локтевому сгибу правой: получилось забавно и неприлично, я невольно рассмеялся.
– Напрасно молодой человек лыбитесь, – обиделся старик, – ничего смешного нет! Руку, согласно завещанию, отделят от туловища по локоть, забальзамируют не хуже чем самого Владимира Ильича Ленина и выставят в городском краеведческом музее на всеобщее обозрение. И соответствующая информация для посетителей: «Этой рукой наш земляк Иван Егорович Сидоров здоровался с первым космонавтом планеты Юрием Алексеевичем Гагариным». Возможно, школьников в пионеры будут принимать рядом со стендом. Представляешь, парень, отдает пионер салют и торжественно объявляет: «Перед лицом своих товарищей, клянусь рукой Ивана Егоровича!»
В этот момент мы подошли к Лобному месту и часы на Спасской башне пробили полдень…

***


– Это же Виктор! –  обрадовался я, заметив возле Лобного места знакомого мужчину.
Мы вместе ехали из Ленинграда в Москву.
…Заканчивалось лето, Антонина Александровна весь отпуск провела, занимаясь со мной, а сейчас, накануне нового учебного года, решила на пару дней съездить в гости к тетке.
– У нее квартира большая, – учительница знала, что я давно стремлюсь попасть в столицу, – ты нам не помешаешь. Погуляем по городу, я что-нибудь к свадьбе поищу. А ты в мавзолей сходишь и своего Гагарина сможешь, наконец, навестить.
Билеты достались в плацкартный вагон.
Я забрался на верхнюю полку и почти всю дорогу ни с кем не разговаривал. А Антонина Александровна сразу же завела беседу с нашим попутчиком – Виктором. Это был  мужчина тридцати пяти – сорока лет.
Я любовался пейзажем за окном и не вникал, о чем они говорят: что-то о студенческих волнениях во Франции и конце «пражской весны».
– Вы с братом в Москву едите? – спросил Виктор.
– Нет, это мой ученик, – объяснила Антонина Александровна, – он почти семь лет в специальной клинике провел, а сейчас я стараюсь его знания привести в соответствие с возрастом.
– А у него сильные проблемы с развитием? – Виктор привстал из-за стола и внимательно посмотрел на мое покрытое шрамами лицо, безволосую черепную коробку.
– Напротив, он знает и может гораздо больше, чем обычный нормальный человек, – с легкой грустью произнесла она, – но есть и необратимые последствия: молодой человек даже не помнит, как его зовут, в каком году он появился на свет, кто его родители…
– Я родился на десятом, одиннадцатом году до начала космической эры, – тогда я обиделся, не выдержав, что обо мне говорят, как об идиоте, и впервые принял участие в беседе, – а небольшая потеря памяти – объективный результат лечения. Слишком тяжелая была терапия…
– А с кем ты общался, были ли у тебя в клинике друзья? – поинтересовался Виктор.
– Я почти все время был один, – ответил я, – а друзья? Ну, разве что – санитар, проводящий процедуры. Иногда мне казалось, что он мой самый заклятый враг – хочет причинить мне боль, но позже я понял, что это его работа. Каждый человек должен качественно исполнять свои обязанности, тем более во время лечебного процесса! Он часто беседовал со мной: рассказывал, что происходит в стране. Все эти годы он был самым близким человеком, и поэтому я могу считать его своим другом! Я даже немного побаивался, когда возвращался из клиники в Ленинград к отцу, сможет ли кочегар заменить мне санитара…
– И как? Смог?
– Отец скончался, не приходя в сознание, так что все мои опасения оказались напрасными…
– А зачем ты едешь в Москву! – поинтерсовался Виктор.
– Я еду к Ленину! – торжественно произнес я, – К Владимиру Ильичу Ленину!
– Зачем? Зачем ты едешь к мертвому Ленину?
– Пусть Ленин мертвый, но все, что вокруг нас, наша страна, мы сами – это все существует только благодаря Ильичу! Мне кажется, не будь его, и мы вряд ли появились бы на свет. А если бы и родились, то, скорее всего, влачили бы какое-нибудь жалкое нечеловеческое существование в условиях жесточайшей эксплуатации со стороны правящего класса…
Виктор тяжело вздохнул, сел к окну и до самой Москвы больше со мной не разговаривал…


***


– Вы случайно не простужены? – неожиданно участливо поинтересовался генерал.
Я, действительно, за время вынесения вердикта членами коллегии ВВС уже успел несколько раз чихнуть и немного кашлял.
– Чему, товарищи, удивляться, – тут же вступил в разговор мой защитник Михаил Сергеевич, – то током бьем, то ледяной душ устраиваем. Плюс стресс от неопределенности – «To be or not to be?»*, как говорится. Нам необходимо быстрее определиться с дальнейшей судьбой нашего гостя: будет ли он отправлен на дистилляцию или нет. А то молодой человек окончательно продрогнет. Да и нам пора отдохнуть…
– Нет! – категорично заявил генерал, – Все прения откладываются до полного выздоровления Сокола.  Даже в советские времена в сталинских лагерях и застенках перед расстрелом у приговоренных к смерти обязательно измерялась температура. Никогда, запомните никогда, приговор не приводился в исполнение в отношении больного! Здорового и стрелять и вешать можно, больного – нет! У нас же, сами понимаете, случай исключительный: продукт, полученный в результате дистилляции и ректификации, пойдет на подпитку ветеранов астронавтики и должен иметь самое высокое качество! Так что дайте ему горячего чая с малиной, медом, таблетку аспирина и спать! В конце концов, он от нас никуда не денется.
– У него загубник изо рта вынут, – напомнил Беркут, – его не напоить чаем.
– Ничего, клизмочку поставьте! Быстрее усвоится…
Все члены коллегии дружно засмеялись.
Капсула загудела, опустилась ниже уровня пола и помчалась по трубе в обратную сторону: воздушные потоки врывались теперь со стороны ног и приятно холодили ступни.
– Ну, вот я и дома, – обрадовался я, когда движение закончилось, – добро пожаловать в гостиницу «Red Moon»!
Очень хотелось спать, но сначала я попытался выполнить то, что задумал, возвращаясь назад.
– Если это отель, то клиент, проживающий в номере, должен иметь возможность самостоятельно покидать свою капсулу. Не все же, в самом деле, шпионы, как я, насильно помещенные в отсек.   Кто-то ведь и просто так проживает…
Я осторожно ощупал стенки своей ячейки.
– Все правильно! – обрадовался я, обнаружив какую-то кнопку, надавил на нее,  – Интуиция меня не подвела!
Капсула загудела, крышка раскрылась.
Я снова был свободен.
– Бежать! – это самая первая и самая примитивная мысль на миг посетившая мой травмированный пытками мозг, – Куда?!
Я прекрасно отдавал себе отчет, что без чьей-либо посторонней помощи вернуться на Землю не смогу.
Я выбрался наружу, снял резиновые трусы с гофрированным шлангом, вынул из приемного устройства магнитную карточку клиента отеля и, пришлепывая босыми ногами по холодному алюминиевому полу, проплыл в вестибюль к стойке регистрации.
Мою одежду накануне унес Беркут, но я не опасался, перемещаясь в голом виде по коридору гостиницы, быть обвиненном в нарушении общественного порядка.
– Если Сергейесенин ликвидировал ночного портье и свидетелей, – продолжал рассуждать я, – сразу после это отправился на коллегию ВВС, то вряд ли он успел произвести замену дежурного по отелю –  скорее всего, на рабочем месте никого нет.
Я оказался прав.
Все кресла в фойе отеля пустовали. Только телевизор под потолком все так же транслировал какую-то земную передачу, кажется – «Спокойной ночи, малыши!»
Пройдя за стойку регистратуры, я обнаружил то, что и хотел там найти – обыкновенный телефонный аппарат.
– Слава Богу, все как в обыкновенной гостинице! – подумал я, поднимая телефонную трубку, –  Государство у нас единое: связь между регионами должна осуществляться в полной мере. Посмотрим, как министерство связи отрабатывает деньги налогоплательщиков…
Я набрал восьмерку, затем код Санкт-Петербурга – восемьсот двенадцать и городской номер своей квартиры. Ждать пришлось очень долго, все-таки триста восемьдесят четыре с половиной тысяч километров, а потом раздался заспанный голос соседки Валентины – скорее всего, на Земле была ночь.
– Алло? Кто это?
– Это я, – произнес я, как можно тише, – Здравствуй, Валентина!
– Ты? – обрадовалась соседка, – Тебя несколько дней не было дома, мы волнуемся…
– Несколько дней? – по моим расчетам прошло уже несколько месяцев.
– Откуда ты звонишь? У тебя все в порядке?
– Я  из регистратуры звоню, – честно признался я и поспешил успокоить, – но я не в больнице, я здоров…
– Где ты пропадаешь? Аннушка с ума сходит, телефон оборвала, я сказала, что ты у знакомых на даче…
– Все верно, Валентина, ты все правильно сказала.
– Я тебе по-матерински советую, – голос ее дрогнул, – определись, наконец, со своими женщинам…
– Какие женщины, – я ничего не понимал, – почему по-матерински?
Я точно помнил, что Валентина моя соседка…
– Я скоро приду, – прошептал я в трубку, – я, действительно, у друзей…
Я вернулся в круглый зал и самостоятельно улегся в капсулу, не забыв тщательно подключить все коммуникации и надеть шлем танкиста. Уже проваливаясь в сон, я почувствовал, как под давлением в меня поступает теплый сладкий чай с малиновым вареньем и медом.

*Быть или не быть. Вильям Шекспир. «Гамлет». (англ.)


***
– Виктор! – окликнул я недавнего попутчика, – Как хорошо, что я вас встретил.
Мне очень хотелось поделиться с кем-либо своими впечатлениями от посещения Мавзолея.
Виктор обернулся, рассеянно глянул на меня, но видимо не узнал.
– Знакомый? – поинтересовался идущий следом за мной Иван Егорович Сидоров.
– Да, из Ленинграда вместе приехали, я рад, что он тоже на Красной площади.
После нашего разговора в поезде и удивления Виктора по поводу моего желания посетить Мавзолей и увидеть мертвого Ильича, я никак не ожидал, встреть его именно в этом месте.
– Но, впрочем, как же иначе, лето, воскресенье, солнечный день. Где, как ни на Красной площади находиться жителям и гостям столицы. Сейчас из ГУМа Антонина Александровна придет, им будет, о чем поговорить…
– Да что же это делается, товарищи! – закричал неожиданно мой недавний собеседник, – Отщепенцы голову поднимают!
Я снова повернулся к Виктору.
Он и еще семеро человек, наверное, его друзей стояли полукругом у Лобного места и держали в руках самодельные плакаты .
«At’ zije svobodne a nezavisle Ceskoslovensko!»*
«За вашу и нашу свободу!»**
Молодая женщина с детской коляской  размахивала флагом Чехословакии.
Со всех сторон начали подтягиваться зеваки. Они равнодушно наблюдали за демонстрантами. Никто ничего не говорил, тишину нарушали только крики стоявшего позади меня Ивана Егоровича Сидорова и бой кремлевских курантов.
Внезапно из толпы выскочила женщина и со всего размаху ударила Виктора** *по голове сумочкой. Сумочка была самая обычная, женская, но от удара ноги у Виктора
подкосились, а из носа пошла кровь. Скорее всего, эта женщина носила в ней не только пудру и зеркальце, а нечто более весомое.
– Сережа! Давайте скорее, что мне одной отдуваться!
Появился мужчина, молча огромным тяжелым портфелем начал наносить удары по сторонам. Еще двое в штатском вырывали и ломали лозунги и флаги.
– Товарищи, это все жиды! – мужчина с портфелем призвал зрителей на помощь, – Бей антисоветчиков!
Но зеваки стояли, как самая обычная любопытная толпа.
– Граждане! – неожиданно закричал мой знакомый пенсионер, – тут еще один, говорит, вместе с ними специально из Ленинграда прибыл!
Женщина замахнулась на меня сумкой, но расстояние было большое, и она продолжила бить Виктора и его товарищей.
– Отец, подержи этого подонка! Видишь, рук не хватает…
И тут же рука, которую когда-то пожимал Гагарин, впилась мне в плечо.
– Отдал бы он ее в краеведческий музей поскорее, – подумал я и невольно дернулся, пытаясь вырваться.
– Мы их освобождали, сколько ребят полегло, – клешня старика в ответ на мое движение сжалась еще сильнее, – мы их кормим, их Западная Германия захватить могла…
– Да отпустите вы парня-то, – прокричал Виктор, узнал-таки меня, – он не с нами, случайный прохожий, он болен: в клинике долго лежал…
От стальных пальцев Ивана Егоровича трещали кости, я чуть не потерял сознание от боли, начал оседать. Старик почувствовал это, ослабил захват, затем приподнял меня и встряхнул, приводя в чувства. Он ощупал и раскрыл мою противогазную сумку.
– Ты тоже болен! – мужчина нанес Виктору удар портфелем, – Марь Иванна, они тут все больные! Их лечить надо!
– В клинику пойдут, – она заталкивала очередного задержанного в черную «волгу» с оленем на капоте, – медицина у нас бесплатная. Всех вылечим…
– У этого противогаз! – закричал испугано Сидоров, отпустил мое плечо и попятился назад, –  Он – террорист:  газовую атаку готовит…
Мужчина захлопнул машину и направился ко мне.
– Спокойно, парень! – мне показалось, что он достает из-за спины пистолет, – Не делай глупостей: ты имеешь право сохранять молчание, все сказанное тобой, может быть использовано против тебя…****
Мне хватило мига свободы: все многократно было отработано до мелочей!
– Главное,  не волноваться! – скомандовал я сам себе.
Я быстро натянул противогазную маску и подпрыгнул как можно выше.
…Я специально летел высоко, чтобы пули сотрудников госбезопасности не попали в случайных прохожих. В том, что они будут стрелять, я был уверен. Я не сомневался так же, что в случае применения оружия, они промахнуться, и будут невинные жертвы.
Я летел над Красной площадью вдоль здания ГУМа в сторону улицы 25-го Октября и с ужасом ожидал, когда меня ужалит маленький кусочек свинца*****

