Серо, меланхолично и неприветливо встретила нас Москва. На улице целыми днями лились дождики, разноцветные зонты, как кружки конфетти, рассыпались по мокрым мостовым. Первые опавшие листья пытались кружиться на ветру, но застывали, пригвождённые к асфальту дождевыми струями. Исчезли бабочки, люди натянули куртки, а рекламные вывески туристических фирм звали туда, где тепло, где солнце ослепительно и небо как сапфир, где всё ярко, радостно, определённо и нет изнуряющей тоски по чему-то недостижимому. В такие дни, когда лишь мрачные тучи заглядывают в окна, хороши ящик вина, тёплая постель и дама под боком. Если же обожаемой нет, то вполне годится и (не)любимая. Тем более что взялась в ней откуда-то необычная новая мягкость. Вроде даже скучала, вроде какой-то зародыш страсти промелькнул в предпринятой ею стандартной серии манипуляций с моим телом. Во время второго посещения, тесно вжавшись в меня бёдрами, она прошептала:
- Может, в следующий раз вместе куда-нибудь съездим?
- Уволь, я только что вернулся, - откликнулся я, блуждая мыслями по непостижимой Аппиевой дороге, окутанной печальной дождевой изморосью, где мне вдруг захотелось убить и подарить древним покойникам женщину, которую я боготворил.
Как там это принято говорить... любовь - большое и светлое чувство, любовь побеждает смерть, вечная любовь и тому подобное... Под ласковое бормотание (не)любимой я вдыхал аромат J'adore, сладким аккордом звучащий в сыром воздухе.
Моя партнёрша елозила, тёрлась и вздыхала, ожидая повторных активных действий. Но, совершая их, я ощущал полную внутреннюю отстранённость.
Через день свалился на голову и сердце сюрприз.
- Знаешь, с кем я говорил, пока ты осматривал места подвига христианских мучеников? - хитро осведомился Никита - отец Мельхиседек.
- С Серафимом Саровским? - издевнулся я, припомнив сайтик, где описывалось прямое общение с божественными силами.
- Серьёзно, Ванёк... С Лидой!
Конечно, я сразу понял, о ком речь. Забыть первую женщину невозможно ни при каких обстоятельствах, будь то хоть сорок тысяч Тань. Однако от неожиданности всё же переспросил:
- С кем?
- С Лидой, с нашей Лидой. Ну, не притворяйся, что не помнишь! Вы же... того...
- И что? - справился я довольно равнодушно.
- Она купила в Москве квартиру и уже переехала. Она... спрашивала... не хочешь ли встретиться... У неё есть дальневосточная рыба.
Последнюю фразу Никита добавил смущённо, и я догадался, что она исходит от самой Лиды, знающей, чем меня привлечь.
- Что ж, можно... - ответил я безо всякой охоты.
Глядя как на оконном стекле отдельные капли нанизываются одна на другую и прозрачными змейками стекают вниз словно наши года, сливающиеся в жизнь и устремляющиеся в никуда, я вспоминал молодость. Жуть ведь, сколько лет прошло... У Лиды дочь двенадцати лет и муж-бизнесмен. Зачем встречаться? С другой стороны... вот ведь как странно... я сам избегаю людей, а потом огорчаюсь, что их избежал. Но дело в том, что мне, в принципе, скучновато и с людьми и без людей. Также как скучно и трезвому и пьяному. Мне всё кажется скучным. Скучным и бессмысленным без Тани.
Лида явилась с дочкой, перекормленной, рано развившейся девочкой. Наверное, она прихватила ребёнка с собой, надеясь, что его присутствие поможет сгладить неловкость. Если беседа между нами не будет клеиться, всегда можно сделать центром общения подростка. Лида была такая же стройная, но с более вытянувшимся лицом, короткой стрижкой и в каких-то училкиных, не красящих её очках. При виде неё я не испытал никакого волнения, а лишь небольшую зажатость без всякого отзвука романтики. Никаких перехватываний в горле или сердечных замираний. Трепетное волнение при встрече с первой любовью - это было не про меня.
