– В начале мая положение на Крымском фронте резко ухудшилось. Врагу удалось нанести поражение нашим войскам, занимавшим Керченский полуостров, захватить Керчь.
Как пишет историк И.С Маношин: « В боях (только с 8 мая) Крымский фронт потерял более 150 тысяч человек, свыше 4,6 тысяч орудий и минометов, 417 самолетов и почти 500 танков, 400 автомашин. Это означало жестокое поражение, существенно осложнившее обстановку на южном крыле советско-германского фронта».
– Это был тяжелый удар для защитников Севастополя. Наш гарнизон стал усиленно укреплять позиции, готовиться к отражению нового штурма. Боевой дух моряков и воинов Приморской армии был очень высок. В мае месяце состоялся городской партактив, на котором выступил с яркой речью адмирал Октябрьский. Он сказал: «Мы готовы отразить натиск врага, даже если он удвоит и утроит свои силы. Конечно, есть предел человеческих возможностей, но мы – не англичане, сдавшие без боя японцам Сингапур. Мы будем драться до последнего, если потребуется – на улице Ленина и других улицах города».
Парторганизация Севастополя также готовилась к предстоящему штурму: давала новое пополнение в армию, заботилась об эвакуации на Большую землю женщин, детей, стариков.
В начале июня начался последний штурм Севастополя, длившийся целый месяц. Бои становились все ожесточеннее, часто переходя в рукопашные схватки. К этому времени город был совершенно разрушен непрерывными бомбежками с воздуха. Одна из сброшенных днем бомб разорвалась около нашего КП у самого входа. Перед этим я сидел в своем кубрике с работником Совнаркома Консулом, в прошлом секретарем Симферопольского горкома комсомола. Он рассказывал мне о своей семье, показал фотографии дочки. Потом говорит: «Пойду наверх в Совнарком, немного поработаю».
Через несколько минут раздался оглушительный взрыв, который потряс наше убежище, а немного погодя принесли на носилках Консула, тяжело раненого в живот. Он истекал кровью. Ему сделали перевязку. Вначале он еще выглядел неплохо, разговаривал ,однако из-за большой потери крови стал сильно бледнеть и уже не мог говорить. Его отправили в госпиталь, сделали операцию, но часа через два он умер.
Той же бомбой были убиты, находившиеся у входа КП председатель Северного райисполкома Загордянский и председатель профбюро города Ефремова. Без ноги осталась Мария Скрипник, с которой за полчаса до того я вел дружескую беседу.
Бомбежка в этот день была исключительно сильной. Один из наших товарищей, посетивший госпиталь, видел там множество трупов и среди них тело Консула. Всех их похоронили в братской могиле.
В самые тяжелые дни продолжала нормально работать школа, находившаяся в инкерманских штольнях. Директором ее был коммунист и опытный педагог из Симферополя Ленько-Септо. Попал он в Севастополь при следующих обстоятельствах. Его с женой осенью вместе с другими товарищами из Симферопольского партактива должны были отправить на Большую землю. Их отвезли в Ялту, где на теплоход «Армения» были погружены кроме Симферопольского и Ялтинского актива большое количество раненых. Когда началась посадка, сказали, что вперед должны пойти женщины и дети. Ленько-Септо остался на берегу, а жена его села на теплоход, который едва отчалив на глазах ялтинцев был потоплен фашистской торпедой. После этого он пошел пешком в Севастополь, но на счастье потом его подвезла попутная машина.
В школе были хорошие учителя. Особенно хочется отметить секретаря комсомольской ячейки школы Надю Березовскую, погибшую в последние дни обороны(1).
В первых числах июня Севастополь был совершенно разрушен. Шли непрерывные бомбежки и артобстрел. Начался последний штурм Севастополя.
Пропагандистская группа Обкома была рассредоточена по различным участкам Оборонительного района. Меня и Н.К. Соболева направили в Инкерман в спецкомбинат №2. Там мы жили около месяца в подземных штольнях. Нас поселили в комнатке, в которой жил директор завода шаманских вин Коваленко. На заводе было несколько сот тысяч бутылок шампанского. При отступлении все, что оставалось, было уничтожено. Зато обыкновенной воды было очень мало. Ее приходилось брать из источника вне штольни под обстрелом фашистских снайперов. Поэтому всем обитателям штольни (а их было несколько тысяч человек) выдавали вместо воды шампанское. Мы им умывались. Впрочем, его получала вместо 100 грамм водки вся Приморская армия.
