«Я люблю зверье ! Увидишь собачонку. Тут, у булочной одна — сплошная плешь.
Из себя и то готов достать печёнку. Мне не жалко, дорогая, ешь…»
В.Маяковский
Холодно. Колючий ветер насквозь продувает плешивую шкурку, лапы примерзают к тротуару, желудок - к позвоночнику…
Хлопает дверь булочной - счастливые люди тащат авоськи с хлебом, таким ароматным, что кружится голова… Нос непроизвольно «приклеивается» к сумке - вдруг повезет…но:
- Пошел, пшел, пшел… - и вот уже камнем обожгло лапу, пес взвизгнул, поджал хвост, захромал, заплакал - зачем ты, Господи, оставил меня в этом мире?
- Голоден, бедняга? Замерз? - над старой, полу лысой собакой склоняется лохматая голова.
– На! Возьми! Ешь! – голодное животное, недоверчиво, осторожно берёт протянутый кусочек хлеба, жадно глотает.
Сильная мужская рука нежно гладит беднягу:
- Идем со мной! Накормлю, согреешься…
И пёс, подволакивая лапу, доверчиво плетется вслед за человеком в кепке…
Парадная обдает теплом, запахом щей, и чего-то жаренного - невероятно аппетитного. Наверное, таким - теплым и сытым, бездомным животным видится Рай.
- Проходи, приятель - юноша распахивает дверь квартиры, но властный женский голос заставляет новоиспеченных друзей замереть на пороге:
- Владимир! Ваши соседи жаловались - собаки лают, совсем покоя нет, оглохнуть можно!
И горестно добавляет:
- Я смотрю, вы ещё одну привели… Сколько их у вас уже? Пять? Шесть? Десяток??? А кошек? Всего лишь три? Но я вижу… двенадцать… ах, они ещё и котят нарожали? - Володя! Ну, как же можно жить в таком зверинце? Жильцы жалуются - запах, шум … Если будет так продолжаться, как это не прискорбно, придется отказать вам в жилье, Убедительно прошу , постарайтесь побыстрее очистить жилое помещение от собак и кошек… - строгим голосом требует домовладелица.
- Хорошо, дайте мне время. Я найду животным жилье и хозяев!
- Странный вы, Володя! Кому сейчас домашние животные нужны? Так плохо все вокруг - война, кризис, инфляция. Ну, как прокормить животных, коли самим есть нечего?
- А мне ничего для них не жалко! Признайтесь, вы ведь тоже любите их – лошадок, кошек, собак, как я, не так ли? Я по глазам вижу!
- Ох, Володя… вы - совсем ребёнок! Вот, возьмите, я косточек собрала - сварите своим любимцам бульон.
- Она добрая, любит животных, хоть и строит из себя ведьму: жильцы жалуются – жить, мол, мешаем! - рассуждает юноша, купая бедолагу в тазу. - Все на свете жить хотят! И кошечки, и собачки, и птички с лошадками… Никого нет лишнего на Земле!
– Сейчас помоемся, высохнем, а потом поедим, чайку попьем, согласен, милый?
Пёс тяжело вздохнул: избежать водных процедур не удалось – сильным был молодой человек, но какими же нежными оказались его руки, когда он тщательно вытирал своего нового четвероногого друга…
Владимир был брезглив. После рукопожатий мыл руки с мылом; дверную ручку, прежде чем за неё взяться, вытирал салфеткой; в гости ходил с собственным складным стаканом, дабы не заразиться опасными заболеваниями. Смерть отца от заражения крови, после укола пальца булавкой, нанесла ему глубокую душевную травму.
Удивительно, но страх заражения (мизофобия) никогда не мучил Владимира Владимировича, когда он возился с животными! В такие минуты, абсолютно забывая о какой-либо заразе, он чувствовал себя могучим, добрым великаном - волшебником, превращавшим беспросветную жизнь бездомных животных в райскую. И самозабвенно лечил, выхаживал больных, выкармливал истощенных, убирал грязь, находил добрых хозяев. Животных, лишившихся дома, было очень много – как всегда в кризисных ситуациях.
