Проснулся в ледяной комнате от ощущения пустоты. Рука нащупала простыню и в остервенении сжала. По виску скатилась колючая крупинка пота. Мне снились кошмары, в которых твой образ проступал из мрака.
Я был совершенно один в оголённой квартире. Я не завёл кошку, потому что не терплю возни и шороха, хотя ты и просила об этом когда-то. К тому же, вполне вероятно, что из-за моей забывчивости? она бы сходила с ума от голода. Для чего мучить бестолковое зверьё?
Подошёл к зеркалу и ужаснулся. Клочья волос облепили острый подбородок, голова будто покрылась пылью, щёки обвисли. Но какое это имело сейчас значение? Для чего вообще обращать внимание на отражение в зеркале, если единственный твой собеседник – это ты сам?
Прошелся по комнате в поисках тапочек. Взгляд упал на единственное, что осталось от тебя на память – резную шкатулку из дерева. Помню тот вечер, когда ты, растерянная, залетела в мою обитель подобно птице. С полей твоей шляпы опадали на пол мелкие дождинки. Ты задыхалась. Кажется, приобняла меня за плечи и что-то сказала на ухо.
В тот день ты забрела в антикварную лавку и купила мне подарок на годовщину знакомства. Ты всегда любила места, где можно было встретить людей в заношенных пальто и с забитыми под завязку умами.
Ты могла бы принести мне и огрызок яблока, я был бы рад, что ты не забыла, где я живу и какой пароль от двери подъезда.
А помнишь ли, как мы познакомились?
День был пасмурным, я ехал в переполненном трамвае, тучи клубились, как сигаретный дым. Мерный стук вагона притуплял ход мыслей, и я немного задремал.
- Следующая остановка «Дмитриевская дамба», - послышалось из динамика, и я раскрыл глаза. Мне пора было продвигаться к выходу.
Вышел наружу, загазованный воздух ударил в ноздри. Повсюду толкались напыщенные хмыри с понтами уровня Тихого океана, девушки, не наложившие пуш-ап разве что на мозг, потасканные жизнью пенсионеры и много другого сброда.
И вот, боковым зрением я заметил нечто, выбивающееся из общей картины улиц – девушку с волшебными синими волосами до пояса, спрятавшую в прядях бутон пробудившейся розы. Я остолбенел. Трамвай уже двинулся дальше по рельсам, а я стоял и смотрел, как ты уходишь в сторону застоявшегося озера. В моей голове зароились мысли, я испугался собственной трусости и возникшей надежды. Но ноги всё же понесли меня вперед – за тобой и за солнцем.
Думаю, это был один из лучших дней в моей жизни. Звучит, конечно, банально, но ведь самое важное уже случалось с кем-то до нас, а значит, не ново.
Нас не было в Госплане, в Библии или в утренней прессе, мы встретились не для того, чтобы кто-то об этом сказал, а потому, что в тот день распадалось небо, а в тебе я увидел Звёзды.
По коже пробежал холодок, волоски на руках встали дыбом от воспоминаний о запахе твоих ладоней, что так часто гладили меня по лицу; о твоих глазах, цвет которых напоминал зацветшее августовское море – смесь зеленого и голубого; твои ресницы – Боже мой! – эти ресницы снятся мне до сих пор, черные, как мысли Иуды; и твои слова, приторные, как засахарившийся мёд.
Ты часто произносила странные вещи: говорила, что я похож на зачерствевший ломоть французского багета, что по умолчанию должен быть мягок и вкусен, но на деле – сух, как и любой другой кусок залежавшейся сдобы.
Но ты не только говорила, но и поступала странно: бывало, проснусь от того, что ты смеёшься, глядя на свои разбросанные игрушки. Я смирился с этой детской прихотью. Ты не любила банальщину – всяких заек и медвежат, я искал для тебя осьминогов, большущих тараканов и оленей. Но первым был шикарно сложенный плюшевый лось – ты назвала его Валерием.
Я хотел учить с тобой наизусть Камасутру, но ты предпочитала О. Генри и Марка Твена. Я думал о том, как мы будем встречать рассветы, закуривая на балконе, но ты любила поспать. Я мечтал выиграть в лотерею и уехать на Ямайку, а ты оберегала домашний уют.
Но я смирился со всем, я был внимателен и заботлив. До того самого дня, помнишь? Ноябрьский вечер, твои синие волосы с заплетенной в них розой и рука в лаковой перчатке, держащая чью-то чужую руку, не мою.
- Остановка «Дмитриевская дамба», - разразилось из динамика, будто сирена Аушвица после побега заключённых.
Помнишь?
Ты думала, я не узнаю. Говорила, что это ошибка. Плакала, билась в истерике, кричала, что больше не будешь и любишь только меня, что это было лишь мимолетным незначительным касанием. И я поверил, конечно, поверил, как можно было сомневаться в той, чей голос заменял журчание восходящего утра?
Я поверил тебе в первый и последний раз. И я не хотел более сомневаться. Я решил, что раз ты моя отныне и вовек, ничья рука к тебе не прикоснётся и никакой скользкий взгляд не остановится на линии твоего воротника.
Я оставил тебя внутри. Навечно. Я спрятал твоё сердце в резной шкатулке, заранее забальзамировав. А больше мне и не требовалось. Твои синие волосы я ввязал в перчатки, чтобы их тепло берегло мои ладони зимой. Сине-зелёные глаза смотрят на меня с книжной полки. Вместо вешалки в моей комнате стоит скелет.
Всё вокруг навсегда пропитано воспоминаниями о нас, и я знаю, что ты всегда рядом и принадлежишь только мне.
С тех пор я смотрю на себя в зеркало и улыбаюсь.
С любовью, К.