Вглядываясь в чужие близкие глаза.
За стёклами очков хитрые глаза, кто это в них, лишь сдержанная до последнего истерика, как взрывающиеся от крика стекла окон простого жилого дома на окраине города. Ты смеёшься и исхудавшее лицо растягивается в спазматической улыбке осени.
Чужие глаза внутри моих.
Она всегда приносит с собой тебя, как кусочек паззла, цепочка с половинкой кулона, друзья навек. Незримая пуповина, навсегда стянувшая нас между собой, ты всегда здесь и не здесь одновременно.
И вот я вожу пальцем, бездумное "привет" бороздами на примятом песке, холмиком сложенном на окраине леса, вокруг - синь, высь и самолёты, уносящие людей далеко-далеко, но не дальше, чем ты, спящий среди этой красоты чужим сном, чужой и далёкий, ближе не бывает.
Те, жадно впитывавшие твои чары, боятся твоего имени, будто одно лишь его звучание будит иглы и цепи, втыкающиеся каждому из них куда-то в мягкое, боятся твоего касания, как кары, не упоминай божество всуе, не говори о наболевшем, только не сейчас, когда улыбки, навеянные запахом бытовой химии и кошачьей мочи, сверкают так ярко в электрическом свете изменённого сознания. Карающая и дающая длань.
Она бережно хранит тебя, защищая все то, что ты оставил здесь, прикрывая своим телом, пряча за пазухой и принося сюда, она знает, кому открыть маленькую дверцу и показать пару бликующих стёкол в кромешной тьме, заполненной голосами и смехом, сигаретным пеплом, едва уловимым запахом домашней еды, о боже, я ел куриный сэндвич, никому не говори.
Худые плечи гордо расправлены под новым свитером, тебе нравится, правда же, я запомню тебя таким, с детской неуверенностью спрашивающим, это мне? Неуверенность бога, мне не нужны твои дары, просто посиди со мной ещё, если хочешь это, значит ты уже большой.
Тень в толпе, высокий пучок красных волос, блики, резко оглядываюсь и вижу растворяющийся морок, этого просто не может быть, следующая станция Цветной Бульвар, следующая станция - разбитый планшет, следующая станция - горький кофе, горькие слезы, следующая станция - тёмное отражение в ночном стекле, прикладывающее три пальца к подбородку с потусторонней улыбкой.
Двери внутреннего поезда открываются и, наконец, выплевывают меня на отшлифованный неизменными адидасами перрон среди кромешной тьмы, и я вижу тонкие очертания, рождённые моим сознанием, моргаю, и свет оживлённой станции бьет в голову.
Знаешь, я останусь в сентябре,
У открытого портала в осень, а пока
Пока(с)