ОЛЬГА МАРТОВА
Дневник Ляли Котик
Посвящается с благодарностью и любовью Александру Курцеру.
Чтобы увидеть звезды, достаточно взглянуть на них.
Японская пословица.
The window of lost opportunities is always open.
Your Adidas.
А на могиле моей, на черном мраморе пусть напишут серебряными буквами (лучше
золотыми): КРИСТИНА ДАЛЬСКАЯ, ЗВЕЗДА РОССИИ.
Первое марта.
Куплю пистолет-пулемет в рабочем состоянии.
Всех расстрелять!
Я достану, достану, достану! Пистолет-пулемет Калашникова, и с порога им: Ни с места!
Стреляю! Звонок с урока, они собирают портфели. И девки завизжат, а парни заорут:
Э! Спокуха! Давай эту штуку сюда! А я нажимаю на спусковой крючок, крючок,
крючок! И пулемет строчит, строчит, строчит, и тогда уж они все падают на пол, и
ползут на карачках.
Под парту, жывотное!
Огонь! Огонь! Огонь! Огонь на поражение палец на крючке пока я их всех всех не
достану зашевелился контрольный в голову прикладом в лоб и чтоб тихо везде в классе
тихо в коридоре тоже тихо! Ти-ха!
Вот кто-то там бежит, в коридоре. В класс врывается Дир с дикой рожей. И орет
нечеловеческим голосом. По-человечески-то тут что уж скажешь.
Петух, которому отрубили башку, еще бегает по двору, не понимает, что ему кирдык
настал. Вот так и директор школы. Главное, чтоб они все наверняка. Умертвились. А
потом уж что… Потом самой умереть не жалко.
Второмарта.
Я шла по коридору в класс, я ничего никому не сделала, просто шла по коридору в
школе, и тут Панов мне дал пинка, и я улетела в угол под батарею. И я лежала в углу
под батареей, а они стояли и дико ржали, Панов и Черепанов. За что? Панов по жизни
урод, с пятого класса, а Черепанова я люблюлюблюлюблю. И я плачу, и вдруг вижу, что
мои полосатые штанишки разошлись по шву, держатся только на поясе, совсем
разошлись, на две половинки. От того, что Панов мне дал пинка. Или они еще раньше
разлезлись, когда я шла по коридору. На рынке куплены, дешевка. И набежала целая
толпа, Лариска с Риткой, и Анжелка, лучшая подруга, называется, и Переляев, и
Носков, все эти одноклассники гадские, и они дико ржали, а я плакала. Пришла Полина,
наша классная. Набежал Дир (он всегда по коридорам бегает), и стал орать на них, что
они падонки, и чтоб немедленно прекратили. Но они ржали, и ржали, и ржали. Панов
сказал: «Я ее увидел. Я ее зад увидел, как же я мог ей пенделя не дать?» И все
повалились на пол с хохоту. И Дир губы кусал, чтобы не разоржаться. А Черепанов
ржал и корчился, и только выдавил из себя: У нее ножки, как у козерожки.
14-е или какое оно там марта.
В школу я больше не хожу. Лежу на диване, в своем чулане.
7 кв. м. , без окна.
Только диван поместился, и еще рояль.
Когда я не лежу на диване, то за роялем сижу. Когда не лежу под роялем, то на диване
сижу.
А больше мне на этом свете совсем деться некуда.
Рояль от бабушки, но еще крепкий, «Стейнвэй». Приданное тети Розы.
Честный рояль.
Добрый.
Хорошо воспитанный, в отличие от меня.
Он мой друг детства.
Моя няня Арина Родионовна.
Мой дядька Савельич.
А диван хоть не старый, но галимый.
Подростковый, но уже поцоканный.
Из ДСП. На поролоне.
ДСП, как диагноз: ДЦП.
Паро-лоно поролона.
Поролон пропорот.
Был порот.
Одна пружина лопнула, вылезла из под обивки.
У меня от нее по жизни весь бок в синяках.
За стеной ходят дядя Соломон и тетя Роза, шлепают своими шлепанцами с собачьими
мордами.
Шур-шур.
Скрип-скрип.
Тук-тук!
- Лялечка, солнце моё! Я тебе супычика принесла! Поешь курыного супычика! Шейка!
Пупочки! Кожица с пупырышками!
- Тошнит, тетя Роза!
Вечный ваш супчик, на каждый день, люди, я больше есть не могу.
- Тебе надо питаться курой! РОстить организм! Соломон, скажи ей!
- Лялечка, ты уже два часа барабанишь, накажи меня Бог!И об что мы слышим? Об
гроб, об могила, об прах и тлен, больше ни обо что. Похоронный марш Шопена! Эх,
бессмертное искусство!
- Искусство-то бессмертно, да нам-то кушять надо.
- А может, это ее кусок хлеба, Роза. Может, нашему зайчику всю жизнь суждено лабать
жмура. Себе на пропитание.
- Детонька, я все понимаю, но ты могла бы не играть так экс-прес-сивно? Ведь уши
закладывает.
- Все к лучшему, Роза. Когда смерть постучит в твою дверь, ты и не услышишь.
- Ой-вэй! Под это старое фоно и меня похоронят! Оно не поет! Оно визжит, и воет, и
скрежещет зубами. Оно мое сердце надорвало навеки.
- Нету худа без добра, Роза. Если ты умрешь, то от этого лязга, и воя,и скрежета
зубовного ты восстанешь в гробу.
- И первым делом попрошу куриного супчика.
17 шмарта.
На рынке шмотки шиты гнилыми нитками.
Как зайдешь в торговые ряды, дым какой-то все тебе застилает.
Думаешь, норка — а это кошка драная.
Шалман «Лучшие товары Европы». Через дорогу — барак «Лучшие товары мира».
Думаешь, филе миньон, а это кошкин мордальон.
Кошка жареная, кошка пареная, кошка верченая, в собственном соку.
Думаешь, мечта, феличита, а это Чита-Дрита, тра-та-та.
А у продавцов глаза в разные стороны.
Один — на вас, другой — в Арзамас.
Это те же люди наши, только рыночные.
Особый вид.
По лицам их не поймешь, дурят они тебя или они сами себя дурят?
Дистрибьютер Мишка и мэрчендайзер Люська.
Говорят у них бородавки на руках — к деньгам.
А меня они и не видят.
Я для них кошелек на двух ножках.
Тощий кошелек.
Я никто, пыль, дым.
Самое страшное — никем быть.
Я, конечно, страхолюда, зачем на меня смотреть.
Но я же не виновата.
Разве я сама себя такую сделала? Вот эдакую? С цыплячьей шейкой и мушкой на носу?
Я не соглашалась на жизнь!
На этот пол, рост и вес!
На этот адрес!
На эту душу! Дутую грушу!
Трушу жить!
Не просила я меня рожать!
Не нанималась!
Подписки не давала!
Кто это надо мной так издевается?
И зачем?
За что?!!!
19 шмарта.
Виноваты не Панов с Черепановым.
Виноват не Дир и не классная Полина Петровна.
Виноват Бог, зачем он все устроил.
Все люди виноваты.
С самого начала.
И без единого исключения.
Они съели яблоко.
И черт с ними.
Все плохие, а я хорошая.
Весь мир неправ, а я права.
Я истреблю человечество.
Я уничтожу этот мир.
Господи, я всегда буду плакать. Никогда не перестану.
Господу Богу от меня.
Зачем я нужен на планете Земля?
Олег, 2 кл.
Хотелось бы знать заранее, что у Тебя намечено: еще одно наводнение или Земля сгорит
огненным пламенем?
Кирилл, 4 кл.
Слава Тебе жить не мешает?
Вася, 3 кл.
Не скучно Тебе быть всегда правильным?
Армен, 10 лет.
Я сильно позорю Тебя?
Вова, 8 лет.
На прошлой неделе к нам в класс пришел новенький. Он такой… Такой… Так что до
прошлой недели все мои дни жизни не засчитывай.
Оксана, 9 лет.
Я бы попросила ума моим родителям, а то они меня совсем не понимают.
Надя, 3 кл.
Я бы хотел, чтоб Ты стал моим папой.
Валентин, 4 кл.
Ну, пришли мне мешок денег. Ведь заповедь гласит: возлюби ближнего своего, оно тебе
вернется во сто крат. Подсчитай, сколько Ты на этом заработаешь.
Шурик, 4 кл.
Дай мне палочку-выручалочку, и я от Тебя отстану.
Гарик, 2 кл.
Сделай, чтоб у меня был хороший почерк, тогда я напишу нормально контрольную, да и
Тебе же легче читать мои письма.
Соня, 2 кл.
Покажи мне тихонечко хоть одного ангела.
Рая, 2 кл.
Милый Боженька, забери меня обратно, здесь так скучно.
Вася, 7 лет.
А нельзя мне было не рождаться?
Света, 2 кл.
Что бы я хотел попросить у Тебя? Да Ты сам знаешь, что мне нужно.