* Да здравствует свободная и независимая Чехословакия. (чешск.)
** Демонстрация 25 августа 1968 года против ввода войск Варшавского договора в Чехословакию.
.*** Скорее всего, это был диссидент Виктор Файнберг, приехавший за несколько дней до этого из Ленинграда для участия в антисоветской демонстрации.
****По цензурным и морально нравственным соображениям речь сотрудника госбезопасности заменена  традиционным высказыванием американского полицейского, примерно совпадающим по количеству слов и букв.
*****Герой не знал, что, согласно распоряжению председателя КГБ СССР  Ю. В. Андропова, применение огнестрельного оружия на Красной площади запрещено. Поэтому сотрудники органов госбезопасности вооружались  тяжелыми женскими сумочками и портфелями с кирпичами.
***
– Сюда! – окликнула меня Антонина, когда, долетев до конца универмага, я свернул за угол, – Хорошо, что ты сам прилетел, а то мне через всю площадь тащиться…
Я ничего не смог ответить, потому что еще не снял противогаз, просто схватил учительницу за руку и потащил за собой по улице 25-го Октября. На Куйбышевском проспекте я свернул налево, затем еще раз налево – на проспект Маркса.
– Да постой ты, наконец, – Антонина Александровна остановилась, тяжело дыша, – сил бежать нет! К тому же мы сейчас вернемся на старое место: по кругу бежим…
Я снял маску и осмотрелся по сторонам.
Прямо перед нами возвышался высокий  серый дом. Однажды я его уже видел: в ЦПКи О во время поминок отца. Тогда мусорщики выставили на стол несколько бутылок «Столичной»: на этикетках и было изображено это величественное здание.
– Это Совет министров? Наверное, здесь наше правительство заседает?
– Нет! Это – гостиница «Москва», а на выше кафе «Огни Москвы». Туда всех пускают. Пойдем, пора перекусить, заодно и расскажешь, что приключилось.
В скоростном лифте мы поднялись наверх и сели за столик у окна с видом на Кремль. Напротив нас, на башнях сверкали рубиновые звезды. С высоты пятнадцатого этажа открывалась великолепная панорама столицы.
Принимая заказ, официант с некоторым сомнением посмотрел на меня, потом перевел взгляд на мою взрослую спутницу и принес в графинчике армянский коньяк.
Мы выпили по рюмочке.
Антонина Александровна с удивительным спокойствием выслушала мой рассказ о демонстрантах и погоне.
– Глупости все это, демагогия, – уверенно сказала она, поддевая вилкой говяжий язык, – ну, подержат их несколько лет в психушке, помучают, конечно, но они знали, на что идут, а потом отпустят на Запад жить. Ты иностранных корреспондентов заметил?
– Там француз какой-то рыжий был, все аппаратом щелкал: торопился ничего не пропустить…
– Ну, вот, все действующие лица драмы заранее были приглашены на сцену. А женщина с сумочкой и мужчина с портфелем, они, думаешь, зачем с утра вышли на прогулку с такой тяжелой амуницией? Всех заранее предупредили: и сатрапов, и свидетелей. Таковы законы театрального жанра. Да и Сидоров твой, я уверена, не просто так вдоль стены прогуливался…
– Вы думаете, он меня поджидал?
– Не знаю, сейчас трудно сказать, кто был главным героем этой постановки…
Коньяк быстро подействовал на меня.
– Антонина Александровна, – спросил я, глупо улыбаясь, – а вы сами, на чьей стороне будете?
Лицо ее стало серьезным
– Я – учительница! И я за Советскую власть! Я за Советскую власть, знаешь, что сделаю…
Женщина раскрыла сумочку, вынула молоток и яростно сжала рукоятку.
– Инструмент всегда с собой ношу, так, на всякий случай…
Антонина Александровна спрятала молоток и налила еще по рюмке.
– Ты слышал, что до революции учительницам не разрешалось выходить замуж?
Я недоуменно пожал плечами.
– Да, да, да! – она стукнула кулаком по столу, видно на нее тоже подействовал алкоголь, – Я фильм смотрела – «Первая учительница». Всем замуж можно, а нам, учительницам – нельзя! А я – живой человек, мне мужчину надо – фи-зи-оло-ги-че-ски!
И чтобы не просто так, перепихнуться, я хочу все официально: Дворец бракосочетания, белое платье с фатой, «Чайка» с куклой на капоте и в лентах. И чтобы шампанское из высоких бокалов возле «Медного всадника»…
– Антонина Александровна, у вас же скоро свадьба…
– Да, Скоро я стану замужней женщиной! Это такое счастье – замужество! Знаешь, я в этой школе недавно работаю: раньше возле Сосновки преподавала. Моя подружка, учительница из параллельного класса, замуж собиралась, а жених ее бросил. Она в парк после уроков пошла и повесилась. Мальчишки-хулиганы в лесок пошли покурить, чтобы никто не заметил, а она на дереве висит…
Слезы потекли по щекам.
– Пойдем на террасе постоим, пока горячее несут,  на свежем воздухе проветримся…
– …Я после того случая, – продолжила Антонина Александровна, немного успокоившись, – не смогла больше в той школе работать и уволилась…
Перегнувшись через ограждение, я любовался открывшимся передо мной видом: так высоко я никогда не забирался. Внизу под нами, похожие на муравьев, суетливо передвигались люди. Куда-то торопились маленькие игрушечные автомобили. Проезд рядом с историческим музеем был открыт: пуск в мавзолей прекратился.
–  Ильичу тоже нужен отдых, наверное, за мумией вождя сейчас ухаживают приближенные: чистят костюм, поправляют галстук. Возможно, бреют: я слышал, у мертвых продолжают расти волосы. Интересно, бреют ли мертвым женщинам ноги? Надо спросить  Антонину Александровну…
Я обернулся и невольно залюбовался: молодая учительница прекрасно смотрелась на фоне стены, украшенной веером из разноцветных неоновых ламп.
Я подошел вплотную, от аромата парфюма закружилась голова, я потерял контроль над собой, навалился всем телом, прижал ее к стене и поцеловал в губы.
– А ты смелый, – она с явным удовольствием целовалась со мной, – не побоялся по воздуху от госбезопасности улететь. И совсем не страшный, даже по-мужски красивый…
Она дотронулась до моего покрытого шрамами лица.
– Антонина Александровна…
– Зови меня просто – Тоня,  знаешь, у меня скоро свадьба…
– Но я ведь вас замуж не зову, – я даже немного отстранился, услышав про свадьбу, – мне жениться – смысла нет! Я, вообще, не могу иметь детей…
– Последствие терапии? – заинтересовалась вдруг она, – У тебя бесплодие?
– Санитар в клинике сказал, что, скорее всего, в детстве я сильно переболел ангиной…
– Это ничего, ничего! Мне бы очень не хотелось пред свадьбой залететь от другого…
Я ничего не успел произнести: тяжелая рука опустилась на плечо.
Я обернулся и увидал возвышающуюся  надо мной  гигантскую фигуру инженера-пенсионера, ветерана фронтовика Ивана Егоровича.
– Долетался, Сокол! Я вот водочки зашел на дорогу выпить, глянул в окно, а ты с барышней веселишься. Хорошее ты место для теракта выбрал: Кремль как на ладони! Не там, не там гостиницу поставили!* Собирайся, только тебя на Лубянке не хватает. Мне в КГБ выволочку устроили: откуда, дескать, говорят, девятый диссидент появился? У нас разнарядка на восьмерых демонстрантов-антисоветчиков подана, а про газовую атаку никто не доносил. То-то я стыда натерпелся, ну, да я им сейчас докажу…
– Извините, товарищ, – неожиданно твердо произнесла Антонина Александровна, – как прикажите в протоколе задержания написать: подозреваемый надел противогаз и улетел по воздуху. Да вас самого за это в психбольницу отправят!
Старик задумался.
– Ладно, парень, твоя взяла! Но, неуж-то, ты откажешься выпить водки с человеком, который знал Гагарина?..
Напрасно Тоня уговаривала меня не связываться с ветераном, дождаться горячего и отправиться на Ленинградский вокзал, я смело пошел за стариком, сел за один с ним столик и протянул рюмку.
– Не по-мужски, сынок! – Сидоров, словно фехтовальщик, горлышком отстранил мою рюмочку, достал из кармана пиджака граненый стакан, наполнил его до краев, – Я и с Алексеичем так же тогда в степи прощался.
Он ловко поддел вилкой из банки шпротину.
Мы чокнулись, и я залпом опрокинул стакан.
– Хорошая водка, крепкая, – я  почувствовал, что съезжаю со стула на пол, – закусить-то дайте…
Наверное, смесь коньяка и водки на голодный желудок подействовала на меня так сильно.
– На, парень, закуси! – Иван Егорович смеялся, держа вилочку со шпротой совсем близко.
Я беспомощно шевелил пальцами и никак не мог дотянуться.
– Никогда, ох, никогда, – подумал я, проваливаясь в черноту, – ортодоксы сороковых не договорятся с романтиками шестидесятых…

*В 2003 году в разгар борьбы с терроризмом гостиница «Москва» была снесена.

***

– Я принес костюм!
Крышка капсулы распахнулась, в лицо ударил яркий свет.
Под потолком круглого зала отеля парил полковник ВВС Сергейесенин Александрович Дмитриев. В руках он держал новенький комбинезон.
Выбираясь наружу, я обнаружил, что моя капсула расположена уже ни в первом, а в самом верхнем девятом ярусе. Если бы ни шестикратно ослабленное лунное притяжение, я бы точно грохнулся бы об пол и расшибся, а так я просто спланировал вниз.
– Пока ты спал, – бортинженер опустился рядом со мной, – автоматика отеля трудилась без остановки: мытье головы, сушка кожи, маникюр и педикюр, чистка зубов и прочие гигиенические и медицинские процедуры совершались на соответствующем уровне. Вот капсула и перемещалась по этажам.
– Выходит, – подумал я про себя, – за ночь я прошел все девять кругов чистилища…
Не смотря на ночные приключения, если только это не было кошмарным сном, чувствовал я себя великолепно и с радостью принял протянутую одежду. Над левым нагрудным карманом комбинезона располагались пристроченные суровыми нитками государственный флаг Российской Федерации и нашивка с названием нашей страны по-английски – «RUSSIA». Над правым карманам имелись две нашивки – «Stream №6»* и «LUNATIC».**
– Это обозначения, что ты являешься участником лунной экспедиции шестого потока, – перевел Беркут.
– Погоны майора, – удивился я, развернув обнову, – это в целях конспирации: чтобы легче было по территории станции перемещаться?
– Нет! – Сергейесенин по-военному вытянулся и торжественно провозгласил, – За мужество и продемонстрированные высокие профессиональные навыки  во время осуществления межпланетного перелета Земля – Луна, а также за проявленный героизм при покорении безвоздушного космического пространства,  в связи с шестидесятипятилетним юбилеем Автономной Лунной республики в составе Российской Федерации, руководством республики принято решение  о досрочном присвоении астронавту…
Беркут кивну головой в мою сторону.
– …шестого потока, Соколу, очередного воинского звания – майор ВВС! С вручением нагрудного знака – «Астронавт России»!
Бортинженер протянул мне эмалированную бляху с рельефным изображением трубы кочегарки в ЦПКиО имени С.М. Кирова на Елагином острове. Надпись на реверсе сообщала, что предъявитель является летчиком-астронавтом Российской Федерации и имеет соответствующие действующему законодательству льготы и привилегии.   Вокруг трубы суетились люди в комбинезонах с мешками в руках: наверное, мусорщики собирали пивные банки по парку.
– Как в свое время Гагарин, – пояснил он, – улетал старшим лейтенантом, а вернулся майором.
– Но я никогда не был лейтенантом, у меня вообще никакого звания нет!
– Нет, так будет! – подвел итог дискуссии полковник, вынул из кармана секундомер и скомандовал, – Майор, Сокол, сорок секунд – одеться! Время пошло!
Я быстро натянул комбинезон и ботинки, начал завязывать шнурки.
– Отставить, – одернул меня бортинженер, – шнурок на одном ботинке всегда должен быть развязан: по-гагарински!***
Он вытянул вперед правую ногу, и я увидел, что шнурок на его ботинке, действительно, развязан, при этом один конец был намного длиннее.
– Согласно уставу астронавтики, – пояснил Беркут, –  мне как полковнику ВВС положено носить шнурок с длинным концом равным десяти сантиметрам. У подполковника – двадцать, а у майора, – он снова кивнул в мою сторону, – соответственно званию, тридцать сантиметров развязанного шнурка.
– А у капитана сорок? – спросил я, припоминая следователя с пограничного пункта, – Что-то я не заметил у него никаких шнурков.
– Младший офицерский состав носит кирзовые сапоги, к тому же капитан из госбезопасности – лунная ВОХРа, а мы – летный состав Военно-Воздушных Сил России!
– А генералы завязывают бантиком? – продолжил расспросы я.
– Нет, – Беркут не утомился отвечать, – генерал-майор – семь сантиметров, генерал-полковник – шесть, а вот уж генерал-лейтенант – пять!
– Кто же тогда полностью завязывает шнурки на ботинках? – недоумевал я, – Главнокомандующий? Он же президент лунной республики?
– Нет! – закончил беседу Сергейесенин, – Главнокомандующий ботинки вообще не носит: сегодня мы идем на прием к президенту, скоро сам увидишь…

*Поток номер шесть (англ.)
**Сумасшедший (англ.)
*** После возвращения из космоса, во время встречи в Москве Ю.А. Гагарин спустился по трапу самолета и шел по ковровой дорожке в развязанном ботинке.

