Александр Евдокимов
Ц И М Б А Л И С Т
новелла
В стиле «Rock-in-Room»
in the style of «R-&-R»
(аудио-версию слушайте в iTunes)
Крыльцо лениво тянулось из грязи к двери, почернев в этом времени, устало прогибаясь в скрипах каждого шага посетителей почтового отделения.
Серая улица мерно втаскивала себя под лоб – в глаза Иннокентию Цимбалисту и сжимала его торопливый пульс, и связывала, и озлобляла. Вспотевшая рука во тьме кармана теребила в паутине нервов извещение о денежном приходе.
- Уехать быстрей... уехать... чёрного золота захотел... фонтан говна! Бросить бы кисленького на каменку...
Раздражало всё: хмель – бумажка – суета старух...
Изводила округа печальных изб: тяжесть грязи и седина ковыльная, и седина голубиных испражнений на полотне со словом «ПОЧТА», и тяжесть бездорожья.
- Вороны кашкарские! – выпал клубок едкого пара в сторону старух.
Протяжно запыхтел в атмосфере трактор и скис.
Бабье лето опавшим листом дотянулось до трав: голые ветки царапали небо, пространство стонало журавлиной тоской, истребив в себе и шум пчелы, и бич и мат пастуха, и солнце. Радуга не пронзала выплясы мелкой дождливой пыли: в щетине холодных осколков созревали вынужденные всхлипы пилы под согнутыми мокрыми спинами. Тяги дымоходов гнали тепло огня и золы из скиний мирян, укладывая низкий ватин неба.
- Денег мало и поэтому с вашим переводом только после старух.
Иннокентий Цимбалист шагнул сквозь изломы крыльца, через вязкую грязь, мимо жизни старух – к стене: стена узла связи придвинула шершавые грани заваленного на бок ящика – сел.
- Будет отпускать-то? – спросила самая высокая из толпившихся у крыльца пожилых женщин.
Иннокентий кивнул, старухи оживились.
- Получим ли до обеда? – и тупой угол крыльца срезал тёмную глину с сапога той же бабки.
- Ты, Марта, успеешь. Ты первая. – Отозвалась самая никудышная – Клавдия: маленькая, пригнутая временем-ношей на палке-опоре, отшлифованной морщинами до зеркального: земля бережно держала старое тело как младенца и деревянное отражение меж сухих пальцев возвращалось к пульсирующей мякоти темени и тянулось к платку.
- А я какая? Последняя опять? – вмешалась самая молодая.
- Так Фаина, – подтвердила Клавдия, навалившись грудью на костыль.
- Интересно, а кто за Мартой?
Высокая старуха начала объяснительный сказ.
- За мной Авдотья...
- Евдокея! – исправила полная.
- Я и говорю, – Марта размеренно кивала острым носом, – за мной ты, потом Клавка, дальше Устя и Файка.
- Все успеем, – зевнула Устинья и сплющила конец папиросы тупыми деснами.
- Как же: первый раз что ли? – не унималась Фаина.
- Да отвяжись, боже! – твердо остановила Марта. – И Авдотья спрашивала, и мужик вон тот: сейчас отпускать будет.
- Евдокия я! По новому паспорту называйте! Не надо по церковному! А ты, Файка, успокойся – Фрол плетётся – он последним будет.
Мокрая фуфайка застряла в бабьих зрачках нескладной латкой.
Голубиный помет бросился в серость дня – старик свистнул беззубой пастью: дождь тяжестью своей отнял у птицы полёт.
- Что, старые, зубов нет, а пенсию дай! Все дожили?! – гаркнул вместо приветствия Фрол, и тихонько дёрнул из рук Клавдии подпорку, – пересчитайсь!
Старухи рассмеялись.
- Сын-то уехал? – спросила Клавдия.
- Ага. Утром ещё.
Устинья отбросила папиросу.
- Чего же припозднился: мог бы и раньше, когда картошку копали?!
Фрол вознёс к ушам мокрые тяжёлые плечи, подтянул локтями штаны и вытащил из кармана очки.
- Семья, работа, дела, – отрывисто сорвались выдохи на линзы. – Понимать надо... До обеда полчаса... Когда давать будет?
- Узнал бы: на тебя она не шумит, – тихо попросила Евдокия, – В магазин товар завезли: Марте пимы нужны.
Лукавые морщины увеличились в петлях оправы.
