Что случилось с Генри Тонтоном. Глава I. Везунчик

Ястребинская Мария
                Удачливый ли я человек? Подумайте хорошо. Затем еще раз. И еще.
________________________

У меня было все, о чем только может мечтать мужчина, примерный семьянин и просто работник крупной организации. Я не был из тех, кто желал иметь гору денег. Я не был из тех, кто предает, обижает или нагло грабит людей. Меня называли «мечтой всех красавиц» из-за причудливой, довольно-таки симпатичной внешности. Я даже мог бы спокойно покорять их сердца одной лишь улыбкой из телеэкрана. Они бы разбирали все журналы с моими фотографиями и статьями о моей жизни, а несовершеннолетние девочки говорили бы обо мне в школах или других каких-нибудь заведениях. Нет. Я не хотел этого. Мне было достаточно спокойной, семейной жизни и бокальчик вина каждый вечер после работы. Мне совершенно не нужно было ни признаний, ни восторга. Хотя, я знал, что без этого не обойтись. Природа наградила меня не только красотой, но и обаянием. Еще с рождения все мои няньки восхищались: «Какой прекрасный мальчик!» или «Чудный ребенок! А талант! Талант-то какой!» и все в этом роде. Не скажу, что мне это до конца не нравилось. По началу я даже имел некоторые преимущества. В школе учителя меня любили. В колледже я стал одним общим вниманием девушек (не исключаю, что они любили помечать обо мне перед тем, как забыться сном). На работе у меня чаще всех в руках оказывалась премия. В общем, удача так и бегала за мной, как щенок за своей мамкой. Иногда мне это надоедало. Бесило. Я не хотел такого внимания к себе. Не хотел поблажек. Не желал. Излишнее внимание тоже не очень хорошо влияет на человека. Либо искореняет его, либо делает гордым и эгоистичным. В моем случае – искоренение. Многие только о таком и мечтают. А я скажу, что все это ни к чему, поверьте мне на слово. Мне, как и другим смазливым мордашкам тоже разбивали лицо. Ни за что. Просто так. Просто потому, что мне повезло намного больше, чем им.

Друзей хватало. Настоящих друзей – меньшинство. Можно сказать, вообще не было. Последний друг, настоящий друг ушел из жизни, покончив с собой. Повесил на себя петлю, как вешают любое ожерелье любимой даме на ее белоснежно тонкую шейку. Во всей этой странной затеи участвовал лишь один предмет, по которому и был совершен столь глупый (я бы даже сказал, необдуманный) поступок. И, читатель, я полагаю, догадался, каков этот предмет. Любовь. Он не смог вынести расставание с этой пустоголовой блондинкой. Да, он любил ее больше, чем себя или кого-то другого. Да, он добивался ее половину своей жизни, начиная со школы. Да, он только о ней и грезил, доставая меня долгими годами. Да, теперь он зарыт глубоко в земле и черви, чувствую, давно обглодали его косточки. А он спит вечным сном и не обращает на них никакого внимания. Редкостный болван. Идиот. Больше добавить нечего.

У меня было хобби: я коллекционировал различных жуков. Разноцветные бабочки, усатые тараканы, длиннокрылые стрекозы. Все это я бережно высушивал и хранил у себя в комнате, в коробке на третьей полке, сразу, после фигурок динозавров и различных машинок. Мне это нравилось. Я это любил. Как и свою комнату. Как свой дом. Я прожил в нем тринадцать лет, начиная с рождения. Затем дом сгорел. Удачливый ли я человек? Подумайте хорошо. Если я говорил, что эта проказница-удача так и ходит за мной, то, верно, я немного ошибся. Погорячился. Люди любили меня. Многие завидовали. Мои дела всегда шли на лад. Но я совершенно был пуст в душе. Жизнь дает счастье, она же и отнимает. Так что…повезло мне в совершенно другом направлении.

Мои родители погибли, когда мы только-только заехали в новый дом. Красивый такой, малинового цвета дом, с желтенькой крышей, на которой игрались воробьи и пели чудные песенки. Он сразу мне понравился. Жаль, что пожить в нем я толком не успел. Уверен, другие его жители в нем очень-очень счастливы и все у них хорошо. Меня же отправили к тетке, в совершенно другой город, так как она была единственной родственницей, готовой принять, воспитывать сына своей сестры и, пожалуй, единственная из всех, кто трезва на протяжении месяца. Потом повод всегда находился. Как-то раз мне даже пришлось помогать ей добираться домой после вечеринки, устроенной каким-то там ее дружком. Не скажу так же, что я ее не любил. Я пытался это делать, ибо полностью никогда не получалось. На самом деле, она была неплохой женщиной. Иногда она делилась со мной выпивкой. Именно у нее я впервые попробовал на вкус сигареты и водку. Но, я не напивался и сразу знал меру такому занятию. В остальных случаях она зачастую не замечала меня, однако, когда даже замечала, мы неплохо проводили время.