Алик, 4 кл.
Удиви меня, Господи.
Артур, 7 лет.
20 шмарта.
Над прудом стояла серебристая Ивушка. Она склонялась над водой и ловила убегающие
струйки дрожащими листами. Ветер трепал ее крону. Вокруг ее корней сновали серые
склизкие ящерицы. Ночью над ней проносились с уханьем хищные совы.
Ноги у меня кривые. Как корни у ивушки.
Нос у меня как птичий клюв.
Зачем меня зовут Ляля, фамилия Котик?
По паспорту я Аманделина. Но всем это длинно, вот люди и лялькают.
Да еще и Котик! Фамилия такая!
Утю-тю, киска!
Мусик-пусик! Толстый пузик!
Я не пусси-кэт! И не Пусси-райэт!
Не Киссо!
Да, я чувырла, кошелка, выдра, мне дали пинка, я образина, чита-дрита, мусор, меня
кинули в угол.
Я корчусь под батареей, всегда, всегда, всю мою проклятую жизнь.
Но! Я! Поступлю! На бюджетное место в областной мединститут! Имени Ник. Ив.
Пирогова!
И вы, люди, еще придете у меня лечиться.
Вы еще будете меня умолять, чтобы я вас спасла.
И вот, Алла Борисовна звонит мне: Ляля, вы моя последняя надежда! Мне плохо, Ляля!
Я доверяю свое здоровье только вам!
Помогу, вам Алла! Я всех вылечу, весь мир. Сама погибну, а мир спасу. Потому что у
меня такая душа.
Никто не сможет вас спасти, люди, ни за какие деньги, а я смогу.
Медицина это святое.
Клянусь, я поступлю в Консерваторию! Имени Петра Ильича Чайковского!
Когда я стану великой певицей, ты Черепанов и ты, Анжелка, и ты, Панов! И ты Дир, и
ты, Полина, вы все еще на коленях за мной поползете, клянча лишний билетик!
А на афишах моих напишут огненными буквами:
Аманделина Ивинская.
Или лучше:
Аделина Струйская. Графиня Света. Виконтесса Добра и Правды.
Марья Волконская. Декабристка.
Антуанетта Валуа. Герцогиня Гильотины. Принцесса Прогресса.
Лала Высоцкая. Королева клавиш Евразии, от Лиссабона до Владивостока.
Ивушка, Офелия, Деземона.
14-е солнечномая.
Меня взяли в Консерваторию. Без экзаменов.
Просто сыграла 1-й концерт Чайковского.
Приемная комиссия в полном составе ахнула.
У меня уникальные данные.
У меня абсолютный слух.
У меня хрустальная душа.
Если не я, то кто.
Никто кроме.
Ректор издал приказ: зачислить.
Он сказал мне по секрету, что во всей Консе есть только три Музыканта – он сам, один
парень с четвертого курса и я.
Это правда. Черепанов и Панов тоже тут учатся, но они что, галимая посредственность.
Разве это уровень. У них руки деревянные. Глотки луженые. Пальцы корявые. Уши
тугие.
Бог им не дал. А я – Музыкант.
Слышите, люди! У меня в одном пальчике больше музыкальности, чем у вас во всех
ваших многочисленных руках!
Да, вы рыночные спруты!
Осьминоги-консуматоры.
Октаподы супермаркетов.
Но иногда аплодируйте своими щупальцами! Это лучшее, на что вы способны.
16-е сиянобря.
Я поступила в мед.
Панов и Черепанов поступили в мед.
Анжелка (лучшая подруга, называется, предала меня, заодно со всеми) поступила в мед.
Я дала им списать на вступительных.
Любите ненавидящих вас.
За Анжелку на экзамены сама ходила.
Прощайте врагам своим.
Панов вчера попросил курсовик ему настрочить. И я обещала. Вас по правой щеке
ударили, а вы левую подставьте.
Вы мне спасибо не скажете так называемые дырузья и предадите сто раз, а я за вас
возношу молитвы Святым Небесам.
Анжелка пугается трупов в морге.
Она ненавидит медицину, пошла на врача только из-за Черепанова.
А я люблю. И Черепанова, и медицину. И даже Панова. И саму эту предательскую
модельной внешности Анжелку.
Пусть они бесятся, что я выше их.
Всех прощаю, всех люблю. Повторять трижды в день. Минимум по сто раз.
Я ангел.
Чтоб ты знала, Анжелка, ангел не ты, со своим холесеньким личиком, в форме
пасхального яичка.
А я.
24-е грустнобря.
Анжелка со страху трупов подсела на морфий.
Крала его из больницы и попалась.
Ее выгонят из института.
Она в панике. Запала на амфетамины.
- Я брошу, когда захочу! - говорит она.
Дурочка ты моя.
Тут от варенья тяжело отказаться, а это тебе тяжелый наркотик.
- Как ты похудела, Анжелка! - говорю я ей, с жалостью. - Ты как узник концлагеря.
- А ты —то как потолстела! - говорит она мне, с ненавистью. - Котик, пухлый животик.
Не может она мне не говорить гадости.
Я вообще не буду есть, ничего, никогда.
Что зе предрассудки, есть три раза в сутки.
Лучше умереть от наркоты, чем быть такой, как я.
6-е зверинобря.
Черепанов с Пановым продавали в подворотне краденый морфий.
Менты их вычислили.
Они в КПЗ.
В ректорат пришла бумага из ментовки.
Совы, ухают у меня над головой.
Панова с Черепановым отчисляют из Консы.
Я пойду к ректору, попрошу оставить Черепанова и Панова.
Под мою ответственность.
С испытательным сроком.
Я никогда (подчеркнуто три раза) не подсяду на вещества.
Я и Панова Кирилла Антоновича, Черепанова Дениса Максимовича, Одинцову Анжелу
Витольдовну — отучу от пагубной привычки.
Я знаю, что говорю.
Музыка это наркотик посильней морфия.
С героина соскочить можно, а с Моцарта — никогда.
Ширк-ширк-ширк.
- Дай мне валерьянки, Соломончик! И рюмку! И ложечку!
Кап-кап-кап.
Звяк-звяк-звяк.
Дерг-дерг-дерг.
- Соломон, кто такой этот Черепанов? Она и во сне выкрикивает его противную
фамилию.
- Кажется, какой-то мальшик.
- Чтоб его мама так его любила, как я ненавижу!
7 ужасбря.
Я лежала на диване целый день, а может два. Я никогда больше не выйду из своего
чулана. Боюсь встретить его. Он меня просто изнасиловал. Завез в какую-то гостиницу
на краю города. Обаял и напоил. Полюбил и разлюбил. Уболтал и трахнул. Поимел и
кинул. А я, дурочка, плакала два дня.
Это не Черепанов и не Панов.
Случайно встреченный.
Первый встречный.
Может, он все-таки любил меня? Ну хоть немножко? Хоть минутку, в самом начале? А
может, и сейчас любит?
Зачем мне так грустно?
Может, я после всего этого ужаса стану красивее?
Не стала.
Подошла к зеркалу — все равно страхолюда.
13 ветробря.
Мы заставили Анжелку сдать кровь на анализ.
У нее ВИЧ.
Она героин не только крала в больнице, но и на улице покупала, дурында.
Панов любит ее и хочет повеситься.
21-е туманнобря.
Мы с Черепановым и Пановым поклялись, ради нашей любимой школьной подруги,
Анжелы, найти лекарство от СПИДа.
По вечерам теперь не уходим домой, а работаем в институтской химлаборатории.
Нас гоняют швабрами уборщицы, на нас написала докладную староста курса.
Препы все тоже против.
23-е тучебря.
Были на приеме у Ректора, и объяснили все, и он (один нормальный нашелся!),
разрешил «студентам второго курса лечфака во внеурочное время заниматься научно-
исследовательской деятельностью», неужели нас перестают гонять.
11-е дождебря.
Мы прочли все, что печатается по теме, все отчеты и рефераты, по-русски и по-
английски.
И по-китайски, с гугл-переводчиком, хоть он и глючит.
СПИД переводит, как «сон».
Вкалываем три месяца летних каникул, и уже не ходим домой, едим, пьем, ночуем тут.
Поставили раскладушки.
Разводим кипятком «Нескафе», три в одном.
Опарыши жрем. Лапшу быстрого реагирования. Все ради любви к науке.
Вообще-то, мне кушать всегда очень хочется. Хоть что-нибудь.
К нам приходят добровольцы на испытания таблеток. Кому терять уже нечего.
Проходят у нас лекарственную терапию.
Но никому от нее не стало лучше.
Может, и стало, но чуть-чуть.
А так, чтоб вылечится навсегда…
Это СПИД, детка. Тут мировые светила зашли в тупик. Лучшие умы человечества.
А мы кто. Мы студенты II курса областного мединститута имени Ник. Ив. Пирогова.
Но мы подарим огонь людям, как Прометей.
22-е мерзобря.
