В аэропорту Цюриха русских дам встретил сотрудник пансионата, моложавый, с военной выправкой господин, представившийся как начальник службы безопасности Клаус Дитрих.
- Английский? Французский? Немецкий? Какой язык для вас предпочтительней? – Он произнес это на английском и с подчеркнутой любезностью посмотрел поочередно на обеих дам.
- Безразлично, - с оттенком гордости в голосе по-английски же ответила Муза Андреевна. – Всеми этими языками я владею достаточно хорошо. Что касается госпожи Коржавиной (кивок в сторону спутницы, вежливо улыбнувшейся при этом), то она не говорит ни на одном, так что я все равно буду ей переводить.
- Тогда я выбираю немецкий, - с улыбкой сменил язык Дитрих. – Это мой родной язык, да и в пансионате в основном говорят на немецком.
Он помог загрузить в багажник чемоданы, и они поехали. Ехали недолго, минут сорок. Пансионат находился на окраине небольшого поселка (или деревушки) Ильгау, на пологом склоне горы. Вид оттуда был прекрасный: внизу, в зеленом ущелье пенилась речка, вдали белели снежные пики.
- Там лыжные курорты, - тоном гида пояснил Дитрих.
- Я догадываюсь, - усмехнулась Муза Андреевна. – Я не первый раз в Швейцарии. А что у вас нового? Как я понимаю, мальчика вы еще не нашли?
- Еще нет, - поскучнел швейцарец. – Полиция не оставляет из внимания версию похищения, но я все больше склоняюсь к тому, что юноша просто сбежал.
Муза Андреевна перевела его фразу для внимательно следящей за разговором матери Паши, а затем заметила:
- Вы так спокойно об этом говорите! Вы, начальник охраны!
Дитрих пожал плечами и, притормозив, въехал в автоматически открывшиеся высокие ворота.
- Видите ли, у нас упор сделан на видеонаблюдение. Такова позиция администрации пансионата. Они не хотят травмировать психику пациентов видом охранников, не дай Бог, еще и вооруженных. А ваш мальчик оказался очень продвинутым в электронике. В тот день, когда он исчез, часть видеосистем оказалась отключенной. Пока дежурный спохватился, пока разбирались в причинах… Я уверен, что он сбежал.
Муза Андреевна опять перевела. Нина Викентьевна радостно закивала:
- Да, да! Паша хорошо разбирался в электронике! Это лучше, если он сбежал, а не сидит где-нибудь взаперти, у каких-нибудь маньяков.
Машина въехала на широкую территорию, огороженную глухим забором, и остановилась перед двухэтажным домом с высоким крыльцом. Все вышли. Дитрих открыл багажник и достал чемоданы. На крыльце появились двое в белых халатах: мужчина средних лет с короткой белой бородкой и в очках и дама неопределенного возраста, с короткой прической и тоже в очках. Они степенно, почти в ногу, спустились с крыльца и подошли к гостьям.
- Доктор Вебер, главный врач, - представился по-немецки мужчина и энергично пожал женщинам руки.
- Доктор Нойман, психиатр, - назвала себя женщина и тоже пожала им руки, еще более энергично. – Мы рады, что вы так быстро приехали. Нам в любую минуту может понадобиться ваша помощь.
- Вы думаете, его могут найти в любую минуту? – спросила Муза Андреевна, своим видом и интонацией давая понять, что очень сильно в этом сомневается.
- Поиски ведутся очень интенсивно, - заверил ее главный врач. – Задействовано несколько десятков полицейских и два вертолета, оповещены все окрестные жители… Я уверен, мы найдем его сегодня или завтра. А пока проходите, располагайтесь. Комнаты для вас уже приготовлены.
Муза Андреевна еще раз выступила в роли переводчицы, и обе женщины вошли в дом. Чемоданы за ними внес господин Дитрих.
Паша Коржавин меж тем уже трое суток находился в горном лесу, километрах в десяти от пансионата. Он наткнулся на небольшую пещеру, где мог укрываться от дождя и ночного холода, и отсиживался там, питаясь захваченными с собой из пансионатской столовой булочками и вареными яйцами. Огня он не разжигал, чтобы не быть замеченным по дыму. Впрочем, у него и спичек не было, а добывать огонь без спичек он не умел. Несколько раз он слышал над головой стрекот вертолета, но был уверен, что с воздуха его не заметят. Однако булочки и яйца кончились, и голод выгнал его из пещеры.
