К 65 годам я так и не научился печатать в слепую. А дело было так. Факультет журналистики ЛГУ им. А.А. Жданова. У блокадников это двойное АА вызывает скрежет зубовный. Первый курс, учимся печатать на машинке десятью пальцами. А я поступал после дембеля, недобрал баллов, и мне общага была не положена. И стипендия. Устроился дворником на 19 линию Васильевского острова. 62 рубля 50 копеек. А бутылка португальского портвейна в Гастрономе на углу 19 линии и Большого проспекта Васильевского острова стоила 6.50. Я ставил пузатую бутылку на стол, принесенный с помойки, закуривал трубку с «Золотым руном», и писал, надев для понта шляпу. «Старик спал и ему снились львы». Портрет Папы висел на ободранной стенке.
Зима в 1973 году была снежная, его несло с Финского залива стеной. И он ложился сугробами на моем участке на набережной Невы. От черенка лопаты и лома пальцы у меня стали как крюки. Табак в люльку забить - легко, бескозырку с бутылки сдернуть - пожалуйста, в клавишу попасть - с третьего разу. Особенно после бескозырки. И как раз в это время я внештатником печатался в "Ленинградской правде". Кто жил в то время, тот только поймет, что это значило. Провинциал из Львова приехал в блистательный Ленинград в ноябре, а уже 31 декабря в самой "Ленинградской правде" появился репортаж из мастерской художника, который делал куклы для кукольного театра. А в январе я увидел сквозь снежную метель на набережной Фонтанки лошадь, сгорбившегося возчика в тулупе, телегу с ящиками. И догнал, заскочил в телегу, стал расспрашивать мужика, как ему работается. Возчик ехал на точку - гастроном на Московском проспекте. Я помог ему разгрузить ящики. Он успел шепнуть тамошнему грузчику, что у него сейчас будут брать интервью. К концу разгрузки в подсобке, на ящиках, аккуратно застеленных все той же «Ленправдой» красовалась поллитра, колбаса и покромсанная вместе с кишками селедка. Вечером мы с дядей Васей приехали к нему в конюшню в районе Волкова кладбища. Извозчики были изумлены вниманием прессы. Полились рассказы, конечно же, с водкой пополам. А про диктофоны тогда никто слыхом не слыхивал.Блокнот с каракулями я потерял. Двое мужиков, сидевших за огромным столом красного дерева, даже рассказали, каким был Петроград в лютые двадцатые. Трава из мостовой росла, - рассказывали они, - про овес мы и сами забыли, так что приходилось коников пасти прямо на улицах. Мужики работали извозчиками. Возили господ. Я, конечно, стал расспрашивать, может быть, Александра Блока возили, Андрея Белого? Неа, товарищ корреспондент, хмурились они, это нам было ни к чему, разбираться, кто там был белый, а кто красный. Лишь бы платили исправно.
На обратном пути из конюшни мне пришлось пересекать огромный пустырь рядом с кладбищем. Счастье, что у меня уже был охотничий опыт. Когда я заметил, что по моему следу бежит стая бродячих собак, успел схватить валявшуюся палку. Только так и отбился.
Так в нашей стенной газете факультета журналистики появился очерк "Пара гнедых". А тут и сессия подкатила, надо зачет сдавать по машинописи. А у меня положенное количество страниц за назначенное время - ну никак. Помню, Танечка Саливон всё старалась мне помочь. Да где там - не слушаются пальцы корявые.
Начали мы сдавать зачет. Все стучат как зайцы в цирке, один староста 6 группы колупает как пьяный дятел. Стук - перемолчка - стук. Сдали мы листочки, преподавательница выносит нам зачётки. Гляжу в свою - глазам не верю - зачёт. Поднимаю на тётеньку глаза - за что? Она - за "Пару гнедых".
Этот очерк я переделал и сдал в «Ленинградскую правду». Представляете моё изумление – его напечатали. Жаль, из – за разводов, переездов газета не сохранилась. Помню, там Пушкин спешил по набережной Мойки, конь в пролетке копытами цокал. Красиво написал. Жаль, что от той красоты мало что осталось. Правили тогда в «Ленправде» беспощадно.
А печатать вслепую я так и не научился.