Сегодня Черепанов и Панов пали духом.
- Верьте! – говорю я им.
14 чернобря.
Черепанов и Панов хотят все бросить.
- Верьте! – говорю я им. – Потому что невозможное это не факт, это просто мнение.
Невозможное, это не навсегда. Невозможное это не приговор, это вызов. Просто
поверьте в это!
Life is good.
Impossible is possible!
Just do it!
Никто кроме нас!
Наше дело правое.
Мы победим.
9-е юла-июля.
У Анжелки родилась дочка, Кристина (не то от Панова, не то от Черепанова).
Кристиной ее я назвала, это значит – Звезда.
Девочка здоровенькая.
И красивая.
3-е смертобря.
Телеграмма.
Всему роду человеческому.
Анжелка умерла, не дождавшись нашего лекарства. Похороны в среду.
Черепанов совсем невменяемый. Съел все наши таблетки. Кома. Еле откачали в
областной реанимации.
Панов запил.
Кристинку я взяла пока к себе.
14 домобря.
Я отнесла Кристинку к тете Розе и дяде Соломону Мордыхаичу.
Они, понятно, счастливы.
Меня-то, лялечки, котика, хрустального зайчика, у них не стало.
И никто за стенкой не молотит на рояле.
И некому варить куриный супчик.
Я теперь спасаю мир.
Только мне грустно.
Ивушка я плакучая, над омутом жизни.
Склонилась ивушка до самой реченьки, ей тоже хочется на быстрину.
Она печалится с утра до вечера, все ждет, безумная, свою весну.
Перед смертью Анжелка рыдала и просила у меня прощения за то, что смеялась надо
мной тогда.
В тот страшный день.
И взяла с меня страшную клятву, что я не сдам ее дитя в детдом.
Я ее последняя надежда.
Мы – последняя надежда мира.
Такие молодые.
Мне некогда есть, пить и наряжаться.
Я спасаю человечество.
Эй, люди!
Вы еще услышите о нас.
Я жизни своей не пожалею за ваше счастье люди.
Вы же все без меня пропадете.
Уже пропадаете.
12 нормабря.
Ходила к ректору Консы, просила за Черепанова и Панова, кандидатов на выкидыш.
Ректор против. То есть, ему, вообще-то, по барабану. Они же не Музыканты. Какие еще
наркоманы в консерватории. Не хватало еще. Пусть убираются вон. А тут еще арт-
фестиваль «Смарт-пиано. ру».
Какие еще наркоторговцы?!
А тут как раз в нашем областном центре начинается международный арт-фестиваль.
«Смарт-пиано. ру».
В рамках поддержки развития молодых талантов.
Приедут Денис Мацуев, Валерий Гергиев.
Парень с четвертого курса (Антоненко его фамилия, Авесалом Антоненко) должен на
открытии исполнить I концерт Чайковского. Но он заболел. И играть некому.
Ректор просит меня заменить Авесалома Антоненко.
А я никогда не играла с оркестром. Я всего лишь на первом курсе. Времени на
репетиции нет почти. Нет, не могу.
Ректор: выгоню!
Не выгонит.
Я знаю, он любит музыку и меня тоже любит.
Музыкант музыканту глаз не выклюет.
А хоть бы и выгнал. Это бы для меня было только к лучшему.
Я б тогда уехала. Мне надо учиться в настоящей консерватории. В Москве. Или в
Париже, в Вене. В Нью-Йорке. А тут для меня все мелко.
Я умею летать.
Я могу долететь до звезд.
I belive I can fly.
Я Музыкант. Я буду играть. Ради Черепанова и Панова.
Пусть они меня не любят. Они должны вернуться в Консу.
Такое у меня условие.
Я ангел, вот и все. Ничего не поделаешь.
Если б еще не бородавка у меня на носу.
Ангелов никто не отменял.
С этим ректор торжественно согласился.
Господу Богу от меня.
Не требуй, чтоб на Тебя все молились. Это нескромно.
Валя, 4 кл.
Почему мы должны страдать из-за непослушания Адама и Евы?
Аркадий, 2 кл.
Когда ты создавал этот мир, ты что, не знал, что тут будет так хреново?
Лиля, 11 лет.
Прости меня за все грехи, знаю, я наделал их много, но я не знал, что Ты есть.
Шурик, 2 кл.
Господи, я знаю, что надо подставить другую щеку. Ну и что? Подставил, Олег мне еще
раз врезал. И вот, я теперь в классе трус. Спасибо.
Эдик, 3 кл.
Как избавиться от греха? Помолиться, и все? Ну, Ты даешь!
Сергей, 7 лет.
Цветы у Тебя получились лучше, чем человек.
Галя, 4 кл.
Господи, как твое здоровье? А как дела? Желаю тебе успехов в работе и долгих лет
жизни.
Алеша, 2 кл.
Синее небо, Господи, это когда у Тебя хорошее настроение?
Надя, 6 лет.
Можно мне не умирать, а?
Юля, 1 кл.
А вот свечи в церкви продают – это твой бизнес?
Толик, 2 кл.
1 сумашедшебря.
Сегодня было закрытие фестиваля.
Валерий Гергиев поцеловал мне руку, когда вручал диплом I степени.
И сказал, что нашему городу надо беречь меня. Как сокровище.
Потому что музыка, люди, это самое главное.
Вы все помрете, а она останется.
Прелесть и прель апреля.
Я скоро умру. Не от СПИДА. Не от Кокса. Не от голода.
От музыки.
От вируса Чайковского.
От штамма Шнитке.
Вот только убью Черепанова и Панова, и спрыгну с крыши. Бетонного улья. С видом на
другой бетонный улей. Прожужжу в последний раз свое словечко в ЖЖ. И улечу. В одно
солнечное майское утро. Когда так хочется жить, но уже нельзя.
Я выброшусь с 12-го этажа нашего бетонного улья, с видом на другой бетонный улей.
Буду лежать на асфальте, как раздавленная бабочка.
И пусть на моей могиле, на моем гранитном надгробье, лучше мраморном, есть такой
черный с синими блестками, пусть напишут серебряными буквами, лучше золотыми:
АМАНДЕЛИНА КОТИК. ПАМЯТИ ВСЕХ ЗАТРАВЛЕННЫХ, УНИЖЕННЫХ И
ПОРУГАННЫХ.
Или просто:
КРИСТИНА ДАЛЬСКАЯ, ЗВЕЗДА РОССИИ.
Комментарии.
14406 лайков.
563 эмодзи («Пушистые зайчики»).
Шур-шур-шур.
Соломон Мордыхаич. Тьма египетская. И никакие диоптрии не спасают. Почему у нас
так темно, Роза?
Щелкает выключателем в коридоре.
Соломон Мордыхаич. Лампочка слепая. Почему в мире так черно?
Тетя Роза. Соломон, у нашей бедной деффачки в ее комнатенке нет даже окна. Она
задыхается, как живая в гробу! Я до Страшного Суда не прощу себе этого.
Соломон Мордыхаич. Роза, пока у нее нет окна, она не может из него выкинуться.
Майская маета.
Мы сделали доклад в студенческом научном обществе. Никто ничего не понял.
Мы гении.
Но из всего мединститута это способны постичь лишь ректор и покойный Ник. Ив.
Пирогов.
Пирогову уже все пофиг. Он нам улыбается с портрета. Классик. А ректор должен о
своем авторитете думать.
СПИД это не болезнь.
Это когда у человека надежды нет.
Когда нет любви.
Июнь, с ладони сдунь.
Я буду выступать, я иду через весь огромный зал к микрофону, некрасивая девушка с
кривыми ногами, как корни ивы, и в очках на длинном птичьем носу. На меня смотрят
все.
Сорок тысяч человек публики. Я стою на трибуне конференц-зала. И – гром
аплодисментов! Мне аплодируют 15 минут, 20 минут, никак не успокоятся.
Лекарство от СПИДа!!!
Лучшие умы человечества бились много лет. Искали. И ничего не нашли.
А нашли мы. Студенты II курса областного мединститута. Из далекой России.
А потому, что в нас есть чистота и духовность.
Я подала идею. Я гений. Панов и Черепанов – простые исполнители. Они-то это знают,
а больше никто не узнает. Я не ради славы. Я для человечества.
Когда я говорила об Анжелке, моей любимой погибшей от СПИДа подруге, то не могла
сдержаться и заплакала.
Слезы катились по лицу. Я плакала и о Нуриеве, и о Меркюри, и о Майлзе Дэвисе.
Обо всех, кого уже не вернуть.
Но в этот миг я вспомнила и о всех других, кто болен и ждет лекарства. Их так много.
У них теперь есть надежда.
И мой плач перешел улыбку счастья.
Нет радости сильней, чем радость победы.
Меня снимали сотни камер и телефонов.
Я почти красива.
Со слезами, сверкающими на лице, с этой новой улыбкой.
Я вынула из портфеля магнитофон с диском-караоке.