Вероятно, на фоне суровых времён первой мировой,последующего большевизма, кому-то может показаться нелепым гуманизм Владимира, создавшего в своем доме приют для бездомных животных, но это был чистый, наивный порыв его ранимой, детской души.
Популярность у него уже в ту пору была скандальная: сидел в Бутырской тюрьме, любил хамить, «эпатировать» не только поведением, но и внешним видом: ходил в мятой рубахе, пиджаке с поднятым воротником, без галстука, зычным »ревом», как писал поэт, из его »четырёхугольного рта вылетали слова - гремящие камни альпийского потока»! Самоуверенный и даже наглый на эстраде, этот « горлан - главарь» был удивительно нежным в быту, ненавидел в людях грубость, хамство, никогда не дрался, »боясь» кого-нибудь покалечить. Но на самом деле, даже мысль ударить кого-то по лицу была ему противна. Энергичный, порывистый, жизнерадостный – в сущности, он был большим ребёнком, напоминавшим высокорослого, неуклюжего, толстолапого и ласкового щенка…
Ради животных мирился с лютыми врагами, но и друзей у него было немало - гуманных, ответственных, милосердных. «Подобрашек» с улицы удавалось пристроить быстро: в то тяжелое время люди были добрее и сострадательнее, чем в нынешнее, относительно благополучное - помнили о древнем законе природного альтруизма, отказываясь от которого, человек утрачивает связь с природой, нарушает природное равновесие.
Он быстро шагал вдоль дачного забора, когда под ногами пискнул кусок грязи. Внимательно приглядевшись, понял: грязь - это маленький щенок, беспомощно тычущийся в ноги…
- Кто потерял собачьего ребёнка? Чей он?
- Да, ничей, не нужный никому! – за забором ребятишки играли в мяч, - Мать у него породистая - шотландский сеттер, отец-не пойми кто, вот и выкинули на улицу!
Отмывали пёсика долго. А когда под слоем грязи показалась шелковистая темно-рыжая шкурка, с чудными, вьющимися кудряшками на длинных ушках и кончике хвостика, Владимир воскликнул:
- Ты невероятно, потрясающе красив, щенёнок, мой Щен!
Голодный малыш мгновенно смел полную миску хлеба с молоком, и его животик превратился в тугой, круглый мячик. Мячик перевешивал, нарушая равновесие, и малыш падал на пол, кверху лапками…
В то голодное время Владимир, живший вместе с друзьями на даче в подмосковном Пушкино, питался в основном ягодами и грибами, собранными в ближайшем лесу. Грибной суп, грибной соус, каша из опят… На грибной каше вырос и его пёс - огромный красавец Щен.
Как же он любил своего хозяина, как был на него похож! Такой же громогласный, неуклюжий, большеголовый, большелапый! “Мы с ним крупные человеческие экземпляры” – говорил Владимир. Шалопаем носился он по московским улицам, заливаясь весёлым лаем, радостно, в приветствии, кидался к прохожим…
Многие не понимали его добрых намерений, бежали, напуганные весёлой, большой, маленькой собачкой, принимавшей их побег за игру…
Щена ругали, воспитывали… Глядя преданными глазами, он внимательно слушал хозяина, и вроде даже с ним соглашался, но неуемная энергия била через край - пёс срывался: убегал, чтобы бесконечно радоваться жизни!
Владимир в то время стал чуть больше зарабатывать, почти »разбогател», и каждое утро, отправляясь на работу, вместе со Щеном посещал мясную лавку на углу Остоженки, чтобы купить фунт мяса, который тут же, у дверей мгновенно проглатывался щенком . Это был собачий завтрак, обед и ужин. На большее средств не хватало. Вечерами Щен встречал хозяина у подъезда, ночью спал в ногах.