***
Я пришел в школу, как всегда к двум часам дня: обычно в это время заканчивалась первая смена, учащиеся расходились по домам, мы садились в пустом классе и занимались до самого вечера. Когда свободных помещений не было, мы шли к учительнице домой или отправлялись в ЦПКиО. Я давно заметил, что на свежем воздухе материал лучше усваивается…
– Сегодня у нас занятий не будет, – Антонина торопливо собирала учебники и тетрадки в сумку, – на пол третьего назначен педсовет!
Вид у нее был весьма озабоченный.
– Тоня, что-то случилось? – мне не хотелось пропускать урок, – Может быть, после собрания позанимаемся? Или, хочешь, сходим на острова…
– Не знаю, не знаю, – она обхватила голову руками, – скорее всего, ничего не получится…
  Я сел за парту.
– Они меня всегда ненавидели! – прохрипела  вдруг Антонина Александровна, достала из сумочки какой-то флакончик, накапала лекарства в граненый стакан и залпом выпила,  – Я для всех, абсолютно для всех, как кость в горле! Это из-за моих отношений с тобой: Галина Алексеевна на днях прогуливалась вечером в ЦПКиО и увидела, как мы, взявшись за руки, летали в противогазах по аллеям парка. Она узнала меня по розовому мохеровому жакету и аромату французских духов. Видите ли, педагог, к тому же замужняя женщина, не имеет права дружить с учениками. Это, как она говорит, грязно попахивает! И еще она обвинила меня в гибели подруги: именно – я, дескать, увела у нее жениха, вот несчастная девушка-то и повесилась в Сосновке…
Голос ее дрожал, мне показалось, что сейчас Антонина разрыдается, но она сдержалась, кивнула на прощание головой и вышла из класса.
Я вернулся домой.
На кухне соседка Валентина кормила грудью новорожденного ребенка.
Он родился через четыре года после моего возвращения из клиники.
– Мы ведь не просто так на Крестовский поменялись, – простодушно объяснила мне как-то раз соседка, – квартира здесь большая, а сосед, твой отец, вроде бы одинокий был и в возрасте уже. Думали, помрет, а нам с мужем и старшим сыном комната отойдет. Это же такое счастье: из коммуналки в отдельную квартиру попасть. Я знаю, в исполкоме на комнату все равно смотровой ордер кому-нибудь выписали бы, но тут главное – не пускать в квартиру. У меня тетка так поступила: мужик, подселенец, все ходил в дверь звонил, раз десять приходил. Потом плюнул. Ему другой ордер выписали, а тетка теперь в отдельной квартире живет. Умная она очень, образованная – кандидат наук…
– А нам, вишь, не повезло, –  она тяжело вздохнула и с сожалением посмотрела на меня, – ну, да мы подумали и второго ребеночка сварганили, глядишь, и очередь скорее подойдет…
– Что так рано-то? – удивилась Валентина, продолжая кормить новорожденного, – училка заболела?
Я прошел на кухню, присел на табурет.
– Нет, педсовет у них, – я невольно залюбовался женщиной с ребенком, седевшей между двух кухонных окон, –  Валентина, ну, ты – прямо, мадонна Литта!
– Какая Лита? – не поняла она.
– Да, помнишь, картинка из календаря – «Мадонна с младенцем» из Эрмитажа, она у нас в туалете висела.
– Ладно тебе, толстая я…
Ребенок оторвал рот от груди и повернул голову в мою сторону, как бы слушая нашу беседу. Мне даже показалось, что он улыбнулся, но взгляд его был совершенно тупой и бессмысленный.
Пройдя в свою комнату, я подошел к  книжному стеллажу, достал большую картонную коробку с документами кочегара.
Пухлый пакет давно привлекал мое внимание: черная плотная бумага, в таких пакетах обычно хранят фотографии. И формат – двадцать четыре на тридцать шесть. С обеих сторон  имелись наклейки – «Для служебного пользования!»  По диагонали пакет пересекали желтые широкие полосы, а на них черным жирным шрифтом было напечатано: «ОСТОРОЖНО! ИНФОРМАЦИОННАЯ ЗАЩИТА!» По краям надписи были изображены зловещие черепа с перекрещенными костями.
Обычно, что-то удерживало меня от вскрытия, но сегодня я, не задумываясь, разорвал место склейки, и высыпал содержимое пакета на стол. Общая тетрадка в коленкоровой обложке – «Дневник первой экспедиции Папанина 1937-1938 г.г.». Края первой и последней страниц обложки также крепко прихвачены желтой полосой с надписью, предупреждающей об информационной защите. Небольшой конверт с надписью – «Тестирование на внушаемость».
Я вынул из конверта сложенный вдвойне листок, развернул.
Ничего особенного: всего лишь одно слово – ЛЕД.
Мне вдруг показалось, что из раскрытой настежь форточки потянуло зимним холодом. Я поднял кверху глаза: форточка была закрыта, за окно, кружась, опадали желтые листья клена, стояло начало октября: в квартире уже протапливали батареи…
Я сорвал с тетради защитную полосу, раскрыл на первой странице.
Дневник ведет радист экспедиции «Северный полюс 1»  – Кренкель Эрнст Теодорович.
Начато 22 марта 1937 года.
– Сегодня состоялся старт полярной экспедиции из Москвы. После митинга мы попрощались с товарищами и заняли места в самолетах.  Совершив торжественный круг над Кремлем, отряд повернул на Север. Курс – Северный полюс.
21  мая 1937 года.
Полет пяти самолетов завершен. В 11 часов 35 минут флагманский самолет под  управлением командира летного отряда Героя Советского Союза М.В. Водопьянова опустился на лед, перелетев 20 км за Северный полюс.
…Зубы отбивали мелкую дробь, заболели от холода пальцы ног, словно в них воткнули разом сотню иголок…
 5 июня 1937 года.
Сегодня прилетел последний самолет. Это обусловлено тем, что столь трудными были условия полета и посадки на льдину.
…Я потер онемевшие щеки, осторожно дотронулся до ушей: они, слава Богу, еще были на месте…
6 июня 1937 года.
На флагштоках над нашей палаткой развевается три  полотнища: государственный флаг СССР, вымпел ГлавСевМорпути с портретом Шмидта и красный стяг с портретом Иосифа Виссарионовича Сталина.
– С его именем мы шли к северному полюсу и под его знаменем будем там работать сколько хватит сил, – сказал взволнованный до слез Иван Дмитриевич Папанин, – этого знамени мы не осрамим никогда!
Мы подняли свои винтовки и залпом выстрелили, салютуя нашему Великому Вождю.
Самолеты успешно оторвались от льдины и отправились в обратный путь…
…Мне казалось, что из закрытой форточки не просто дует – сквозит ураганный ветер.
– В диване шерстяное одеяло, – вспомнил я, стуча зубами от холода, – надо достать, накрыться…
Я встал из-за стола, сделал на онемевших ногах пару шагов по комнате к дивану. Теряя равновесие, в последний миг схватился за книжную полку и с грохотом свалился на пол.
– Снег да снег кругом, путь далек лежит…– донеслось откуда-то издалека.
– Наверное, с кухни, Валентина ребеночку поет колыбельную, – подумал я, проваливаясь в черноту, – в тех снегах глухих замерзал ямщик…

***
– Ты только не шуми, разбудишь, – сквозь сон я узнал  голос Валентины, – слава Богу, очухался! Я ведь, перепугалась до смерти, когда эта история случилась. Сама понимаешь, у меня ребенок грудной, а тут он свалился в беспамятстве. Не равен час, какую заразу в дом притащил бы! Он ведь несколько лет в клинике провел. Что и как я не знаю…
– А сейчас-то он как? – незнакомый женский голос.
– Вроде бы нормально, – Валентина подошла к дивану, на котором я лежал.
– Он ведь и не заболел даже по-настоящему, – она нагнулась и поправила одеяло, –  я как в комнату вбежала, когда грохот услышала, сразу все поняла. Я,  конечно, сначала до него дотронулась, а потом сразу все поняла: обморожение! И батюшка сразу, покойный, перед глазами встал. Я ведь с детства  все его рассказы:  про Север, про полярную авиацию помню…
– Ну, брат героем был, – с восхищением воскликнула собеседница, и я догадался, что, что это тетка моей соседки, – полярный летчик! У Водопьянова служил. Ему все нипочем!
– Да, он вспоминал, как летчиков спасали после обморожения. Ничего лучше, чем две дебелые женщины не существует. Уложат несчастного в постель, одна спереди, другая сзади, вмиг своим жаром отогреют! У них в полку поварихи при кухни состояли – кровь с молоком…
– Но ты-то одна ведь была…
– Дак, ведь и он – мальчонка. К тому же не Север у нас, квартира со всеми удобствами.
– Как же его так угораздило?
– Вот, – зашуршала бумага, я, не открывая глаз, догадался, что Валентина показывает тетке дневник и лист бумаги, – внушаемый он очень!
– Да, все правильно,  мнемоник! Типичный случай! Прямо по моей диссертации: слово «лед» как условный раздражитель второй сигнальной системы возбуждает первую сигнальную систему и  далее через подкорку вызывает физиологическую реакцию – понижение температуры тела человека… 
– Да, да, да, – запричитала Валентина, хотя, скорее всего, ничего из сказанного не поняла, – зато теперь у нас три сына! И Николай меня поддержал…
– Да что ты говоришь, – заохала тетка, – Колька не возражал?!
– Ну, было, пришел Николай с работы, начал меня искать, а я с мальчишкой в постели лежу.  Можно сказать, кормлю паренька грудью: он как тепло мое почувствовал, прижался как маленький, не оторвать…
– А Николай? Он-то что?
– Покричал немного, тарелку даже разбил, но я ему все объяснила! – вздохнула соседка,  – Николай подумал немного и успокоился.  Чего, говорит, пареньку, в самом деле, одному в большом городе мыкаться. А так, как-никак, семья.   Квартира теперь у нас отдельная…
– А эта баба, училка-то его, приходила?
– Приходила пару раз, я ее на порог не пустила…
– Чего приходила-то?
– Вроде как попрощаться: уезжает, мол. И противогаз просила отдать. Дескать, он нам теперь не нужен! 
– Нужен! – закричала неожиданно Валентина, – Еще как нужен! У нас три сына растут, я их телом своим отогрела, молочком своим отпоила, им противогаз в самый раз пригодится!