И запела «I belive I can fly». И весь сорокатысячный зал подпевал мне:
I belive I can fly!
Я умею летать!!! Я умею летать!!! Я умею летать!!!
Шлеп-шлеп-шлеп. Шур-шур-шур.
- Детонька, Лялечка, ты не могла бы не петь так громко? Или хотя бы не так долго!
- Или хотя бы не так противно?
- Роза! Ты разбиваешь у ребенка его хрустальную мечту!
А таблетки от СПИДа назовите в мою честь, "Аманделина". Выпьешь – и любишь.
Они будут толпиться в очереди и кричать: мне еще «Аманделины!» Еще бокал любви!
Еще глоток!
Я — переполненная чаша.
Юла июля.
К нам в областной центр приехала Мэрайя Керри. Она дает единственный концерт.
Весь город в афишах. Огромными буквами: Мэрайя Кэрри, легенда американской
эстрады.
Она желает спеть дуэтом «На реках Вавилонских» и «Summer time» на своем последнем
концерте в России. Прощаясь со сценой навсегда.
Но партнерши на второй голос нет.
Солистки из провинциальной филармонии, ясно дело, не подходят.
Она пришла в Консу, и ей показали там на меня, студентку II курса.
Мы репетировали.
Мэрайя меня полюбила.
На репетициях я реально забивала ее своим серебряным сопрано. Я все-таки студентка
российской государственной консерватории, а не кто-нибудь.
Тоже мне, звезды мировой величины. Они все сделанные, на компьютере.
Мирэй Матьё, Мишель Мерсьё. Нашим бы девкам такое шмотье.
Мне бы такую акустику, как у них.
Мне бы такие платья нью-лук.
Мне бы такие бабки.
Я ем только лапшу Ролтон.
У меня классическое сопрано.
В России духовности больше.
У нас скрепы не проржавели.
Опера выше галимой эстрады.
Глория-Мэрайя. Глория-Мэрайя Котик. Тоже красиво.
На моих афишах пусть напишут:
ГЛОРИЯ. СЛАВА РОССИИ.
Или лучше все-таки:
КРИСТИНА ВЕРТИНСКАЯ. ЗВЕЗДА ЮНИВЕРС.
Светлое концертобря.
Мы поем старую композицию АББЫ, из оперы «Волосы». «I know him so well».
Глория в костюме дьявола, в красном трико и колпаке с рогами, толстая негритянка.
А я с арфой в руках, в хитоне, в золотом парике волнами – я Ангел.
Я и раньше эту композицию любила, хоть и старую, но Андерсону респект.
Я только раньше не понимала, о чем это. А она вот о чем: люди ли они вообще,
мужчины?
И кто-то из женщин скажет: да, они тоже люди! Хотя бы иногда.
А другая вся вспыхнет и скажет: что вы, что вы, ничего человеческого в них нет! I know
wham so well.
Одна ей ответит: А помните фреску Микеланджело, Господь Бог тронул руку Адама,
вспыхнула искра. В любом из нас есть частица божественного огня.
А другая скажет: искусство – это эвтаназия!
Музыка — это нейролептик!
Любовь — психическое заболевание.
Мужчины полигамны.
Это не потому, что я вот, такая вредная, говорю гадости.
Это научный факт.
Британские ученые доказали.
Угол падения равен углу отражения. Е=mc в квадрате. Мужчины полигамны.
Брызгать спермой, на четыре стороны света.
Оплодотворять Вселенную.
Это закон жизни. Иначе вымрем, как мамонты. Род людской прекратится. Время
остановится. Юниверс перестанет существовать!
Нас не спросили, когда этот мир сотворяли.
Не нами задумано, не нам и отменять.
Так что зря вы бабы, на мужчин жалуетесь. Они другими быть не могут. Изменяли,
изменяют и будут изменять. Ходят налево и направо. Мужчина в среднем за жизнь 7
миллиардов сперматозоидов производит. И мог бы отцом быть всего населения Земного
Шара. Адам. Образ и подобие Бога.
А бабам надо детей рожать и подымать. И хотят они, при том, чтобы мужик был под
боком. Помогал растить потомство.
Оттого вы, бабы, моногамны.
Такая вот песня.
Две женщины.
Ангел и Дьявол.
И вот, Глория своим элегантным хриплым негритянским баском начинает тему, потом я
вступаю, под жидкие хлопки, зрители видят меня первый раз.
А народу много, пол-города собрались.
Но я ее реально забиваю!
Ее иногда и не слышно почти.
Я лучше!
Мамочка покойная!
Мне хлопают громче! И дольше!
Мы спели и «На реках Вавилонских», и «Summer time», и «I belive, I can fly».
И «Дуэт Лизы и Полины» из «Пиковой дамы».
В конце концерта весь зал встал, хлопал. Кричали: Ля-ля! Ля-ля! Ля-ля!
Я лучше всех. Я лучше всех! До чего же я, Господи, лучше всех!
А Глория указывает на меня, и просит весь наш город беречь меня. Как бесценное
сокровище.
Я это все видела как бы со стороны. С потолка чулана. Или даже с неба.
Я пишу роман.
Или пьесу?
Вот это:
Девушка Ляля Котик в позе зародыша в утробе лежит в своей каморке на диване. Над
ней нависает лаковым крылом раскрытый по-концертному рояль, как черный
потрепанный птеродактиль.
Дверь, скрипя, открывается. Входит дядя Соломон Мордыхаевич с топором.
- Э-эх! Женино приданное! Наследственный «Стенвэй» прабабушки! Богатство бедной
моей жены Розы!
Ляля вскакивает с дивана.
- Нет! Нет!
Хрясь, по клавишам! По белым! И по черным! В зубы ему, в зубы, чудищу! Старому
ящеру! Трррым, по струнам!
Дядя Соломон Мордыхаевич со вкусом, с оттяжкой, рыча, рубит в щепки рояль.
Ляля:
- Милый ты мой «Стенвэй»! Моя Арина Родионовна! Мой дядька Савельич!
Как же я без тебя!
Ни одной родной души не осталось на свете.
Я пойду на кладбище. Зарою белую клавишу в сырую могильную землю. Лепесток
ландыша, луч месяца, перо лебедя. И черную клавишу зарою — лиловую, сиреневую,
сумеречную. И лопнувшую, серебристую, все еще дрожащую от шока струну.
И из них вырастет новый рояль.
Как коровушка Крошечки-Хаврошечки — из косточки.
У меня будет новый инструмент!
Самый лучший!
Я клянусь на обломках Стенвэя, что у меня будет лучший инструмент в мире!
И я еще сыграю на нем «Гимн жизни»!
7 славобря.
Мы улетаем домой с Международного медицинского конгресса, я, Черепанов и Панов.
Нам всего по 22 года. Мы победители СПИДа.
Авиалайнер вышел из строя над Атлантикой.
И упал в океан. Мотор отказал.
Мы утонули. Вместе с экипажем и всеми ста пятьюдесятью пассажирами.
Все газеты мира опубликовали некролог.
«Эти дети явились на Землю с особой миссией. Господь послал их к нам, чтобы спасти
наш мир. Они сделали то, что требовалось, и ушли навсегда, в неизвестные нам дали.
Будем помнить о них.»
Всюду печатают мою фотографию с трибуны конгресса – там, где я уже улыбаюсь, но
еще продолжаю плакать.
Еще безгранично несчастна, но уже совершенно счастлива
«В мире не было более прекрасного лица» – Лондонская «Таймс».
«Улыбка, победившая Абсолютное Зло» – «Нью-Йорк-Таймс».
Ширк-ширк-ширк. Тук-тук!
- Лялечка, солнце мое!
Тук-тук-тук!
- Тетя Роза, я сто раз просила не называть меня Лялечкой!
- Извините, Аманделина Михайловна!
- И Амаделиной не называйте!
- А как тогда?
- Никак. Я никто, ничто и звать меня никак.
- Деточка, имя у тебя длинноватое. Но ты ведь сама знаешь, так тебя назвала твоя
бедная покойная мама. В честь какой-то идеальной девушки, из книжки, которую она
читала в 16 лет. Из рыцарского романа. Про крестоносцев, воинов света. Про
благородный чувства, каких уж сейчас нет. Про верную дружбу. Про чистую и вечную
любовь, Ляля! Желание матери — закон. Тем более, что она так рано умерла, бедняжка.
- А мне теперь мучиться всю жизнь.
- Зачем мучиться? Тебе радоваться надо!
- Играй, Адель! Не знай печали! Хариты, Лель тебя венчали и колыбель твою качали.
Твоя весна тиха, ясна. Для наслажденья ты рождена!
- Дядя, ты зарубил мой рояль. В теперь — играй, Адель! Мне не на чем играть.
- Он занимал пол-комнаты! Тебе негде было повернуться в твоем чулане, деточка! И
окон у тебя нет, темно, ты портила глаза, разбирая ноты!
