18плюс или немного эротики
“Что же это такое творится? Одурели они все, что ли?” Возмущению моему не было предела.
Выставили на общее обозрение фотографии. “Мы в сауне”. Сами в стельку пьяные, глаза залитые, состояние невменяемое. Губы друг к другу тянут, языки повысовывали, ноги целлюлитные вверх закинули, трусы кружевные демонстративно оттягивают на интимном месте, хватают друг друга за что придется.
“Что хотят сказать?” “Нам все пофиг, мы отдыхаем, как нам нравится”. Да отдыхайте на здоровье, но зачем всем показывать. Дожили до седины, до целлюлита, до обвисших животов и что? “Это все, что останется после меня”?...
Я не пуританка, чтоб вы не думали. Но ведь это личное, потому и называется интимным.
Я бы никогда, наверное, не осмелилась писать под грифом 18+, но ведь достали... И друзья просят написать, попробовать этот жанр на ощупь.
Эротики хотите? Не судите строго. Это проба пера.
***
Июль раскалил воздух до спазма. Не слышно ни единого звука вокруг, и колыхание воздуха не ощущает горячая кожа. Лишь только длинные пальцы крепкой мужской руки неторопливо перебирают белый атлас, не скрытый полосками купальника. Она, как завороженная, смотрит на его руки, которые притягивают ее с магнитической силой. “Что особенного в его руках?” Она так и не ответила еще на этот вопрос, это осталось простой констатацией факта. Важно лишь одно, на любое прикосновение этих рук тело ее отзывается немыслимо откровенно, что ей несвойственно и поэтому пугает. Значит, что – то особенное в них, все – таки, есть.
На ладони несколько ягод малины рассыпались на маленькие бусинки, наполненные грешным нектаром. Он неторопливо подносит их к ее полураскрытому бутону пересохших губ, стараясь утолить жажду любви. Она легким прикосновением слизывает последние капли алого сока, и рука его со следами поцелуя быстро ложится на мягкую подушку груди.
Легко обхватив сильные бедра тонкими длинными ногами, она заплетает все его естество в немыслимое кружево, сплетенное из ощущения безграничного счастья. Прильнув губами к сорванным словам восхищения ее красотой, она неторопливо долго втягивает в себя тонкую голубую струйку живительной энергии, которая заставляет ее становиться тонкой и звонкой, как струна неизвестного инструмента.
Они незаметно перебираются к подобию водоема, устроенного человеческой фантазией, и погружаются в прохладу, подготовленную специально для них. Вода колышется все ритмичней, она выплескивается наружу толчками мускулистого тела и вдруг замирает, накрывая неуверенной волной ароматные яблоки, брошенные для них кем – то предусмотрительным.
Спазм воздуха медленно ослабевает. Возвращаются звуки и люди...
***
Она не могла вспомнить, в какую минуту ее, взрослую женщину, снова, как в молодости, захватило и закрутило воронкой омута забытое, казалось, чувство. И ей вдруг захотелось наделать всяких глупостей, которые не свойственны нормальным возрастным женщинам. Целоваться в чужом подъезде, укрывшись от проливного дождя, когда в двух шагах ждет пустая одинокая квартира. Ехать на рамке велосипеда, еле – еле уместив на ней свою, уже не девичью, попу, когда рядом в гараже стоит, еще не остывший от недавней поездки, собранный из разнообразных запчастей простой автомобильчик изумрудного цвета. Ходить по дому голышом, не стесняясь своей наготы, потому что тело еще ого – го. Сбросить с себя всю одежду и зайти в озерцо по горло, и сидеть там совершенно голой, потому что на противоположном берегу какие – то люди шеи посворачивали, наблюдая. И им невозможно объяснить, что попросту не было купальника.
Эта несвойственность обратилась в итоге в черную зависть, которая сделала свое подлое дело, но это было позже, а пока она наслаждалась своими глупостями...
Ветки сосен низко склонились над их телами, слегка прикрытыми рубашкой в тонкую полоску. Легкая ветровка согласилась на время побыть ковриком, разделяющим их с колючей опавшей хвоей. Было уже по – вечернему прохладно, но они не торопились закончить все побыстрей. Долго разговаривали о чем – то, понятном только им двоим. У них всегда было о чем поговорить. Он никогда не торопил ее, и, не торопившись сам, все больше и чаще обижал ту, которая еще недавно была близкой и возможно единственной.
Вдруг взгляд его, до этого теплый и мягкий, с некоторой поволокой в глазах, устремился чуть выше ее головы. Он еще сильнее вдавил ее своим телом в мягкую подстилку из сухих листьев, и, закрыв губы поцелуем, не давал возможности даже пошевелиться.
Только много позже она узнала, что за их уединением долгое время наблюдала большая черная собака, выведенная своим хозяином на вечернюю прогулку в безлюдное место.
***
Утро медленно наносило на темный холст светлые краски. Вначале легли сероватые, потом бежевые и, наконец, розоватые мазки...
Они допоздна засиделись у костра. Сварили уху из пойманных вечерком рыбок. Пожарили кусочки, ставших родными для многих, американских окорочков. Он старался ее порадовать. Маринад придумал особый с дольками лимона, как она любит. Грели озябшие руки. Хохотали, когда скармливали ракам и рыбам не прожаренные кусочки мяса.
Она всегда просыпалась первой. Посмотрела на запотевшие автомобильные окна, приоткрыла дверцу и вдохнула свежего речного воздуха. Ночные воровки, вороны, не пощадили продуктовый запас, тщательно упакованный и спрятанный под алюминиевый тазик. Тазик откинут в сторону, пакетики разорваны, и только кусочки хлеба оставлены для тех, кто думал не о хлебе насущном, а о чем – то совершенно другом, воронам непонятном.
Накинув широкую теплую толстовку на голое, еще сонное тело, и осторожно ступая босыми ногами по влажному песку, она подошла к кромке воды, брызнула несколько капель холодной воды на не выспавшиеся щеки и пригладила непослушные кудри прохладной рукой.
Свежая от прикосновения раннего утра, она прижалась к его теплому телу и, медленно вырывая его из мохнатых лап ночного небытия, начала вовлекать его в любовный круговорот...
Вернувшись в реальность, они разом распахнули дверцы любимого авто и ахнули от неожиданности. Неподалеку стояли в терпеливом ожиданиии, надо отдать им должное, люди в форме и улыбались улыбкой ангелов так искренне, что захотелось улыбаться тоже. Смотрели на нее с восхищением, а на него с одобрением и завистью.
Бутылочка вина, так и оставшаяся не откупоренной, была передана в знак глубокой признательности служителям порядка за возвращение госномера, который был где – то утерян по дороге к месту их единения с природой.
***
Если мое творение вызовет в ваших душах отклик, продолжение последует.