У него не было какого-то конкретного плана, он не знал, в какой части Швейцарии он находится, и что с ним будет завтра. Единственное, в чем он был уверен: он не хочет возвращаться в пансионат и постарается скрываться, как можно дольше. Движимый этим простейшим желанием, он решил уйти как можно дальше в горы. «Может, там меня примут какие-нибудь пастухи, и я буду жить с ними, пасти овечек», - убеждал он себя, сам понимая полную безнадежность этих мечтаний. Какие пастухи в двадцать первом веке, какие овечки? Пастухи, конечно, есть, но они все с мобильными телефонами, а овечки, небось, с электронными чипами за ухом. Айн момент, и о его появлении будет известно полиции. Тем не менее, он шел и шел вперед, поднимаясь все выше в горы и невольно любуясь дивными альпийскими пейзажами. До этого ему не доводилось бывать в горах, и сейчас, даже не забывая об идущей где-то за ним погони, он испытывал радость от свежего горного воздуха, от вида ярких альпийских цветов, от манящей белизны далеких снежных вершин. «Хотел бы я здесь жить! – говорил он себе, следя за движением маленького облачка, крадущегося внизу, по краю ущелья. – Среди этой природы, а не посреди серого, мрачного города. Никто бы здесь ко мне не приставал, никуда бы не тащил, ничего бы от меня не требовал. Они, видите ли, привезли меня сюда лечиться! А сами заперли в тюрьму! А меня спросили? Да здесь, среди этой благодати, мне и никакие дозы не нужны! Мне только покой нужен. Покой и свобода».
Так он шел и шел, подгоняемый растущим чувством голода, пока не дошел до какой-то одинокой фермы. Забора и калитки не было. Паша взошел на крыльцо дома с верандой и постучал в дверь. Никто не ответил, но со стороны сарайчика, пристроенного к дому показался мужчина в старой куртке, тирольской шляпе и с зеленым шарфом, обмотанном вокруг горла. Юноша спустился с крыльца и шагнул ему навстречу.
- Здравствуйте! – обратился он на английском. – Я хочу немного кушать. – Как сумел, так и сказал, как в школе научили.
- Гутен таг! - ответил швейцарец. – Немного кушать – это хорошо. Немного кушать дам. Ком хир! – Он провел гостя на веранду. Вынес кувшин молока, половинку круглого хлеба, кусок сыра. – Кушай, мальчик!
Мальчик набросился на еду, но краем глаза увидел, что хозяин, отойдя от крыльца, достал из кармана телефон и стал куда-то звонить. Догадаться куда – труда не составляло. Паша несколькими огромными глотками выпил все молоко, схватил висевший тут же на крюке маленький рюкзачок, сунул туда хлеб и сыр, и бросился бежать. Хозяин что-то прокричал ему вслед, но незваного гостя уже и след простыл, он скрылся в ближайших кустах и взял курс на далекие снежные вершины. Теперь он как никогда понимал, что его свободе очень скоро придет конец. Теперь полиция знает, где он, сюда прилетит вертолет, привезут собак и они настигнут его в считанные часы. Но инстинкт гнал его все дальше и дальше. Он шел быстрым шагом, жуя на ходу хлеб и сыр. И то и другое было домашнее, очень вкусное, такого он не едал, и он быстро насыщался.
Однако горные пути редко бывают монотонными. Даже когда идешь вверх, время от времени приходится спускаться вниз, и не всегда такие спуски бывают безопасными. Вот и Паше преградил путь узкий и глубокий каньон, неожиданно возникший перед ним. Ему бы обойти его, поискать удобный проход, но Паша был не опытен и решил спускаться напрямик, выискивая опоры для ног, хватаясь за пучки травы. В какой-то момент нога соскользнула, трава не удержала, и все закружилось у юноши перед глазами. Всем телом он ощутил сильный удар и потерял сознание.