***
– Чепуха! – Сергейесенин даже слушать меня не хотел, – Я тебе как специалист объясняю, этого не может быть. Какая к черту, колея? Это же космическое пространство, а не железная дорога. Чушь! Ты сам ведь в школе учился…
– В школе? Учился ли я в школе? А, если и учился, когда это было?  В середине прошлого века…
– Какая разница, когда ты учился в школе, сто, двести лет назад. Закон всемирного тяготения никто не отменял! Ньютон убедительно доказал…
– Ньютон был масоном! – закричал я и осекся, заметив мгновенную реакцию Беркута.
– Ньютона не трожь! И, вообще, болтай поменьше…
– Сильно же он боится товарища Говдань, – констатировал я и попытался перевести дискуссию в спокойное русло, – а почему тогда Луна не падает на Землю, а планеты не падают на Солнце?
– Элементарный вопрос, конечно же, не за счет движения по колее…
Он вынул из кармана блокнот и авторучку.
– Паркер, –  отметил я про себя, – с золотым пером…Ручка чернильная, а должна ли чернильная ручка писать в условиях лунной гравитации…
Как не странно, ручка функционировала нормально.
– Вот, смотри, Луна, естественный спутник Земли, в процессе своего движения в пространстве испытывает влияние главным образом двух тел – Земли и Солнца…
– Знаю, знаю, а еще ты уже мне говорил, что расстояние от Земли до ее спутника в среднем составляет триста сорок четыре тысячи четыреста километров. Долго падать придется, а еще и мимо цели промахнуться можно…
Сергейесенин не успел ответить.
Блестящие алюминиевые двери, занимавшие половину стены, с легким шипением разъехались в сторону и в отсек, где происходил наш спор, вплыл человек в таком же комбинезоне, как у нас, но с аксельбантом на груди и нашивкой «адъютант его превосходительства» над правым карманом. Погоны на плечах отсутствовали, но, судя по длине развязанного шнурка, он имел звание полковника.
Я последовал примеру бортинженера, вытянувшемуся по струнке.
– Товарищи офицеры! Их превосходительство президент автономной лунной республики в составе Российской Федерации примет вас для аудиенции через несколько минут!
***
– Сразу много не читай, и шапку зимнюю надень, – Валентина одной рукой прижимала к себе ребенка, а другой протянула мне термос, – чай  горячий с шиповником, хорошо согревает, а если что, зови меня с кухни, кричи,  не стесняйся.
Ее новорожденный сын оторвался от груди, повернул ко мне  личико, испачканное текущими изо рта слюнями, и тупо уставился  на меня своими бессмысленными глазками. Какое-то время мы, молча, смотрели друг на друг.  Мне показалось, что в глубине его глаз вспыхнуло нечто до боли родное и знакомое.  Неожиданно он глупо улыбнулся, не меняя своего тупого выражения, и помахал мне рукой.
– До свиданья, до свиданья, – засюсюкала соседка, – ой, какое у меня дитятко умненькое! Знает, как  прощаться надо. И ты ему ручкой помаши…
Я засопел, но ничего не ответил и рукой не помахал: последнее время ребенок стал мне неприятен своим повышенным интересом ко мне, к тому же, мне хотелось, как можно скорее остаться одному в своей комнате.  Заветный черный пакет снова не давал мне покоя.
Я раскрыл злополучный дневник радиста Кренкеля.
– Вот, – обрадовался я, найдя нужную страницу, – то самое место, дальше которого я не успел прочитать.
7 июня 1937 года.
Работа на полярной станции «Северный полюс-1» кипит!
Я занимаюсь подготовкой двух радиостанций к работе в условиях полярной ночи, Ширшов помогает Федорову устанавливать метеорологическую будку.
– У меня для вас сюрприз, – Иван Дмитриевич поставил на стол запотевшую четверть водки, – летчики накануне вылета на Большую землю передали.  Изготовлено по спецзаказу наркомата по военным и морским делам в честь первой полярной экспедиции!
Мы, обступив стол, с интересом рассматривали этикетку. Черное, покрытое звездами небо, до самого горизонта ледяное безмолвие, а на переднем плане, на фоне полярного сияния наша палатка, крупными буквами – СССР, четыре красных звезды и надпись: 1937, Дрейфующая Экспедиция Главсевморпути.
Единогласно принято решение организовать праздничный ужин по случаю начала зимовки… 
***
Время тянулось бесконечно долго.
Мне показалось, что с момента нашего входа в шлюзовую камеру, соединяющую территорию лунного государства с резиденцией президента, прошло несколько часов. Но, судя по показаниям хронометра на стене, находились мы там не более получаса. Я успел несколько раз осторожно оглядеться вокруг себя:  отполированные до зеркального блеска металлические стены и потолок, мигающие с легким попискиванием разноцветные светодиоды.
Беркут знаками показал, чтобы я молчал и не задавал глупых вопросов, но я и сам догадался, что, скорее всего, аппаратура проводит сканирование на поиск оружия и наркотиков, а может быть, даже крамольных мыслей.
Наконец с легким шипением распахнулся люк, и мы проследовали в прибывший за нами модуль пневмопочты. Адъютант указал нам, где встать, занял свое место и нажал кнопку на пульте управления.  Капсула пришла в движение, я почувствовал легкую вибрацию и потоки воздуха сверху:  с небольшой скоростью, но уверенно, словно поршень в насосе пол начал приближался к потолку.
– Сейчас нас расплющит, – я инстинктивно вжал голову в плечи и присел, но потолок сместился в сторону, открывая люк,  и мы оказались в большом полутемном зале. Единственным источником света являлась лампа на письменном столе. Обыкновенная настольная лампа начала прошлого века с зеленным стеклянным плафоном. И такой же старинный письменный стол, покрытый большим стеклом. Какой-то бородатый человек с длинными темными волосами, склонившись над бумагами, так, что не было видно его лица, не обращая на нас внимания, перелистывал тетрадь. Изредка человек брал ручку и делал пометки на полях.
– Ну-с, неплохо, неплохо, – человек отложил тетрадь и поднял на нас взгляд.
Я вздрогнул от неожиданности: передо мной сидел Дмитрий Иванович Менделеев!
До боли знакомый образ. 
Частенько, прогуливаясь по Московскому проспекту в районе Техноложки, проходил я мимо памятника, установленного в сквере рядом с научно-исследовательским институтом метрологии: большое уютное кресло, напоминающее трон, а в нем человек в сюртуке, положив руки на подлокотники, и закинув ногу на ногу – великий русский химик Менделеев. А рядом, на стене здания, обвитая побегами плюща, гигантская периодическая таблица химических элементов.
Смущало только лицо: кожа гения была абсолютно зеленая!
– Не обращайте внимания, – поморщился Менделеев, словно бы поняв мое недоумение, – неудачные опыты с хлорофиллом… Помните, наверное, песню?
– И на Марсе будут яблони цвести…
– Да, совершенно верно! Тут на станции, – он бросил взгляд Сергеяесенина, –  ее почти никто не помнит. Но начать озеленение решили с Луны…
– В условиях сто процентного алюминия? И каков результат?
– Безрезультатно! – махнул зеленой рукой президент лунной республики, – Точнее весьма плачевный результат: сами видите…
– Господин президент… – я запнулся, не зная, как к нему обращаться, удобно ли назвать его Менделеевым.
Я прекрасно понимал, благо за время полета и пребывания на Луне, бортинженер многое мне успел рассказать, что передо мной не Менделеев. Скорее всего, результат удачного клонирования покойного.
– Наверняка, тут без Марь Иваны не обошлось, – догадался я, – вот он результат репродуцирования человеческих организмов в условиях невесомости. Теперь понятно, почему все так подобострастно относятся к Марии Говдань. Она не просто Герой Советского Союза.  Она – мать главы лунной республики, мать президента Луны! Но как, в конце концов, его имя? Если Дмитрий: тогда – какое у него отчество и есть ли оно вообще…
– Как бы далеко мы не находились от Родины, Автономная Лунная Республика все равно остается частью России! Страна у нас одна и президент тоже один! А я всего лишь руководитель отдаленного района, можно сказать, очень высокогорного. Поэтому зовите меня просто, – Менделеев поспешил мне на помощь, – просто – Ваше превосходительство господин Менделеев!
Некоторое время мы смотрели друг на друга.
Краем глаза я заметил, как в полумраке зала с шипением отодвигаются люки в полу, и на поверхность, словно из склепов, появляются все новые и новые участники президентского приема. Одни занимали места позади меня и Беркута, кто-то встал за спиной Менделеева, наверное, самые приближенные к  нему лица. Среди них были мои «знакомые» по недавней коллегии ВВС. Мне даже показалось, что на каталке провезли того самого старика-покойника, из которого в фильме про дистиллятор выкачивали кровь. Однако, женщина лаборант, проводившая процедуру, была уже в военном мундире. Появилась Марь Иванна,  начала доставать из свой большой сумки баночки с вареньем и домашними припасами, какие-то пакетики с орешками,  ставить их на письменный стол. Менделеев свой зеленой рукой подал сигнал, и она поспешила занять свое место среди ветеранов второго потока.  Вспыхнул свет под куполом зала. Заиграла торжественная музыка, кто-то хорошо поставленным голосом начал громко приветствовать присутствующих с юбилеем лунной республики и выкрикивать здравицы в честь отважных покорителей космического пространства, пионеров освоения Луны. Неожиданно прозвучало мое имя – Сокол! Раздались бурные аплодисменты, я вдруг оказался в центре всеобщего внимания.
Я не знал, как себя следует вести на торжественном  приеме.
Адъютант его превосходительства  поспешил на помощь, подтолкнул меня к красной ковровой дорожке, ведущую от нашего люка к столу главы республики:
– Иди! Вождь ждет!
 Я тут же вспомнил: 1961 год, апрель месяц, Москва, ясный солнечный день.  Первый космонавт мира – Юрий Алексеевич Гагарин по ковровой дорожке идет от трапа самолета к трибуне с руководителями советского государства и  коммунистической партии, идет целоваться с самим Никитой Сергеевичем Хрущевым…
– Хрущев гладко выбрит был, – я понял, что наступил мой звездный час и облизал пересохшие от волнения губы, – а этот с бородой и весь зеленый. Но ничего, пробьемся!
Стараясь, по-военному чеканить шаг, что в условиях лунной гравитации было совсем не просто, я направился к письменному столу. Как учили в армии, я старательно тянул носок ботинка, колыхался развязанный по-гагарински шнурок.
– Ваше превосходительство господин Менделеев… – начал я свой доклад, но был прерван легким взмахом его руки.
– Ну-с, все правильно, – Менделеев легонько оттолкнулся  от подлокотников кресла и плавно, словно крыльями, маша рукавами сюртука, поднялся вверх над письменным столом, мне навстречу,  – здравствуй, Сокол! Я тебя давно ожидаю…
Полы сюртука взметнулись в воздушном потоке…
Будь на моей несчастной обгорелой и покрытой шрамами голове хотя бы один волосок, он точно бы встал дыбом от увиденного: туловище президента ниже поясницы полностью отсутствовало!
Если бы ни Беркут и адъютант, я грохнулся бы на алюминиевый пол кабинета. Бортинженер подхватил меня, адъютант подставил стул, замахал над лицом полотенцем, нагоняя поток свежего воздуха.
– Сергейесенин Александрович, господа офицеры,  – Менделеев опустился на свое место за столом, – подождите, пожалуйста, в приемной, чайку грузинского с секретарем попейте: рекомендую, очень хорошо заваривает!  У нас с товарищем астронавтом Соколом будет конфиденциальная встреча.
Бортинженер мгновенно испарился, исчезли в своих люках присутствующие на торжественном приеме ветераны.
  Я остался один на один с руководителем автономной лунной республики в составе Российской Федерации…
***
7 июня 1937 года, (вечером), дрейфующая полярная станция «СП-1».
– Эрнест, не тяни, бросай ты эту долбанную рацию, водка стынет,  – Папанин уже разлил по кружкам, – полярная ночь впереди. Успеешь ты еще наиграться!
Петр Ширшов нарезал на доске колбаску, раскладывал на куски ржаного хлеба селедочку, делал бутерброды. Женя Федоров уже  раскидал винегрет по тарелкам и занимался квашеной капустой: лучок порезал, посыпал сахарком и сдобрил постным маслом, тщательно перемешивал ложкой.  Всем не терпелось скорее приступить к праздничному застолью, но до сеанса связи оставались считанные минуты, а я никак не мог настроить радиопередатчик.
– Иван Дмитриевич, Вань, ну погоди, – я в очередной раз начал осматривать провода, соединяющие батарею из двух раций, пытался найти место, где мог быть нарушен контакт, – сеанс с Москвой нельзя сорвать…
– Верно! Москва не простит! Москва – это серьезно! Ладно, колдуй, профессор, потом догонишься, – руководитель нашей экспедиции открыл ножом банку балтийских килек,  поднял именную алюминиевую кружку с выгравированным белым медведем в буденовке и знаком призвал геофизика и гидролога следовать его примеру, – Ну, ребята, а мы, пожалуй, начнем. Петруха, Евгений! За Родину! За Сталина!
Загремели, стукаясь кружки, зимовщики дружно выпили.
– Ядреная капуста,– Папанин захрустел капустой и вдруг сделался непривычно веселым, разговорился немного заплетающимся голосом, – я всегда к-к-капусту только в одном ма-а-газине беру. Иду домой с работы, зайду в магазин возле дома: там такая к-к-апустка…
– П-п-етро, ты чего? – засмеялся Федоров, хлопая Ширшова по плечу, – С двухсот грамм развезло, что ли… Ты же б-б-оец, орденоносец!
Я обернулся.
Петя Ширшов, мыча что-то нечленораздельное, пытался поднять вилку, но она всякий раз выскальзывала из пальцев, со звоном ударяясь о металлическую тарелку.
– Мужики, погодите! Куда гоните?– я не вытерпел, бросил передатчик, подошел к столу, взялся за кружку, – Такими темпами нам до конца зимовки запасов не хватит…
– Д-д-авай, Эрнест! З-з-а ГлавС-с-евморпуть! – Иван Дмитриевич протянул руку к бутылке, чтобы вновь разлить водку, но бутылка была слишком далеко. Он судорожно сжимал в воздухе пальцы, но никак не мог дотянуться. Ширшов и Федоров уже храпели, уткнувшись лицами в тарелки с винегретом.
Я залпом опрокинул свою дозу, тепло разлилось по всему организму.
– Х-х-хорошая какая водка, – ноги вдруг подкосились, я чуть не свалился мимо стула на пол, – такой еще не пил… Дайте хоть закусить-то…
Никто не ответил: в  палатке стояла мертвая тишина – ребята больше не храпели…
Я потянулся к миске с капустой, пытаясь зачерпнуть ее рукою. Заветная закуска была  рядом, я беспомощно шевелил пальцами, но никак не мог до нее дотянуться…
***
– Объяснять никому и ничего я не обязан! Но тебе, Сокол, надо знать все: для этого ты и прибыл на станцию!
Ловко взмахивая полами сюртука, Менделеев летел по алюминиевому тоннелю. Я бежал, а точнее, делая гигантские прыжки, скакал вслед за ним, не ведая куда.
– Я знаю, ты в школе учился…
– Так точно, ваше превосходительство, – я старался бежать рядом, чтобы не пропустить ни одного слова попутчика, – учителя отмечали мою склонность к наукам…
– …эмбрион человека в своем развитии проходит все стадии от ящерицы до млекопитающего…
–  Говорят, – я решил блеснуть эрудицией, – четырехнедельный человеческий эмбрион уже имеет жаберные дуги, которые напоминают жаберные дуги зародыша рыбы…
– Все правильно, – Менделеев по-волчьи повернулся всем туловищем в мою сторону и мрачно расхохотался, заухал,  как сова, – так вот моя задница при формировании застряла на уровне развития птицы!
И действительно, при ближайшем рассмотрении я заметил ниже пояса под сюртуком две довольно-таки крупные птичьи лапки, гузку и хвост в перьях, напоминавших орлиные.
Понял, что выказывать  сочувствие в данном случае неуместно, я промолчал.
Менделеев  тоже некоторое время летел, молча, но вскоре продолжил свой рассказ:
– Иосиф Виссарионович, он ведь не просто коммунист-большевик был. Ладно, председатель Совета министров СССР, генеральный секретарь нашей партии, – Менделеев с силой взмахнул рукавами, и я чуть было не отстал, – главное: он священником был! Нет бывших священников! Я вообще не понимаю, почему на Земле его до сих пор не канонизировали? А против идеи оплодотворения на орбите Сталин начал бороться с первого дня ее появления в научных кругах Советского Союза.  Матушку, как только подтвердился факт ее первой беременности, тут же вернули обратно с орбиты на Землю. Ну, сам подумай, это же нонсенс: мертвая беременная баба на трубе от кочегарки болтается вокруг нашей планеты! Тогда все эксперименты заморозили. Скажите спасибо, организаторов не расстреляли.
– А как же тогда… – я не знал, как правильно сформулировать вопрос, но собеседник ответил предельно точно.
– Я – другое дело! Я – коренной житель Луны! Весь процесс от зачатия до рождения протекал на  станции…
Я порадовался, что мой собеседник только снизу птица.
– Будь он птицей сверху, а человеком снизу, он вряд ли смог бы контролировать себя в полете. А Менделеев – не голубь и даже не ворона! К тому же с ним вряд ли можно было бы по-человечески беседовать…
– Дело в том, что оплодотворение материнской яйцеклетки произошло только после смерти Иосифа Виссарионовича, в пятьдесят третьем году.  Пока вся кремлевская шатия-братия спорила и билась за место вождя народов, ученые быстренько отправили маменьку на Луну.
– Ваше превосходительство, – задыхаясь от быстрого бега, все же задал я свой вопрос, – чем же чревато оплодотворение на орбите Земли?
– Не забывайте про невесомость, мой друг, – он сбавил скорость, верно, сам уже устал махать руками, – формирование  человеческого мозга в условиях невесомости непредсказуемо! Сталин это понимал, будучи священником, и я с ним в этом согласен! Человеческий организм изначально создавался для функционирования в условиях земной гравитации. Отсюда и весь сложный скелетно-мышечный аппарат, мощное сердце – насос для перекачки крови и вся система кровеносных сосудов. В условиях невесомости все это становится практически не нужным, начинает атрофироваться. Остается только один  чистый мозг. Представьте себе: бескрайняя вселенная, а в ней такой же ничем не ограниченный мозг…
– Абсолютный разум? Практически – Бог!
– Да! – Менделеев закончил полет и плавно опустился на огромный алюминиевый валун, – Но не может быть второго Бога! Поэтому эксперимент и был прерван!
– Значит, Ваше превосходительство, – высказал я предположение, – если вы родились на Луне, планете с гравитацией значительно меньшей, чем на Земле, то, скорее всего, являетесь полубогом?
– Нет! – рассмеялся Менделеев, – Я всего лишь человек с птичьим задом!
***
Я даже ни разу не пользовался термосом с горячим чаем, да и шарф и зимнюю шапку напрасно одевал. Ничего из теплых вещей мне не понадобилось.
Мое «путешествие» на Северный полюс завершилось благополучно. Следующие несколько страниц дневника Кренкеля были без записей. Немного помятые листки, измазанные чем-то коричневато маслянистым. Наверное, потеряв сознание, радист зимовщиков тоже изрядно извалялся в винегрете. Наконец, последний  лист.
19 февраля 1938 года.
Нас вывозят на Большую землю. Сегодня прибыли два ледокола – «Таймыр» и «Мурман». Мы ничего не можем понять, только прибыли на станцию, а уже эвакуация. Никто ничего не помнит: в голове немного шумит после вчерашнего. Льдина, на которой располагается зимовка,  превратилась в обломок не более тридцати метров, к тому же она вся в трещинах. Кто-то из прибывших на ледоколе товарищей  сказал, что прошло двести семьдесят четыре дня с начала зимовки. Мы ничего не успели сделать из запланированного, Папанин готов идти под суд за срыв задания Родины, в сердцах вынул свой партбилет, бросил на стол. Затем он достал из кобуры свой маузер   и сел писать прощальное письмо лично товарищу Сталину. У него отобрали бумагу и ручку, стали подбрасывать вверх, поздравлять с победой!  Остальных зимовщиков почему-то тоже  поздравляют. Оказывается, через месяц после начала экспедиции, нас представили к высокими правительственными наградами: Ивану Дмитриевичу присвоили звание Героя Советского Союза, каждому из нас по прибытию в Москву вручат  орден  Ленина…
На этом записи обрывались. Остальные страницы дневника были аккуратно отрезаны по корешок тетради. Но я смог пересчитать – еще восемнадцать страниц не хватало. Зато имелись четыре медицинских заключения на каждого из зимовщиков. Ничего интересного для меня они не представляли, обычные бланки:
ФИО
 должность
место жительства
место работы
перенесенные заболевания
результаты анализов, с подробным перечислением.
И большой фиолетовый штамп на обратной стороне каждого бланка:
«ПРАКТИЧЕСКИ ЗДОРОВ. ГОДЕН К ДАЛЬНЕЙШЕЙ РАБОТЕ В ЭКСТРЕМАЛЬНЫХ УСЛОВИЯХ».
 Дата 20 марта 1938 года.
Последнее, что оставалось из документов –  пожелтевший листок.
Сверху заглавными буквами напечатано на машинке:
ПРОЕКТ ЗАКЛЮЧЕНИЯ МЕЖВЕДОМСТВЕНОЙ КОМИССИИ.
Ниже от руки написанный текст. Писали разные люди. В самом начале шли стенографические знаки, я ничего не понял. Затем аккуратным почерком было выведено:
Препарат прошел успешные испытания в условия Крайнего Севера.  Все участники эксперимента чувствуют себя прекрасно. Готовы к дальнейшему выполнению заданий Родины.
Отто Юрьевич Шмидт.
Чуть ниже другой рукой:
Фармакологические свойства:
Препарат  быстро и полностью всасывается из желудочно-кишечного тракта.
Максимальная концентрация в крови достигается в течение двух- трех минут и терапевтический уровень сохраняется в течение от одного месяца до трех лет в зависимости от принятой дозы. Препарат равномерно распределяется во всех органах, включая ЦНС, что предотвращает физическую гибель и разложение при длительном хранении организма мертвого испытателя . Метаболизм препарата происходит в печени. Выделяется препарат преимущественно через почки с мочой в виде продуктов распада. Связывание препарата с белком плазмы крови составляет 7,9%.
заведующий кафедрой социальной гигиены медицинского факультета Московского университета профессор Семашко Николай Александрович.