Однажды Владимиру пришлось уехать из столицы на пару недель. Своего любимца отдал знакомым. А когда, вернувшись, прямо с вокзала, пришел за ним, то вместо толстого, веселого щенка, обнаружил истощенный полутруп. Пёс лежал посреди коридора – слабость не позволяла подняться, ребра торчали наружу, из глаз текли крупные слёзы… Прижимая к себе нервно дрожащего щенка, Владимир, сам готовый расплакаться, гладил его, приговаривал:
«Нельзя своих собаков отдавать в чужие нелюбящие руки! Никогда не отдавайте меня в чужие руки. Не отдадите?»
Вернувшись в родной дом, пёс оправился быстро - щенячьи хулиганства продолжились, и вскоре пришла беда – не встретил однажды Щен хозяина у подъезда, не пришел и ужинать.
Его искали долго. Обшарили все улицы и переулки, опрашивали прохожих: не встречалась ли им невероятно красивая, рыжая собака, похожая на сеттера? Несколько дней и ночей поисков результата не дали. Неделю спустя узнали - собаку похитил недоброжелатель, убил…
- Если найду, кто это сделал, придушу! - поклялся Владимир. Но найти живодера ему так и не удалось.
Всего лишь одиннадцать месяцев прожил на белом свете несчастный щенёнок - Щен. Но его тепла, любви и преданности Владимиру не хватало всю жизнь. Имя любимой собаки - «Щен» навсегда пристало к самому Владимиру Маяковскому. Им он подписывал все свои письма к Лиле Брик – Кисе, так называл он любимую. Да и животных любить тоже он её научил. В их переписке постоянно затрагивается тема животных, в иллюстрациях Владимир изображает себя щенком, Лилю - кошкой.
"Приходила к нам в субботу серая киса и перецарапала".
"В Харькове заходил к Карелиным, у них серая кошка подает лапу. Я глажу всех собаков и кошков. В Киеве в гостинице есть большая, рыжая, с белыми крапинками".
"Ходил по верхней палубе, где уже одни машины, и вдруг мне навстречу невиданная до сих пор серенькая и очень молоденькая кошка. Я к ней поласкать за тебя, а она от меня убежала за лодки".
« От Краснодара до самого Баку ехал с нами в поезде большой престарелый обезьян. Обезьян сидел в окне и все время жевал. Недожевавши часто останавливался и серьезно и долго смотрел на горы удивленно, безнадежно и грустно, как Левин после проигрыша. А до этого в Краснодаре было много собачков, про которых я и пишу теперь стих.»
«В Баку тоже не без зверев. Во-первых, под окном третьего дня пробежали вместе одиннадцать (точно) верблюдов. Бежали прямо на трамвай. Впереди, подняв руки, задом прыгал человек в черкеске, орал им что-то, доказывал, чтобы повернули. Едва-едва отговорил. А также наискосок ежедневно останавливается в девять часов хороший ослик с фруктами.»
«Тобку отдали к чужим людям. А щенки замечательные! Они всегда вместе и ждут нас, когда мы бы ни пришли. Мы их ужасно любим.
«На лестнице, с черного хода, живет кошка, с пятью малюсенькими котятками. Живут они на окне в корзинке»
"Если рассматривать меня как твоего щенка, то скажу прямо, я тебе не завидую, щененок у тебя неважный: ребра наружу, шерсть, разумеется, клочьями, а около красного глаза, специально чтобы смахивать слезу, длинное, облезлое ухо. Естествоиспытатели утверждают, что щененки всегда становятся такими, если их отдавать в чужие, нелюбящие руки".
« Я пишу на террасе, а рядом сидит Шарик и облизывается. Я усыновила всех окрестных котят, и они по утрам приходят есть яйца. Аннушка сердится и говорит, что они блохатые. «
«Я люблю тебя и ужасно хочу видеть. Целую все лапки и переносики и морду».
Когда после прогулки по городу Киса возвращалась домой, Щен всегда интересовался, а не видела ли она "каких-нибудь интересных собаков и кошков?".