Она имела короткие рыжие волосы. Обожала все «леопардовое» из одежды, в частности, яркие цвета.  Ее звали Сара. Сара Мориган. И она красила ногти в ярко-зеленый цвет раз в четыре месяца. Отдавала предпочтение шпилькам, курила в основном тонкие сигареты. Не работала. Зарабатывала…точнее, за нее работал ее муж, которого я никогда не видел. Сара всегда говорила, что он у нее есть. Даже кольцо показывала. Каждое воскресенье нам волшебным образом приходили зелененькие, свеженькие купюры. Она редко говорила о нем. Только, когда перебывала в алкогольном опьянении на стадии «излей другому душу». Если спросить о нем напрямую, она предпочтет выпить глоток зеленой жидкости, разящей спиртом, прищуриться и уйти от разговора смотреть телевизор.

Мы с Сарой жили в ее одноэтажном доме на Брэк-н-стрит, 44, в Бостоне. И я никогда не видел ее мужа. По пьяным ее рассказам, он высокий, плечистый и у него татуировка в форме касатки на левом боку, сразу, чуть ниже подмышки.  Я провел в жизни Сары до своего совершеннолетия. Целых пять лет среди постоянных стеклянных бутылок (позже она стала чаще выпивать) и тряпичных сигарет. Я учился сам. Без посторонней помощи. Именно тут-то и сыграла моя «другая» удача. Мне с легкостью давались школьные предметы и, как я уже говорил раннее, учителя меня любили, а местные хулиганы били морду, называя ботаником, хоть я никогда не носил очки, отличаясь отличным зрением. Да и не было их у меня.

Как-то раз, один парень, звали его Боб, фамилии я уже не припомню, разбил мне нос о стену школьного туалета. Только из-за того, что я не дал ему списать домашнее задание по истории. Вообще, Боб был что-то среднее между громилой и умственно отсталым ребенком, так что, я его не виню.

Когда я пришел домой, к Саре, с окровавленным носом и синим ноющим пятном под левым глазом (впрочем, даже тогда это не испортило мою внешность; я стал более жалок), она сильно испугалась. Впервые я увидел ее напуганной. Она кинулась ко мне еще на пороге, с расспросами о случившемся. Сначала, Саре показалось, что меня ограбили или того хуже…

Нет, она не стала вызывать скорую или пичкать меня таблетками. Сара лишь дала вату, смоченную спиртом, усадила меня за деревянный небольшой кухонный стол и устроила допрос. Готовила ли эта женщина? Нет. Конечно, на кухне у нее стояла плита, холодильник, с небольшой морозильной камерой, раковина – довольно симпатичная, но Сара не притрагивалась ко всем этим вещам. Только лишь если есть надобность достать из холодильника бутылку и вымыть руки, которые и без того, на редкость, содержались в тщательной чистоте.

Я рассказал ей все. Хоть мне и не хотелось жаловаться, как маленький ребенок, потерявший свою машинку. В свои пятнадцать я редко что кому рассказывал о своей жизни. Можно сказать, вообще никому. Да никто и не спрашивал. Никому не было интересно. Меня даже озадачила резкая забота Сары и попытки помочь. Она терпеливо выслушала мой скромный рассказ, затем спокойно встала и пошла к себе в комнату, тем самым оставив меня в полном одиночестве, наедине с болью и многочисленными размышлениями. В ту ночь я спал скверно.

Через неделю Боб пришел с таким же разбитым лицом, как я в тот день. Все смеялись над ним, а мои ссадины уже потихоньку начали заживать. Больше Боб не подходил ко мне. Я даже редко его стал замечать рядом с собой. В душе я знал – это дело рук Сары и ее дружков. Правда, поблагодарил я ее мысленно, а все остальное осталось нашим маленьким секретом, который заставлял меня думать, что я все еще нужен кому-то из близких. Это согревало меня даже в самую лютую ночь и вызывало улыбку на лице даже тогда, когда мое настроение увядало.

Я – Генри Тонтонт. И мне крупно повезло. Правда, в другом направлении.