- Хорошо, Авдотья...
- Да что вы всё по-церковному! – обиделась она.
- Не по-церковному, а по привычке. Извини.
Старик наклонился вперёд, его ноги застучали по ступеням, – заскрипела дверь: холод блеснул в глазах девицы.
- Я тихонько.
Эльза молчала. Чернильные оттиски падали на бумажки: ритм осени.
- Лиза, до обеда выдашь?
Штамп уткнулся в тёмно-синюю губку – влажная тряпка завертелась в женских руках.
- Свет включите.
Фрол столкнул полюса.
- Дочка, может воды принести?
- Нет: расписывайтесь.
- Как? Вот ведь! Спасибо...
Графа приняла кривой почерк: и пальцы вонзились в деньги.
- Остальные получат после обеда, – сухо объяснила Эльза.
Пенсионные крохи едва удержались в руке старика.
- Они же у крыльца... да и время ещё... нашими ли ногами, Лиза, грязь месить...
- Все здесь? – прервала старческую песнь Эльза.
- Ага: дожили...
- Только быстро, и только по одному.
Фрол среагировал моментально: дробь короткого шага смешалась с вязким скрипом старого крыльца, – старухи толпились на ступенях.
- Так, – быстро! – скомандовал дед. – Кто? Марта?! Давай!
- Очки не найду! – взвыла она во всю длину.
- На мои! – нашёлся старый солдат.
Марта потянулась к теплу любимого государства, – скрип распахал суету, – дыхание старых изобразило на перепонках Фрола тишину. Смех толкнулся в теле старика и сдох.
- Кто следующий?
- Авдотья! – сработал хор.
- Да, – подтвердила Евдокия, – я!
- Ладно: получайте. Обмоете, когда вперед ногами понесут.
- Обмоем. Всё по-людски сделаем! – изрекла деснами Клавдия. – Ты не волнуйся, Фролушка.
Старик не слушал: руки ворвались в карманы... =
: ладонь правая плюхнулась на упругие бумажки;
: другая схватила жменьку монет и загремела ею;
: отвислая мотня широких брюк затрепыхала…
Перешагнув через лужи, Фрол сел рядом с чужим для этой деревушки человеком.
- Серо кругом. Неперспективная...
Иннокентий промолчал.
- Фрол, – представился дед.
- Иннокентий Цимбалист, – без интереса произнес мужчина.
- Цимбалист? – живо переспросил Фрол.
- Ага.
- Очень приятно! – скривив губы продолжил старик, и его кисть, перебирая пальцами, забегала паучком по животу. – А я баянист. Фрол – баянист.
Улыбка лизнула похмелье парня. Старик обрадовано потянул воображаемые меха.
- Честней, Иннокентий, – гармонист. Вон девки знают.
Пожилое горло коснулось голосистого дыхания гармони.
- Утоптывались бывало... А ты в гости или по делу?
- Я мимо.
Фрол задрал ноги и бросил друг на друга сапоги: грязь плюхнулась в грязь, в которой его глаза равнодушно провожали Марту, живо шагавшую в сторону сельмага по колее.
- А цимбалист, – он на чём? – спросил дед после паузы.
- Это фамилия, – коротко швырнул Иннокентий.
- Как?!
Смех потянул к лужам кашель.
- Ты не первый, – без удивления и обиды оборвал Цимбалист Фрола.
Дед сплюнул – затих...
- Вам уже выдаёт? – задал вопрос Иннокентий.
- Пенсию? Выдаёт. Ты тоже получать? Ох и Лизка! Вредная... Любит тянуть мёртвого за... Значит, сказала, что после нас?
- Ну.
- Плохо дело. Тогда после обеда. Всегда так – натура.
Узел почтовых линий возопиил голосами.
- Вот, – уже гремят!
Фрол вцепился в атмосферу легкими, – потянул и устало бросил стылый кусок неба, – и засеменил к крыльцу...
- Проститутка! Я напишу! Изведу тебя! Никаких законов для неё! – Фаина сплющили пространство до визга. – Я сама связисткой была! Ух, ты дрянь!
- Файка! – дёрнул грубым словом Фрол. – Уйди.
- Чего тебе?
- Уйди!
- Не командуй! Сам-то расписался!
- Уйди! – гаркнул старый.
Файка отступила: вернула Фролу очки, перевернув оптикой весь серый день, - а после постигла хребет порога.