Их общий дом был наполнен животными – подобранными на улице кошками с котятами, щенками, бездомными и породистыми собаками, которых, в связи с так называемым «уплотнением» московских квартир, хозяева вынуждены были пристраивать в добрые руки. Ибо население «коммуналок» в большинстве своем яростно ненавидело домашних животных. Кошек и собак считали барской роскошью.
Всем бедолагам находили новых хозяев. Имена большинства из них неизвестны. Лишь несколько фотографий запечатлели любимцев Владимира – Щена, шотландского терьера Скотика, умершего от чумки в щенячьем возрасте, французского бульдога Бульки…
В те годы, будучи уже известным, поэт много ездил по миру. Бульку привез из Франции – очень уж понравилась ему эта необычная порода, пользовавшаяся огромной популярностью в Европе. Но «модная» собака не стала для него средством демонстрации собственного престижа, благополучия - будучи полноправным членом семьи, небольшая, дружелюбная, и в тоже время флегматичная, Булька повсюду сопровождала Владимира Владимировича.
Дважды она становилась матерью, приходилось пристраивать щенков.
«Бульдожки наши изумительные: слепые, пузатые, крикуны, обжоры и драчуны. Булька от них в полном экстазе, несмотря на то, что жрут они ее днем и ночью…»
Была даже попытка снять Бульку в немом кино.
«Хотели нашу героиню снять вместе с Булькой. Повезли Бульку на (кино)фабрику, но она подняла там такой невероятный шум! До того скандалила, рвалась, лаяла… пришла в такое истерическое состояние, что из съемки ничего не вышло. Когда мы приехали домой, она забилась в самый угол на тахту и проспала, как камушек, до следующего вечера».
В это время, Маяковский получал уже высокие авторские гонорары, и, находясь за границей, поддерживал финансово поэтов и писателей – эмигрантов, в большинстве своем влачивших нищенскую жизнь. Раздавал деньги бедным, нуждающимся старикам и в Москве, никогда не раскрывая своего имени, поскольку поэтический образ «глашатая революции», не допускал сострадания: милосердие считалось тогда «интеллигентской мягкотелостью», цитировалась фраза Горького: »жалость унижает человека». Владимир же был альтруист, готовый ради нуждающихся «снять с себя последнюю рубашку», и, если понадобиться, пожертвовать собственной жизнью.
Однако, Лиля, лишь отчасти разделявшая его альтруистические порывы, озадачивала меркантильными просьбами: ”Очень хочется автомобильчик. Привези, пожалуйста… лучше всех фордик”, ”… побольше мне таких чулок, как я дала тебе на образец. И пары три абсолютно блестящих. В том смысле, чтоб здорово блестели. И тоже не слишком светлых”. ”С шубкой 22 несчастья. И когда я первый раз надела ее, то вызвала в трамвае бурные восторги своими голыми коленками”.
Владимир постоянно страдал от многочисленных измен любимой. Фаина Раневская вспоминала, как увидев его в 1925 году, заметила в глазах «такую печаль, которая бывает у бездомных собак, у брошенных хозяевами собак».
«А тоска моя растёт, непонятна и тревожна как слеза на морде плачущей собаки».
"Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи", - говорила Лиля друзьям. Помучается, напишет хорошие стихи - получит хорошие деньги, а уж на них- то Лиля хорошо погуляет. В телеграммах тех лет постоянное требование денег: "Всё благополучно. Жду денег», "Киса просит денег»… и так далее.
"Мне и рубля не накопили строчки" – писал он в поэме "Во весь голос".
Весной 1930 года Булька снова стала матерью. Владимир послал телеграмму в Лондон, где находилась Лиля: – “Целуем любим скучаем ждем щенки”. В ответ получил: “Придумайте пожалуйста новый текст для телеграмм. Этот нам надоел”.