Очнулся Паша Коржавин в небольшой комнате с белыми стенами и низким потолком. Голова болела, еще больше болела шея. Он попробовал оглядеться, преодолевая боль, и увидел прямо перед собой, за укрытыми клетчатым одеялом ногами, высокую деревянную, темную (наверное, от времени) спинку кровати, а за ней – деревянную же дверь. Справа было окно с узким подоконником, на котором стоял горшок с цветущей геранью, слева на стене висела картина с каким-то горным пейзажем. Что было на четвертой стене, за его головой, Паша видеть не мог. Главное, что он мог понять, это - не пансионат. Последнее следовало уже из того, что на окне не было решетки.
Некоторое время он лежал неподвижно, привыкая к своему состоянию, оценивая свои болевые ощущения и вспоминая, как спускался с крутого склона с плоскими, заглаженными каменными плитами, поросшими травой, как сорвался с обрыва. Было ясно, что его нашли и подобрали местные жители, и, конечно, они уже сообщили о нем полиции. В законопослушности швейцарцев он не сомневался. Так что, если полицейские еще не за дверью – это лишь вопрос времени.
Юноша попытался приподняться и сесть в постели, и это ему почти удалось, но в последний момент у него закружилась голова, и он опять рухнул на подушку. На звук его движений отворилась дверь, и в комнату вошла женщина лет тридцати пяти, с длинными каштановыми волосами, падающими на плечи, в коричневом свитере с белым ромбическим узором и зеленой юбке. Она приветливо улыбнулась и сказала:
- Гутен таг!
- Нихт ферштейн! – ответил Паша. Это была единственная немецкая фраза, которую он успел освоить в пансионате. И перешел на свой школьный английский.
- Ду ю спик инглиш?
- Да, говорю, - ответила женщина по-английски. – Меня звать Дорин. А тебя?
- Павел.
- Пауль?
- Да, Пауль.
- Ты русский? Из пансионата?
Паша вздохнул и обреченно ответил:
- Да. Как я здесь оказался?
- Наши мальчики нашли тебя вчера, Ганс и Фридрих. Они искали пропавшую овцу. В прошлом году одна наша овца упала как раз в этот каньон. Искали овцу, а нашли тебя. Они прибежали и сказали, и мы с Гюнтером пошли и принесли тебя. Ты был без сознания.
- Вы уже позвонили в полицию?
- Нет. Мы же не знали, кто ты. Зачем понапрасну беспокоить людей.
- Значит я у вас уже второй день? А ваш муж сейчас здесь, дома?
- Нет, он повез мальчиков в школу. Это в пяти километрах.
- А здесь у вас ферма? Вы здесь живете?
- Да, живем: овцы, коровы. Доход, конечно, небольшой, но я еще вяжу, а Гюнтер по дереву режет. Туристы охотно берут его сувениры. Особенно им нравятся деревянные часы.
- А вы можете не звонить в полицию? Ну, хотя бы несколько дней. Мне ужасно не хочется возвращаться в пансионат.
Дорин подошла к кровати и села на ее край. Тонкая и прохладная ее ладонь легла на лоб юноши.
- У тебя жар. Сейчас я принесу лед. Лежи и не двигайся.
Она вышла, не прикрывая за собой дверь, и Паша слышал, как открылась и закрылась дверца холодильника, что-то глухо брякнуло, прошуршало. Через несколько минут Дорин вернулась со свернутым в жгут полотенцем и положила его юноше на лоб. Тот ощутил освежающий холод, головная боль стала уменьшаться, но боль в шейных мышцах оставалась. «Боль и жар – это ерунда, - подумал Паша, - но на этот раз я убежать уже не смогу. Полиция будет здесь с минуты на минуту, а меня ноги не держат».
- Ты, наверное, голоден, Пауль? – спросила женщина.
- Как волк! – улыбнулся он.
- У нас говорят – как охотник! – ответно улыбнулась она. – Подожди немного, я принесу. Тебе лучше не вставать, покушаешь здесь.
