Буря приближалась темным горизонтом. Хлопали двери, пошатывалась приоткрытая форточка, шторы ловили надвигающуюся тревогу.
...Мы иногда спорили, особенно о политике. Даже не столько спорили, сколько он слушал мои, казалось убийственные, аргументы, потом прерывал монолог едким замечанием в сторону брата. И я понимал, что мои слова были просто словами, а вовсе не убийственной логикой. Во всяком случае, для него. Со временем я перестал обижаться. Я стал принимал его таким, как он есть. Добрым, трудолюбивым и полностью зомбированным пропагандой стариком...
В середине дня стало темно, как вечером, как будто кто-то накинул тяжелое покрывало на город. То что приближалось, было необычно в своей апокалиптичности. Серо-черная стена ада, грохочущая и сверкающая. Во вдруг образовавшемся вакууме опустевшего двора слышны лишь листья деревьев, возбужденные в ожидании природных потрясений.
...С мамой они часто ругались. Это был еще тот семейный тандем, когда неприятие друг друга было меньшим моральным злом, чем развод. Мы с братом к этому привыкли и не вступали на чью-либо сторону. Их ссоры заканчивались так же стремительно, как и начинались. Мама была властной женщиной. Ругаясь, она называла папу тряпкой и двуличным. Про двуличие я всегда сомневался, а что касается тряпки, то папа был относительно мягким человеком. Видимо эта внешняя мягкость и выглядела в маминых глазах, как нечто неприлично - тряпичное. Мы унаследовали мамин напор, а способность думать и сопереживать это от папы...
Первые капли дождя были тяжелыми. Удар каждой из них отдавался в голове, словно выстрел из духового ружья. Потом налетел ветер, и деревья прижались к земле. Мир за окном превратился в сплошную полосу горизонтальной стихии. Вода быстро затопила улицы, небольшие оторванные ветви деревьев разбрасывало на припаркованные автомобили.
...Когда мамы не стало, папа часто спрашивал, обращаясь больше к себе: "Смерть такая ужасная?" Он понимал, что время безвозвратно и годы отсчитывают заключительное эпизоды его жизни. Видно это самое страшное, когда в чистом разуме приходишь к финишу и понимаешь, что это близко и это неизбежно наступит. Когда главной мыслью становится: "Как это будет? Когда". И сердце теряющее ритм по ночам подсказывает, что вечность где-то близко. Брат пытался вешать возле изголовья его кровати маленькие иконки. Но папа категорически заставлял снимать эти религиозные атрибуты. Он помнил и гордился своим дедом, который был старостой в деревне и глубоким атеистом...
Небо разорвала яркая вспышка. Все замерло и лишь легкое потрескивание предвещало нечто, потом был выстрел, как из орудия. И это начало повторяться с большей периодичностью. Гром заполнил все звуковое пространство, а до огненных молний-стрел можно было дотянуться рукой.
...Ночи приводили его в ужас. Кто-то из близких рассказал, что смерть чаще приходит ночью, особенно под утро и папа старался не спать по ночам, пытаясь обмануть неизвестность. Он спал днем, а когда просыпался, мы часто беседовали. Истории о прошлом его успокаивали. Это молодые оперируют категориями настоящего и будущего, а у стариков настоящее ограничено рецептами врача, а будущее безальтернативно. И эта безысходная предопределенность, случайность завтрашнего дня страшны по своей сути. Он никогда не жаловался на сердце, много курил, несмотря на наше недовольство. Он не бросил курить даже после больницы, куда попал с сильным носовым кровотечением. Но после выписки резко постарел и стал очень часто мерить давление...
Буря испытывала все на прочность. К дождю и грозе добавился град. Маленькие льдинки стучались в окно, звонко бились о подоконник, отскакивали от крыш припаркованных машин и бесцветным бисером и растворялись в воде. Резкие порывы ветра гнули деревья. Земля гудела под напряженными струнами цепких корней, крупные ветки с треском отламывались, обнажая живую плоть дворовых старожилов и беспомощно повисали над землей.
... Он вспоминал военное детство. Как умерла его мама в первые месяцы освобождения от оккупации. Как они везли ее на пароме в больницу, которой еще не было. Нет, сама больница была, еще до войны была, но ее там не было, поскольку больница это не голые стены, а оборудование и люди. Как уже после войны служил в армии, работал. Вспоминал своих родственников, братьев, сестер, которых намного пережил, потому что был самый молодой. Вспоминал, как познакомился с мамой, как жил, строил, воспитывал, любил. В эти минуты забывал о нездоровье, о приближающимся будущем. Лицо светлело, мысли приходили в порядок и он уходил в нечто спокойное, тихое...
Буря закончилась также стремительно, как и пришла. Дождь почти прекратился, деревья выпрямились и радостно тарахтели между собой озорными листочками. Солнце пробивалось сквозь редеющие серые облака. Вода быстро сбегала в низины и одиноко пробегающие автобусы выбрасывали на тротуар стену брызг. Горизонт обнадеживающе светлел.
Когда папа умер был теплый пятничный день, буря же пришла спустя несколько дней. А к тому времени, как кануло девять дней опять воцарилась хорошая погода и я вдруг понял, что эта буря пришла за ним. Он ушел к маме. Он часто вспоминал ее и думаю, что отдал бы многое, чтобы вернуть те домашние сцены внутренних неурядиц. А может, как и многие хотел бы повторить весь этот трудный праздник, называемый жизнью. Этот вопрос я не успел задать.