Питание было очень скудное: 300 г. хлеба и немного каши. Для детей давали рисовую. Хлеб получали с военного хлебозавода, находившегося в соседней штольне. По ночам приезжали за шампанским представители фронтовых частей. Некоторые получали от Соболева записку на выдачу более ценных вин, находившихся на Максимовой даче.
Приезжавшие фронтовики рассказывали нам о боях, принимавших все более ожесточенный характер.
Моя работа состояла в чтении лекций, проведении бесед в воинских частях, находившихся в районе Инкермана. А еще – в медсанбатах, расположенных в соседних пещерах, для рабочих спецкомбината №2 и в других местах. Это была опасная работа, потому что Инкерман непрерывно подвергался бомбежке с воздуха и артобстрелу.
Немцы – люди пунктуальные. Они в одни и те же часы начинали и заканчивали бомбить и стрелять. Поэтому вечером, в промежутке, когда бомбежка прекращалась, а артобстрел еще не начинался, оставался какой-то час времени, чтобы выйти на поверхность.
Помню такой эпизод. В одну штольню, находившуюся довольно далеко от нас, несколько дней никто не заглядывал. Приехавший в это время Меньшиков сказал мне: «Нельзя оставлять людей одних. Попробуй пробраться к ним и расскажи, что происходит на фронте». В тот же день я выполнил это поручение. Сам я не мог пробраться туда по тропинке, заваленной обломками скал. Попросил сопровождать меня девушку, кандидата в члены партии, агитатора. Она отказалась, сказав: «Мне придется тащить Вас на себе». Помог мне пожилой рабочий, беспартийный, отец двоих детей. Мы с ним добрались до нужной штольни. Я рассказал о положении на фронте, ответил на множество вопросов. Надо было возвращаться, но подошли люди из соседней штольни, попросили побеседовать и с ними. Когда мы вышли оттуда, артобстрел был в полном разгаре. Вокруг нас разлетались обломки скал, однако мы благополучно вернулись к себе.
В последние дни Обороны произошел такой случай. Работницы пожаловались на завхоза, неоднократно срывавшего и без того скудное питание. Я вызвал его и категорически потребовал прекратить этот саботаж. После этого он заявил женщинам: «Вы жалуетесь на меня. Подождите, через несколько дней придут немцы. Я с Вами со всеми рассчитаюсь». Узнав о его словах, я сказал находившемуся тогда на спецкомбинате начальнику экономического отдела НКВД Крыма Щербакову: «По-моему этого явного врага надо вывести наверх и расстрелять. Мы ведь находимся на переднем крае». А Щербаков мне ответил: «Ты не понимаешь наших методов работы. Надо наблюдать за этим человеком, установить с кем он связан, и после этого действовать». Вскоре, однако, завхоз сбежал, прятался где-то до прихода немцев, а затем стал им служить. Многие честные советские люди стали его жертвами.
Никогда не забуду один медсанбат в последние дни Обороны. Там скопилось много раненых. Большая часть медперсонала была уже эвакуирована, и положение этих людей было ужасным. Некому было подать стакан воды. Бойцы, геройски сражавшиеся с фашистами, конечно, заслуживали лучшей участи. Но поражало другое: они были еще полны азартом последних боев и жадно расспрашивали об их исходе.
Двадцать восьмого июня мне пришлось вернуться в Севастополь на КП города. Мне и раньше говорили возвращаться, но я не хотел покинуть своих подопечных. На этот раз передали категорический приказ Меньшикова: мне и Соболеву немедленно вернуться, так как положение стало очень тяжелым. Вместе с нами выехала группа работников спецкомбината №2. Двадцать девятого июня состоялось решение Городского отдела Обороны о немедленной эвакуации Севастопольского партактива на Большую землю.