Я поставил на магнитофон заранее найденную узбекскую музыку нашей молодости. Стародавняя плёнка выдержала, не порвалась. Лида сняла уродские очки и сделалась почти такой же хорошенькой, как раньше:
- Я её помню!
Глаза задумчиво полузакрылись. Вероятно, она на миг перенеслась в золотую Бухару наших золотых деньков.
- Я помню, как ты под неё танцевала, - сказал я.
Во встрече несостоявшихся супругов наступила трогательная пауза, в разгар которой, прошуршав фантиком, толстая девочка Катя громоподобно осведомилась:
- Как?
- Ну... изящно, - ответил я.
Отложив конфету, Катя с восторгом повернулась к матери:
- Голая танцевала, да?!
Последовала короткая немая сцена, и я растеряно пробормотал:
- Мы в Советском Союзе жили, у нас девушки голыми не танцевали.
- У-у-у, - разочаровано протянул ребёнок , засовывая конфету в рот.
Тоном знатока Лида пояснила:
- Ты-то не в курсе, но современные дети совершенно повёрнуты на темах секса, обнажённости и тому подобном.
"Кто не повёрнут?" - чуть было не ляпнул я.
- Да, - подтвердила Катя, вытирая шоколад с подбородка, - в нашем классе главная на данном этапе проблема - понять, гермафродит ли учитель физики!
Эта новость растопила небольшую наледь, которая намёрзла между нами. Мы засмеялись так же весело, как когда-то в дни счастливого студенчества. Я представил, как наш нерождённый сын, такой же упитанный, не по годам развитый сладкоежка, задаёт мне скабрезные вопросы.
- Ну, и хватит об этом, - сказал я и протянул им альбом с нашими институтскими фотографиями.
Подвыпившая Лида листала страницы, улыбалась, грустила.
- Знаешь, какой он был красивый! Да! Можно было часами на лекциях на него смотреть, - по-девчоночьи шептала она дочери.
Я розовел, чувствуя себя неуютно. Боялся, что вот-вот сравнят с героем "Тегерана-43" в сером плаще. Совершенно напрасно... Дочка тяжёлым взглядом обозрела измочаленного жизнью мужика.
- Да, он очень изменился, - снисходительно произнесла Лидия. - Сильно.
"Какие же всё-таки тактичные люди", - подумал я.
Как смертельно больной, принимающий лекарство по инерции, как замедляющийся винт выключенного двигателя, как заводная игрушка, шагающая, но уже ощущающая шарнирами неминуемость замирания, я ходил в Управление ещё несколько месяцев. На меня косились холёные "юрии", флегматичные компьютерщики и резвые буфетчицы. Недоброжелательный смутный шёпот словно змейки тумана ползал по пятам. Как может убийца быть членом такого уважаемого коллектива... Я опаздывал, прогуливал, не сдавал в срок переводы. Совсем не волновался, как там без меня арабские террористы. Иногда по целым дням сидел у Газили и болтал или слушал мальтийцев, вперясь в цветок с издевательским названием "Семейная радость". Вечерами без намёка на указанное чувство кормил семью - рыб, кошку и араукарию. Почти ежедневно (не)любимая звала на ужины с продолжением, куда я ходил всё реже и реже. Я старался игнорировать всех, особенно Таню, к которой наряду с никуда не девшейся страстью испытывал нечто неопределённо зловещее, что романисты прошлого назвали бы, вероятно, "грозным предзнаменованием".
Однажды в очередной раз подведя Газилю, не выполнив перевод брошюры о североирландской прокуратуре, я явился к ней с намерением объявить о невозможности находиться в Управлении. Я встал перед столом начальницы, выпрямив спину, но покаянно опустив глаза. Она же, ещё не зная в чём дело, живо спросила, известно ли мне, отчего английская королева дала дочерям одинаковые имена.
- Что??? - поперхнулся я.
Она ничуть не смутилась.
- Ну как же! Елизавета Первая и Елизавета Вторая!
Продолжение http://proza.ru/2016/11/03/686