В верхнем левом углу резолюция – В производство!
23 марта 1938 года.
Фамилию человека, подписавшего документ, я разобрать не смог.
***
– Согласно воли покойного, прах астронавта Нэйла Армстронга был развеян над океаном! – я нисколько не сомневался в этом, – смерть человека, первым из землян ступившим на Луну, была одним из важнейших событий прошлогоднего лета.
– Ну, вы прекрасно понимаете, что он не был первым жителем планеты, добравшимся сюда, – Менделееву явно доставляло удовольствие наблюдать за моей реакцией, – но мы все равно чтим его заслуги перед человечеством! По договоренности с США незадолго до предполагаемой кончины американский астронавт был переправлен на российскую лунную базу и подвергнут длительной консервации. Наука не стоит на месте! Придет время, и мы сможем всерьез заняться всеми выдающимися личностями, находящимися в нашей коллекции. И заметь, Сокол, они не мертвые! Они – пациенты нашего санатория!
Мы находились в святая святых Лунного государства – Центральном трупохранилище автономной республики. Нет, это помещение даже отдаленно не напоминало автоматические камеры хранения железнодорожного вокзала. Все величественно и торжественно, как в Мавзолее на Красной площади. Только гробов, а точнее, индивидуальных ячеек было не счесть. Они стояли вдоль стен гигантского алюминиевого зала, конца которого не было видно.
– А Ленин? – я перемещался от одного гроба к другому и по несколько раз перечитывал фамилии, – Уверен, настоящий Ильич тоже здесь на Луне!
– Должен разочаровать, – лунный руководитель присел на стеклянную крышку ячейки очередного нобелевского лауреата по физике, – господин Ульянов был прекрасно осведомлен о работе над эликсиром и даже надеялся им воспользоваться. Но стал жертвой системы, которую сам и породил. Когда стало очевидно, что смерть вождя неотвратима и наступит в ближайшие часы, Надежда Константиновна дала ему препарат из расчета пребывания в состоянии смерти около двадцати пяти лет. Она, как и сам Владимир Ильич, была уверена, что к началу пятидесятых годов двадцатого века медицина достигнет невероятного расцвета, а все болезни от которых он тогда умирал, будут элементарно лечиться. Заранее был подготовлен проект мавзолея для хранения тела вождя. При необходимости в хранилище можно было дополнительно поместить тела особо приближенных соратников и жены, домашних животных. Настоящая египетская пирамида!  Было продумано все до мелочей: температура холодильной установки, месторасположение объекта, цвет гранита, идущего на облицовку, ритуал смены караула, охранявшего Ленина. Ильич не предусмотрел только одно: друзья предали его сразу же после смерти! Стране не нужны живые Ульяновы! Мгновенно был создан так называемый «институт мозга Ленина». Черепную коробку вождя вскрыли при помощи банальной  лобзиковой пилы, мозг вытащили и нарезали на тоненькие ломтики, как докторскую колбасу! Распотрошили и внутренности покойного. Искали, якобы, клетки гениальности, но ничего, конечно же, не нашли. Зато добились главного: официального заключения правительственной комиссии – «ОБЪЕКТ ВОССТАНОВЛЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ».
–  А позже соратники также обошлись и с Иосифом Виссарионовичем!
–  Тут ты ошибаешься! Сталинизм бессмертен! Уверен не за горами время молодых интеллектуалов на лацканах пиджаков которых будут сверкать золотом значки с профилем Сталина! Кстати, на XXII съезде КПСС обсуждался  вопрос не о выносе тела Иосифа Виссарионовича из Мавзолея, а о переправке генералиссимуса  на Луну! Тогда же решили создать Центральное трупохранилище для особо выдающихся личностей, ответственных работников партаппарата и руководителей высшего государственного ранга. Тут на Луне им никакие катаклизмы и смены политических курсов не страшны. Имей в виду, принятое на съезде постановление никто не отменял.
Я не смог долго находится возле его гроба. Под стеклянным колпаком, в парадном мундире со звездой Героя Советского Союза, аккуратно причесанный и тщательно выбритый, он был одновременно величаво торжественен и ужасен! Мне показалось, что вождь народов дышит: сейчас откроет глаза и сядет в гробу. Я поспешил отойти.
– А эти-то вам зачем? – я с удивлением обнаружил среди выдающихся политиков и гениальных ученых современности нобелевских лауреатов по литераторе.
– В генофонде должен  быть здоровый баланс, – коротко ответил Менделеев и взмахом руки приказал следовать дальше.
***
Аннушка появилась как всегда неожиданно.
К тому же сложилась довольно-таки странная ситуация: она уже окончила институт, получила диплом, а я все еще толком не разобрался со школой. Я с удивлением смотрел на молодую красивую женщину и не мог поверить, что когда-то мы вместе жили в домике у ее деда лесника, гуляли вдвоем по лесу, о чем-то мечтали.
Валентина встретила мою давнюю знакомую весьма радушно.
– Ну, что же ты стоишь, как не живой, – соседка подтолкнула меня навстречу гостье, – встречай, сынок, подругу! У тебя ведь на этом свете никого ближе нет…
– А Валентина-то права! – подумал я вдруг, принимая из рук Аннушки плащ, – родных я не помню. Из людей, которые мне были знакомы за последние годы, не считая усыновивших меня соседей, только Аннушка, ее дед и кочегар. Лесник и кочегар были мертвы, оставалась одна Аннушка.
Сам не знаю почему, но Антонину Александровну я не брал в расчет. Так же я почти напрочь забыл санитара. Когда казалось мне, что нет у меня никого ближе него. Но верно, слишком много боли и страданий причинил мне в свое время этот человек.
В комнате я усадил Аннушку на диван, сам уселся на стул. Мы смотрели друг на друга и улыбались, как когда-то во время ее визиту в клинику. Говорить нам было не о чем. К тому же где-то в подсознании периодически возникали сомнения по поводу ее участия в моей жизни. Первая наша встреча закончилась моим задержанием в лесу и помещением в стационар, после ее второго визита я был выписан из больницы, собирался ехать в Москву к Гагарину, но космонавт номер один трагически погиб.
– Почему? Почему Аннушка снова и снова встает у меня на пути? Преграда, уготованная мне судьбой? А может, все гораздо сложнее и эта милая девушка, сама об этом не подозревая, играет заранее написанную роль, являясь всего лишь куклой марионеткой в чьих-то коварных руках…
  – Я ведь тоже сирота, с недавнего времени, – не прекращая улыбаться, произнесла вдруг она, раскрыла свой чемоданчик и вынула большой квадратный пакет, – это тебе! Подарок!
Единственное, что я понял – это была граммофонная пластинка.
***
  – Вы что газет не читаете?  – Менделеев не скрывал своего разочарования,  – Пресса, особенно центральная, никогда не врала, не врет и врать не будет! Правда! Ничего кроме правды!
Я был обескуражен его реакцией на мой вопрос о судьбе космонавта номер один. Буквально несколько минут назад он смеялся над моей верой в официальное сообщение о смерти американского астронавта Нэйла Армстронга, рассказывал о подлинной судьбе тела Сталина,  представил на обозрение трупы почти  всех нобелевских лауреатов и политиков, но вдруг стал категорично непреклонен.
  – Юрий Алексеевич Гагарин погиб! Погиб 27 марта 1968 года во время тренировочного полета на самолете УТИ-МиГ-15. Вместе с ним погиб полковник ВВС Серегин. Не надо спекулировать на смерти героя: никто его никогда на Луну не отправлял!  Инопланетяне Гагарина тоже не похищали. Господи, да что ты, Сокол, в самом деле, как бабка сплетница…
Я стоял, понурив голову, словно провинившийся школьник.
  – Ладно, проехали,  не обижайся! Я ведь не просто так тебя вожу с собой, показываю, что и как на Луне обустроено, объясняю, чем мы, простые жители автономной республики, дышим. Ты должен быть в курсе всего, что здесь происходит. Разве ты не замечаешь, как  благосклонно я к тебе отношусь? Я тебе доверяю, но и ты будь любезен доверься мне!
Отношения наши и в самом деле были почти родственные, если не сказать, что Менделеев был мне даже ближе, чем родня! Я не мог определить, как долго мы блуждали с ним по алюминиевым катакомбам. За все время нашей длительной прогулки, я ни разу не заметил на стенах лунных хронометров, поэтому не мог знать, сколько прошло минут, часов, а может и дней с момента нашего выхода из президентских апартаментов. Иногда мы уставали, падали прямо на пол и Менделеев спал, положив свою лохматую зеленую голову мне на плечо. Иногда лунный руководитель доставал из глубоких карманов своего сюртука какие-нибудь гостинцы, доставленные матерью с Земли: соленые орешки, изюм, тыквенные семечки, даже обыкновенное просо и ячмень.
– Птичья натура берет верх над моим интеллектом! – смеялся Менделеев и клевал у меня с ладони.
В конце концов, я набрался смелости и сказал своему высокопоставленному попутчику, что хочу вернуться домой.
– На Землю?! – то, что для меня было очевидно, поставило Менделеева в тупик, – А кому ты там нужен на Земле? Уверен на сто процентов, никто не искал тебя после последней прогулки в ЦПКиО!
***
–  Мы с тобою сироты, – Аннушка осмотрелась по сторонам, наверное, искала, на чем можно прослушать пластинку, – это очень важно при выполнении порученного нам задания!  Если с нами что-либо случится, близкие не будут страдать! У нас никого нет и мы никому не нужны! Только Родине!
– Родине? Для кого-то она мать, но не для меня…
– Не смей так говорить! – резка оборвала она меня на полуслове, – И для тебя тоже: Родина не мачеха! Страна, государство – да! Аппарат насилия и подавления, но для того он и создавался и задачу свою выполняет успешно. Пойми, можно пострадать от государства, но оставаться до конца дней патриотом. Люби Родину и рано или поздно, ты сам поймешь, что ей нужен!
– Соседи, Валентина и ее муж Николай, меня усыновили, – я достал из шкафа небольшой коричневый чемоданчик, электропроигрыватель «Юность», поставил его на стол, – они мои приемные родители и я нужен только им!
– Им не ты, им квартира отдельная нужна! – расхохоталась Аннушка, вынула из конверта черный виниловый диск и протянула мне, – они ждали смерти кочегара, а тут появляешься ты, его законный наследник! Уж лучше тебя называть сыном, чем соседом. А когда с тобой что-нибудь вдруг случиться, им твоя жилплощадь сразу отойдет. В случае чего, они только рады будут, когда ты бесследно исчезнешь…
– Валентина говорит, что испытывает ко мне материнские чувства!
– Да она чуть старше тебя!  Телом она, видите ли, мальчонку отогрела! Замерзал сиротинушка без бабы в своей постели! И Антонина твоя тоже вместо матери была? Тебя, вообще, на взрослых женщин тянет, а тех, кто рядом сидит, не замечаешь…
Она поправила прическу и приосанилась.
Я, молча, установил пластинку, включил проигрыватель и опустил головку звукоснимателя на диск, но, услышав музыку, не удержался и расхохотался:
– Ария Буратино! Отличный подарок!
– Дурак! Пластинку запилишь!  Это на тридцати трех оборотах слушать надо! Вещь дорогая, знакомые из загранки привезли: группа Пинк Флойд, «Dark side of the moon»! Темная сторона Луны…
– Дэрксай офзе мун? Темная сторона Луны…
Я вдруг вспомнил себя в детстве: сижу на диване в комнате  учительницы Антонины Александровны, а на столе вращается старый глобус Луны. Невидимая сторона закрашена черной краской. Луна вращается все быстрее, постепенно сливаясь в единое серое пятно.
– Мне кажется, Луна вся темная!
– Забавно! Я недавно читала в журнале, что когда группа записывала свой диск, человек, прибиравшийся в студии…
– Мусорщик?
– Мусорщик, уборщик, какая разница, они даже имя его не запомнили. Так он точно так же как ты сказал: «мне кажется, что Луна вся темная». Им так понравилась это фраза, что они ее в финальную песню вставили.