- Стенвэй был мне как друг. С самого детства. Сегодня увезли все обломки. Я плакала.
- Ляля, солнце мое! Я принесла тебе пирожки с морковью! Покушяй!
- Вы совсем не верите в меня.
- Все преподаватели говорят, что ты средне-одаренная. Средне. Деточка, поверь старому
жиду, в штукарстве нельзя быть средней. Няма смысла. Надо быть лучше всех.
- Если она умрет с голоду, Соломон, я этого не переживу.
- Доченька! Открой на минутку!
- Поговори с нами, дочка!
Ты мне не мать, тетя Роза. Ты мне не отец, Соломон Мордыхаич.
Вы меня подобрали.
Я Ляля Приблудная.
Я доченька покойной Маруси Котик.
Официантки из вокзального буфета.
Сияла ночь. Луной был полон сад.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали.
Моя мать отдала меня, плод любви, первым встречным.
Плод первой, еще ничем не омраченной любви, в чужие руки.
Первым встречным бездетным евреям.
А струны рояля дрожали от страха за меня.
Могу ли я не петь романсы?
Не терзать клавиши?
Соломон премудрый и Роза Иерихона!
Я не в детдоме. Я у вас дома.
Вы добрые.
У вас тапки с собачьими мордочками.
Но мне не доброта нужна, а любовь.
Он говорил мне, будь ты моею!
Никто не понимает, какая у меня душа.
А СПИДа нету, есть вечная музыка.
Между небом и землей песня раздается.
И смерти никакой нету.
Колокольчики мои, цветики степные!
Мне нужна любовь.
Только любовь.
Звезды на небе, звезды на море, звезды и в сердце моем.
А полосатые штаны можно опять заштопать!
Ширк-ширк-ширк.
- Соломон Мордыхаич! Девочке трябва хороший врач. Пойду в ломбард.
- Врачи, Роза не в ломбарде сидят. В ломбарде — там рвачи.
- Я тебя умоляю, Соломон! Ты считаешь, что я выжила из ума? Каждый визит к
хорошему доктору — это серебряная ложка, мне еще покойная бабушка об этом
говорила…
Выйду из квартиры, стоя на лестничной площадке, вожмусь в стену.
- Соломон!!!
- Роза, ты кричишь нечеловеческим голосом!
- Она только что была здесь! Ее нет, Соломон!
- Погоди, я надену очки!
Тут записка, Роза. Ее почерк.
Блог Соломона Мордыхаича в ЖЖ.
Братья-пользователи!
Форумчане,родные!
Верните мне мою Лялечку!
Моего хрустального зайчика!
Я ей отец, дядя и все родственники. Прошу всех немного помолчать, среди моих
мозговых извилин крутятся страшные сомнения. Деффачка растворилась в воздухе –
вот только что тут была, в своем чуланчике без окна, и нету. Она три дня ничего не ела,
только пела старинные русские романсы. Мы Розой думали, что это возраст такой, когда
организм сам по себе склонен куда-нибудь испариться. Хоть в волонтеры ООНа, хоть,
пардон, в полотеры ОМОНа. Хоть в сиреневую даль, накинув темно-вишневую шаль.
Но вчера она прислала SMS-ку. «Дорогие дядя Соломон и тетя Роза. Я встретила свою
судьбу и вышла за него замуж. У нас скоро будет трое детей. Не ищите меня. Ваша
Ляля, она же Кристина Дальская, Звезда России». Таки вот, я хочу знать, кто из вас тот
Голый Вася, который намутил в хрустальной душе у моей Лялечки? В какой
несгораемый шкаф ви спрятали свой стыд?
Успенье.
Началась Третья Мировая.
Мы, студентки мединститута имени Ник. Ив. Пирогова, примеряем форму фронтовых
сестер милосердия: длинные серые платья с пелеринками, накидки на голову. Вышитые
красные кресты.
Я Даша Севастопольская. Я Флоренс Найтингейл. Я завтра уезжаю на фронт. Буду
вытаскивать на себе раненых бойцов с поля боя.
А ты знаешь, говорят мне, был такой Валя Котик, пионер-герой. Погиб смертью
храбрых, за Родину.
Я люблю тебя, Россия. Я жизни не пожалею для Отечества.
Гори, гори, моя звезда.
День икс.
Я гастролирую во фронтовой актерской бригаде.
В перерывах между боями я пою в блиндажах и землянках, офицерам и солдатам,
аккомпанируя сама себе на гитаре, русские романсы.
Ночь светла. Над рекой тихо светит луна. И блестит, серебром отливая, волна.
Колокольчики мои, цветики степные. Что глядите на меня, темно-голубые?
Мы молча вышли в сад. И накипали слезы. И чудной нежностью душа была полна.
Я любила тебя всю жизнь, Черепанов! С чудной нежностью! А ты даже не узнал об
этом.
Меня убило прямым попаданием фугасной бомбы, когда я на себе с поля боя
вытаскивала контуженного Черепанова.
Пасха.
Я пела русские романсы в Париже, в Берлине, в Иерусалиме, и всегда собирался
полный зал. И у людей на глазах проступали слезы. У русских и у нерусских людей,
одинаково. Моя специальность, вызывать у публики слезы.
Меня так и называют коллеги по сцене: Лялечка Слезкина. Ни у кого на концертах не
плачет публика, а у меня плачет.
Послушают, послушают, и вдруг зарыдают, сами не зная, почему.
Может, впервые в жизни люди ранятся музыкой, такое вот возникает у них стеснение в
груди, и глаза жжет. И они подымают глаза кверху, как мензурки с закапанным в них
лекарством. Отворачиваясь друг от друга, стесняясь своих слез.
В моем пении нет никакой чувственности, знаете ли. Одна только душевность.
Намедни мы пели на пари с цыганкой Мариулой, кто кого перепоет. Половина дивизии
— за нее, половина за меня.
И я победила.
О, как меня слушают! Как мне хлопают!
Всем фронтом!
У цыганки — страсть, т. е. секс.
А у меня — русское, т. е. душа.
Между небом и землей песня раздается. Неисходною струей звонче, звонче льется.
Суровые воины, солдаты и офицеры. Без женщин много дней. Но не Мариулу выбрали,
а меня.
Потому что я как хрусталь.
Потому что я звезда в дали.
Гори, гори, моя звезда! Звезда любви, приветная. Ты у меня одна заветная, другой не
будет никогда.
Пока я не забыла. ВИЧ – это отсутствие любви. Любовь – та сила, что держит вместе
атомы и волны, звезды и планеты. Весь мир, всю Вселенную держит, не дает ей
взорваться.
И если любви нет или ее мало – у звезды взрыв, у атома распад, у человека СПИД.
Таблетки от ВИЧа это таблетки любви. Выпьешь - и любишь. Их придумала я,
студентка 2-го курса областного мединститута, а не светила науки.
Я хотела бы умереть на концерте. Скончаться скоропостижно. Тромб шел, шел и дошел
до сердца.
Алина Высоцкая.
Нет, лучше:
Алина Вертинская.
Благодаря ей наш подлый мир… наш прекрасный мир… наш грустный мир… нет,
просто, наш мир…
Здесь лежит Алина Вертинская, певица. Благодаря таким, как она, наш мир устоял.
Рождество Христово.
В теплушке санитарного поезда гусарский поручик с рукой на перевязи слушает меня. Я
пою ему, как пела любимица публики Луиза Жермон нижегородским гусарам в 812-м
году. Всем и одному из всех, избраннику.
Я пою, как пела на пароходе счастья, на белом пароходе «Ласточка» Лариса Огудалова
своему соблазнителю.
Я пою, как цыганка Таня пела Пушкину накануне его свадьбы. И он плакал.
И где-то вдали звенит, заливается под дугой серебряный колокольчик. Тройка почтовая
мчится по снежному полю. Дорогу всю замело. И ветер свистит в ушах, и хлещет коней
удалой ямщик, и крестится в санях ездок.
Где-то над цветущей степью вьется и плачет жаворонок, между небом и землей.
Где-то у калитки, блестящей от росы, в свете звезд, ждет тебя девушка в кружевной
накидке.
Где-то ведь есть все это? И дикие цветы, и бубенчик под дугой, и музыка, и калитка в
саду, и любовь, и счастье, и снег.
В теплушке санитарного поезда поручик Голицын, с рукой на перевязи, или даже с
отстрелянной до колена ногой скажет мне: Вам всего 16, Ляля, вы очень музыкальны, и
совсем не важно, что у вас смешной птичий нос…
Не падайте духом, поручик Голицын!
Корнет Оболенский, любите меня!
МУЗЫКА ИЛИ МЕДИЦИНА? МУЗЫКА ИЛИ МЕДИЦИНА?
МУЗЫКАИЛИМЕДИЦИНА?
Все переписать заново.
Анжелка вылечилась от СПИДа, нашим лекарством.
Она, правда, подурнела очень, постарела и облысела.
Ладно уж, не облысела.
