***

Перед школой я заскакивал к своему другу на первом этаже. И, хотя мы учились в разных классах, он на год старше, но это не было преградой нашему общению. Нас связывало нечто более крепкое, чем нудные задания из школьной программы. Но больше всего, заходя к другу, мне хотелось увидеть ее. Его сестра была старше нас лет на шесть. Взрослая, сформировавшаяся, она часто курила на кухне. В то время это было непривычная свобода, бросающая вызов существующим условностям. Но больше всего, заходя по утрам, я жаждал возможности прикоснуться к таинству ее утреннего туалета. Почему-то дверь в ее комнату была всегда чуть приоткрыта и я, вытянув шею, ловил ее спешащий силуэт, то в ночной рубашке, то в легких трусиках с упругими заостренными грудями, то волнительный капрон обволакивающий тонко вытянутые ноги. Эти сцены были не для впечатлительного старшеклассника. Глядя на события тех лет с высоты сегодняшнего дня, я однозначно склоняюсь к тому, сестра чувствовала мое болезненное внимание и бешено стучащее сердце из полутьмы своего утреннего будуара, хотя лицо ее было безучастно и сосредоточено. И эта игра с приоткрытой дверь и элементами легкой эротики сводила меня с ума. Как я завидовал своему другу, имеющему под боком ежедневный генератор юношеских влечений. Но он видимо воспринимал это совсем по другому, буднично и без необходимой поэзии.
Мы подрастали, за спиной школа и мы с другом уже студенты институтов, совершенно разных. Я перестал заходить к нему по утрам, как это было многие годы до этого в силу естественных обстоятельств. И волнующий силуэт миниатюрной сестры в полутьме приоткрытой двери больше не тревожил мое пылкое воображение. Но назойливая мысль, прикоснуться к таинству этого возбуждающего тела, не покидала меня, часто возвращая в те школьные воспоминания. Нет, у меня уже были первые романтические встречи и первый опыт взрослой жизни, но странный азарт возникал всякий раз, когда мы случайно пересекались в подъезде и мило здоровались.
И пришел тот день, когда мечта, имеющая глубокое, детское, подсознательное могла наконец реализоваться. Была свадьба этого друга. Естественно присутствовали все мы, закадычные френды детства. Играла музыка,  водка разливалась в хрустальные рюмки, столовые приборы звенели о праздничные тарелки, звучали тосты, пожелания и от молодых веяло отрешенной усталостью. Мы не отставали от новых вызовов взрослой жизни. Это была первая свадьба нашего друга, и водка была тем суровым испытанием, которое мы решили возложить на свои формирующиеся плечи. Но самое очаровательное было в том, что я танцевал с ней, впервые ощущая тонкую извилистость ее вожделенного силуэта.
 После финальных аккордов и напутствия тамады, когда музыканты небрежно выдергивают штекеры из усилителей и пряча натруженные медиаторы в складках губ, нежно укладывают гитары в чехлы, когда близкие родственники суетятся вокруг закусочных развалов, пытаясь собрать былую эстетику в приготовленные заранее пакеты, я садился с ней в такси, которое должно было унести нас в волнительное предчувствие застрявших во времени обрывочных впечатлений.  И конечно были мы не одни, а как в правильной постановочной сцене - она с подругой и я с другом, у которого в тот момент была свободная квартира.  И было спиртное и желание жить и совершать безрассудное и неправильное.
А потом, сидя на кухне, мы зачем-то с ней поругались из-за пустяка. И виной этому была откровенно лишняя водка. И нарисованная ею картина перестала вдруг совпадать с образовавшейся серой действительностью. Это я понял гораздо позже. А потом мы спали в разных местах. Она, не раздеваясь с другом на диване, я на постели рядом со случайной незнакомкой. А потом были чьи-то стоны и дрожащий шепот: "Давай.., давай... еще...". И я понял, что эти звуки исходят из страстно растерзанной, возбужденной женщины, мечущейся подо мной... Мне было все равно, внутри бурлил тестостерон, а сознание улавливало лишь обрывки происходящего. Под утро, улучив момент, когда мой напарник скрылся за стеклом кухонной двери, я нырнул под соседнее одеяло и безнадежно обнял свою исчезающую детскую иллюзию. Она не сопротивлялась, чувствовала меня, но корабль юношеской романтики уже погрузился в грязь ночного происшествия.
Она умерла совершенно молодой, от рака. Ей не было и сорока.