– Мусорщики – властелины Вселенной! – произношу я торжественно и встаю с дивана, – именно так, сказала  Антонина Александровна…
***
– Почему Менделеев, а не кто-либо другой?  Подозреваю, что, при всем моем уважении к Великому химику, тот же Константин Эдуардович Циолковский более заслуживает право руководить автономией!
Он явно ожидал подобной реакции с моей стороны
– Конечно, конечно, отец русской астронавтики! Глухой мечтатель из Калуги! Предтеча, одним словом!
– Все, что я вижу вокруг, сам способ, благодаря которому я очутился на Луне, все это результат гениального открытия Циолковского! Надеюсь, Ваше превосходительство помнит: « Если трубе придать первоначальный толчок…»
– Нет! Нет! И еще раз нет! – добродушная улыбка разом исчезла с лица Менделеева, и оно еще более позеленело от злобы, – Да будет тебе известно, еще при государе императоре Николае Александровиче, царство ему небесное, ваш любимый Константин Эдуардович не раз подавал свои, так называемые, научные материалы в комиссию по изобретениям и открытиям. Ее тогда наш герой прославленный возглавлял: адмирал Макаров. И отзыв всегда был один и тот же: «прожектер, графоман-недоучка»! А Менделеев – всемирно признанный гений! Можно спорить до бесконечности, кто изобрел паровоз, самолет, в конце концов, радио: Марконни или наш глухой Попов. Никто, никогда ни в одной стране мира не станет приписывать себе открытие периодической таблицы элементов Менделеева! Нет в Америке таблицы какого-нибудь Джона Смита!
– Я никак не хочу умалить заслуг Дмитрия Ивановича перед человечеством, но ответьте мне откровенно, что для вас Луна: почетная ссылка или заслуженная награда?
– Мракобесие! – Менделеев с сожалением махнул рукой, – Во все времена миром правило мракобесие! Вспыхнуло в Европе повальное увлечение спиритизмом, Николай Александрович  тотчас мне задание: разберитесь и обоснуйте! Что обосновать? Я – ученый, а не маг! Можно только догадываться, какие колоссальные суммы тратит нынешнее руководство страны на изучение паранармальных явлений! Ясновидящие, новоявленные Распутины, хироманты, экстрасенсы,  астрологи, алхимики, черт побери!
– Алхимики? Ваше превосходительство находится в самом центре алюминиевой Луны, чтобы…
– Да! Да! Да! Чтобы превратить алюминий если не в платину, то хотя бы в серебро!
***
– Вначале была идея! – Менделеев безуспешно рылся в карманах сюртука: орешки, похоже, закончились, пора возвращаться назад, – утопическая, но грандиозная! Даже не «от тайги до Британский морей», бери шире! Планета победившего пролетариата! Коротки ручки оказались…
– А тут целая Луна!
– Да, никем, как тогда казалось, не заселенный космический объект. Достигнуть, укрепится, а там посмотрим! Экономической выгоды никто тогда не искал…Впрочем, все это – бред! Алюминий рождает алюминий!
Менделеев еще раз похлопал себя по карманам и окончательно убедился, что они пустые, повернулся в мою сторону:
– Знаешь, Сокол, а я единственный человек на Луне, который ни разу не умирал! Как в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году родился, так до сих пор…Здесь среди покойников…Кто-то возвращается, кто-то на консервации, мать вот прилетела, гостинцев привезла… Но они все покойники! От них мертвечиной тянет! А сколько еще всевозможных руководителей прилетит, всем рано или поздно придется искать здесь прибежище, до «лучших времен». А ты, Сокол, живой! Зачем тебе на Землю? Я знаю, хочешь обратно вернуться, но прошу, останься со мной!
Он прислонился спиной к алюминиевой стене и медленно сполз на пол, вытянул вперед когтистые птичьи лапы, тяжело засопел.
– Орешки вот закончились, а они для работы мозга необходимы. Мать их с Земли доставляет: доктора прописали для меня специальную диету,  сразу после рождения… Их потом расстреляли... Только мама знает, что и когда надо привезти, так бы ее тоже давно расстреляли… Я сам лично бы ее в расход пустил…
Я присел рядом с Менделеевом на корточки, осторожно дотронулся до рукава сюртука, потряс за руку
– Ваше превосходительство! Господин президент,  вам плохо? Позвать на помощь? Куда идти?
Он ничего не ответил, повернул голову в мою сторону и пристально поглядел мне в глаза. Лапки судорожно задергались, глаза закатились.  Я вдруг подумал, что Менделеев человек, реально способный мне помочь вернуться на Землю, и если он умрет…
 Менделеев знаком показал, чтобы я нагнулся ближе к нему, заговорил с трудом, ворочая языком.
– Луна прошедший этап,  сейчас все силы брошены на Марс! С Марса никто не вернется… Там трон…
Я не понял, не расслышал конца фразы.
 – Толкаем трубы в сторону Земли, делаем один виток на орбите для придания ускорения и сброса балласта: штампуем тут всякую мелочевку из алюминия, все метеоритным дождем падает на поверхность в районе ЦПКиО. Наши люди собирают, пускают в оборот, так и крутимся… А трубы уходят на Красную планету…
Я понял: вот она моя зацепка.
– Кто штампует?
– Ребята из последних потоков деловые попались, бывшие бизнесмены,  кооператоры. На Родине прогорели и сюда с горя завербовались. Цех тут небольшой наладили сувенирный: алюминиевая баночка со стопроцентным вакуумом – на Земле пользуется спросом… Отгрузка-разгрузка, упаковка, сопровождение груза…
– Сопровождающие?
– Те, кто должен вернуться на Землю.  Прямо иди, по коридору, – из последних сил он махнул рукой в глубину тоннеля, – дверь белой краской покрашена, на ней фигурки людей, как на туалете «МЖ», за дверью скафандры хранятся… Склад готовой продукции дальше – черная железная  дверь с навесным амбарным замком, на двери табличка «прием стеклотары», ключ под ковриком у входа, выключатель за дверью, слева… Проход на стартовую площадку…
Менделеев тихонько застонал и умолк. То ли умер, то ли потерял сознание. Я осторожно дотронулся до его горла: аорта не пульсировала, дыхание отсутствовало. Поднявшись в полный рост, я на цыпочках отошел в сторону. Еще раз оглянулся на президента лунной республики – Менделеев не пошевелился. Я прислушался, кругом стояла абсолютная лунная тишина, отошел еще на несколько метров и бросился бежать прочь по алюминиевому тоннелю.
Что делать дальше я не знал.
Главное, найти цех, попасть в пункт формирования групп сопровождения, а там что-нибудь придумаю! Ради возвращения домой я готов был пойти даже на преступление. Убивать кого-либо из астронавтов-транспортировщиков я не собирался, но как-то  вопрос с подменой надо было решать…
***
– Школу закончи, а уж потом и женись! – Валентина не желала слышать никаких возражений, – Еще сами мне спасибо скажете. Поработай немного, денег на свадьбу скопите… На раскладушке спать будите?
– Свадьба – мещанство! –  Аннушка все еще спорила, но уже не так активно, поняла правоту соседки, – просто, распишемся! и будем жить. У нас ни родных, ни друзей нет. Школу закончить я помогу, но долго тянуть нельзя: скоро пойдем на задание!
– Знаю я ваше задание! Замуж выскочить побыстрее – вот ваше задание…
– Ну, не обижайся на нее, она добрая… Она же переживает за меня…
 Притянул Аннушку к себе и поцеловал.
– Да не обижаюсь я, ответь только: ты меня любишь?
– Да! Я тебя люблю!
Произнес это совершенно искренне, но перед глазами явственно вспыхнула  картинка из далекого шестьдесят восьмого года: Москва, Красная площадь, мы стоим с Антониной на открытой террасе кафе «Огни Москвы» и целуемся на воне кремлевских звезд. Внизу на площади разгоняют демонстрацию протеста против ввода советских войск в Чехословакию, а в голове у меня только один вопрос: бреют ли мертвым женщинам ноги…
– Я очень тебя люблю, –  картинка потускнела и исчезла, – а когда ты расскажешь мне про наше задание?
– Позже,  всему свое время, тебя надо еще подготовить к разговору…
***
За белой дверью с фигурками людей оказался общественный туалет.
Слева – в мужскую кабинку было свободно, справа – очередь из трех женщин. Напротив входа в окошечке сидела дежурная, над ней табличка, извещающая, что «астронавты со 2-го по 6-й поток обслуживаются бесплатно».
– Все верно, – отметил я, закрываясь в уборной, – первый поток бесплатно не обслуживается: они все погибли.
– Так всегда, – донеслись из-за двери недовольные голоса, – мужчина один и кабинка свободная, а нас трое и в очереди должны стоять…
– Уж сколько лет одни обещания на одну мужскую хотя бы две женских…
– Да ладно, девчонки, – неожиданно веселый голос третьей женщины, – мы с вами так давно не виделись, постоим, поболтаем…
Я начал осмотр помещения. Оно мне напомнило гальюн на морском судне: напротив входа унитаз, слева – умывальник.  Над ним зеркало и полочка для гигиенических принадлежностей: зубная паста, мыло, помазок и безопасная бритва. Рядом, удачная находка, два металлических держателя: для поллитровой бутылки и граненого стакана-дозатора. Бутылка была полная, стакан  на месте! Справа – за раздвижной шторой должна была находиться душевая кабинка. Я отодвинул шторку: в кабинке на плечиках висел новенький космический скафандр. Даже бирку еще не оторвали: ГОСТ, ОСТ, размер 48-50.
– Мой! Удача мне явно сопутствует!
Следующий вопрос: как поступить дальше – не имел ответа.
Я опустил крышку стульчака, чтобы удобнее было сидеть, и опустился на унитаз, попытался сосредоточиться.
– Начнем с самого начала, в чем моя ошибка? Когда я поступил неправильно?
Ошибка была всегда: я всегда делал неверный ход. Первой моей ошибкой было согласие распить бутылку водки на троих в ЦПКиО. Последней ошибкой, скорее всего, было то, что я бросил умирающего Менделеева и отправился искать космический скафандр.
– Я уже здесь. Все, что надо я нашел. Менделеев мертв и назад дороги нет! Надеть скафандр, взять бутылку и идти напролом, но что будет, если я выйду из кабинки на глазах у женщин и дежурной по туалету? Вполне возможно, что так и надо поступить. Они лишь помашут мне на прощание руками, провожая в космическую даль к Красной планете, а если вдруг поднимут крик, и прибежит охрана. Здесь точно должна быть охрана! Меня схватят, и я никогда не вернусь на Землю…
Я приоткрыл дверь, поглядеть, что происходит в предбаннике: очередь не двигалась.
– Интересно, почему  три женщины?  Случайная очередь в туалет или это сопровождающие космического аппарата на Землю? Все согласно уставу астронавтики: три кресла на трубе для придания максимальной устойчивости при полете. А они три пилота астронавта. А почему бы и нет? Тогда я как-то должен подменить кого-то из них. Но как? Прямо в очереди замену не провести, заметят. Остается ждать, когда они переоденутся и отправятся на стартовую площадку.  Подойти к последней и вырубить!
Я не знаю, сколько прошло времени, но очередь по-прежнему не двигалась.
– А бинокль тебе зачем? – спросила одна из женщин, – мы же не на балконе, а в партере будем сидеть. Видно и слышно хорошо…
– Нет, они никуда не улетают! Они в театр, наверное, собрались. Никого не надо вырубать!
– Ну и что, что в партере, это даже очень хорошо, что мы близко к сцене сидим! Я на него через бинокль буду смотреть, глаза в глаза! В зале сотни людей, а мы с ним друг другу в глаза смотрим, как будто бы он только мне одной рассказывает и я с ним наедине…
– Счастливая ты, Зинка! Снова влюбилась! Как пятьдесят лет назад… А бинокль у тебя откуда?
– Да маленький он, театральный. Я его в прошлый раз в карман положила, никто и не заметил…
– Скорее бы уж начинали, очень хочется на него посмотреть, услышать, что он скажет, узнать, о чем он думает…
– Нет! Они не в театр собрались! На торжественное заседание по случаю юбилея идут. Сотни астронавтов идут послушать руководителя автономной лунной республики, но никто не знает, что Менделеев мертв! Скрючил птичьи лапки и дохлый валяется в алюминиевом тоннеле…
***