Кудри штопором.
Я сегодня добрая.
Черепанов женился на Анжелке. У них родились двое сыновей. Аристарх и Платон.
Денег нет. Черепанов – оркестрант областной филармонии, нищий-пьющий.
В старых брюках. Застиранных, и стрелка предательски блестит от утюга. На химчистку
денег нет. Не говоря уж о приличном костюме.
Анжелка сидит с детьми, не работает (кто ее в музыку-то возьмет, дальше уборщицы ей
ничего не светит).
У Черепанова разъехались по шву штаны. Выходные, концертные. На глазах у всех, на
концерте.
Он кланялся перед публикой, и всей пятерней поддерживал брюки, чтоб не упали.
Теперь ты понял, что я чувствовала тогда?
Панов – наркодилер, оптовик, он вовлекает Черепанова в свой бизнес.
Бедные его дети. Им теперь в детдом.
Сретенье.
Черепанов с Анжелкой опять подсели.
Кто употребляет, тот и торгует, факт. Кто торгует, тот и употребляет.
Сам себе продает. У себя покупает.
А что именно?
Да, судьбу.
Как все мы.
Менты вламывались несколько раз. От них откупишься, и опять денег нет.
День Святого Валентина.
Черепанов и Анжелка заснули и не проснулись.
Похоронили их.
Я играла на поминках «Траурный марш» Шопена. Все друзья и родственники плакали.
Плакали в голос 15 минут, 20 минут, никак не могли успокоиться.
Это из-за моего искусства.
Но почему, почему меня все время сносит в смерть?
Это как ветер. Только не золотой, а черный.
Не теплый, а студеный.
Живы мы! Все мы живы!
Ко мне на поминках подходила мать Черепанова:
- Ляля! Мой сын, умирая, просил передать вам, что он вас любил всю жизнь.
Черепанов!
Я знаю, ты любил меня всю жизнь. Всю твою потраченную зря и погубленную во цвете
лет жизнь. Но ты понимал, что недостоин меня. Я слишком хороша для тебя,
Черепанов!
Это, должно быть, мучительно для мужчины, сознавать, что девушка неизмеримо выше
его.
Оттого вы с Пановым и пинали меня ногами. Мне вас очень жаль.
Люди ли вы, вообще, мужчины?
Я заразилась СПИДом от маленькой Кристинки.
Под этой плитой лежит доктор Аманделина. Младая врачь русской медицины.
Благодаря ей, наш мир уцелел.
А таблетки от СПИДа «Аманделина» пусть продаются в каждом киоске. Или пусть их
бесплатно раздают.
Выпьешь, и любишь, любишь.
День Победы.
Звезды на небе. Звезды на море. Звезды и в сердце моем.
Высоко, высоко, среди синих звезд и золотых комет!
Среди сиреневых и пурпурных фейерверков лечу я, Ляля Котик!
- Я умею летать! Я умею летать!!! Я умею летать!!!!!!!!!!!
День Игрек.
Нас вызвали в Кремль.
Меня, Черепанова и Панова.
Шуму мы наделали, конечно, на всю страну. На весь Интернет. На весь мир.
Целое лето работали, и вот.
Даже странно, что до нас никто такого не сотворил.
Почему никому это в голову не пришло?
Ведь очень просто.
Ничего сверхъестественного такого. Даже мне понятно, а я не технарь.
Нет, не поверю, что ни один инженер, ни один военспец не додумался.
Всё они знают, в своих военных Академиях и почтовых ящиках. Креаклы. Ботаники.
И Путин знает, и Меркель. И Порошенко. Но не хотят связываться.
У них больше информации, чем у нас с Черепановым и Пановым.
Не первой же мне пришло в голову, что не в Москве мы все сидим, а в Донецке. Под
бомбежками. В подвале.
Что никаких границ нет. И пространства нет. И времени, само собой.
А есть одна точка.
И чтобы защитить нас всех нужна всего лишь непроницаемая завеса.
Адронный коллайдер нужен… дальше не могу объяснять. Не имею права. Подписку
дала.
Шойгу сказал, что это гениально.
Спросил, не нужно ли мне чего.
Я сказала, что ничего, кроме любви.
Короче, рано утром в день Зет просыпаются люди, лезут в Интернет а там - по Яндексу,
Гуглу, Мэйлу — наше предупреждение, что Донбасс окружен занавесом, что
контактировать с ним материальному нельзя под страхом аннигиляции.
Никаких тебе самолетов, танков, путь, гранат и т. д. В строй введен проект «Стена
защиты».
И все.
Украина в шоке.
Европа в шоке.
Госдеп в шоке.
Секретное оружие русских.
ВСУ драпают.
Бомбежек нет, дети не гибнут, матери не плачут.
Ополченцы пошли к своим семьям, шахты работают, ДНР и ЛНР живут и процветают.
Надо такую СТЕНУ ЗАЩИТЫ возвести вокруг всей России.
Пожалуйста.
Недорого обойдется.
И тогда никто нас не тронет.
Только тронь — полная аннигиляция.
Танк исчезнет, самолет пропадет — на атомы распадутся.
Абсолютное оружие.
Причем, чисто оборонительное.
Справедливое.
По совести.
Это мы додумались. Исполнение Кирилла Антоновича Панова, доводка на местности
Дениса Максимовича Черепанова. Идея Аманделины Михайловны Котик.
Но говорить об этом пока никому нельзя.
Панов считает, что такая стена, если ее построить, Россию от мира изолирует.
А Черепанов сказал, что она уже существует.
Нехай сгние, как хохлы говорят.
Я не согласна. Пусть стена будет на всякий случай.
Нехай буде, как хохлы говорят. Кушать не просит.
Не обязательно ее сразу включать. Пусть выключенная постоит.
Но пусть все знают, что она у нас есть.
День Зет.
_ Ты любишь меня, Черепанов?
Он молчит и глядит на меня.
Думает, что сказать.
- Скажи просто да или нет.
- Лялька… Ну, в общем-то…
Я хочу сказать, что конечно…
Не думай, что я не понимаю…
И все такое…
В том же духе…
не, то есть, само собой…
Как бы…
Типа того, что…
По нашей теме-то, может, и да.
Сама знаешь.
Но, в общем-то нет.
Ну что тут.
Что уже тут.
Чего уж.
В общем, нет.
В общем-то, нет, Лялька.
На крыше бетонного улья с видом на другой бетонный улей.
Ляля Котик стоит на самом краю крыши своего дома. Дует ветер, играет, вихрится,
ластится к ней со всех сторон.
Ляля вынимает из кармана вчетверо сложенный лист нотной бумаги.
Ляля Котик. Прощайте все люди! Вы меня растоптали. Вы победили. Вы мне дали
пинка под зад. Вы меня выкинули в кусты, как мешок с мусором. Вы отвернулись от
меня и ушли. Я все прощаю вам, но жить с вами больше не могу. Простите и вы меня. Я
была некрасивой девочкой, но во мне погиб талант.
Я умираю, слышите люди? Не слышите. Я сейчас прыгну вниз, и буду лежать на
асфальте, как растоптанная бабочка. И закричат прохожие. И загудят машины. Но будет
уже поздно. Когда я звала вас, никто не пришел.
А на моей могиле, на черном мраморе пусть напишут серебряными буквами (лучше
золотыми):
АМАНДЕЛИНА КОТИК. ПАМЯТИ ВСЕХ ЗАТРАВЛЕННЫХ, УНИЖЕННЫХ И
ПОРУГАННЫХ, НО НЕ СДАВШИХСЯ.
Господу Богу от меня.
Что Тебе сделал мой папа, что ему так не везет?
Вита, 3 кл.
А как Ты стал всемогущим?
Ира, 1 кл.
Ну, а теперь Ты бы создал во второй раз человека?
Олег, 3 кл.
На Земле столько бед и страданий, это для того, чтоб людям не жалко было умирать?
Игорь, 4 кл.
Сколько раз я буду ошибаться в любви? Три раза уже есть.
Юра, 2 кл.
Ты создал человека, Господи, а он создал Тебя. И еще неизвестно, у кого это получилось
лучше.
Борис, 11 лет.
Почитаешь, Господи, на кладбище надписи на памятниках, и задумаешься, а где же
похоронены плохие люди.
Олег, 4 кл.
Когда же придет во второй раз Иисус Христос? Надо же чтоб люди подготовились, а то
будет, как в первый его приход.
Алина, 4 кл.
Ты что, воздуха невидимее?
Рита, 8 лет.
Я все-таки не верю, что ты плохой, Господи.
Вероника, 9 лет.
Мне кажется, Ты забираешь наших талантливых людей раньше времени к себе, потому
что они Тебе тоже нравятся.
Остап, 3 кл.
Эх, мне бы Твои возможности!
Олег, 2 кл.
Я плохой, но пусть бросит в меня камень, кто хороший. Только, чур, Ты не швыряйся!
Вячеслав, 3 кл.