Поздно вечером 29 июня на КП была подана грузовая машина. В нее взобрались работники Горкома, райкомов партии: Михалева, Бакши (зав. военным отделом), Сарин и др. К ним присоединились мы с Соболевым. Руководители города должны были выехать на следующий день. Мы благополучно добрались на аэродром в районе бухты Казачьей (или Средней, точно не помню). Залегли в канаву, потому что по этому месту все время стреляла немецкая артиллерия. Рано утром приземлился самолет «Дуглас» и нас на него посадили, не разрешив брать с собой вещи. Секретарь обкома комсомола Домбровский передал мне сверток своих вещей, но пришлось отдать их провожавшей нас Наде Краевой(2). Самолет был заполнен до предела.
Рано утром 30 июня мы вылетели. Во время полета нас обстреливали, но все же через час и сорок минут наш самолет приземлился на военном аэродроме недалеко от Краснодара. За нами прислали машины Скорой помощи, и вскоре мы были в местном Обкоме партии.
Об эвакуации (или бегстве) высшего командного состава см. ниже отдельные фрагменты с сайта:
http://sevastopol.su/author_page.php?id=10941, который использует военно-историческое исследование под названием «Героическая трагедия» (автор И.С.Маношин).
Что касается эвакуации, то с 1-го и по 10-е июля всеми видами транспортных средств (катера, подводные лодки, авиация, в том числе транспортная) из Севастополя было вывезено 1726 человек. Это в основном командно-политический состав армии и флота, раненые защитники и некоторые ответственные работники города.
Согласно архивным документам, на 1 июля 1942 года в строю в войсках СОРа насчитывалось 79956 человек. Таким образом, можно считать, что в Севастополе оставалось 78230 человек (без учета потерь, умерших раненых в госпиталях и вывезенных на Кавказ в июне 1942 года).
Почти такое же количество войск (79539 человек) называют авторы второго тома «Военно-Морской Флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 гг.».
Однако нельзя утверждать, что весь этот состав войск был пленен. Защитники Севастополя понесли потери в июльских боях, которые не поддаются учету. Остальные же были пленены, в их числе было немало раненых. Так трагически закончилась героическая оборона Севастополя.
…
Уже в 1966 году Филипп Сергеевич Октябрьский писал следующее о своих последних часах в Севастополе: «Я не описывал, считал это ненужным, как меня самого вывезли из этого кошмара, как начальник Особого отдела флота товарищ Ермолаев Николай Дмитриевич и член Военного совета флота и СОР Кулаков Николай Михайлович вошли ко мне в помещение, где я с адмиралом В.Г. Фадеевым и капитаном 2 ранга Ф. В. Тетюркиным уточнял... кого первым отправить на Большую землю (это было после ноля часов 1 июля 1942 года), как они вошли ко мне и заявили: «Кончайте, Филипп Сергеевич, все дела и пошли с нами, надели на меня какой-то плащ, вывели наружу, посадили и увезли».
Несомненно, как-то не по взрослому звучали слова начальника Особого отдела ЧФ Н. Ермолаева и Члена Военного Совета ЧФ Н.Кулакова – «ПОШЛИ С НАМИ !» Куда, с нами ?, На рыбалку, что ли ?
И уж совсем по детскому звучат слова оправдания командующего ЧФ и СОРа Ф.Октябрьского – «ВЫВЕЛИ НАРУЖУ, ПОСАДИЛИ И УВЕЗЛИ !?
Что значит, посадили и увезли? Куда увезли? Неужели Командующий не догадывался, куда его ведут и куда везут?
Т.е. командующий этой фразой хотел сказать, что решение покинуть Севастополь принимал не он, а его вывели наружу, посадили и увезли!?
…
Генерал армии А.П.Белобородов утверждает о необходимости для командиров железного закона: «Делай, как я... Умей думать в бою, как я. Умей побеждать, как я. И, наконец, если пришел твой последний час, умей встретить его, как я...». Поэтому всегда, в дни радости и горя, командующий разделяет судьбу армии.
Таких примеров в минувшей войне было много (генералы: М.Ф.Лукин, М.Г. Ефремов, .П.Кирпонос, И.Н.Музыченко, К.П.Подлас, Ф.Я.Костенко и др.)
Иначе сложились обстоятельства при завершении обороны Севастополя».
И далее он пишет: «Имели ли они моральное право оставить своих подчиненных в такой критический момент? Вряд ли! Их бегство вызвало негодование и возмущение скопившихся на плацдарме бойцов и командиров».