С утра собирались на острова.
Аннушка долго прихорашивалась перед зеркалом, вспомнила о чем-то, помрачнела и бросилась к телефонному аппарату.
Разговор был непродолжительный: она больше слушала своего собеседника, несколько раз произнесла слово «виновата», аккуратно опустила трубку на рычаги и присела на диван.
– Не получится у нас сегодня погулять…
– Случилось что-то? У тебя неприятности…
– Нет, все хорошо. Мне надо уехать, ненадолго…
Достала чемодан, начала собираться в дорогу.
– В Москву?
– Нет! Потом все узнаешь: сейчас не могу говорить!
Честно сказать, мне было не интересно знать, куда она уезжает и когда вернется. Аннушка успела порядком мне надоесть: раздражал окружающий ее ареал таинственности, постоянные обещания рассказать о предстоящем секретном задании и такие же постоянные отказы ввести меня в курс дела в связи «с моей недостаточной моральной подготовленностью».
На кухне Валентина колдовало у плиты, готовила обед.
– Уезжает твоя-то?
Аннушка сама об этом минуту назад узнала, а соседка уже в курсе.
– Да, дела…
– Знаю я ее дела, – проворчала она, отвернулась к плите и больше ни слова не произнесла.
***
– Все, девочки, закрываемся!
Дежурная по туалету вылезла из своей коморки, призывая очередь покинуть помещение.
Я даже не успел задуматься, как должен поступить в сложившейся ситуации.
– Мужчина, я дверь приоткрытой оставлю, будите уходить – захлопните.
Слава Богу! Никаких расспросов, что и почему. Мое поведение в порядке вещей.
Астронавт собирается в космический полет, зашел на дорожку в уборную и засиделся. Чего тут удивительного?
Я выждал некоторое время, чтобы женщины ушли как можно дальше, снял с вешалки скафандр и попытался в него облачиться. На удивление, все получилось легко и быстро. В прошлый раз, в ЦПКиО, мне помогали два человека, сейчас же я запросто справился один. Но больше всего меня радовало, что снаряжение нисколько не мешало моему передвижению. Я взял бутылку и стакан-дозатор, вышел в алюминиевый тоннель, прошел несколько метров вперед. Менделеев не обманул: под черным резиновым ковриком лежал ключ. Я открыл навесной замок, распахнул дверь с табличкой «прием стеклотары», вошел в помещение, нащупал выключатель на стене.
Помещение «пункта приема стеклотары» идеально соответствовало легенде: небольшой прилавок, над ним окошко для общения с посетителями, под столом в углу комнаты несколько забитых бутылками ящиков.
– Где же проход на стартовую площадку?
Скорее всего, небольшой  люк на потолке. Я поставил бутылку и стакан на прилавок, пододвинул стол и попытался открыть люк. Он со скрипом поддался, открывая лаз, довольно-таки узкую трубу.  Лунная гравитация позволяла мне работать под потолком, почти не касаясь стола ногами.  Я подпрыгнул и, на половину туловища погрузившись в проход, понял, далеко проникнуть не смогу, застряну.
– Скафандр не позволит добраться до лунного космодрома, – спустился вниз и начал разоблачаться, – буду толкать его впереди себя, а уже на стартовой площадке снова оденусь.
***
На стартовой площадке лунного космодрома, а я предполагал, что именно туда попал через трубу из «пункта приема стеклотары», было темно и тихо.
– Фонарь! Надо его включить и осмотреться пока никто не пришел.
В том, что я нахожусь на космодроме один, я нисколько не сомневался. На ощупь отвернул крепежные болты, отсоединил шлем от скафандра и водрузил на голову. Фонарь зажигался автоматически при опускании защитного стекла.
Яркий луч забегал по помещению, выхватывая из темноты предметы интерьера.
– Я здесь уже был! Это не стартовая площадка…
Я находился в Большом зале приемов президента автономной лунной республики в составе Российской Федерации. В том самом помещении, откуда недавно ушел на прогулку по алюминиевому тоннелю, вместе Дмитрием Менделеевым. Вот и стол за которым он в тот раз сидел… Нет, сейчас тоже сидит, я точна попал направленным лучом в человека, склонившего  голову над бумагами.
– Сокол! Выключи фонарь, глаза слепит!
Невольно подчинившись приказу, я поднял стекло, фонарь потух, но мгновенно вспыхнуло освещение.
Я обернулся: все как в прошлый раз – открываются люки в полу, один за другим в помещении  появляются ветераны освоения Луны.
С шумом отодвинулось кресло, поднялся человек, сидящий за столом, однако, это был не Менделеев.
Передо мной стоял Сталин!
Не тот классический «отец народов»,  из советских учебников по истории, в кителе генералиссимуса, усатый, седой и мудрый  с трубкой в руке – Иосиф Виссарионович Джугашвили, внезапно оживший экспонат Центрального трупохранилища, которого мог я наблюдать недавно. Нет! Молодой Коба! С небрежной щетиной, в сюртуке и элегантном  шарфом на шее. Я вспомнил женщину из лунного туалета, в такого обаятельного красавца мудрено не влюбиться. Возраст – не более тридцати: самый отчаянный боевик времен Тифлисских эксов 1907 года.
– Сокол! Я ждал тебя!
– Товарищ Сталин…
Он вышел из-за стола. Я бросил взгляд на его ноги, обутые в легкие сапоги.
– «У главнокомандующего шнурков нет! Скоро сам увидишь», – вспомнил я слова бортинженера, – Так вот кто подлинный руководитель автономии!
– На месте ноги, на месте! Что же ты, Сокол, думаешь, кто-то допустит к руководству республикой человека с птичьим задом?
– А как же…
– Все правильно! Гениальнейшее существо, незаменимых у нас нет, кроме него… К тому же мы братья по матери. И все время на посту, ни разу не умирал.
– Товарищ Сталин! Я должен сообщить…
– Жив он, жив! Ну, что же ты, в самом деле, поверил?
Коба расхохотался, тут же засмеялись остальные присутствующие в кабинете люди.
– Да вот и он!
Из глубины зала выпорхнул мой недавний попутчик, подлетел к нам и уселся прямо на стол, заскрежетал когтями по стеклу.
– Один молодой, энергичный находится на сохранении, но в полной боевой готовности! Другой старый, потрепанный жизнью, с уникальными способностями величайшего ученого следит за всеми процессами на станции. Придет время и они… Наведут порядок!
Я понял, наконец, их цель – вернуться обратно на Землю! Но не знают как! И они хотят, чтобы я им помог!
– Задумано все было правильно! Менделеев знакомит Сокола с предполагаемым планом возврата домой. Сокол, несомненно, личность не случайная: профессионал, прошедший специальную подготовку. Он обязан вернуться и этим самым указать нам дорогу на Родину…
Я попытался возразить, но меня и слушать никто не пожелал.
Сталин продолжил свой доклад.
– … Он без труда находит скафандр, забирается в трубопровод, ведущий на стартовую площадку, но оказывается в у меня в зале торжественных приемов… В чем наша ошибка, товарищи?