А я ведь Тебе тоже многое прощаю.
Натан, 4 кл.
Я больше не жалею себя.
Не плачьте обо мне, я проживу. Я все стерплю, я клятву не нарушу, своим дыханьем
землю обогрею. Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик. Бороться и искать, найти и не
сдаваться.
А главное, у меня чудные дети: Аристарх, Платон и Кристина.
Аристархушка вообще золото, настоящий старший брат, помощник и опора, мы без него
все пропали бы.
Платонушка одаренный, синие глазки, учится в художественной школе и в
музыкальной, играет на скрипке, рисует картинки. Стихи сочиняет. Про ёжиков.
А Кристина, моя – красавица, супермодель, в маму свою, в Анжелку. При том, что очень
на меня похожа. Люди смотрят на нее и на меня по очереди, и сравнивают, и ничего
понять не могут. Те же черты. Но в другой комбинации. Иная комбинация абсолютно
все меняет, это я как музыкант вам говорю.
По вечерам я пою засыпающим детям колыбельную:
- Спи моя радость, усни… В доме погасли огни… Птички уснули в саду… Рыбки
уснули в пруду…
Своим серебряным сопрано.
Вот заработаю на последний взнос за квартиру.
Еще на дачу, детишкам воздух нужен.
Без машины вообще никак.
Еще бы полмиллиона.
Пятьсот тысяч еще бы. Шестьсот. Мне не хватает для счастья суммы с пятью нулями. И,
чувствую, никогда не будет хватать.
Скверно то, что я пою не в Большом, не в Мариинке, не в Вене, не в Милане.
А в сущности, в самодеятельности.
В колхозе имени Театра Музкомедии.
Во Дворце, но, как выразилась одна маленькая девочка, не настоящем, а культуры.
Голос пропадает.
Нет, я по-прежнему тяну хоть на Тоску, хоть на Лючию ди Ламмермур. Но…
Когда у тебя по четыре выступления в день…
Трактиры, кабаки, тошниловки…
А вы знаете, как ресторан наоборот? Нарот сер.
И ты уже не прополаскиваешь ежеутренне горло струей бессмертной классики…
Кастальской струей…
Соловьиной трелью…
Недавно Анна Нетребко звонила. Ляля, говорит, вы губите себя! Это же преступление
перед святым искусством, Ляля!
Не взыщите, Анна.
Я изменила Призраку Оперы ради Золотого Тельца. И что-то рыночное, что-то
плебейское появилось в моей интонации. А интонация, она, сами знаете, важнее, чем,
собственно, вокал.
В моей интонации появилась нотация. Это уж совсем скверно.
Так вот талант закладывают в ломбарде, а выкупить не на что.
Ляля, говорит, вы заложили чёрту свое серебряное сопрано. Вы платите святым
серебром. Бисер, говорит, мечете перед свиньями. Это же самоубийство!
Пока не забыла. СПИД это отсутствие музыки.
Господу Богу от меня.
Чтоб Ты простил мне грех, надо вначале согрешить?
Петя, 1 кл.
Что Тебе сделал мой папа, что ему так не везет?
Вита, 3 кл.
А как Ты стал всемогущим?
Ира, 1 кл.
Ну, а теперь Ты бы создал во второй раз человека?
Олег, 3 кл.
Родители - это наша боль.
Владик, 1 кл.
Я не хочу в мир взрослых, там все неправда.
Андрей, 4 кл.
Я пишу Тебе, а ответа все нет. Ленив Ты.
Ларик, 2 кл.
Может, я могу Тебе чем-то помочь, Господи?
Ольга, 8 лет.
Ляля Котик, звезда Дальнереченска и Нефтюганска
Календарь дразнится.
Маленький человечек, сидящий в моем ноутбуке стал заикаться:
18-е ноября-бря-мря-фря.
Деффект голосового сообщения.
Моя болезнь.
То, что я сообщаю людям, никто не может понять.
Фря — это я.
Морген фри, нос утри.
Все повторяю детские дразнился.
Гутен морген, гутен таг, шлеп по морде, вот так-так.
Что ж, хорошо тебе — пой, плохо тебе — тоже пой.
Никакого другого лекарства нет.
Не придумано ничего другого.
Для таких, как я.
Я ушла из областной филармонии, где все равно не платят.
Кочую по городам-весям.
Сплю в гостиницах, две звезды, сортир на улице.
Пою везде, куда зовут.
Кооперативы в Клубах газовиков.
Смотры самодеятельности в районных ДК.
Местные праздники на продуваемых ветром площадях областных центров.
Я занималась музыкой все детство, по 8 часов в день.
Бедные дядя Соломон и тетя Роза.
- Лялечка, ты уже два часа барабанишь, накажи меня Бог!И об что мы слышим? Об
гроб, об могила, об прах и тлен, больше ни обо что. Похоронный марш Шопена! Эх,
бессмертное искусство!
- Искусство-то бессмертно, да нам-то кушять надо.
- А может, это ее кусок хлеба, Роза. Может, нашему зайчику всю жизнь суждено лабать
жмура. Себе на пропитание.
- Детонька, я все понимаю, но ты могла бы не играть так экс-прес-сивно? Ведь уши
закладывает.
- Все к лучшему, Роза. Когда смерть постучит в твою дверь, ты и не услышишь.
- Ой-вэй! Под это старое фоно и меня похоронят! Оно не поет! Оно визжит, и воет, и
скрежещет зубами. Оно мое сердце надорвало навеки.
- Нету худа без добра, Роза. Если ты умрешь, то от этого лязга, и воя,и скрежета
зубовного ты восстанешь в гробу.
Так 10 лет.
И вот, когда мне исполнилось 16...
Вижу все это как бы со стороны. С потолка чулана. Или даже с неба:
Девочка Ляля Котик в позе зародыша в утробе лежит в своей каморке на диване. Над
ней нависает лаковым крылом раскрытый по-концертному рояль, как черный
потрепанный птеродактиль.
Дверь, скрипя, открывается. Входит дядя Соломон Мордыхаевич с топором.
- Э-эх! Женино приданное! Наследственный «Стенвэй» прабабушки! Богатство бедной
моей жены Розы!
Ляля вскакивает с дивана.
- Нет! Нет!
Хрясь, по клавишам! По белым! И по черным! В зубы ему, в зубы, чудищу! Старому
ящеру! Трррым, по струнам!
Дядя Соломон Мордыхаевич со вкусом, с оттяжкой, рыча, рубит в щепки рояль.
Ляля:
- Милый ты мой «Стенвэй»! Моя Арина Родионовна! Мой дядька Савельич!
Как же я без тебя!
Ни одной родной души не осталось на свете.
Я пойду на кладбище. Зарою белую клавишу в сырую могильную землю. Лепесток
ландыша, луч месяца, перо лебедя. И черную клавишу зарою — лиловую, сиреневую,
сумеречную. И лопнувшую, серебристую, все еще дрожащую от шока струну.
И из них вырастет новый рояль.
Как коровушка Крошечки-Хаврошечки — из косточки.
У меня будет новый инструмент!
Самый лучший!
Я клянусь на обломках Стенвэя, что у меня будет лучший инструмент в мире!
И я еще сыграю на нем «Гимн жизни»!
В моих малобюджетных буклетиках напечатаны хвалебные отзывы Мэрайи Керри –
все, что у меня есть по части промоушина.
Однажды я пела с ней вместе.
К нам в северную российскую глухомань приехала Мэрайя Керри. Она дает
единственный концерт.
Весь город в афишах. Огромными буквами: Мэрайя Кэрри, легенда американской
эстрады.
Она желает спеть дуэтом «На реках Вавилонских» и «Summer time» на своем последнем
концерте в России. Прощаясь со сценой навсегда.
Но партнерши на второй голос нет.
Солистки из провинциальной филармонии, ясно дело, не подходят.
Она пришла в Консу, и ей показали там на меня, студентку II курса.
Мы репетировали.
Мэрайя меня полюбила.
На репетициях я реально забивала ее своим серебряным сопрано. Я все-таки студентка
российской областной консерватории, а не кто-нибудь.
Тоже мне, звезды мировой величины. Они все сделанные, на компьютере.
Мирэй Матьё, Мишель Мерсьё. Нашим бы девкам такое шмотье.
Мне бы такую акустику, как у них.
Мне бы такие платья нью-лук.
Мне бы такие бабки.
Я ем только лапшу Ролтон.
У меня классическое сопрано.
В России духовности больше.
У нас скрепы не проржавели.
Опера выше галимой эстрады.
Глория-Мэрайя. Глория-Мэрайя Котик. Тоже красиво.
На моих афишах пусть напишут:
ГЛОРИЯ. СЛАВА РОССИИ.
Или, все-таки:
КРИСТИНА ВЕРТИНСКАЯ. ЗВЕЗДА ЮНИВЕРС.
Неправда, Мэрайя лучше.
Она избранница.
Музыкальный гений любит ее больше.