- Нехорошо, Лиза...
- Я – Эльза! – вытаращила она глаза!
- Да, я в сорок пятом, вот таких вот Эльз! Из огня на руках выносил! И не за шнапс!
- В сотый раз рассказываете.
Фрол улыбнулся.
- Дипломатничаю, дочка, – шучу...
Деньги выползли из кармана: рука старика потянула купюры к столу.
- Перепиши на неё.
- Нет.
- Лиза, – бархатом вспухли его губы, – наша гвардия небольшая, скоро все – пш-ш-ш... Внимания бы, а, Лиз?
- Внимания? А мне кто в дыре этой внимания окажет? – обнажила боль Эльза.
Дед сунул деньги в карман.
- И то верно.
Половицы заскрипели: у самой двери остановился.
- А чего парня томишь?
- Какого?
- А того, – у крыльца, – за деньгами...
- Обед у меня!
Фрол шагнул на крыльцо серого дня и угодил в дымный выдох Устиньи.
- Фу, язви вас! Чего случилось?
- Да тянут её за язык! – осудила Евдокия. – Разбирайтесь, я пошла. Пойдём, Клава.
Костыль Клавдии потоптался в грязи, столкнув землю-планету к следующей пенсии, и залез под мышку, устремив грязный нос в следы Авдотьи.
Руки Файки месили платок носовой: крошили мольбу или маты валившиеся с морщинистых губ.
- Рассказывай, – бросил старый.
- Да ничего собственно... сказала, что совесть надо иметь и началось... Я пригрозила: напишу! А она... Фрол, напишем? Фрол...
На крыльце появилась Эльза.
- Молодой человек: зайдите! – крикнула она.
Серая улица вновь двинула себя под лоб – в глаза Иннокентию Цимбалисту, подставив ему крыльцо, дверь, стол, девушку...
- Ладно, напишем, – ответил Фрол.
- К Авдотье пойдём и напишем! – поддержала Устинья, сжав губы колбасной завязкой, чувствуя копчёный вкус папиросы.
- Спасибо, – пропела Фаина, – Я сейчас! Скажу, что смогу после обеда.
Обиженная решительно переступила порог: Эльза рассчитывала Иннокентия.
- Девушка, – указательным пальцем продырявила пространство Фаина, – я в четыре часа деньги возьму.
Ладонь Файки маленькой точкой хлопнулась в родную грудь: императив сургуча пнул узел связи.
- В четыре утра? – ощетинилась Эльза, медленно поднялась, – протянула пачку купюр Цимбалисту, – и зацокала острыми ногтями по столу. – Денег больше нет, бабуся. У товарища крупная сумма.
К указательному пальцу Фаины потянулись остальные окончания кисти и ткнулись в грудеживот, – сжались и ткнулись в дверь: крыльцо заныло...
- Что?! – испугался дед.
Старуха жадно хватала свежий воздух.
- Все деньги отдала этому!... Я напишу!...
- Напишем, напишем!...
- Напишу!
- Напишем, ты успокойся!
Из почтовой избы вышел Цимбалист: на крыльце стало тесно.
Иннокентий быстро отсчитал пять купюр и сунул их в мокрые руки Фаины, – шагнув в колею, и торопливо пошёл, втаптывая следы Марты и Клавдии, следы покорной провинции, следы самого себя...
Устинья потянулась за папиросой...
Фаина открыла рот...
Фрол аккуратно взял деньги из её рук.
- Цимбалист это...
- Кто?
- Цимбалист.
- Из органов что ли?
Старухи наблюдали пронзившего серый день человека.
- Цимбалист, – Фрол обнял далёкую спину улыбкой, – это должность новая. Они, – эти цимбалисты, – контролеры... На, положи деньги в карман и пошли писать.
Устинья сжала ладонями крохотный стебель пламени.
- Контролеры перестройки что ли? – спросила она.
Старик качнул головой. Опять кинулся в небо дым папиросы.
- Пошли писать.
Фаина съёжилась от ветра и дыма.
- Да ну её! Кому писать-то?
- Ну и ладно. Нам теперь следующую пенсию выжить нужно...
Крыльцо коснулось ступенями землю: в грязь влипли ноги и потащили её до снегов.
Голубь выпустил из своих лап узел связи – и зачем-то взлетел.
18 сентября 1988 год – 30 сентября 1994 год