Полковник Д.И.Пискунов по этому поводу сказал так: «Эта так называемая эвакуация была похожа на бегство начальства от своих войск. В спешке, в которой происходила эвакуация в ту ночь, были забыты, остались не эвакуированными Меньшиков Федор Дмитриевич (секретарь Крымского обкома партии) и ряд других партийных и советских работников, задержанных без нужды, начиная с середины июня 1942 года. О состоявшейся в ночь на 1 июля эвакуации командования СОРа я узнал утром 1 июля по прибытии на 35-ю береговую батарею.
В памяти были еще свежи воспоминания об удачной эвакуации Приморской армии из Одессы в октябре 1941 года. Поэтому никому в голову не приходила мысль о возможном плохом исходе дел под Севастополем и оказаться оставленным командованием на милость врага».
…
Не скрою, у меня появилось больше уважения к командующему Приморской Армией генералу Петрову, когда я прочитал главу о его последних часах на Херсонесе из книги Карпова «Полководец».
В частности Карпов пишет: «Отдав последний приказ, Петров ушел в свой отсек. Он находился там один довольно долго. Член Военного совета Иван Филиппович Чухнов стал беспокоиться и, подойдя к двери, приоткрыл ее и заглянул. И вовремя! Если бы не чуткость этого человека, мы лишились бы Петрова. В тот момент, когда Чухнов приоткрывал дверь, Петров, лежа на кровати лицом к стене, расстегивал кобуру. Чухнов быстро вошел в комнату и положил руку на плечо Петрова.
Некоторое время оба молчали. Потом Чухнов спросил:
— Фашистам решили помочь? Они вас не убили, так вы им помогаете? Не дело вы задумали, Иван Ефимович. Нехорошо. Насовсем, значит, из Севастополя хотели уйти? А кто же его освобождать будет? Не подумали об этом? Вы, и никто другой, должны вернуться сюда и освободить наш Севастополь.
Петров сел. Глаза его блуждали. Он поискал пенсне, чтобы лучше видеть Чухнова, но не нашел, порывисто встал, одернул гимнастерку, поправил ремни и застегнул кобуру».
– Через несколько лет я был в Москве на совещании зав. кафедрами марксизма-ленинизма. Нам прочитал лекцию об обороне Севастополя генерал-лейтенант Чухнов, бывший член Военного совета Приморской армии. После лекции я подошел к нему и сказал, что находился в Севастополе в период его Обороны. Он сразу спросил меня: «А как Вы оттуда выбрались?». Я ответил. Тогда он сказал: «За это Вы будьте мне благодарны. Я случайно оказался в это время на аэродроме. Мне доложили, что прибыл для отправки на Большую Землю Севастопольский партактив. Я сказал – они хорошо поработали. Погрузите их на первый же самолет. Так и было сделано. Второй самолет не решился сделать посадку и улетел обратно».
Прибыв в Краснодар, мы стали ждать приезда Меньшикова, Борисова. И действительно прибыли Борисов, Сарина и Ефремов. Меньшикова, Куликовского, Домбровского и других товарищей мы так и не дождались. Не дождались также замечательных комсомольских работников Багрия и Нади Краевой. Об обстоятельствах гибели Меньшикова ходили разные слухи. Много позже выяснилось, что он попал в плен и был убит в 1944 году в лагере для заложников(3).
Думаю, для историков, собирающих все детали, интересно свидетельство отца, касающееся партизанского движения в Крыму.
- Вернувшись в Краснодар, в Обком партии, я прожил там до конца июля 1942 года. Запомнился мне интересный эпизод в первой половине июля. Я вернулся с работы в гостиницу, где мы жили. В одном из соседних номеров жил А.В. Мокроусов(4). Он меня заметил и пригласил к себе. Мы с ним закусили и выпили. Он был сильно разгорячен и сказал мне: «Подумай, какая сволочь Сайфулаев! Нас с Мартыновым вызвали из леса на бюро Обкома. Сайфулаев стучал кулаком по столу и кричал нам: «Вы бездельники и трусы. Вы грабите татар, отбираете у них барашек и этим толкаете их на сторону немцев».