Люди любят ее больше.
Бог любит ее больше.
У меня только талант.
А у нее еще и миссия.
Быть звездой.
Талант можно развивать трудом.
Бескорыстием и настырностью.
А миссии если нет, так уж нет.
Ничего не поделаешь.
Светлое концертобря.
Мы поем старую композицию АББЫ, из оперы «Волосы». «I know him so well».
Глория в костюме дьявола, в красном трико и колпаке с рогами, толстая негритянка.
А я с арфой в руках, в хитоне, в золотом парике волнами – я Ангел.
Я и раньше эту композицию любила, хоть и старую, но Андерсону респект.
Я только раньше не понимала, о чем это. А она вот о чем: люди ли они вообще,
мужчины?
И кто-то из женщин скажет: да, они тоже люди! Хотя бы иногда.
А другая вся вспыхнет и скажет: что вы, что вы, ничего человеческого в них нет! I know
wham so well.
А помните фреску Микеланджело, Господь Бог тронул руку Адама, вспыхнула искра. В
любом из нас есть частица божественного
Искусство – это эвтаназия!
Музыка — это нейролептик!
Любовь — психическое заболевание.
Мужчины полигамны.
Это не потому, что я вот, такая злая, говорю из зависти, из ревности.
Это научный факт.
Британские ученые доказали.
Угол падения равен углу отражения. Е=mc квадрат. Мужчины полигамны.
Это закон жизни. Иначе вымрем, как мамонты. Род людской прекратится. Время
остановится. Юниверс перестанет существовать!
Нас не спросили, когда этот мир сотворяли.
Не нами задумано, не нам и отменять.
Так что зря вы, подруги, на мужчин жалуетесь. Они другими быть не могут. Изменяли,
изменяют и будут изменять. Ходят налево и направо. Мужчина в среднем за жизнь 7
миллиардов сперматозоидов производит. И мог бы отцом быть всего населения Земного
Шара. Адам. Образ и подобие Бога.
А женщинам надо детей рожать и подымать. И хотят они, при том, чтобы мужик был
под боком. Помогал растить потомство.
Оттого мы моногамны.
Такая вот песня.
Соперницы.
Ангел и Дьявол.
И вот, Глория своим элегантным хриплым негритянским баском начинает тему, потом я
вступаю, под жидкие хлопки, зрители видят меня первый раз.
А народу много, пол-города собрались.
Но я ее реально пекрываю!
Ее иногда и не слышно почти.
Мой голос звучнее!
Мне хлопают громче! И дольше!
Мы спели и «На реках Вавилонских», и «Summer time», и «I belive, I can fly».
И «Дуэт Лизы и Полины» из «Пиковой дамы».
В конце концерта весь зал встал, хлопал. Кричали: Ля-ля! Ля-ля! Ля-ля!
Я лучше всех. Я лучше всех! До чего же я, Господи, лучше всех!
А Глория указывает на меня, и просит весь наш город беречь меня. Как бесценное
сокровище.
Пою мировой эстрадный репертуар, и «Summer time», и «I belive, I can fly», и Шизгару.
Могу хоть выходную арию Тоски, хоть «Мурку», только проплатите.
И сделаю не хуже, чем эти ваши селебрити.
Даже лучше, если честно. Но они селебрити, а я никто, ничто и звать меня никак. Не
дано мне вписать свое имя золотыми буквами в историю всемирной меломании.
Моя судьба – быть звездою Дальнереченска и гордостью Нефтюганска.
И денег не платят месяцами.
Что деньги, нет ощущения, что ты состоялась.
Сделала все, что могла.
Не растратила понапрасну то, что бог подарил.
Почему от этого так больно?
А может, все дело в том, что я некрасивая? С птичьим носиком. С худыми ключицами.
Была бы красивая, пела бы в Гранд-опера.
Красивой не была, молодая — была.
Надо было тебе, Господи, скрестить меня с моей школьной подружкой. С Анжелкой.
Гибрид. Чтоб красота ее, а голос мой. Но вдруг наоборот получилось бы: голос ее, а
внешность моя?
Шоу маст гоу он. Деньги уплочены.
Мне, знаете ли, надо детей кормить. У меня трое детей. Платонушка, Аристархушка и
Кристиночка.
Вообще-то это дети Анжелки. Она умерла.
Умерла пят лет назад, от передозы.
А детей я взяла.
Поклялась ей, что не брошу.
И нету у меня ни мужа, ни богатого любовника ( и даже небогатого любовника нет).
Я по своим счетам плачу сама.
Снится мне сад в подвенечном уборе, в этом саду мы с тобою вдвоем. Звезды на небе,
звезды на море, звезды и в сердце моем.
Мой призрак будет вас преследовать ночами: закат погас, меня забыли вы.
Черный ворон! Что ты вьешься над моею головой?
Езжу по корпоративам.
Вечно меня дома нет.
Детей в мое отсутствие тянут Соломон Мордыхаевич и тетя Роза. Старенькие они уже.
Надолго ли их еще хватит.
Без меня, что с детьми-то будет? Куда их? В детдом? А стариков — в богадельню?
Нет у меня выбора.
В прошлый раз вернулась из нефтяной столицы, вроде, много заработала.
Первым делом ипотеку, потом кредиты за дачу и за машину.
Ну и семье на жизнь.
Всем подарки, кто что очень хотел.
Дяде Соломону лэптоп, тете Розе шубку.
Детям — по айфону, джинсики-курточки новые и игрушки.
Потом всех в ресторан, пир на весь мир.
И всё.
И на этом бабки краснознаменно закончились.
И так всегда.
Сколько бы ни заработала, остается тысяча рублей.
Вечная эта тысяча, на которую прожить можно три дня (одной). Или день втроем. Или
пол-дня вшестером.
И утром снова надо ехать в очередной Урюпинск.
Я сама себе режиссер. Мама и папа сама себе.
Детям мама.
Старикам своим мама.
И еще коллегам по святому искусству: инструментал, бэк-вокал, рэп-степ.
Охранник Денис. Массажист Кирилл. Секретарша-гример-костюмер — Танька.
Все бывшие одноклассники.
Завхоз Полина Петровна, бывшая наша классрук.
Они все без меня пропали бы.
А грозный Дир школы у меня теперь в шоферах ( его из школы давно на пенсию
проводили).
Какой он грозный был, я его боялась.
Его все боялись.
Прикажите, – давеча говорит, – Аманделина Михална, я на рынок быстренько скатаю?
За яблоками и морковкой для смузи?
Мы выжили.
Но из меня смузи выжали.
Я сухая и плоская.
Как эмодзи.
Жизнь.
Смузи—эмодзи.
Печки лавочки.
Конфетки-бараночки.
Эники-беники.
Ширли-мырли.
Елы-палы.
Кайф-драйв.
А на олбанском рынке крысы все так же выщипаны под норок, бриты и крашены в
розовый цвет.
Как мои мечты.
Жизнь: утром снова чемодан, вокзал, ЗАТО.
Аманделина Михална! Марш в ЗАТО!
Зато…
А что за то?
Пальто, манто, цирк шапито?
Я конь в пальто, в подержанном авто.
Агния Барто, если примешь граммов сто.
И уже скоро — бабка Тарахто.
Но я не Никто.
Я Неникто!
Я вам не клавиша, не клавиша, не клавиша!
Вы не сможете, не сумеете сыграть на мне.
Кто был ничем, тот станет всем, нашелся б на него продюсер.
Я у себя нашлась.
Может, и стараться было нечего. Незачем было и ввязываться в гонку. Подметки только
сносишь, да руки обдерешь.
Но на моих концертах всегда полный зал.
При любой погоде.
Людям нравится, что звать меня никак, а я при том лучше всех.
Они любят во мне самих себя, со своими мечтами.
И я люблю вас, люди.
Свет мой! Счастье мое! Мой цветущий жасмин! Публика моя!
Чудный российский зритель. Лучший в мире.
Меня нет без тебя.
Розовое пальто — без девочки.
Именно ты, слушатель, эхо мое, счастье мое, меня спас, когда я девчонкой стояла на
крыше и хотела прыгнут вниз.
Будто невидимая рука остановила.
И еще не раз спасешь.
Ляля Котик стоит на крыше своего бетонного улья, под звездным небом.
Ляля подходит к краю крыши и смотрит вниз.
Внизу собралась толпа, слышен неровный тревожный гул ее.
До нее доносятся, подхваченные ветром, усиленные небесным эхом голоса:
- Как страшно жить! И все страшней и страшней...
Ляля делает последний шаг, к самому краю. Подымает руки. Розовое пальто,
распахнувшись на ветру, становится крылышками.
Толпа внизу стихает Люди, задрав головы смотрят на Лялю.
Взмахнув руками, она прыгает с крыши, но летит не вниз, а вверх.
Превращается в пульсирующую звездочку в небе.
... А потом я встала с дивана и пошла жить своюжизнь...
2013-2016 гг.