Фермерская еда не удивила изыском.(Впрочем, и в пансионате ресторанных блюд не подавали.) Две толстые жареные сосиски (в России такие назвали бы сардельками), отварная картошка, обильно политая каким-то соусом, соленый огурец, толстый ломоть серого домашнего хлеба и керамическая кружка кислого овечьего молока. Все это фермерша вкатила на сервировочном столике на колесиках и приставила с Пашиной постели, после чего завязала ему полотенце со льдом узлом на затылке и помогла сесть.
- Спасибо! – сказал он. – Вы очень добры. – И, жалостливо посмотрев на нее, повторил свою просьбу: - Ну, хоть сегодня не звоните в полицию! Пусть они завтра приедут, а сегодня я у вас побуду.
Дорин улыбнулась, но не ответила, сказала только: «Приятного аппетита!» Выйдя из комнаты, она затворила дверь, и прошла в глубь дома, где набрала номер телефона мужа:
- Гюнтер! Мальчик очнулся. Да, это русский, из пансионата. Мальчик как мальчик, Паулем звать. По-немецки не говорит, по-английски общаемся. Он еще очень слаб. Я вот что думаю: пусть он побудет у нас до завтра. Ничего ведь страшного, правда? А завтра сообщим в полицию.
Паша не слышал этого разговора, но почти не сомневался, что фермерша звонила в полицию. Когда она вернулась, он беззвучно плакал, слезы текли по его лицу и падали в соус.
- Не плачь, - сказала Дорин и погладила рукой его по голове. – Я звонила мужу. Мы договорились, что сегодня ты еще побудешь у нас. А завтра нам все-таки придется тебя выдать. Иначе нас могут обвинить в киднэпинге. Тебе бы этого не хотелось, правда?
- Конечно, - кивнул он, кулаком вытирая слезы и все еще всхлипывая. – Я понимаю…
- Ты не бойся, - попыталась еще больше успокоить его женщина. – Я думаю, тебя никто не накажет. Просто вернут в пансионат.
- Я не хочу в пансионат! Я уже выздоровел! Вы же видите: я совершенно здоров!
- Ты взрослый парень, а ведешь себя, как ребенок, - упрекнула она строгим голосом. – Я ведь могу передумать и позвонить в полицию прямо сейчас.
- Нет, нет! – Он поспешно взглянул на нее. – Вы не сделаете этого. Вы добрая. Простите, меня!
- Ну, вот и договорились, - усмехнулась Дорин. – Во всяком случае, аппетит у тебя хороший. – Она откатила столик от кровати и покатила его к двери. - Отдыхай!
- Простите, а где у вас туалет? – преодолевая смущение, спросил Паша.
- Туалет? – Женщина обернулась. – Я принесу тебе горшок.
- Нет, нет! – еще больше смутился он и поднялся с кровати. – Я могу сходить. Видите, я нормально стою. Могу и идти. – Он шагнул – раз и другой, покачиваясь, но не слишком.
- Ну, ладно, если можешь, пойдем, покажу.
- А Гюнтер скоро вернется? – спросил Паша, когда вслед за Дорин оказался в кухне – большой светлой комнате в три окна, с газовой плитой, над которой висел огромный раструб вытяжной вентиляции, и с двумя высокими холодильниками.
Дорин взглянула на большие деревянные часы с кукушкой, висевшие на стене.
- Да, уже должен был вернуться. Наверное, зашел купить что-нибудь или приятеля встретил. Скоро будет!
И точно. Едва успел Паша покинуть туалетную комнату и вернуться в кухню, как открылась входная (уличная) дверь, и на пороге появился мужчина лет сорока, с короткой бородой, в легкой ветровке, джинсах и кроссовках.
- Привет! – сказал он по-немецки, глядя на Пашу веселыми, любопытными глазами. – Очнулся?.. Ах, да! Ты по-немецки не понимаешь! – И протянул юноше руку. – Я Гюнтер! Привет! – Это было сказано уже по-английски.
- Привет! – Паша руку пожал и вежливо улыбнулся. – У вас хороший дом. И очень хорошая хозяйка.
- Да? – Гюнтер рассмеялся и взглянул на улыбающуюся супругу. – Мне они тоже нравятся. Как ты себя чувствуешь? Голова болит? – Он указал глазами на повязку на голове Паши.
- Нормально. – Паша тут же стащил с головы полотенце и протянул его Дорин. – Мне уже гораздо лучше.