– Позвольте заметить, – вперед выступил Михаил Сергеевич, знакомый мне по коллегии ВВС, – у нас нет стартовой площадки! С внешней стороны планеты имеются лунные ворота для приема космических аппаратов. Мы никогда ничего никуда не отправляем!
– А сувенирные баночки с вакуумом, а метеоритные дожди в ЦПКиО? – я вспомнил «предсмертный» рассказ Менделеева
– Это все легенда! Специально, чтобы вывести вас на чистую воду…
– А полеты на Красную планету? Это тоже легенда?
Никто не ответил. В зале стояла гробовая тишина.
Сталин с нескрываемой неприязнью смотрел на своего брата Менделеева. Тот лишь, насупившись, скрежетал когтями по столу, виноват, дескать, проболтался, лишнего ляпнул…
И тут я совершил очередную роковую ошибку.
– Иосиф Виссарионович, – обратился я к вождю, – правда ли, что трон сатаны находится на Марсе?

***

– Пойду на острова погуляю…
 Валентина тяжело вздохнула и подвинула мне тарелку с блинами, – перекуси на дорожку.
– Я тут у подруги была, на Васильевском, – Валентина устроилась напротив, заговорила в пол голоса, – в церкви святой Екатерины. Она там регентом. После службы меня с собой взяла на чаепитие: за одним столом с певчими сидела.¬ Важные такие, как в старину. Один бороду свою погладил и торжественно спросил, знаем ли мы, что «трон Сатаны находится на Марсе». А другой головой закивал согласно, но поправил, «не трон, брат, а престол! И науке сие доподлинно известно»! И все остальные чай пили и с ним соглашались, дескать, знаем, знаем! И все бороды свои гладили руками и чай с блюдца пили вприкуску. Их там много, певчих-то…
– Ну, и что?
Валентина была поражена моим непониманием.
– Как это что? Это факт, научно доказанный! А мы туда спутниками пуляем. И на Луну тоже. Нельзя это делать! От этого и все наши беды…
– Так, где Марс, а где мы? Это же далеко! Луна  – рядом, но тоже далеко…
– Это для нас с тобой далеко! А для хромой собаки семь верст не крюк…
***
– На Марсе говоришь? – переспросил Сталин и повернулся к Михаилу Сергеевичу, – Кстати, какое решение приняла ваша коллегия по поводу товарища, нет гражданина Сокола?
По тому, как был задан вопрос, стало понятно, какой будет ответ.
– Виновен, товарищ Сталин! Все двенадцать членов проголосовали единогласно.
– Это подлинное проявление демократии! Мы не вправе отменять коллегиально принятые решения! Таковы реалии нашей жизни, как бы ни было это жестоко по отношению к тебе, Сокол, даже я не могу ничего исправить…
Он подписал направление на дистилляцию-ректификацию, моя судьба была решена!
– Или нет? – мелькнула в голове спасительная мысль, – Опять игра? Посмотрят, как я поведу себя в сложившейся ситуации. Устрою побег и выведу их на путь возвращения к Земле.
Впрочем, у меня не оставалось иного выбора. Я резко оттолкнулся и попытался отпрыгнуть в сторону люка, из которого недавно пробрался в зал.
– Врешь, не возьмешь! Уйду через трубопровод, запрусь в туалете, в конце концов, в пункте приема стеклотары на прилавке бутылка стоит. Я ее точно там оставил. Напьюсь эликсира и исчезну на долгие годы!
Менделеев ловко поймал меня птичьей лапкой за развязанный гагаринский шнурок! Вот для чего он предназначался!  Дернул изо всех сил: энергия рывка, помноженная на мою массу, плюс вращательный момент – результат впечатлял! Если бы ни шлем, который я так и не снял, голова моя при ударе об пол точно раскололась бы, как куриное яйцо. Я всего лишь потерял сознание и погрузился в темноту…
***

– Температуру мерить?
– Нет! Приказ провести процедуру в ускоренном порядке.
Женские голоса, где-то рядом. Я с трудом приоткрыл глаза, голова после удара об пол гудела, дышать было тяжело. Судя по всему, меня уже успели поместить в душную камеру дистиллятора. Оператор и ее помощница готовились априступить к работе.
– А ты, похоже, новенькая? У меня раньше другой ассистент был.
– Из последнего потока, еще толком не освоилась…
– Ничего, привыкнешь. Все привыкают…
Некоторое время молчание, только позвякиваю металлические инструменты, промываемые перед операцией.
– А что на Земле совсем плохи дела были, коль сюда завербовалась?
– Я несколько лет специально готовилась.
– Сознательный выбор! Это в нашем деле помогает! А я вот, вначале, от безысходности, как мне казалось. А после уж поняла: мое! Сама себя здесь обрела. Когда-то учителем в школе была, дети меня обожали! А с коллегами не сложилось: из одной школы ушла, из другой чуть по статье не выгнали… Муж от меня ушел, к ученику приревновал…
– А мы пожениться должны были. Он сирота и у меня никого, хотела его с собой на Луну взять. Даже поговорить толком не успели: ушел в ЦПКиО на прогулку и исчез.
– Бывает…
Я сердцем почувствовал: это хорошие добрые женщины. Они меня спасут!
Рука сама занеслась для удара, стучат, колотить, кричать:
 – Помогите, я живой, я здесь!
Тут же сам себя дернул, затаился, чтобы шума никто не услышал, не догадался, что я очнулся.
– Они на работе! У них приказ руководителя – разложить меня на фракции! Им не надо мешать! Себя все равно не спасу, а им сделаю плохо…
–Укол, он ведь живой?
– Нет, он без сознания, ничего не почувствует…
Центрифуга пришла в движение, завращалась капсула. Сотни иголок разом вонзились в тело, отсасывая кровь, через стеклянные трубки началась подача кислоты. Странно, но я не почувствовал боль, только с удивлением и небольшим ужасом наблюдал, как постепенно мое тело исчезает в заполняющем аппарат растворе: ступни, колени, живот, грудь. Исчезли, растворившись, плечи, от головы остались только глаза и лоб. Потом не осталось ничего. Только душа, последние девять грамм моего «я», затаилась под плотно закрытой крышкой. Журчал в трубочках раствор энергетического бульона, разливаемого по емкостям для дальнейшего хранения в холодильной установке. Наконец все затихло. Вращение центрифуги прекратилось.
– Сходи, пожалуйста, доложи, что операция прошла успешно. Я сама установку промою.
Хлопнула дверь, помощница оператора удалилась.
Оставшаяся в лаборатории женщина подошла к дистиллятору, отвинтила крепежные болты, подняла крышку капсулы, начала шлангом с горячей водой отмывать стенки от моих останков. Впрочем, там ничего не было: все тело ушло в питательный бульон. Она нагнулась над стеклянным сосудом, осматривая прибор, в порядке ли агрегат.
И в этот момент я, а точнее, еще не успевшая окончательно улетучиться  душа, почувствовала до боли знакомый аромат французских духов…
***
Я приоткрыл дверь и тихонько просочился в кабинет.
Сидевший за столом пожилой бородатый мужчина в роговых старомодных очках, похоже, не заметил моего появления, оторвал взгляд от журнала и обратился к женщине, расставляющей папки в стеллажах:
– По алфавиту, пожалуйста, ставьте, я в прошлый раз никак не мог пациентов на букву «Н» найти, все дела после «Ж» стояли.
– Все правильно! Вы просили, я поставила:  «H» после «G». Откуда мне знать, каким вы изволите алфавитом пользоваться…
– Сдаюсь, сдаюсь! Вы как всегда правы: я должен правильно формулировать свои требования к сотрудникам, тем более дипломированным филологам!
Женщина ничего не ответило, но было заметно, что она весьма удовлетворена ответом своего начальника.
– Я тут рифму к слову свинья подобрать хочу…– он попытался сменить тему разговора.
– Ну, это не по адресу, при всем моем к вам уважении, я в стихосложении профан. Поэзией увлеклись?
 – В каком-то роде, поэму задумал написать…
– Может быть, кабан? – произнес я, чтобы меня заметили.
– Вы собственно, кто?
Женщина обернулась и строго на меня посмотрела.
– В регистратуре были? Какой у вас номерок?
– Я только спросить. Мне сказали, что пока не зарегистрировался, есть шанс вернуться…
– Кто вам такое сказал?!! – дама направилась в мою сторону.
– Та, кто меня сюда сопровождал по тоннелю. В белых одеждах… Она уверяла, что он добрый!
– Да погодите вы! – мужчина замахал на нас, призывая к тишине.
– Свинья, кабан… какая же тут рифма? А она точно считает, я – добрый?
– Да, именно так! И еще говорила, терять все равно уже нечего, а попробовать можно!
– Кабан – свинья? В этом что-то есть… А куда вы хотите вернуться?
– Хотя бы на трубу, в начальном этапе, разумеется,  а там уже сам как-нибудь…
– Ладно, кабан, так кабан! – взял со стола бланк, подписал, – Отнесите в соседний кабинет. Добрый, я сегодня, конечно же, добрый…
– А если спросят, кто послал?
– Вы что, издеваетесь? – женщина сделало несколько шагов в мою сторону, – Бегите скорее, пока он не передумал.
В коридоре я долго вертел бланк в руках, пытаясь разобрать подпись. Буквы были знакомые и слово тоже узнаваемое, но,  прочитать я ничего не смог…
***
Я снова находился в космосе. Аттракцион «Полет на Луну» продолжался.
Слегка поташнивало от невесомости, но чувствовал я себя стабильно. Пошевелил руками и ногами: организм функционировал согласно нормативам устава астронавтики – шевелишься, значит живой!
Шепотом попытался позвать своих космических попутчиков, в ответ – тишина.
Я уже не шептал, громко звал, вопил. Молчание было ответом. Они были мертвы!
Я очнулся раньше!
Значит, мне и решать, куда и кому лететь.
– Никто ни в чем не виноват, – я вспомнил слова Беркута, попытался сам себя оправдать, – в уставе астронавтики записано: «оттолкнуть от трубы труп астронавта не есть совершить преступление»! Когда они проснутся где-то в глубине Галактики, я и думать о них забуду! К тому же, попутчики мои очень старые. Все их ровесник давно на кладбище, а они все Луну осваивают, пора на покой…
Приподнялся в кресле, глянул на Землю – мы еще на околоземной орбите. Но мешкать нельзя: коллеги мои могут проснуться в любой момент.
Оттолкнулся и, подтягиваясь по стальной маневровой цепи, подобрался к бардачку, достал большую космическую кувалду. Затем осторожно перебрался на сторону трубы, где располагалась в своем кресле Мария Ивановна Говдань. Я без доли сожаления выбил крепежный штифт, слегка толкнул кресло, и оно, мелено поплыло куда-то в неведомые мне дали Вселенной.
– Прощай, Марь Иванна! Сыновьям привет передавай…
С Беркутом было сложнее: он несколько раз меня предал на лунной станции,  проголосовал на коллегии за мою дистилляцию. Однако, именно бортинженер не исполнил приказ руководителя полета: не стал выбивать штифт из под моего кресла.  Благодаря чему, я остался жив и смог добраться до Луны. Я несколько раз постучал по стеклу его скафандра, пытаясь разбудить,  я светил ему в лицо ярким лучом фонаря. В ответ ни малейшей реакции. Я выбил крепежный штифт.
– Прощай, полковник Сергейесенин! Я буду помнить тебя всегда!..
Балансировка трубы заметно нарушилась, она завалилась набок и ушла в сторону, на стабильную околоземную орбиту, но гарантий, что я вместе с трубой навечно не останусь искусственным спутником Земли, у меня не было. При помощи маневровый цепи я приблизился к своему космическому аппарату так, что смог крепко упереться в него ногами, начал наносить мощные удары кувалдой по корпусу, корректируя вручную траекторию полета. После каждого удара меня отбрасывало в сторону, но и направление движения трубы тоже менялось. Я снова и снова подтягивался к трубе и бил, бил, бил.  Затем, почувствовав, что силы окончательно меня покидают, положил кувалду в бардачок и вернулся в свое кресло.
– Сделаю еще несколько витков вокруг планета и домой! – подумал я, проваливаясь в темноту.
***

 – Мужик, ты живой? Да проснись же ты, наконец!
Я с трудом приоткрыл глаза, попытался подняться, но не смог. Слишком тяжело после длительного пребывания на Луне и в открытом космическом пространстве, мышцы заметно атрофировались.  Я перевернулся на спину, осмотрелся по сторонам. Судя по всему, корректировка траектории полета прошла успешно, и я находился точно в заданном районе приземления, в Центральном парке культуры и отдыха имени С.М. Кирова, на Масленичном луге.
Я лежал на газоне, скафандра и трубы рядом не было. Скорее всего, они сгорели во время посадки в плотных слоях атмосферы.
Молодые мусорщики в синих комбинезонах помогли мне подняться, под руки потащили к зданию кочегарки.
– Чайку сейчас попьем, отдохнешь немного и домой.
– Все нормально, ребята, полет завершился, задание Родины выполнено…
– Молодец, герой! Поздравляем!
В теплом помещении, после пары кружек горячего чая с сахаром мне стало значительно лучше.
–  Хороший чай, крепкий! Грузинский, наверное? Давненько такого не пил…
Мне никто не ответил, рабочие были заняты своими делами. Старший заполнял какие-то  графы в журнале дежурства, его помощник ковырялся отверткой в электрическом генераторе, наверное, ремонтировал.
Я поднялся со стула, сделал несколько шагов по комнате.
– До метро сам дойдешь? У тебя деньги на жетон есть?
– Мне в метро не надо, я рядом живу. Пешком дойти смогу!
– А то смотри, проводим…
Я направился к двери, старший окликнул меня:
– Погоди! Осень же, продует в одном комбинезоне. Мы тут пальто в парке подобрали, померь.
Он вынул из шкафчика драповое пальто, помог мне его надеть. Я с удивлением обнаружил, что это мое пальто, оставленное в ЦПКиО в день отправки на Луну.
– Давно нашли? – меня интересовал вопрос, сколько дней, месяцев или, может быть, лет прошло с момента старта в космос.
– Сегодня, – уверенно произнес молодой рабочий, – утром шел на работу, не было. После обеда парк обходил, мусор подбирал, смотрю, пальто на лужайке валяется. Почти новое, я принес сюда, чего добру пропадать. А тебе в самый раз.
– Мое это пальто…
– Так, может, противогаз тоже твой? – он протянул мне потертую холщевую сумку.
– Вот тут, на бирке, адрес и фамилия, но противогаз отца. На дежурстве погиб, а противогаз мне отдал перед смертью. Без противогаза нельзя!
Очень хотелось отблагодарить этих молодых ребят за встречу, за помощь. Денег у меня не было, я порылся в карманах комбинезона и неожиданно обнаружил небольшой, размером с грецкий орех, камушек, а точнее слиток лунного алюминия. Должно быть, во время прогулки по тоннелю с Дмитрием Менделеевым подобрал я его, положил в карман и о нем забыл.
– Вот, вещь уникальная, цены ей нет!
Рабочие по очереди брали слиток, рассматривали.
– Похоже на кусок расплавленной кастрюли. Я однажды газ забыл выключить, вода выкипела и кастрюля оплавилась. Точь-в-точь.
– Нет! Это не кастрюля, это тоже частица нашей Великой Родины! Пусть маленький, но символ наших трудовых подвигов и научных побед!
– Тогда ему место в спецхранилище! – старший открыл сейф и спрятал мой подарок.
Сделал он это весьма быстро, но я успел разглядеть на полке множество слитков и камней разных размеров и цвета: красные, скорее всего, медные самородки с Марса, алюминиевые, как и мой, с Луны, туманно-расплывчатые, с Венеры.
Рабочий обернулся. Мы некоторое время смотрели друг другу в глаза, понимая, кто о чем думает…
Затем он сел за стол и продолжил заполнять зурнал
Я перекинул холщевую сумку через плечо, махнул на прощанье рукой и вышел из дома на улицу…