Белый халат на мужчине вовсе не был тем символом давших клятву Гиппократа, который девушке хотелось бы видеть. Он повернулся к ней спиной и копошился в инструментах, разложенных на столике из нержавеющей стали, которые бывают только в операционных. Может быть доверие обманули седые волосы и по-доброму серые глаза, но сейчас она предпочитала думать только о том, возможно ли еще найти выход из сложившейся ситуации.
Пол был вымыт до блеска, как и все помещение, но на многих материалах все еще можно было различить серо-розовые пятна, которые иногда нет возможности вывести даже при помощи высокотемпературных дезинфекционных камер. Это означало только одно: не она первая и, скорее всего, не она последняя. Ремни, которыми девушка была намертво пристегнута к больничной каталке, врезались в запястья, ослабить их было невозможно, а дотянутся до чего бы то ни было на столе, каким-то невероятным образом обогнув мужчину, - просто из разряда фантастики. Паника толстым склизким комом подкатывала к ее горлу. Ужас медленными струйками прохладного мороза шаг за шагом парализовывал тело. Выхода не было...
- Поверь мне, я не виноват...- выбрав деликатный скальпель для точнейших надрезов, седоволосый развернулся.
Его лицо было совсем молодым и притягательно прекрасным, ни одной морщинки - в какой-то момент она поймала себя на мысли, что любуется человеком, готовым покрошить ее на части. Сглотнуть слюну не удавалось, страх, схлестнувшийся с внезапной нотой страсти, иссушил горло.
- Так не делай этого, - голос предательски срывался на высокие ноты.
- Я не могу, - глаза мужчины застыли серыми льдинками, любуясь острым лезвием в его руках, - Такова уж моя сущность...
Он приблизился к ней и наклонился, разглядывая кожу, как великолепное полотно для будущей картины. Его пальцы заскользили по ее животу и ели различимой спиралью затанцевали вокруг пупка. Он уже знал, как и где сделает надрез, предвкушал ее крики ужаса и сладчайшие стоны боли, дрожал, представляя голос, умоляющий отпустить, пощадить, оставить ей жизнь. Но только ее потухшие, подернутые дымкой сумрака глаза смогут его остановить. Это экстаз уничтожения, манящая загадка прекращающегося существования, последний выдох, отпускающий тело в безликую бездвижную негу.
- Ты первая начала, - опуская конек скальпеля на бархат трепещущего катка, мужчина оскалился безумной улыбкой.
Ведь такова сущность Зависти с ее инструментами и такова судьба Дружбы в ее безоружности.