Гюнтер снял ветровку, повесил на крюк у двери, рядом с другой верхней одеждой.
- А чего бегал? – поинтересовался он.
- Да так, скучно стало сидеть взаперти. Альпы решил посмотреть.
- Но завтра мы тебя все равно сдадим, ты уж не обижайся.
- Я понимаю, - пожал плечами Паша. – А можно мне ваше хозяйство посмотреть? Овец, коров. А то я никогда не был на швейцарской ферме. Может, никогда больше и не побываю.
Гюнтер и Дорин переглянулись.
- А чего же нельзя? Пойдем, покажу. Ветровку вон только накинь, там туман набежал, похолодало.
- А ваши работы по дереву покажете?
- И по дереву покажу! Ишь, какой ты любознательный! Русские все такие?..
Паша не ответил. Его душа тихо пела. Сегодня он будет еще здесь, в этом гостеприимном доме, на этой замечательной горной ферме. А что будет завтра, то будет завтра.
День длился долго и радостно. Паша помог Гюнтеру почистить коровник, задал корм овцам, попробовал работать на токарном станке, а потом поехал с Гюнтером забирать из школы Ганса и Фридриха, десятилетних близнецов. Мальчишки наперебой рассказывали, как они нашли его на дне каньона, как испугались вначале, думали – он мертвый, а когда поняли, что живой, побежали домой, сказать родителям.
Вечером Паша долго не мог уснуть от возбуждения. Новые события, новые люди взбудоражили его. «Как хорошо, что здесь нет никакой наркоты! – вдруг подумал он. – Если бы мне сейчас предложили, я бы, наверное, не удержался. Поплыл бы в небеса, полетел! Господи! А завтра опять в эту тюрьму!» Ему стало так жалко себя, что он заплакал, уткнувшись в подушку.
И настало это ужасное завтра. Едва в фермерском доме успели позавтракать, как к нему подкатили две машины. На одной приехали полицейские, на второй начальник безопасности пансионата Клаус Дитрих, психиатр Нойман и Пашина мать в сопровождении Музы Андреевны. Полицейские остались в машине, остальные вошли в дом.
Увидеть мать Паша никак не ожидал. Ему и в голову не приходило, что ее могут вызвать из России, да еще так быстро. Музу Андреевну он, естественно, тоже не ожидал, но с ней было понятно: раз уж мать прилетела, то должна была прилететь и эта, банкирша. Она же за все платит.
- Ты зачем прилетела, мам? – спросил он угрюмо после того, как мать обняла его и поплакала. – Домой забрать меня хочешь?
- Что ты такое говоришь, сынок? – удивилась та. – Какое домой? Тебе лечиться надо! В пансионат!
- Да, да! В пансионат! – подтвердила, услышав понятное слово, фрау Нойман. – Мы не будем тебя наказывать! Мы просто должны вернуть тебя на место.
Дорин предложила гостям присесть на стулья, стоявшие вокруг большого обеденного стола. Дамы присели, Паша тоже – возле мамы, но Дитрих остался у порога, в классической позе охранника, то есть, широко расставив ноги и заложив руки за спину.
- Вернуть на место? Как вещь? – Паша зло посмотрел на решительную фрау Нойман и на невозмутимого господина Дитриха. – Или как арестанта? У вас не пансионат, а настоящая тюрьма! Мама! – Он опять перешел на русский. – Я не могу там! Ты бы видела! Там не Швейцария! Там фашистская Германия! Хальт! Хенде хох! Шнеллер! Вас ис дас! Если ты меня им снова отдашь, я вскрою себе вены. Я обещаю! Вот увидишь!..
Нина Викентьевна взялась рукой за сердце:
- Паша! Что ты говоришь?
А Муза Андреевна положила руку юноше на плечо и мягким голосом проговорила:
- Паша! Это нормально. У тебя просто ломка, ты взвинчен. В пансионате тебе дадут успокоительное, и все будет хорошо. – И, обратившись к Нойман, спросила по-немецки: - У вас с собой есть успокоительное?
- Йа, йа! – с радостной готовностью ответила та, приподняв врачебный чемоданчик, который поставила возле своего стула. – Конечно, у меня все есть!