14 апреля 1930 года жизнь поэта трагически оборвалась. Владимир Маяковский внезапно покончил жизнь самоубийством - застрелился, якобы после ссоры с любовницей – Вероникой Полонской. Официальная версия записана со слов самой Полонской. О чем на самом деле был их разговор в квартире дома по Лубянскому проезду, мы уже никогда не узнаем. Родственники и близкие друзья считали - Маяковского убили. Никогда бы Владимир Владимирович не покончил собой, прежде всего, из-за матери, сестер, которых, практически, содержал.
Разве стал бы зрелый мужчина, словно истеричный подросток, кончать жизнь самоубийством из-за несчастной любви, если говорил:
- Я люблю Лилю. Ко всем остальным я могу относиться только хорошо или ОЧЕНЬ хорошо, но любить я уж могу только на втором месте. Хотите - буду вас любить на втором месте?
Но есть и ещё одна причина, из-за которой не стал бы стреляться ни один любитель животных. И это любимая Булька, её новорожденные щенки. Разве мог он, чувствовавший всегда высочайшую ответственность за жизнь живого существа, оставить на произвол судьбы беспомощных животных?
Поэт интуитивно чувствовал – время революционной романтики уходит. Страна движется к раскулачиванию, массовому голоду, борьбе за власть, культу личности, трибуналам, расстрелам.
«Когда он понял, что его мечта об идеальном (коммунистическом) обществе неосуществима на деле, то стал об этом говорить, перестал писать, и его ликвидировали»- утверждала его дочь Элен-Патриция Дж. Томпсон, она же - Елена Владимировна Маяковская, рожденная в Америке в 1926 году от переводчицы Элли Джонс.
По воспоминаниям друзей поэта, его смерть не вызвала у Лили особого трагизма. В крематории в глазок печи она с любопытством следила, как сгорает труп беззаветно любившего её человека. И лишь спустя месяц забрала урну с его прахом. Именно Лиля (не сестры, не мать) стала наследницей всего имущества поэта, денег и архивов, половины гонораров от изданий произведений, получила пожизненную пенсию, хотя никогда в официальном браке с Маяковским не состояла, и юридических прав на наследство не имела.
Поэт умер дважды. Второй раз, когда его принудительно начали изучать в школе. Воспевание им революции - «Серпастый, молоткастый», «Партия и Ленин - близнецы-братья»… раздражало, и даже отталкивало. Поэта преподносили нам лишь как пламенного борца за социализм, высоконравственного, величественного и монументального, как его памятник на одноименной площади. Но мы совсем не знали его лирики. »Прошли» его стихи в школе и навсегда забыли, практически, так и не узнав величайшего поэта ХХ века.
«Я хочу быть понят моей страной,
а не буду понят — что ж?!
По родной стране пройду стороной,
Как проходит косой дождь…»
По неподтвержденным сведениям, Булька умерла в глубокой старости у новых хозяев. Что стало с её щенками, история умалчивает.
P.S. Наверное, даже в самом страшном сне, поэт не смог бы представить, что Россию захлестнет эпидемия живодерского садизма. И, горячо любимых им, братьев наших меньших будут зверски убивать, сжигать, пытать, выбрасывать из окон… - беспредельны изощренные фантазии бесчисленных извращенцев, воспитанных на ненависти, вседозволенности, и безнаказанности, культивируемых современными СМИ. Людей же милосердных, сострадательных пренебрежительно окрестят – «зоошиза». В сознание обывателей будут упорно вдалбливать ложное утверждение – «любит животных, значит, ненавидит людей!». И появится предложение - запретить кормить бездомных животных, штрафовать за СОСТРАДАНИЕ И МИЛОСЕРДИЕ! Забудут люди Писание: "Блажен, иже и скоты милует!», как и заветы православных христианских святых - Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Евфросинии Вяземской: делиться последним куском хлеба со страждущим, зверя голодного накормить, потом уже самому поесть…
Эпидемия ширится. Каждый день приходят все новые сообщения о невероятных по своей жестокости преступлениях зоосадистов.
Защитников животных же, похоже, вскоре начнут преследовать, и принудительно лечить от милосердия.