– Ты только подумай, Борис, Сейфулаев сидит в Краснодаре и действительно бездействует и пьянствует и еще смеет нас называть трусами и бездельниками». (У Мокроусова слово «трус» было самым страшным оскорблением).
Решением Обкома Мокроусов и Мартынов были отозваны из леса. Мокроусов был направлен в действующую армию командиром полка. Потом воевал в Венгрии. Мартынов (секретарь Симферопольского горкома партии) был направлен на Урал на партийную работу.
Партизанами руководил штаб, находившийся в Сочи. Начальником штаба числился Булатов, а душой партизанского движения стал Северский(5). Он показал себя опытным боевым командиром.
Об остроте конфликта между Мокроусовым и его военным окружением свидетельствует следующий документ: http://www.universalinternetlibrary.ru/book/22761/ogl.shtml
«Маршалу Советского Союза Семену Михайловичу Буденному. Вынужден донести лично Вам. Находиться в Центральном штабе партизан Крыма не имею сил. 19 июня Мокроусов в очередной своей пьянке приказал лейтенанту Сороке (командиру группы комендантского взвода Центрального штаба) арестовать меня и расстрелять. Эта неоднократная выходка Мокроусова может довести меня до предела. Вся соль в том, что я стараюсь не допустить произвола и безобразий в отношении командного состава, находящегося в лесу.
Прошу Вас, тов. Маршал, принять решительные меры наведения порядка здесь в лесу или отозвать меня из Центрального штаба, т.к. нет больше сил терпеть безобразие.
21.06.42 Начальник штаба партизан Крыма полковник Лобов».
Любопытны заметки отца о Тбилиси, куда он попал после пребывания в Махачкале.
– Положение на фронте все осложнялось. Враг стремился любым путем захватить кавказскую нефть. Его войска приближались к Дагестану. Получено было указание ЦК перевезти Крымский Обком партии и партактив в Тбилиси. Там мы прожили несколько недель до начала сентября 1942 года. Тбилиси – очень красивый город. Одно обстоятельство меня поразило: по улицам разгуливала парадно одетая молодежь. Нас удивило - почему они не на фронте? И еще одна вещь бросилась мне в глаза. В то время как весь народ доверял Сталину и любил его, в Тбилиси имелись националистические элементы, враждебно настроенные к вождю. За то, что он вел борьбу с грузинскими меньшевиками, они считали его плохим грузином. Кроме того, тут играла роль амбиция грузинских мещан. Я услышал во дворе гостиницы из уст пожилой женщины такой отзыв о Сталине: «Какой может быть великий человек, если его отец – сапожник-пьяница, а мать – прачка-проститутка?».
Конечно, таких людей было немного.
СНОСКИ
1. Березовская Надежда Никифоровна (1921-1942).
2. Надежда Сергеевна Краевая – участница обороны Севастополя 1941—1942 гг. В годы Великой Отечественной войны была первым секретарем Северного райкома комсомола, умело мобилизовала молодежь и все население города на активную помощь фронту, вела большую работу по проведению эвакуации женщин и детей из осажденного Севастополя. Погибла в последние дни обороны. В 1975 году ул. Полярная г. Севастополя переименована в ул. Надежды Краевой.
3. Принятой версией ныне является гибель Меньшикова в первых числах июля на мысе Херсонес. Отец, безусловно, опирался на чье-то свидетельство, мне оно неизвестно.
4. Алексей Васильевич Мокроусов, настоящее имя Фома Матвеевич (1887- 1959) — анархист, После побега из под ареста в Швецию с 1912 по 1917 год проживал в Дании, Англии, Австралии и Аргентине. Участник Гражданских войн в России и Испании. Был активнейшим участником красного террора в Крыму. Командующий партизанским движением в Крыму во время Великой Отечественной войны. В июле 1942 года за пьянство, бездарное руководство, избиения и расстрел командирских кадров снят с занимаемой должности и эвакуирован самолетом в Москву. В городах Симферополь и Севастополь его именем названы улицы, установлены памятные доски и памятники. За военные заслуги Мокроусов награжден тремя орденами.
5. Георгий Леонидович Северский (1909-1997)— один из руководителей партизанского движения в Крыму, писатель, сценарист, лауреат Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых (1971 — за сценарий телесериала "Адъютант его превосходительства").
Фото из Интернета