- У меня нет ломки! – почти с яростью воскликнул Паша – Была, но прошла. Я здоров! Мне не нужен пансионат. И они сами это прекрасно знают. Меня уже вылечили, но они еще сто лет будут пичкать меня всякой дурью и качать из вас деньги. Это немецкий лохотрон!
Нина Викентьевна плакала в три ручья, а Муза Андреевна лихорадочно думала. А что, если мальчик прав? Он уже несколько дней находится вне пансионата, без медикаментов, и выглядит вполне здоровым, всем бы наркоманам так. Знаем ли мы всю правду об этом закрытом лечебном заведении? Не погубим ли парня, оставив его там? Спокойнее, конечно, оставить, снять с себя ответственность, но что будет с ним через годы? В кого его превратят? В растение?
- Нина, перестань реветь! – прикрикнула она на Пашину мать. – Нужно принимать решение. Давай отвезем его домой. Вдруг он и вправду вскроет вены?..
- Правда, вскрою! – кивнул Паша. – Но домой я тоже не поеду.
- Как это не поедешь? – встрепенулась мать, сразу забыв про слезы. – Или в пансионат или домой.
- Дома я опять наркоманить буду. Там компания, они от меня не отстанут, а я слабовольный…
- Это называется - приплыли! – Муза Андреевна в отчаянном изумлении покрутила головой, проведя взглядом по застывшим в безучастном молчании лицам хозяев фермы, которые остались стоять у длинного кухонного стола. – Что-то не похоже, что этот мальчик выздоровел!
- Я выздоровел! – настойчиво повторил Паша. – Я хочу остаться здесь, на этой ферме. Я прошу вас: оставьте меня здесь!
Она остановила свой взгляд на нем.
- Что значит – оставить тебя здесь? Ты понимаешь, о чем просишь?
- Я-то понимаю, а вы, вы попробуйте понять! Представьте себя в этой тюрьме! Или вашего сына!
У Музы Андреевны внутри все сжалось. Уж своего-то сына она никак не могла представить в пансионате для наркоманов, ни в швейцарском, ни в российском. Ему другой удел выпал. Безумству храбрых поем мы песню!
- Пашенька, - опять всхлипнула Нина Викентьевна. – Я тебя умоляю, вернись в пансионат! За тебя такие деньги проплачены!
- Помолчи, Нина! – нервно бросила ей Муза Андреевна, с трудом справляясь от удара. – Деньги сейчас не главное. – И опять с профессиональным, благотворительным терпением обратилась к Паше. – Ты, в самом деле, хочешь здесь остаться?
- Да, я бы хотел. Мне здесь нравится. Я бы пас овец, за коровами ухаживал. Я хозяевам понравился…
- Так уж и понравился?
- А вы спросите.
Муза Андреевна подошла с хозяевам и заговорила с ними по-немецки.
- Простите, я не представилась. Я подруга Пашиной мамы. Меня звать Муза. Мама не знает языков, поэтому я выступаю от ее лица.
Женщина улыбнулась:
- Очень приятно, Дорин.
Мужчина тоже улыбнулся:
- Гюнтер.
- У нас проблема. Паша не хочет возвращаться в пансионат, считает себя здоровым. Домой, в Россию, тоже ехать отказывается, боится, что там его снова втянут в наркотики. Он хочет остаться здесь, у вас на ферме. Каким-то образом вы его обаяли, он в вас влюбился и считает, что он вам тоже понравился. Насколько это реально, хотя бы на время? Я понимаю, что это потребует от вас определенных затрат, но мы располагаем средствами – конечно, в разумных пределах. Как вы к этому?
Она смотрела выжидающе, а хозяева фермы выглядели озадаченными. Безусловно, предложение было для них совершенно неожиданным, они переглядывались. Так прошло с полминуты, затем Дорин сказала:
- Нам надо подумать. – И они вышли в другую комнату.
Муза Андреевна вернулась к остальным. Поскольку с хозяевами она говорила по-немецки, фрау Нойман прекрасно поняла идею, и, поджав губы, заметила:
- Если вы заберете мальчика из пансионата, мы все равно не вернем вам деньги. Нам придется оплатить поиски: семьдесят полицейских, два вертолета… Как бы вам еще доплачивать не пришлось!
- Не волнуйтесь, доплатим, - холодно ответила жена банкира. – Только предъявите все счета. А сейчас подождите нас, пожалуйста, в машине. Возможно, мы, все-таки, поедем в пансионат. Решение мы еще не приняли. Вас это тоже касается, господин Дитрих!
Начальник безопасности смерил русскую даму презрительным взглядом, развернулся и вышел. Следом за ним покинула помещение и доктор психиатрии, что-то бормоча себе под нос.
- Мне еще с мужем надо посоветоваться, - беспомощно шмыгая покрасневшим от слез носом, пролепетала Нина Викентьевна. – Так все неожиданно…
- Папа согласится, - поспешно вставил ее сын и посмотрел на Музу Андреевну, понимая, что последнее слово все равно будет за ней. Кто платит, то и заказывает музыку.
- Звоните! – кивнула та. – Прямо сейчас и звоните. Чего уж тянуть!
- А сколько там сейчас? – подняла на нее опухшие глаза жена бывшего полковника. – Какая у нас разница со Швейцарией?
- Да что за дело! Если даже мы его разбудим – ничего с ним не сделается. Ради сына можно и проснуться.
Нина Викентьевна полезла в сумочку за телефоном, но в этот момент вернулись хозяева, и лица у них были доброжелательными.
- Мы согласны, - сказала Дорин, глядя на Музу Андреевну. – Мы можем оставить Пауля до конца года, а дальше будет видно. О деньгах поговорим отдельно. И конечно, если возникнут проблемы, вы должны будете в любой момент его забрать.
- Спасибо! Огромное вам спасибо! – Муза Андреевна даже поднялась и поклонилась фермерше. – Вы, действительно, очень добрые люди. Не зря Пауль в вас сразу влюбился. – И, обратившись к Паше, улыбнулась ему: - Я думаю, ты понял. Ты остаешься здесь. Скажи им спасибо. Большое спасибо! Данке шён!
- Данке! – повторил Паша, посмотрев сторону Дорин и Гюнтера и приподнимаясь на стуле. - Данке шён!
- Битте! – с улыбкой ответила Дорин. Гюнтер улыбнулся и подмигнул мальчику.
Но Нина Викентьевна достала-таки свой мобильный телефон и нажала кнопку вызова. После двух длинных гудков в трубке прозвучало: «Абонент временно недоступен. Позвоните позднее».
- Ваша совесть может успокоиться, - заверила ее Муза Андреевна. – Я засвидетельствую, что вы звонили мужу, хотели с ним посоветоваться. Но дело безотлагательное, поэтому вам пришлось самой принимать решение. Итак, Паша, - обратилась она опять к юному Коржавину. – Ты остаешься здесь, а мы с твоей мамой едем в пансионат за твоими документами и вещами. Постараемся вернуться сегодня же. Веди себя хорошо, чтобы хозяева в тебе не разочаровались.
- Я понял, - кивнул Паша. – Спасибо вам. Я буду стараться.
Муза Андреевна подняла бывшую полковничиху, которая опять едва не расплакалась, и вывела на крыльцо. Машины с полицией уже не было. Во второй машине со скучающими лицами сидели Дитрих и Нойман.
- Все слава Богу, Ниночка! – промолвила Муза Андреевна, бережно приобняв Нину Викентьевну. – Радуйся! Все будет хорошо!
- Не верующая я, - тихо возразила та. – Не на кого мне уповать. Разве что на вас, да на Илью Ильича. Вы деньги потратили, а толку?
- Как – что толку? – удивилась Муза Андреевна. – Мальчика практически вылечили, ломка у него позади! Теперь поживет здесь, на горном воздухе: простой физический труд, здоровая пища, положительные эмоции… И это будет куда дешевле, чем содержание в пансионате!
- Вы думаете?
- Ну, конечно! Тут двух мнений и быть не может. Сейчас поедем, подобъем бабки, почитаем еще раз контракт… Конечно, денег за этот год они нам не вернут, но и за поисковые расходы я платить не стану. Это их недогляд, пусть они и платят. Уж деньги-то я считать умею!